Убиться веником, ваше высочество! (СИ)

Глава 9

Монахиня толкнула дверь, приглушенный гул стих, а я потерялась в обилии запахов, золота, цветов и яркого света. Храм был полон нарядных, чего-то ждущих людей, и столько предвкушения я не видела нигде и никогда. Может, только на фотографиях настоящих королевских свадеб, но меня не заносило на такие мероприятия, а статичная картинка атмосферу не передавала.

Я захлебнулась слюной, хотя догадывалась — то, что я принимаю за еду, ей не является: благовония, дары, медовые свечи. Торжество момента зашкаливало, особо чувствительные дамы исходили слезами, видя, как невеста ступает под своды церкви под слаженное песнопение. Все ощущали собственное ничтожество, особенно я; хотя то, что в храм вошла не я, а Лили, то есть маркиза де Фрели, было в общем-то стечением обстоятельств, тем, что я просто-напросто не умела себя держать. Те, кто пришел взирать на очередную невесту, должны быть убеждены, что созерцают ее высочество — и ни малейшего зерна сомнения, ни тем более явной уверенности.

Монашка закрыла дверь, оставив меня в разочаровании. Лили пройдет храм, выйдет к экипажу, туда же нужно попасть и нам, причем, как я понимаю, до того, как карету подадут к воротам церкви, иначе куда мы побежим перед всеми собравшимися такой толпой — я, служанка и два монаха, подвиньтесь, ваше высочество, вы тут не одна.

Я положилась на слаженность действий организаторов.

Нас передали сестре Клотильде. Я приготовилась к вопросам — их не последовало. Нас провели к обитой железом двери, вытолкали в рассвет, едва угадывавшийся на черном небе, и я, с трудом справляясь с юбками, залезла в карету и устроилась в уголке. Кости таза намекнули, что легко мне в пути не будет.

Как только закрылась дверь, малышка бросилась Эрме на шею. Я посчитала, что все было не напрасно.

— Где ваши родители? — вырвалось у меня.

— Кто знает? — Эрме посмотрел на меня поверх макушки сестренки. — Нас продали господину Джироламо, когда мне было всего десять лет, а Марибель только-только научилась ходить. Мать была сильно больна и уже умирала… думаю, ее давно уже нет в живых.

— Прости, — смутилась я. — Моя мать… тоже умерла, когда я была ребенком. Я почти не помню ее.

Даже не соврала.

— Поменьше болтайте, — негромко предупредил Жано, и мы замолчали, Марибель вернулась на место рядом с Жано и благонравно сложила ручки на коленях. Я не выдержала:

— Сколько тебе лет, Марибель?

— Одиннадцать.

Бедная кроха… Пока карета не тронулась, я встала, жестом попросила Жано пересесть рядом с Эрме, сама села к Марибель и шепнула ей на ухо:

— Не бойся. Я не дам тебя никому в обиду, — и осторожно стиснула ее ручку. Все что угодно я могла принять, только не муки ребенка, особенно если учесть, что я сделала час назад… или не сделала, не продумала каждый шаг. Марибель и Жано спасло чудо. — Как вы удрали из комнаты, зачем?

— Мы и не удирали. Нашли сундук с монашеской одеждой, — губы Жано дрогнули в усмешке. — Сестры удивились, увидев нас, но ничего нам не сказали — у нас обет.

Значит, это Жано ходил по комнате со свечкой. Иногда то, что кажется страшным, таким не является, но бывает и наоборот. Как сейчас — мы почти у цели, мы в безопасности, и именно в это блаженное время можно случайно попасться, расслабившись. Или Лили во время шествия потеряет свою накидку и все увидят ошейник.

— Пока будем ехать, попробуем снять ошейники, — вспомнила я. — Не знаю как, но надо что-то придумать.

Эрме кивнул, но я не успела спросить, почему он не спорит, и если у него появились идеи, то почему он не попытался снять ошейник хотя бы с сестры — карета тронулась.

Мы неспешно выбрались из переулочка на площадь, и двери храма были распахнуты, потому что сквозь занавески я увидела свет и отчетливо услышала громкое пение. За эти несколько метров я уверилась окончательно, что путешествие приятным не будет — своим тощим задом я пересчитала каждый булыжник на вымощенной мостовой. Экипаж остановился, минут десять были возня, вспышки и выкрики — я осторожно отодвинула занавеску и рассмотрела бледную в свете факелов Лили, безмолвную толпу на площади, празднично одетых монахов, кардинала со свитой и веселящихся певчих. Потом ее высочество запихнули в карету, которая стояла аккурат перед нами, и оба экипажа тронулись.

— Нас проклинают? — уточнила я, пытаясь разобрать, что за крики начали доноситься из толпы.

— Ты никогда не была в храме? — ухмыльнулся Жано. — Для Комстейна ее высочество уже жена иностранного принца. На свадьбах всегда выкрикивают проклятия, это приносит счастье.

Интересный обычай, но ведь у нас тоже желают кому-нибудь провалиться, надеясь, что повезет. Миры разные, предрассудки одни. Люди, впрочем, тоже везде одинаковые.

Расспросить я хотела о многом, из-за цоканья копыт и скрипа экипажа нас никто не мог подслушать, но пришлось сосредоточиться на физических ощущениях. Карета была без рессор, колеса считали все неровности по дороге, и я мало того что едва не прикусила до крови щеку, так еще и вынуждена была хвататься за сиденье, чтобы не съехать с него, и время от времени делать попытки сменить позу: дольше пары минут сидеть на жесткой скамье не получалось, тело мгновенно деревенело, начинало дико болеть, а когда я переваливалась на другой бок, все пронзало иголками, словно я пробыла скрюченной четверть часа.

Сколько ехать до Астри? Я точно не доживу.

За окном рассветало. Решив отвлечься от пыток, на которые я сама подписалась — но знала бы я! — я отдернула занавеску и стала глазеть на улицу. Экипаж тащился по городу — распахивались окна, плескались из ночных горшков подтверждения тому, что здесь живут люди, торговцы торопились открыть лавки, шла куда-то перемазанная в крови утомленная повитуха. Я понадеялась, что ее ночные бдения оказались не напрасными.

Бедный город или богатый? На картинках все было не так, на картинках все было проще. Будто кто-то нарисовал инфографику для потомков, а наяву… узкие улицы, серые дома, первый этаж каменный, второй — деревянный, но были и полностью каменные строения — владельцы этих домов богаче? На некоторых зданиях сохранились четкие следы бушевавшего когда-то пожара, но куда больше было свежих вонючих потеков на стенах… Дерьмо. Какое дерьмо. Сколько дерьма.

Мы свернули на площадь, и я убедилась, что едут не две, а четыре кареты, а на площади к нам присоединился обоз. Нас сопровождали всего несколько конных стражников, и двое остались на площади, свернув королевские стяги. Охраны становится меньше, а объектов для нападения — больше, и то, что меньше стражи, хорошо для беглецов, а для принцесс? Для меня?

А так ли мне самой нужно в Астри?

Солнце поднималось над крышами и слепило глаза. Я вернулась на место, неожиданно нашла удобную позу, упершись ногами в противоположное сиденье, и задумалась. Так ли мне нужно в Астри или я могу попробовать по дороге удрать? Дело ведь уже наполовину сделано, одной девицей больше, одной меньше, никто и не заметит, если что, вернутся за новой партией обреченных. Лили… взрослая девочка, разберется сама, Эрме и Жано тоже, а Марибель — главное, снять с нее ошейник, так?

— Ошейники, — пробормотала я. — Чем раньше вы это сделаете, тем проще будет маскироваться.

— Не сейчас, — коротко мотнул головой Эрме, и я не стала настаивать.

Спустя один превращенный в отбивную мой зад мы покинули город. Изменилась тряска — она стала реже, но теперь нас высоко подкидывало на каждой колдобине, а вся дорога, казалось, состояла сплошь из них. Увеличили скорость лошади — напрасно, экипажи не только подпрыгивали, но и раскачивались, и напоминало это сильную турбулентность. И перестало наконец вонять вездесущим дерьмом — под занавеску пробирались запахи разнотравья и соли. Море, поля, может, впереди будут горы.

Может, впереди будет иная, лучшая жизнь — какая наивность.

Малышка Марибель свернулась комочком и заснула у меня на коленях. Я не представляла, как она может спать на жестком сиденье, на костлявой мне, при такой невыносимой тряске, но подумала, что у нее выдалась первая за все время побега возможность уснуть, не опасаясь ничего и никого — хотя бы не вздрагивать от каждого шороха или чужих шагов. Я хотела спросить, сколько дней они уже в бегах, но Жано многозначительно прижал палец к губам и кивнул на окно. Я пожала плечами — на мой взгляд карета грохотала от всей души, и вряд ли кто-то мог нас услышать, но Жано приподнял край занавески. Рядом с каретой, совсем рядом, так, что легко мог в любой момент заглянуть в окно, ехал стражник, и он заметил, что шторка дернулась, настороженно обернулся к нам. Я перехватила руку Жано, рванула занавеску повыше и капризно объявила:

— Когда мне подадут обед? Я хочу есть!

Сработало, но только в том, что стражник заметил меня, а не чрезмерно суетного «монаха». Знал ли он, что я очередная несчастная фальшивка, или нет, но отвернулся, ничего не ответив, и, конечно, шиш мне был, а не еда. Марибель что-то пробормотала во сне, я погладила ее по голове и поправила монашескую робу, а когда подняла голову, увидела, что Эрме со странной нежностью смотрит на нас. Не так уж я и обольстилась — он рад, что я забочусь о его маленькой сестре, вот и все.

После полудня пытки мы остановились в небольшом городке. Наш караван теперь был огромен — я насчитала около двадцати экипажей, как карет, так и груженых доверху телег, и это явно были не все, а только те, кто поместился на тесной площади. Я обратила внимание, что кое-кто остался в этом городке, а кто-то присоединился, мне очень хотелось вылезти и на все посмотреть своими глазами, но я, во-первых, была не уверена, что смогу сделать хоть шаг, во-вторых, возле кареты торчал все тот же суровый стражник. За нами следили.

Зато нас покормили, и по лицам Эрме и Жано я поняла, что нам перепала высокая кухня. Еще бы, для непосвященных я и Лили — невесты принца, а может, и короля, и ради конспирации на нас не экономят.

— Соль, — удивленно сказал Эрме, и я тут же выхватила у него кусок мяса. Ну… недосолили, но есть это все равно было можно, и именно есть, а не давиться.

Я быстро обследовала крохотные глиняные баночки: перец, соль, еще какая-то приправа, по меркам этого времени — целое состояние, и поэтому я под осуждающими взглядами Эрме и Жано отправила баночки за пазуху, к честно заработанным драгоценностям. Грудь у меня стала такой шикарной, что я гордо выпятила ее вперед. Впрочем, все равно никому до моей красоты неземной нет дела.

Никто не заметил наглой кражи — или решил не поднимать ор. Стражник забрал у нас тарелки, вручил их мрачному толстому трактирщику и захлопнул дверь. Может, возмущение у владельца трактира и было, но заткнули его раньше, чем он успел открыть рот.

После обеда Жано устроил целое представление, и около получаса мы слушали песнопения на непонятном языке. Я, уловив и запомнив несколько одинаковых фраз, попробовала подпевать, за что тотчас получила от Эрме зловещее шикание.

— У меня хотя бы приятней голос, — набычилась я, и улыбнулся даже Жано, который старался как мог, но выходил ослиный вопль.

— Ты не святая сестра, ты не можешь молиться на высоком наречии, — не очень довольно изрек Эрме. — Ты и вправду дикая. У вас что, не было на шхуне капеллана? Если был, то он, наверное, тебя постоянно лупил.

Я проглотила колкость. Справедливо, жаль только, что я не могу как можно подробнее расспросить обо всем из-за стражника прямо за занавеской, и даже песни Жано не прикрытие, наоборот, кто знает, как расценят праздную болтовню во время молитвы. Начнут прислушиваться — еще хуже, чем если просто услышат странные вопросы. Закусив от досады губу, я переползла к другому окну, попыталась пристроиться так, чтобы меня не колотило постоянно о стенки… но смирилась и просто стала смотреть. Красиво, но выть охота.

Поля, поля, все в цвету, природа везде совершенна, в отличие от людей. Высокие деревья, одетые в зеленый туман, похожие на наши серебристые ивы, а дальше — лес, огромное темное полотно поднималось по склонам холмов, упиралось в синее небо, и — реки. Одна сбегала вниз с вершины холма, другая вспыхивала искрами по равнине, и мальчишка в широкой соломенной шляпе гнал через поле по проторенной тропке стадо коров. Счастливый он, подумалось мне, даже если ему нечего жрать и тут водятся волки. Потому что мной закусят наверняка… я же запасная принцесса. Слова придворного не шли из головы: «Этой милой девушкой придется пожертвовать»…

Чтобы тебе король тоже голову оттяпал, козел. Хотя бы за то, что ты берешь у всех подряд взятки.

Вечером мы приехали в еще один городок и заняли постоялый двор. Хозяин расстарался, украсил его флагами и цветами, но воняло так, что я чуть сознание не потеряла. То, что я почти сомлела, выходя из кареты, истолковали по-своему.

— Ох, бедняжка принцесса, притомилась! — злорадно воскликнула какая-то женщина.

— Не будь дурой, Нини, это никакая не принцесса! Камеристка, наверное! Гляди, она и босая!

Ах, ну да. Меня подхватил под руки Жано, и так, ковыляя, я добралась до постоялого двора. Миазмы пробрались мне до печенок.

— Пошли прочь, балаболки!

Это было не нам, а сплетничающим женщинам. Черт с ними, я шла и думала — без содрогания на свое тело я взглянуть не смогу, там же один сплошной синяк.

— Долго ехать до Астри? — прохныкала я и не смущалась нимало тем, что висела на святом брате. Смущало ли это тех, кто пришел на нас поглазеть, я была без понятия.

— Дней десять? — предположил Жано. — Если ничего не случится.

Десять дней? Лучше убейте меня сразу. Трудности часто подстерегают там, где их не ждешь.

Принцесса я или нет, но подоспевшая полная низенькая дамочка в роскошном чепце провела меня в опочивальню вовсе не королевскую. Маленькая, темная, с низкими потолками клетушка; узкая кровать, похожая на шкаф в прихожей, наверное, с кучей блох; мангал в углу, наведший меня на крайне тревожные мысли; сундук, стол, кривой стул и бочка. Я обреченно заглянула туда — горячая вода, вот и знакомая мыльничка на столике, и я, конечно, не могла пренебречь такой возможностью. Понадеявшись, что никто ко мне не зайдет, я с трудом разделась — сложнее всего было развязать узлы на корсете и лифе, но я справилась, чуть не вывернув суставы. Я расплела волосы, прикрыла одеждой мешочек с драгоценностями и украденные пряности, в чем мать родила подтащила к бочке мангал — хоть какое-то я нашла ему применение — и, забравшись на него, перекинула через бортик ногу, другую и окунулась в вожделенное тепло. Как я и обещала себе, я не стала смотреть на посиневший зад. Ладно, я просто не стала его рассматривать.

— …и спать ложитесь, госпожа, а ужин вам Сисси сию же минуту принесет, — услышала я одновременно со звуком открывающейся двери и занырнула под воду.

Дверь закрылась, я, высунув голову так, чтобы дышать и нормально слышать, попыталась понять, кого принесло в мою конуру, когда мне одной здесь тесно.

Кто-то подошел, шурша юбками, и постучал по бочке.

— Как тебя зовут?

Я вынырнула и оказалась нос к носу с Эрме. Было смешно.

— Эдме, — фыркнула я. — Как принцессу. Может, мать назвала меня так неспроста? Ты должен быть с Лили, разве нет?

Эрме быстро оглянулся на дверь. Я окунулась. Вода в бочке скоро начнет остывать, и я-то нормально переживу свое рождение Венеры, в мои суровые лета стесняться давно нечего, а о чем думает этот парень и зачем он ко мне пришел?

— Ошейник, — коротко ответил Эрме. — Мне нужно, чтобы ты помогла его снять.

— А Лили? — вдруг испугалась я. — Если кто-то к ней придет?..

— Она уже легла спать. Ее никто не будет тревожить и стражник стоит у дверей.

— Ты помог ей раздеться, — съязвила я и перепугалась снова, но теперь уже от понимания, что я несу и почему. Девчонка, в теле которой я оказалась, против моей воли брала надо мной верх. Ей нравится этот парень, она молодая, она не умеет выражать свои чувства, ее никто не учил — или учили, но уроки нетрезвых матросов и разудалых девок из кабака, пожалуй, не то, что стоит запомнить. Эрме ей нравится, ей, Эдме, а что насчет Мартины Мариновой?

А Мартина Маринова должна думать не о парнях, а о собственном благополучии. Беглый раб его не обеспечит, а вот проблемы может создать.

— Она сама прекрасно справляется. — Эрме опять оглянулся на дверь и вытащил из-за пазухи камень. — Может быть, он начнет действовать как надо. Я отвернусь, вылезай. Мне и правда очень нужна твоя помощь.

Несмотря на все нетерпение, я домылась, пока вода не остыла совсем. Эрме держал слово и не поворачивался к бочке, а когда пришла девчонка с подносом, быстро схватил еду и выпроводил девчонку вон, подтащил к двери стул и приладил его так, чтобы, может, и не зайти, но неожиданно ворваться к нам никто не смог.

— Тебе дать простыню? — спросил Эрме, услышав, что я выбираюсь.

— Да, будь любезен.

Тут уже было что-то близкое к тому, о чем я читала: простыня не первой свежести, но можно закутаться в нее и подсушить волосы. С тем, что гигиена на нуле, мне так и так придется смириться.

Чуть обсохнув, я натянула на себя рубаху и юбку, больше для тепла, чем ради приличий, и позволила Эрме обернуться.

— Смотри, — он вытянул руку, а другой начал срывать с себя чепец и ленты. Камень в его пальцах слегка светился, но я это уже видела, хотя и не понимала, в чем секрет. — Он чувствует силу Астрийских гор. Не знаю, хватит ли этой силы, но попытаться мы должны.

Я кивнула. Это магия? Волшебство, черт его побери? Невероятно. И понятно, почему брат Луи оторопел, когда я не проявила никакого интереса к Синему Камню.

— Где ты его взял? — я машинально протянула руку, наивно надеясь, что получится хотя бы потрогать магическую вещь.

— Украл, — невесело усмехнулся Эрме. — Все равно меня за это не казнят, если поймают, высекут, и то не до смерти. Я же раб. Меня должны вернуть хозяину. — Ленты поддавались плохо, и он разжал пальцы, Камень мягко упал в мою подставленную ладонь, и я поразилась, какой он тяжелый и странный на ощупь — прохладный и словно бы мягкий, как силикон.

Чепец отлетел в сторону, Эрме вздохнул и покрутил головой, коснулся ошейника и оставленных им следов на шее.

— Давай, — велел он негромко. — И не бойся. Это больно, но мы справимся.