Убийство в колледже

Глава VI

Следующим утром Эмброуз проснулся с ощущением, что его ждет очень хлопотливый день. Скорый поезд в Лондон отправлялся без чего-то одиннадцать утра, но перед поездкой на встречу с художником сержант-детектив хотел еще раз полностью осмотреть комнаты мистера Хенлоу. Сперва нужно позвонить в полицейский участок. Вчера он уже опросил всех членов комитета, до кого смог дозвониться, на предмет вечерней газеты, которой был укрыт убитый, но оказалось, что она никому из них не принадлежала. Теперь полицейский направлялся в колледж Сен-Освальда с ключом, который передал в его распоряжение Уильямс.

Со вчерашнего дня в комнатах мистера Хенлоу конечно же ничего не изменилось. Свежим взглядом на кабинет можно было заметить, что он полон следов пребывания комитета: бесконечные окурки, сигаретный пепел, две пепельницы на столе и в камине; на полу — комки желтоватой глины, занесенной с улицы. Их-то точно с трудом можно было назвать полезными уликами, так как у подхода к лестнице раскопана яма, и каждый, кто заходил, приносил кусочки земли на своей обуви — Эмброуз и сам смахнул парочку со своих ботинок.

Четко, неторопливо и методично сержант-детектив осмотрел и изучил каждый уголок кабинета. У двух окон были створчатые рамы, которые закрывались на обычные засовы. Одно из окон эркера, которое висело на петлях и открывалось внутрь, сейчас было плотно закрыто на защелку — Эмброуз сам закрыл его вчера, потому что, кажется, оно было распахнуто все собрание. Он вспомнил слова Уильямса о том, как Хаттон стоял напротив книжного шкафа, и переключил свое внимание на него: у подножия валялось несколько канцелярских кнопок. Ага, эскиз того витража был приколот к шкафу, так что эти кнопки обязательно надо принять во внимание.

На полках перед книгами и на самих книгах лежал толстый слой пыли, но в одном месте ее очевидно потревожили. Присмотревшись повнимательнее, Эмброуз заметил, что одна из полок была буквально исполосована чистыми «дорожками» — должно быть кто-то вытаскивал оттуда четыре или пять томов. Он очень осторожно вынул две книги и подошел к окну их изучить. В верхней части каждой скопилось солидное количество пыли, но ближе к корешку она была более рыхлой, как если бы кто-то положил на это место палец, вытаскивая книгу. Такие же следы были еще на трех оставшихся на полке подозрительных томах.

Две из книг были под авторством мистера Хенлоу: «Современное искусство управления страной сквозь призму «Государства» Платона» и «Лекции по «Этическим идеалам» Платона». Другие носили названия «Теннисон. Ближайшие шоссе и выезды из Дауншира» и «Мемуары отставного судьи». М-да, если Хаттон действительно зачем-то сверялся с этими книгами, то такое разнообразие не связанных друг с другом тем будет довольно трудно объяснить!

Далее Эмброуз переместился к мусорному ведру у стола, но там снова не нашел ничего стоящего внимания. В нем лежали только смятые комки бумаги с каким-то заметками членов консультативного комитета.

Сержант решил выйти на лестницу: снова комки земли на ступеньках и площадке, не несущие никакой информации. Немного подумав, он отпер соседнюю дверь и вошел в «чулан» — все те же желтоватые глиняные комочки. Конечно, он же сам с суперинтендантом и Уильямсом давеча заходил сюда.

В конце концов Эмброуз вернулся в основные комнаты, зашел в спальню и принялся к ее тщательному изучению. И опять — ничего! Механически он открыл дверцы шкафа: там было полно места, чтобы поместиться взрослому человеку, но, конечно, тут никого и быть не могло — суперинтендант сразу по прибытии осмотрел эту комнату. В шкафу аккуратно висела одежда, и сержант-детектив смотрел на нее в упор, пытаясь воспроизвести в своей голове возможную цепочку событий. В настоящий момент единственным очевидным выводом было то, что убийство совершил Финмер во время одной из своих столь частых вспышек неуправляемого гнева. Все факты указывали на это. Но если предположить, что это не так, то кто же и самое главное — как — смог зайти в эти комнаты и выйти отсюда, оставшись незамеченным? Взять, во-первых, проникновение. С момента, как двое рабочих начали перекоп у лестницы рано утром, до двадцати минут второго — ближайшего времени, в которое Финмер предположительно оставил Хаттона одного (все еще допуская, что старик невиновен) — сделать это было невозможно.

Далее, предположим, что убийца пришел совсем рано, еще до прихода рабочих, или даже ночью. Предположим также, что он заранее знал, что Хаттон намеревался по той или иной причине остаться в обеденный час в кабинете, — а это было весьма очевидно, — и целенаправленно ждал несколько часов в засаде, не замеченный ни привратником, ни кем-либо другим, пока шло заседание комитета? Место засады вероятно находилось в спальне, так как соседняя дверь на площадке была заперта, а ключом владел только Уильямс. Но убийце в любом случае было бы крайне небезопасно открыто оставаться в спальне, ведь (Эмброуз сейчас вспомнил) Уильямс рассказал суперинтенданту, что держал в этой комнате кувшин с водой на случай, если кому-нибудь из членов собрания понадобится помыть руки. Конечно преступник не мог этого знать, но в любом случае мог и должен был предвидеть риск быть обнаруженным в столь очевидном месте. Вывод отсюда напрашивается один: он спрятался в этом шкафу. Правда Уильямс сказал, что открывал шкаф, когда заходил с утра разжечь огонь в камине, но не исключено, что к тому моменту убийца мог уже перебраться в кабинет и спрятаться где-нибудь там. Например, за занавеской у эркера было полно места, чтобы укрыться за ней и не попасться слуге на глаза. А незадолго до начала собрания ему ничего не стоило перебраться в шкаф. Наверное высосанное из пальца развитие событий, но и его нельзя исключать. Итак, предполагая, что все это могло и вправду быть — где какие-либо следы?

Сержант-детектив опустился на корточки и принялся внимательно разглядывать нижние полки гардероба: три пары идеально чистых туфель, стоящих вряд, — Уильямс вероятно был знатоком полировки кожаной обуви. Странность была только одна — в одном из ботинок не оказалось шнурка, однако уже через мгновение взгляд Эмброуза упал на короткую порванную ниточку в дальнем углу нижней полки. Здесь лежал еще один маленький предмет, привлекший внимание сыщика: нечто ослепительно-красное с черным кончиком. Предмет оказался горелой красной спичкой, какие продаются в коробках и носятся в карманах пиджаков; на спичке виднелись буквы «TAINE» — остальные сгорели. Скорее по привычке, чем целенаправленно, Эмброуз сложил обрывок шнурка и спичечный огарок в свой специальный конвертик, содержащий, как он их называл, «возможные доказательства». Привычка, потому что это был один из его излюбленных методов ведения расследования — собирать все казалось бы примитивные и отвлеченные предметы на месте преступления на случай, если один из них вдруг окажется как-то связан с делом. Он уже собрал найденные у книжного шкафа канцелярские кнопки, смятые комочки бумаги с заметками из мусорного ведра, пару кусочков желтоватой грязи и т. д. и т. п.

Поднялся на ноги сыщик с чувством полного разочарования. В итоге оказалось, что теорию о ком-то спрятавшемся в шкафу или просто в этой комнате никак нельзя подтвердить, ведь все это было практически неосуществимо. Да и даже если бы все было именно так, то каким образом убийца смог выбраться? В этом, по сути, и была загвоздка. В спальне не было никого, как никого не было и в кабинете, когда обнаружили тело — это абсолютно точно. И также никто не мог покинуть колледж без ведома привратника после 1:35. И по лестнице никто не спускался, пока рабочие были на месте. Таким образом, если убийца действительно заранее спрятался в спальне, и, как следствие, Финмер никак не причастен к преступлению, сие деяние должно было свершиться в экстремально короткий промежуток времени. Клерк из офиса напротив заметил в эркере Финмера в 1:13. Допустим, старик зашел к Хенлоу забрать эскиз своего витража. Итак, ему бы определенно потребовалась пара минут, чтобы снять рисунок со шкафа и свернуть его, так что самое раннее время, когда сквайр мог покинуть кабинет, — около 1:20, может на пару минут позже. При подобном раскладе у убийцы было бы всего десять минут на то, чтобы выйти из спальни, заколоть Хаттона, аккуратно усадить тело и расстелить на нем газету, спрятать (как ему вероятно показалось) канцелярский нож в рыхлой земле на дне ямы у лестницы, пройти через два двора и выйти из ворот колледжа до 1:35. Ну нет! Просто абсурд.

Последний взгляд на комнаты, и Эмброуз вышел из колледжа, снова заперев все помещения. Перейдя через дорогу, сержант-детектив направился в офисы «Объединенной страховой компании», встретился с главой отдела, объяснил ситуацию и попросил разрешения пройти к Джорджу Уилкинсу. Там он попросил «начинающего детектива» показать все давеча замеченное им в деталях и убедился, что все происходящее в эркере Хенлоу отсюда было идеально видно. И снова сыщик резко спросил юного клерка насчет времени, но Уилкинс твердо стоял на своем: он видел «губителя в коричневом костюме» ровно в 1:13 именно там.

— Думаете, поймаете его? — жадно спросил Уилкинс.

Эмброуз улыбнулся:

— Весьма вероятно.

— И его повесят, да?

— Вы чересчур торопите события, мой друг. Мы еще не уверены, что это именно он. Но даже если и так, доказать это будет весьма проблемно, не говоря уже о том, что вынесут присяжные. И да, я все еще вынужден просить вас хранить молчание.

— А дознание?

— Так это завтра, но на нем вы нам не понадобитесь. Будет коронерское расследование, и ваши свидетельские показания понадобятся несколько позже. Я дам вам знать.

Эмброуз отправился на вокзал и сел на лондонский поезд.

Гастингса он застал за работой в его студии в Сен-Джонс Вуд. Сержант-детектив представился и объяснил цель своего визита, но очень осторожно, чтобы не вызвать у художника никаких подозрений.

— Нам кажется, — сказал сыщик, — что мистер Финмер может нам помочь в разрешении этого ужасного дела. Мы абсолютно уверены, что он был с мистером Хаттоном незадолго до того, как последнего убили, и по некоторым данным предполагаем, что вы с ним должны были недавно встречаться.

Гастингс был мужчиной неопрятного вида, будто резко проснувшимся в 5:40 утра, с торчащими в разные стороны волосами цвета соломы, короткой бородкой и одетый в комбинезон. Пальцы его были в краске — вероятно он как раз работал над витражом.

— Да, да, — ответил он, — так точно. Он наведывался ко мне вчера поздно вечером.

— Понятно. Итак, не расскажете ли, с какой целью он к вам наведывался, и не упоминал ли о своем визите в колледж Сен-Освальда до отъезда из Эксбриджа?

— Почему же, конечно. Именно за этим он и пришел — принес эскиз витража, который мне предстояло изготовить в честь покойной миссис Финмер для установки в церкви Литтл-Марплтон. Я сам отсылал его мистеру Финмеру несколько недель назад, и тот дал добро. Но кажется, там были какие-то проблемы с разрешением на установку этого мемориала… В любом случае, вчера он принес эскиз обратно и сказал, что передумал и решил установить стекло у себя дома. Мистер Финмер пришел ко мне обговорить это, потому что, конечно, в связи с новой ситуацией, необходимо было много чего обсудить. Я пытался его вразумить, но он был непреклонен, и в конце концов мы условились, что через пару недель мне нужно будет съездить к нему в усадьбу и обсудить установку с монтажником. Не могу представить, что вызвало столько суеты вокруг разрешения на установку, и почему его не дали. До этого все мои проекты принимались церквями на ура, но по словам мистера Финмера, это комитет рафинированных идиотов-любителей, которые думают, что знают все о…

— Да, да, — прервал его Эмброуз. — Итак, вы говорите, что мистер Финмер принес вам эскиз. Не упоминал ли он о том, что забрал его из колледжа Сен-Освальда?

— Я как раз собирался объяснить, — немного раздраженно ответил Гастингс. — Этот комитет, эскиз как раз должен был быть обсужден на вчерашнем собрании. Казначей епархии отправил его к ним на рассмотрение. Но, как я уже сказал, мистер Финмер изменил планы и пошел туда забрать рисунок.

— И он вам не сказал о… хм… кого он там увидел?

— О да, сказал. И отзыв его был не лестным.

— Что же он сказал?

— Что там был только один член комитета — остальные ушли обедать.

— Сказал, кто именно это был?

— Нет, он не упомянул имени. Сказал лишь, что встретил чертова идиота, который несколько дней назад приезжал в церковь Литтл-Марплтон, и еще кинул пару фраз про то, что он думает и обо всем комитете в целом и о встретившимся ему члене в частности. Ах да, еще мистер Финмер сказал, что обнаружил мой рисунок приколотым кнопками к шкафу, и что эти (сами знаете, он не привык сдерживаться в выражениях) «чертовы хрычи» пришпилили бумагу так крепко, что ему пришлось выковыривать кнопки ножом для бумаги, лежавшим на столе.

— Интересно, почему он об этом упомянул?

— Думаю, потому что эскиз был немного порван, — нож соскользнул, как он сказал. Но главное, ничего важного не повредилось.

Сержант-детектив задумался. Художник без сомнения выдвинул новую идею о том, как могли разворачиваться события. Вспыльчивый старый сквайр с ножом в руке сыплет на Хаттона проклятия. Тот в свою очередь отпускает колкие замечания по поводу стекла. Внезапный импульс, порожденный неистовым гневом, непреднамеренный удар, такое же внезапное отрезвление Финмера, быстрая работа мозга: усадить тело, сбежать по лестнице, спрятать оружие. Все вполне вписывается во временные рамки — до 1:35.

В то утро до отъезда из Эксбриджа Эмброузу пришли результаты экспертизы отпечатков пальцев с ножа, но все было безнадежно: рабочий, нашедший нож, уничтожил все возможные свидетельства, которые только могли там быть. Мужчина брал нож в руки, очищал от земли и держал в своем кармане перед тем, как отдать его Стенхоупу.

Эмброуз продолжил допрос.

— В котором часу мистер Финмер уехал от вас вчера?

— Около половины шестого.

— Он сказал, куда направлялся?

— Да. Он дожидался поезда — сказал, что уезжает в Париж, а оттуда (возможно) в Верхнюю Савойю.

— Он упоминал о маршруте?

— Нет.

И снова Эмброуз погрузился в размышления. Прошлой ночью, когда он готовил отчет суперинтенданту, тот обзванивал порты на юге страны, призывая их пристально следить за передвижениями мистера Финмера, отслеживая его по паспорту, и также просил донести это сообщение до парижского Сюрте. Но, если старик выбрал короткий маршрут до континента на раннем вечернем поезде, то он скорее всего добрался до Кале раньше, чем сообщение дошло до места назначения, так что выследить его может быть очень трудно.

Эмброуз задал художнику еще пару вопросов и ушел. Внутренний «обычный человек» напомнил ему, что даже детективам нужно есть, и, поймав такси, сыщик направился в один из богемных ресторанов Сохо, где приличный обед стоит вменяемых денег, — место, в которое он заходил каждый раз, оказавшись в Лондоне.

Был уже послеобеденный час, основная суматоха с бизнес-ланчами закончилась, и в ресторанчике сидело не многим более десяти человек за столиками в длинном узком зале, которым славилось это заведение. Один из посетителей показался Эмброузу знакомым: маленький бородатый человечек, курящий трубку из шиповника за чашкой кофе. Они внимательно друг на друга посмотрели и тут же признали. Это был Стенхоуп. Сержант-детектив немного спешился, но быстро взял себя в руки и поприветствовал маленького художника, а тот жестом пригласил его за свой столик.

— Удивительно, что мы снова так скоро встретились, — сказал Стэнхоуп.

— Ни капельки, — возразил Эмброуз. — Мы живем в мире неожиданностей, и я бы очень удивился, если б они периодически со мной не случались, на такой-то работе.

В этот момент подошел официант, и Эмброуз сделал заказ. После Стэнхоуп продолжил:

— Ну раз так, то позвольте спросить, чем же вы в настоящее время на своей работе занимаетесь и куда она вас привела?

— Привела она меня в Лондон. Хотя в настоящий момент, признаюсь, я тут больше по воле случая.

— Да? Предполагаю, из-за этого ужасного дела с несчастным Хаттоном?

Сержант-детектив кивнул.

— И вы снова по этому поводу хотите меня подоставать? Вчера же именно этим занимался ваш суперинтендант.

— Вообще-то и впрямь собирался. Осмелюсь сказать, что мне есть еще чего у вас выспросить!

— Я вам обоим рассказал все, что мне известно.

— Да, но мне бы хотелось отмотать события немного назад. Это дело чрезвычайно запутанно, мистер Стэнхоуп. Я работаю над ним всего несколько часов, но чем дальше, тем больше окунаюсь в мистическую загадку.

Стэнхоуп сделал пару глубоких затяжек из трубки, а затем произнес:

— Полагаю, мне не нужно спрашивать, подозреваете ли вы в убийстве Хаттона кого-либо конкретного?

— Вы, конечно, можете меня об этом спросить, но отвечу я как полицейский: не всегда полезно подозревать конкретного человека на первых шагах расследования. Мне необходимо размышлять максимально непредвзято, иначе я рискую исказить объективные факты. Убийство — это самое серьезное из возможных преступлений, мистер Стэнхоуп. Оно касается жизни человека. Так что если вы концентрируете внимание на одном конкретном человеке, который вполне может оказаться невиновным, вы обрекаете себя на две прямые опасности: во-первых, соблазн подогнать факты под этого человека, а во-вторых, проигнорировать любые умозаключения о том, что эти факты на самом деле подходят кому-то другому. Так что велик шанс не только потерять след настоящего преступника, но и повесить невиновного.

— Вы меня чрезвычайно заинтересовали, — ответил Стэнхоуп, — и, если можно так сказать, подняли в моих глазах методы полицейской психологии, хотя не то чтобы я много знал о полиции. Но знаете, из-за ваших уклончивых ответов у меня создалось впечатление, что все-таки у вас есть кто-то на примете.

Эмброуз влил в себя бокал кьянти, принесенного официантом, и рассмеялся.

— К слову, я могу подозревать любого из членов консультативного комитета, включая вас.

— Что! — вздрогнул маленький бородач.

— Легко! Кто-нибудь из вас, зная, что мистер Хаттон собирался остаться один, вполне мог вернуться в колледж — скажем, в половине второго — совершить убийство, спуститься по лесенке до прихода рабочих и провести оставшееся время где-нибудь в пределах колледжа до прихода остальных членов собрания.

— Боже правый! — воскликнул Стэнхоуп. — Пожалуйста, сэр, это был не я, сэр! У меня алиби!

— Должен сказать, оно есть у всех вас, — сказал Эмброуз. — Я лишь показал вам, какими простыми и естественными могут быть у человека подозрения. Но теперь к делу: раз уж нам довелось встретиться, я хотел бы задать вам пару вопросов. Мне важно знать, почему мистер Хаттон вчера принес обед с собой и остался в том кабинете один.

— Он сказал, что ему нужно было написать несколько писем, и…

— Да, вы уже нам об этом говорили. Но понимаете в чем дело… никаких писем он не писал, даже не начал ни одного. Теперь скажите мне, знал ли мистер Хаттон заранее, что кабинет в обеденный час будет пуст? Я имею в виду, что мистер Хенлоу будет в этот день в отъезде?

— Дайте-ка подумать! Да… точно, да, думаю, он знал. На нашем прошлом собрании мистер Хенлоу упомянул, что возможно в следующем месяце уедет за границу в отпуск. Но знаете, даже если бы мистер Хенлоу и присутствовал на встрече, он бы не остался на обед в своих комнатах.

— Почему?

— Потому что он никогда не трапезничает у себя, кроме разве что чаепития.

— Понятно. Так получается, что Хаттон мог рассчитывать на то, что его в это время там никто не побеспокоит?

— Именно.

— Теперь мне интересно, назначил ли он в том кабинете кому-либо встречу. Скажите мне, мистер Стэнхоуп, был ли мистер Хаттон хоть как-то заинтересован в витражном стекле, эскиз которого вы вчера обсуждали?

— Вы про этот тошнотворный, мерзостный, никуда не годный мемориал в честь покойной жены Финмера? — выпалил маленький художник. — Заинтересован! Да он возненавидел этот кошмар так же, как и все мы. Он уже даже спорил с самим Финмером на эту тему.

— Не возможно ли, что он пригласил мистера Финмера прийти и обговорить с ним еще раз все вчера, или может сквайр сам сказал, что наведается?

— Конечно, нет. Хаттон бы нам сказал. У него безусловно могла быть встреча, но она точно никакого отношения не имела к делам комитета, иначе бы мы знали.

Эмброуз молча кивнул, затем на пару минут отвлекся на свой обед и потом снова сказал:

— Вы близко знали мистера Хаттона, мистер Стэнхоуп?

— Нет. Мы в той или иной степени увлекались одними и теми же предметами и темами, но не более. А почему вы спрашиваете?

— Мне бы очень помогло, если б я смог узнать как можно больше деталей и фактов о личной жизни мистера Хаттона: его привычках и, в особенности, его товарищах.

— Боюсь, что ничем не могу помочь, но вот его сестра…

— Да, я уже виделся с ней. Но иногда оказывается, что близкие друзья знают о человеке гораздо больше, чем его родственники.

— В таком случае я бы посоветовал вам обратиться к доктору Блейку, профессору богословия. Он уж точно знает о Хаттоне больше, чем кто-либо другой. Они еще со школы были не разлей вода.

Сержант-детектив припомнил, что мисс Хаттон говорила ему о близком друге ее брата — профессоре, и решил как можно скорее отправиться к нему.

Стэнхоуп допил кофе, почистил трубку от пепла, встал и потянулся за шляпой.

— Еще вопросы?

— Нет. Вы получили записку о завтрашнем допросе?

— Я приду.

— Ах да, последний вопрос. Вы случаем не знаете, приносил ли вчера с собой мистер Хаттон последнее вечернее понедельничное издание «Ивнинг Газетт»?

— На это я могу ответить: точно не приносил. У него не было времени читать утренние газеты перед поездкой на собрание, и он попросил меня дать пробежаться глазами по моей «Мэйл» — хотел взглянуть на счет в крикете в тренировочном матче.

— А он, конечно, был в вечерней газете. Спасибо, мистер Стэнхоуп!