Убийство в Балларатском поезде

Глава восьмая

– Я бы хотел поговорить с вами, если не возражаете, – вежливо обратился ничем не примечательный мужчина, предъявляя свой значок. Аластер как раз вышел с лодочной станции и оглядывался в поисках какого-нибудь средства передвижения, которое помогло бы ему добраться до Карлтона, когда на его плечо опустилась чья-то рука. – Я детектив-инспектор Робинсон. Расследую убийство госпожи Хендерсон. Насколько мне известно, вы знакомы с ее дочерью.

– Да, мы собираемся пожениться. Но я ничего не знаю об убийстве.

– Просто формальность, сэр. Где вы были в ночь на двадцать первое июня?[7] – спросил полицейский, вынимая блокнот. Может, присядем вот здесь, вы, похоже, устали.

– Я не устал, – огрызнулся молодой человек. – И не собираюсь вам ничего говорить. Я не обязан отчитываться перед вами.

– Верно, сэр, вы не обязаны, но, если вы этого не сделаете, мне придется самому наводить справки. Так что будет лучше, если вы мне сами расскажете, – просто объяснил инспектор. – Это была ночь убийства, и я должен опросить всех так или иначе причастных к этому событию людей и выяснить, что они делали. Просто чтобы исключить их участие, вы понимаете? Так вы были дома?

– Полагаю, что да, – проворчал Аластер.

Детектив-инспектор Робинсон тщательно записал его ответ.

– Понятно. А кто-нибудь был с вами?

– Нет. Моего приятеля не было дома. Всю ночь. И я не знаю, где он шатался. Спросите об этом у него.

– Не думаю, что это меня касается, поскольку он никак не замешан в этом деле.

– Разве? Знаете, что я вам скажу, эта дамочка-гарпия запустила в него свои коготки. Подхватила его, словно посылку, и они умчались на ее огромном красном автомобиле.

– Что ж, и это меня не касается. И вас тоже, верно?

Робинсон не стал поправлять молодого человека, хотя и знал, что гарпии бывают только женского рода. Он как-никак окончил частную школу.

– Это не мое дело. А что вы делали дома в одиночестве? Никто вас не навещал?

– Нет, я был один всю ночь, но не могу доказать это. Хотите верьте, хотите нет, – сердито добавил молодой человек. – Я не обязан вам отвечать! И если вы не намерены арестовать меня прямо сейчас, то позвольте откланяться, я отправляюсь домой.

– Я не стану арестовывать вас, – невозмутимо отвечал полицейский. – Пока.

– Тогда я пошел, – с вызовом сказал Аластер. Он сделал несколько шагов, остановился и обернулся, словно ждал, как отреагирует Робинсон, а потом зашагал прочь.

– Что ж, это может быть проявлением оскорбленной невинности, а может – и нет, – пробормотал детектив-инспектор. – Выясним. А мисс Фишер, выходит, увезла другого к себе домой, – усмехнулся он. – Жаль, что я не могу применить ее следственные методы. Уверен, они будут повеселее.

И он отправился в полицейский участок на Рассел-стрит.

По прибытии Робинсон обнаружил на столе пакет с фотографиями и записку от Дот.

«Дорогой господин Робинсон, – прочитал он. Дот все еще недолюбливала полицейских, но Робинсон ей нравился, так что она, обращаясь к нему, опускала официальное звание. – Мисс Фишер просила меня отправить это вам. И также велела передать, что девочка полтора метра ростом, весит тридцать девять килограммов, у нее карие глаза и каштановые волосы. Особых примет нет – ни отметин, ни шрамов, за исключением, – тут Дот сделала несколько помарок, не сразу справившись с трудным оборотом, – коричневой родинки на правом предплечье. Фотография сделана в старом платье, в котором девочка ехала в поезде. Мисс Фишер выразила надежду, что вы найдете того, кто потерял девочку. Искренне ваша, Дороти Уильямс (мисс)».

На фотографии была изображена тоненькая бледная девчушка с длинными волосами. Тот, кто знал ее, должен был без труда опознать ее по фотографии. Детектив-инспектор позвал своих подчиненных и велел размножить негатив, а потом разослать по участкам. А еще он распорядился установить тайное наблюдение за студентом-медиком.

– На всякий случай, – пояснил он.

Приехав домой, Фрина обнаружила, что Дот и Джейн отправились вместе с доктором Макмиллан в больницу королевы Виктории на медицинский осмотр, а мисс Хендерсон проводит день в постели за чтением нового романа. Госпожа Батлер поджидала молочника и булочника и поэтому не горевала больше о прокисшем молоке. Фрина попросила приготовить ей горячий шоколад и отвела смущенного молодого человека в свои личные апартаменты.

Эти комнаты были выдержаны в ее любимых оттенках зеленого: занавески и ковры – мшисто-зеленые, а постельное белье – цвета листвы. Как будто забрался на дерево, подумал молодой человек, опускаясь на кушетку, которая приняла его тело в свои роскошные объятия.

Линдсей Герберт видел немало фильмов, и обстановка напомнила ему Теду Бару[8] из картины «Когда мужчины желают». Но та возлежала на тигровой шкуре, а у мисс Фишер была только овечья.

Камин был зажжен, так что в комнате было тепло, Линдсей держался настороже – возбужден и натянут как струна. Уж не привезла ли она его сюда, только чтобы подразнить, вызвать в нем непереносимое желание, а потом отправить ни с чем? Он знавал подобных женщин. И надеялся, что Фрина не из их числа, но не был в этом уверен и с подозрением отпивал шоколад.

Юноша начал догадываться, что Фрина не шутит, когда та отпустила дворецкого, попросив не беспокоить ее, и закрыла дверь на задвижку. Теперь эти три комнаты были отрезаны от остального дома, хотя снизу и долетали звуки: голос госпожи Батлер, отчитывавшей рассыльного молочника за скисшее накануне молоко, шум пылесоса, которым господин Батлер чистил ковер в холле.

Линдсей опустил чашку и встал. Фрина поставила пластинку на граммофон. Она завела пружину и опустила иголку на вращавшийся диск; кошачий голосок Бесси Смит[9] жалобно запел: «Он дятел, а я просто стучу по дереву…»

Фрина упала в объятия Линдсея и прошептала:

– Давай потанцуем.

Под стенания певицы они начали медленный фокстрот. Линдсей вдыхал аромат волос мисс Фишер, ощущал гладкость ее обнаженных рук, а когда она подняла голову, он припал губами к ее шее и прижал к себе.

– О, Фрина, – выдохнул он и услышал в ответ ее спокойный, холодный беспечный голос:

– Хочешь меня?

– Ты ведь знаешь, что да.

– И я тоже хочу тебя, – призналась она в ответ, дотрагиваясь до пуговиц на его рубашке.

Песня закончилась, и граммофон остановился. Фрина стянула с молодого человека рубашку и стала ласкать его плечи и спину – гладкие, гибкие, мускулистые, безупречные, молодые. У него были не твердые глыбы мышц, как у футболистов, а длинные сухожилия, как у бегуна. Линдсей, стараясь сдержать дрожь в руках, расстегнул крючок на спине красивого длинного шерстяного платья мисс Фишер, а затем неумело двинулся вниз, пока платье не упало и она не осталась в бюстгальтере, нижней юбке и чулках с подвязками. Фрина присела на кушетку и протянула юноше ногу, чтобы тот снял с нее чулки. Линдсею бросились в глаза яркие разноцветные подвязки. Он осторожно скручивал тончайший шелк, стараясь не оставить затяжек, и восторгался мягкостью кожи Фрины, отмечая, что она тоже дрожит от его прикосновений.

Нижнюю юбку пришлось снять через голову, а бюстгальтер, как оказалось, застегивался на спине.

Фрина взяла любовника за руку, подвела к своей большой кровати и легла. В комнате было тепло. Ее тело, казалось, светилось на фоне темно-зеленых простыней, и Линдсей на миг испугался, что потеряет сознание. Теперь от нее исходил мускусный аромат, женственный и требовательный, он боялся сделать ей больно.

Фрина слегка изогнулась и оказалась под ним; Линдсей не понял, как она это проделала. Он почувствовал тонкие кости, покрытые нежнейшей кожей, ее бедра и грудь, провел руками вдоль тела, в то время как она подставила грудь его рту. Когда его губы сомкнулись, Фрина издала слабый крик, Линдсей вошел в нее и ощутил сильную влажную, разгоряченную кровью плоть и мускулы, сжимающие и всасывающие. Юноша понял, что она не шутит.

Все прежние полуиспуганные, полудерзкие опыты в кустах, которые были верхом его сексуальных похождений, померкли перед этой волной чувственности. Эта женщина была сильной и гибкой как кошка, она изгибалась и двигалась под ним и над ним, поглаживая и целуя; ей нравились прикосновения его рук и тела так же, как ему нравились касания ее кожи. Линдсей почувствовал, как она задрожала от возбуждения, когда они приближались к вершине блаженства; он упал на нее, а она изогнулась, шумно выдохнула воздух и теснее прижалась к нему.

Линдсей Герберт уткнулся лицом в плечо Фрины и расплакался.

Удовлетворенная Фрина обняла юношу, так что его слезы капали в ложбинку между ее ключицами. Наконец он шмыгнул носом и мотнул головой, а она с нежностью сказала:

– Ты оплакиваешь потерю невинности, мой дорогой?

Юноша поднял разгоряченное, мокрое от слез лицо и сказал:

– Нет. Нет. Просто это было так замечательно, так замечательно, Фрина, я не мог вытерпеть до конца… я хочу сказать…

Фрина отпустила его, и Линдсей перевернулся на другой бок, чтобы утереть слезы о простыню. Он положил мозолистую руку на ее бедро и рассмеялся. Фрина села.

– Если это радость завоевания, мой дорогой, то я не могу ее одобрить. Ну-ка ляг снова. Мне нравится чувствовать твое тело, Линдсей, – такая интригующая смесь гладкости и силы.

Юноша вытянулся рядом с ней и зевнул.

– Я думал, что ты женщина-вамп, – признался он безыскусно и был слегка обижен, когда Фрина рассмеялась. – Нет, не смейся. Я хотел сказать, вампирши всегда завлекают мужчин, возбуждают их, а потом выкидывают вон.

– Что ж, я и впрямь хотела возбудить в тебе страсть, – согласилась Фрина, подавляя желание рассмеяться, – но я не собиралась оставлять тебя неудовлетворенным. Нам некуда торопиться, мой сладкий. Мы можем оставаться здесь весь день. Или у тебя есть другие дела?

Линдсей нахмурился.

– Ты понимаешь, что я из-за тебя пропустил три лекции, – упрекнул он, и Фрина снова увлекла его в свои объятия.

– И я заставлю тебя пропустить еще три, – сказала она, накрывая его протестующий рот своим.

Линдсей понял, что встретил женщину, которая знает, чего хочет. И подчинился.

Когда мисс Хендерсон поинтересовалась, где же мисс Фишер, господин Батлер объяснил ей, что у той деловая встреча и ее нельзя беспокоить. При этом лицо господина Батлера сохранило редкостную невозмутимость. Он был доволен, что мисс Фишер оставила своего прежнего любовника – художника. Тот вечно разбрасывал по всему дому недописанные полотна и мыл кисти в девственно чистой кухонной раковине госпожи Батлер. Студент-юрист, рассуждал господин Батлер, будем надеяться, не станет пачкать в доме.

Очнувшись после короткого сна, Линдсей перевернулся на другой бок и пробормотал проклятие, с трудом расставаясь с восхитительным сновидением, о котором он мечтал… скажем, всю свою жизнь. Лицо юноши уткнулось в грудь спавшей Фрины, отчего он проснулся окончательно и поцеловал девушку.

– Ах, Фрина, значит, это был не сон!

– Нет, это было на самом деле и весьма чувственно, – согласилась Фрина. – Но пора вставать, Линдсей, дорогой. У меня есть еще дела.

– Да, знаю, – сказал молодой человек, не разнимая крепких объятий и прижимая ее коленом к постели. – Позже.

– Позже, – со смехом уступила Фрина.

Линдсей стоял в ванной и пытался догадаться, какой из позолоченных дельфинов был краном с горячей водой, когда раздался громоподобный стук в парадную дверь. Он слышал, как милейший господин Батлер открывает ее.

– Я должен видеть мисс Хендерсон, – услышал Линдсей голос Аластера, который больше походил на приглушенный рык – верный признак едва сдерживаемого гнева. Фрина накинула халат и тоже прислушалась.

– Очень хорошо, сэр, если вы соблаговолите подождать, я проверю, дома ли она, – отвечал господин Батлер.

– Вам отлично известно, что она дома! – заорал Аластер.

– Я хотел сказать, что должен узнать, дома ли она для вас, – невозмутимо объяснил господин Батлер.

Повисло молчание, им было слышно, как гость вышагивал туда и обратно по плитам лестничной площадки. Дверь в комнату мисс Хендерсон открылась и захлопнулась.

– Мисс Хендерсон готова принять вас, сэр.

Раздались шаги по коридору. Фрина услышала, как дверь с грохотом распахнулась.

– Юнис, какого дьявола ты вмешала в дело полицию? – проорал Аластер.

Фрина чертыхнулась.

– Черт! У него что, сердца нет? Куда я задевала мою одежду?

Она кое-как оделась и сбежала по лестнице, а следом за ней помчался полуодетый Линдсей.

– Господин Томпсон, я должна попросить вас утихомириться! – произнесла мисс Фишер холодно.

Гость метнул на нее исполненный гнева взгляд.

– Ах ты лживая сучка! Ты еще и моего приятеля охмурила! Все женщины таковы – предательницы и развратницы!

Аластер было замахнулся, желая залепить Фрине пощечину, но сам оказался на коленях, а руку его пронзила резкая боль. Лицо мисс Фишер, спокойное и холодное, было в трех дюймах от его физиономии, так что он мог почувствовать запах женской сексуальности, исходивший от ее кожи. Ему сделалось не по себе.

– Только пошевелитесь, и я сломаю вам руку, – пригрозила мисс Фишер. – Что вы себе позволяете: вломились в мой дом словно громила какой. Ну-ка, назовите меня еще раз предательницей. Здесь ваш друг. Я не причинила ему вреда. Наоборот – развлекла, но, возможно, подобное вам недоступно, а? Ну-ка, попробуйте еще раз меня ударить!

Линдсей в ужасе застыл на лестнице, поняв, что Фрина не нуждается в его защите. Задиристость покинула Аластера. В то же самое время на пороге появились Дот и Джейн. Мисс Хендерсон расплакалась. Господин Батлер снял телефонную трубку, намереваясь звонить в полицию, а госпожа Батлер появилась из кухни, вооруженная кочергой. Аластер медленно поднялся, зыркнул на Фрину и выбежал из дома.

– Представление окончено, – объявила Фрина, откидывая с лица свои черные волосы. – Спускайся, Линдсей. Господин Батлер, закройте дверь и приготовьте нам что-нибудь выпить. Не расстраивайтесь, мисс Хендерсон, это просто легкий припадок, завтра он будет как шелковый. Дот, Джейн, как я рада вас видеть!

Входите, думаю, надо открыть шампанское, господин Батлер. Все же это был замечательный день!

Фрина опустилась на диван и постаралась смыть хорошим настроением и «Вдовой Клико» кислый привкус грубого вторжения Аластера.