Убийство в музее восковых фигур

Глава 16 МЕРТВЕЦ РАСПАХИВАЕТ ОКНО

Ну, это уж слишком! Я чувствовал себя как знаменитая путешественница в Страну чудес, когда суд в полном составе исчез и вдруг выпал дождем игральных карт. Бессмыслица обретала смысл, а разумное оборачивалось чепухой.

— Ах вот как, — сказал я покорно и повторил: — Ах вот как.

С изысканной вежливостью она задала вопрос:

— Неужели это вас может удивить?

— Убирайтесь к дьяволу со своими шутками.

— Никаких шуток, — заверила Мари, приглаживая волосы. — После тех дешевых трюков, которые прошлой ночью позволил себе ваш друг сыщик, я не стала делиться своими соображениями, сохранив удовольствие на будущее.

— Хорошо-хорошо, — нетерпеливо вмешался я, — давайте прежде поговорим об орудии убийства.

— Я знаю, где оно, и не прикасалась ни к чему. Кстати, как вас зовут?

— Моя фамилия Марл. Итак, вы начали…

— Разве не правда, что полиция в поисках орудия убийства вылизала каждый дюйм музея, перехода — все, что только можно, — и ничего не нашла?

— Сущая правда. Но продолжайте. Ваше детское торжество просто очаровательно, однако…

— Они потерпели фиаско, мсье Марл, потому что забыли старое правило: труднее всего найти то, что лежит на виду. Нож с самого начала был у них под носом. Вы спускались в галерею ужасов?

— Да, как раз перед тем, как обнаружил тело.

— Вы обратили внимание на мастерски выполненную группу рядом с лестницей? Я имею в виду убийство Марата. Марат с ножом в груди наполовину вывалился из ванны. Из раны льется кровь. Так вот, милый юноша, часть этой крови той ночью была настоящей.

— Вы так считаете?

— Я считаю, — сказала она ровным голосом, — что убийца спустился вниз и извлек нож из восковой груди Марата. Когда папа лепил эту фигуру, то использовал самый длинный и острый, какой только мог отыскать. Нож не затупился, лезвие было защищено от грязи и влаги, его легко было вытащить из восковых ножен. Завершив свое дело, убийца вернула нож на место — в грудь Марата. Полиция смотрела на него вчера, десятки людей видели нож сегодня. Но никому не пришло в голову связать концы с концами.

Перед моим взором возникла группа восковых фигур точно так же, как я видел ее прошлой ночью, отметив про себя отвратительный натурализм изображения. Я припомнил еще кое-что, и это воспоминание заставило меня искренне обругать самого себя. Ведь именно там, стоя перед Маратом, я услышал звук падающих капель. Позже я решил, что звук шел от фигуры Сатира, где находилось тело. Но если бы у меня была хоть капля здравого смысла, то я мог бы сообразить — с такого расстояния невозможно расслышать стук страшной капли. Его источником все время была фигура Марата.

— Как вы ухитрились заметить?

— Я не могла не увидеть этого, мсье Марл. (Вас не затруднит передать мне сигарету?) Я провела в музее всю жизнь, и если даже самая маленькая пуговица на любой из фигур окажется не на месте, я увижу это.

— Итак, что же было не на месте?

— Мне бросилась в глаза по меньшей мере дюжина изменений. Доска, на которой пишет Марат, немного смещена влево. Кто-то, проскользнув рядом с Шарлоттой Корде, смял складку на ее юбке. И самое главное — нож в восковую грудь был загнан не по самую рукоятку. Кроме того, несколько капель крови на полу у ванны не были рисованными.

— Вы до чего-нибудь дотрагивались?

— Нет. Я решила подождать, пока полиция самостоятельно не обнаружит то, что видела я. Боюсь, что ожидание может затянуться.

— Там могут оказаться отпечатки пальцев.

— Не исключено, — индифферентно ответила мадемуазель Огюстен. Выждав, пока я подносил огонь к сигарете, которую она вынула из лаковой шкатулки, девушка продолжала: — Меня вовсе не занимает убийство мадемуазель Мартель, но все же я удивлена, что вы проморгали улики, которые говорят за то, что убийца — женщина, и при этом не член клуба.

— Но почему?

— Убийца хотела заполучить то, что мадемуазель Мартель носила на золотой цепочке на шее. Разве вам не ясно?

— Да, мы решили, что это должен быть серебряный ключ.

— На сей раз наши выводы совпадают, — проговорила мадемуазель Огюстен. — Я счастлива, что у меня те же мысли, что и у великого Бенколена. Итак, мой милый, для чего потребовался убийце ключ? Для того чтобы проникнуть в клуб. Точно так, как это сделали вы.

— Позаимствовав ключ у члена клуба?

— Именно. Вы получили мужской ключ, который проверили у входа. Так какая польза могла быть от ключа мадемуазель Мартель для преступника-мужчины? Я начинаю подозревать, что он просто глуп, этот ваш Бенколен. Ключ взят женщиной, и при этом женщиной, несколько напоминающей внешне мадемуазель Мартель. Иначе ей не проникнуть в клуб.

Она откинулась назад и потянулась, подняв вверх руки.

— Теперь, — сказал я с улыбкой, — может быть, вы назовете цель, с которой эта дама хотела пробраться в клуб?

— Боюсь, что вы требуете от меня слишком многого…

— Возможно, удастся узнать, не проходила ли мимо охраны женщина, похожая на мадемуазель Мартель?

— Боюсь, вы не решитесь выйти, чтобы задать этот вопрос.

— Это могли бы сделать вы.

— Послушайте, милый юноша, — она энергично выдохнула струйку дыма, — мне плевать на то, кто убил Клодин Мартель. Я не шевельну мизинцем, для того чтобы помочь вам найти убийцу. Очевидно, что это не Галан (я сделала этот вывод из ваших слов). Сейчас передо мной одна цель — покончить с ним.

— Но одно влечет за собой другое.

Глаза ее сузились.

— Каким образом?

— Они соучастники, не так ли? Он и эта дамочка Прево. Она готова стать свидетельницей обвинения.

Мадемуазель Огюстен сделала затяжку и кивнула:

— Хорошо, я согласна. Излагайте план кампании.

— Во-первых, можете ли вы вытащить меня отсюда?

В ответ она неопределенно пожала плечами.

— Ясно, что надо попытаться. Галан, обыскав все углы, явится сюда и затем… — Она внимательно посмотрела на меня и провела пальцем по горлу. — Я, конечно, могла бы призвать своих людей, собрать вокруг нас гостей и вывести вас открыто. Вряд ли Галан осмелится что-нибудь предпринять. Он не захочет дополнительных осложнений. — Мадемуазель Огюстен продолжала смотреть на меня оценивающим взглядом.

Я отрицательно покачал головой:

— Никуда не годится. Галан будет предупрежден. Он не начнет свалку, но наверняка сумеет ускользнуть до появления полиции.

— Хороший мальчик! — заявила она с облегчением. — Вы мне все больше нравитесь. У вас достанет выдержки проследовать мимо охраны под маской? Пойдем вместе — сойдете за моего любовника.

— Счастье даже притворяться таковым.

Она пропустила мои слова мимо ушей.

— Это опасно. Если вас схватят…

Мной опять овладело возбуждение от предстоящей опасности. Казалось, что я вновь заряжен взрывной энергией. Поэтому я уверенно сказал:

— Поверьте, мадемуазель, за один сегодняшний вечер я получил развлечений и пощекотал себе нервы больше, чем за последние шесть лет жизни. Приключение обязано завершиться со славой. У вас здесь отыщется что-нибудь выпить?

— Не впадайте в эйфорию, будьте благоразумны. Вам придется оставить пальто и шляпу в гардеробе. Я добуду другие. Надо снять повязку и натянуть шляпу пониже, чтобы прикрыть пластырь. Надеюсь, кровотечение остановилось. Ваша сорочка в ужасном виде — ее следует прикрыть. У вас есть маска?

— Где-то потерял. Думаю, что во дворе.

— Хорошо, я найду такую, что прикроет все лицо. И наконец, последнее. Они тщательно охраняют дверь и наверняка потребуют, чтобы на выходе предъявлялись ключи. Всем известно, чьим ключом вы воспользовались. Я найду другой. Подождите, пока я проведу разведку. Коньяк в баре рядом с туалетным столиком.

Она выбежала за дверь, но на сей раз не стала ее запирать. Я поднялся. Боль пронзила спину и голову, расплываясь волнами дурноты, ноги все еще казались ватными. Но радостное возбуждение, которое подарило мне приключение этой ночи, поддерживало мои силы. Я постоял, пока пол не перестал раскачиваться, а окружающее приобрело ясность очертаний. После этого я направился к шкафу, на который указала мне хозяйка.

Там оказался «Наполеон» 1817 года. Бутылка покоилась в серебряной корзинке филигранной работы. Припомнив, как я тянул коньяк вчера вечером под неодобрительным взглядом унылой девицы, я сумел полностью оценить комичность фантастической ситуации. Я сделал большой глоток и почувствовал, как по телу начало разливаться тепло. Мне стало лучше. Я налил себе еще одну порцию, и в этот момент увидел свое отражение в зеркале над туалетным столиком.

Бог мой! Это было кошмарное видение. Я выглядел как после недельной попойки, бледный, едва держащийся на ногах. Повязка на голове, мятая, в кровавых пятнах сорочка. Больше того, нож, брошенный ночной крысой, распорол рукав. Надо признать, что бросок был довольно точен. Я поднял бокал, приветствуя свое отражение, и залпом проглотил золотистый огненный напиток. Спокойно! Отражение стало слегка размытым. Коньяк произвел на меня довольно странное действие. Я совершенно непроизвольно исполнил па какого-то экзотического танца и, к своему собственному изумлению, громко расхохотался. Золоченые журавли и павлины довольно дружелюбно поглядывали на меня со стен. Столбики дыма поднимались над курильницами, в которых тлели огоньки. Несомненно, из-за них в комнате стало невозможно жарко…

Наконец появилась Мари Огюстен. Вместе с ней появилась мягкая черная шляпа огромного размера. Шляпа, видимо, была похищена у одного из гостей, так же как и длинная накидка. Когда все приготовления закончились, мы остановились у золоченой тумбочки, чтобы надеть маски. Она выключила все лампы, за исключением вычурного серебряного светильника в форме пагоды, стоящего на тумбочке.

Его слабый свет не мог рассеять темноты у стен комнаты. Из зала доносилось приглушенное мурлыканье оркестра. В матовом освещении лицо Мари приобрело цвет старой слоновой кости, подчеркивающий высокие дуги бровей, ярко накрашенные губы.

— Итак, что мы будем делать, если выйдем из клуба? — спросила она.

— Сразу в музей. Я должен взглянуть на этот нож. Затем к телефону. Будет лучше, если вы отдадите мне пистолет.

Она передала мне оружие. Наши пальцы соприкоснулись на мгновение, но я не мог оторвать от нее взгляда. За душной гостиной, заставленной пухлой, набитой конским волосом мебелью, обрела жизнь одна из сказок Шехерезады.

— Я ношу черную, потому что у меня нет любовника, — сказала она, опустив на лицо маску. Из ее прорезей на меня смотрели полные загадки глаза. Мари Огюстен медленно подняла руку к выключателю лампы, и наступила темнота.

Когда мы подошли к двери, она знаком приказала мне остановиться и выглянула в соседнее помещение. Приглашающий кивок — и я прошел через полутемную, завешанную фантастическими коврами комнату к стеклянным дверям, ведущим в переход. В моей руке был зажат серебряный ключ, принадлежащий, как она сказала, человеку, недавно уехавшему в Америку. Звучание оркестра стало слышнее — оно возвещало о нашем вступлении в странный, фантастический мир, населенный гоблинами в разноцветных масках.

Час был поздний, и веселье, очевидно, достигло апогея. Еще минута, и мы полностью погрузились в его грохот. В конце темного перехода я мог различить арку, ведущую в зал. В ровном шуме голосов то и дело раздавались взрывы смеха, выкрики, звон бокалов. Я старался держаться спокойно, но это усиливало внутреннее напряжение. С противоположной стороны на нас накатывались сладко-болезненные звуки музыки. Мы уже были в главном зале под высокими арками из белого мрамора. Зеркала были расположены весьма хитроумно: линия арок, казалось, вела в бесконечность. И, как в музее, мне вновь почудилось, что мы очутились в таинственном полумраке подводного царства. Но теперь сумеречные воды были заполнены гоблинами. Черные маски, маски зеленые, алые, фигуры, карикатурно искаженные зеркалами. Тени в черных нарядах, плывущие рука об руку, тени, укромно расположившиеся по углам и многократно тиражируемые зеркалами, создавали фантастическую картину.

Рука Мари Огюстен покоилась на моем локте. Бросив на нее взгляд, я убедился, что она тоже похожа на фантом.

В зеркале передо мной возникла отделившаяся от тела рука. Она наткнулась на бутылку, та упала, и кто-то рассмеялся. Оказалось, что в зале были альковы с низкими столиками со стеклянными, освещенными снизу крышками. Бокалы с шампанским светились изнутри, в них ярко сверкали бегущие вверх искорки газа. Лица с улыбающимися или грустными губами под обрезом масок казались таинственными в этом струящемся снизу свете.

Прислонившись к одной из колонн, стоял человек в белой маске. Он держал руку за бортом пиджака. Еще одна белая маска скользила по залу. Удары оркестра, казалось, раздавались над нашими головами. Оркестранты, укрывшись за пальмами, тоже как гоблины, пялились на нас из-под своих белых масок.

Мари Огюстен крепко сжала мою руку. Ее страх, как ни странно, придал мне спокойствие. Мы неторопливо шествовали по залу, и я всей спиной ощущал на себе липкий взгляд белой маски. Интересно, что чувствует человек, когда ему в спину стреляют из пистолета с глушителем? В таком гвалте никто не услышит слабого хлопка. Они выстрелят и вытащат тело неторопливо и деловито, как будто выталкивают пьяного.

Я изо всех сил старался не торопиться. Сердце бешено колотилось, а выпитый коньяк туманил сознание. Интересно, смерть будет безболезненной или пуля вонзится под лопатку, как раскаленное железо?

Шум уменьшился. Сквозь запах парфюмерии до меня стал доноситься аромат цветов в переходе, ведущем в вестибюль. Мы вышли в комнату отдыха. Я увидел двух апашей, которые все еще сидели в алькове, не сводя глазе дверей. В багровом мерцании, исходящем из бронзовых сатиров, их белые маски казались розоватыми.

Я нащупал в кармане рукоятку пистолета. Они неторопливо поднялись и двинулись вперед. Мы тоже медленно направились в сторону вестибюля. Ногти сжатых в кулак пальцев впились в ладони. Идущая рядом Мари Огюстен обо что-то споткнулась. Если бы они знали, кто мне помогает!

Тук-тук! Это был звук наших шагов. Или удары сердец… или и то и другое.

— Ваш ключ, мсье, — произнес рядом тихий голос. — Мсье уходит?

Я был готов к вопросу, но тем не менее в банальной фразе «Мсье уходит» мне послышалась издевка. Казалось, что она означала: «Мсье никуда не уходит. Мсье останется здесь навсегда».

Я протянул свой ключ.

— О! — произнес страж. — Мсье Дарзак! Благодарю вас, мсье.

Он слегка отпрянул, когда Мари Огюстен приподняла маску и показала свое лицо. Узнав хозяйку, апаш заспешил к двери и услужливо распахнул ее. Последний взгляд на мраморные колонны в вестибюле, на вычурный орнамент, на улыбку из-под белой маски… Грохот оркестра оборвался — мы были на свободе!

Мной на мгновение овладела страшная слабость. Я прислонился лбом к холодной кирпичной стене, с наслаждением чувствуя, как свежий, прохладный воздух забирается под плащ.

— Хороший мальчик! — прошептала Мари Огюстен.

Я не видел ее в темноте, но чувствовал, как она всем телом прижалась ко мне. Я торжествовал: Галан в наших руках! Теперь ему не уйти!

— Куда? — коснулся моих ушей ее шепот.

— В музей. Надо взглянуть на нож. Затем я позвоню Бенколену. Он ждет во Дворце правосудия. Видимо, придется обойти вокруг, до центрального входа?

— Нет, у меня есть ключ от внутренней двери. Он существует в единственном экземпляре. Члены клуба должны выходить через бульвар.

Мари повела меня к двери музея. Мой душевный подъем улетучился. Тело покрыл холодный пот, рана запульсировала тупой болью и, кажется, опять начала кровоточить. Но радость победы скрашивала неприятности: в конце концов, это были шрамы, полученные в выигранной битве.

— Подождите, я зажгу спичку, — сказал я.

Вспыхнул огонек. Пальцы Мари Огюстен впились в мою руку.

— Господи! — прошептала она. — Что это?

— Где?

Она молча указала на дверь, ведущую в музей. Дверь была приоткрыта.

Мы молча стояли, пока пламя спички не зачахло и потом не погасло совсем. Открыта. Мы видели блеск язычка замка, из музея тянуло затхлым. Шестое чувство подсказывало мне, что кошмары этой ночи далеко не кончились. Раскрытая дверь тихонько поскрипывала, как бы приглашая войти. Именно на этом месте ждал убийца вчера ночью, прежде чем броситься на Клодин Мартель. Вот сейчас возникнет зеленый ореол, и на его фоне появится силуэт головы и плеч.

— Вам не кажется, — прошептала она, — что там кто-то скрывается?

— Посмотрим. — Я обнял ее одной рукой, другой извлек пистолет, толчком ноги распахнул дверь и шагнул во тьму.

— Надо зажечь свет, — сказала Мари неуверенно. — Позвольте мне вас вести. Даже в темноте я знаю, куда поставить ногу. Пройдем наверх в главный грот. Теперь осторожно вперед.

Ей не надо было идти ощупью. Она уверенно провела меня через дверь, через каморку за фальшивой стеной на площадку лестницы. В густой темноте грубая ткань плаща Сатира коснулась моей руки, и я отпрянул, как от прикосновения рептилии. Шорох шагов разрывал тишину, влажный и затхлый воздух, казалось, вызывал удушье. На одной из ступенек я споткнулся. Кто бы здесь ни был, он наверняка слышал нас.

Я отказывался понимать, как она находит путь в кромешной тьме, и, полностью утратив чувство направления, карабкался по ступеням, предположительно в сторону грота. Но и в тесноте можно было почувствовать присутствие этих бесконечно зловещих восковых существ с их запахом волос и ткани.

Мне ясно послышались слова старика Огюстена, как будто он прошептал их мне на ухо: «Если одна из фигур двинется, я сойду с ума».

Мари отпустила мою руку. Раздался скрежет металла. Девушка подняла рукоятку рубильника. В главном гроте, где мы, оказывается, находились, воцарились зеленые сумерки. Она улыбалась, бледная как привидение.

— Пойдем. Ведь вы хотели спуститься вниз в галерею, чтобы взглянуть на нож.

Нам вновь пришлось пройти через грот. Он был точно таким, как и в ту ночь, когда я увидел труп в лапах Сатира. Наши шаги по ступеням лестницы рождали громкое эхо. Как бы вы ни готовились, все равно фигура Сатира совершенно неожиданно выпрыгивала на вас. Так случилось и на этот раз. Зеленая лампа горела в углу позади чудовища. Я содрогнулся, припомнив, как плащ коснулся моей руки.

Галерея ужасов. Я видел цветные одежды и пялящиеся на меня из полумрака восковые лица — полумрака, который был гораздо хуже, чем полная темнота. Мы были уже рядом с Маратом, но я не мог заставить себя посмотреть в его сторону. Ужас приковал мой взгляд к полу. Что-то нашептывало, стучало в ушах, как маленький барабан, — я увижу ужасную сцену…

Медленно, усилием воли я поднял глаза. Ничего. Все было как прежде. Группу отделяла от меня невысокая металлическая загородка. Обнаженный по пояс Марат откинулся на спину, его остекленевшие глаза смотрели на меня снизу вверх. Служанка в красном чепце, вцепившись в руку Шарлотты-убийцы, что-то кричала солдатам в дверях. Я видел полоски неяркого, блеклого сентябрьского света, падающие через окно. Нет! Что-то не так, чего-то здесь не хватает!

В вязкой, неестественной тишине резко прозвучал шепот Мари:

— Нож исчез!

Точно. Скрюченные, синеватые пальцы Марата судорожно вцепились в залитую кровью грудь, но из нее на сей раз не торчала рукоятка ножа. Моя спутница задыхалась от волнения. Мы не предполагали, мы были уверены, что в данный момент находимся рядом с убийством отнюдь не восковым. Неяркий желтоватый свет в окнах комнаты Марата, кажется, еще больше померк.

Я нырнул под ограждение и побежал, лавируя между фигурами. Мари сразу же последовала за мной.

Доски пола страшной комнаты скрипели под моими шагами. По фигурам пробежал легкий трепет. На бегу я заметил, что одна из туфель почти соскочила с ноги служанки. Пройдя заграждение, я буквально шагнул в прошлое. Восковые фигуры исчезли. Я оказался в грязной, выкрашенной коричневой краской комнатушке далеко-далеко в старом Париже времен революции.

На стене криво висит географическая карта. За окном по кирпичной стене ползет мертвая виноградная лоза — мне показалось, что я вижу крыши домов на бульваре Сен-Жермен. Мы, словно восковые фигуры, законсервировались на века в страшном помещении, где произошло убийство. Я повернулся, служанка искоса, со злобой поглядывала на меня, взгляд солдата остановился на Мари Огюстен.

По барабанным перепонкам ударил вопль Мари. Раздался скрип, и половинка оконной рамы распахнулась. В окне появилось лицо.

Из окна на нас смотрели чьи-то глаза. Мы видели белые глазные яблоки и пульсирующую радужную оболочку. Губы человека искривила отвратительная злобная ухмылка. Вдруг очертания рта расплылись — из него хлынул поток крови. Раздался хрип, голова дернулась в сторону, и я увидел рукоятку ножа, торчащего из горла. Это было лицо Этьена Галана.

Он выдавил нечто напоминающее стон, потянулся скрюченными пальцами к ножу, но не достал и, перегнувшись через подоконник, рухнул в комнату.