У нас все хорошо

Вторник, 1 мая 2001 года

Йоханна непременно хочет принять участие в демонстрации и настаивает на том, что они поедут на велосипедах из протеста против снова принятого управлением городского транспорта решения не прекращать работу и 1 мая. Она аргументирует это тем, что раз уж сегодня ни одна свинья не соблюдает поста, так следовало бы по меньшей мере смириться и дать возможность колоннам пройти во время социалистических праздников по улицам. При ближайшем рассмотрении это умозаключение кажется Филиппу логичным, и он тоже готов следовать этой логике, и даже больше того: он просовывает между спицами по спирали красную гофрированную бумагу, да так ловко, что у глазеющих на них прохожих начинает кружиться голова. На велосипедах Филипп с Йоханной смотрятся великолепной парой, и во время демонстрации гвоздика в петлице Филиппа выглядит как орден опереточного большевика. Филипп стоит на Рингштрассе среди пенсионеров с профсоюзными значками на лацканах под цветущими каштанами с блестящими жирными листьями. Мимо проходят парадом марширующие ряды демонстрантов, и Йоханна среди них. Он тем временем вспоминает те песни, что слышал от своего отца, хвастуна и воображалы, научившего Филиппа петь их, чтобы ему было что подбросить (как говорил отец) во время школьных походов: Avanti popolo![29] и Vorwärts und nicht vergessen![30]

Та-та-ра-та! Дзинг-бумс-та-ра-ра! Дзинг-дзинг! Оп-ля-ля!

Вечером по дороге домой, когда Филипп и Йоханна обгоняют на своих притягивающих всеобщие взгляды велосипедах других, тоже возвращающихся домой демонстрантов, которые волокут за собой по земле флаги и чем-то напоминают части разгромленной армии, Йоханна хочет узнать, готов ли Филипп выслушать приятное известие. Прелюдия и определение приятное известие настораживают его, поскольку ему известна относительность того, что в газетах именуется словом «счастье». Тем не менее он дает Йоханне возможность обхватить себя за плечо, чтобы приблизиться к нему во время оглашения означенного известия. Наполовину с гордостью, наполовину с насмешкой она сообщает ему, что договорилась с одним знакомым на стройке и, несмотря на подробно описанное ею ужасающее состояние чердака на вилле, завтра с утра придут двое работяг. Им дано указание помогать Филиппу при всех работах по дому, быть всегда у него под рукой и в случае необходимости даже подхватывать его под руки. Во всяком случае — таково мнение Йоханны, — приход этих мужчин на пару дней оградит его (да, Филипп, тебя) от выдумывания биографии предков и историй про пушечное ядро.

Вместо решительного отпора, что, по мнению Филиппа, было бы нормальной реакцией на эту провокацию, он издает стон. Пока он яростно жмет на педали, Йоханна еще сильнее хватает его за плечо. И лишь через несколько сотен метров, между Майдлингом и Шёнбрунном, когда его гневный запал вот-вот испарится, он решается на протест:

— Какой же я после этого король, если мне нужны герои труда, к тому же нелегалы, чтобы вычистить родовое стойло от навоза. Я прикажу обезглавить их, одного и другого! Точно! На том и стою, я — мерзкий и ничтожный король!