Убийство в музее восковых фигур

Глава 3 КРОВЬ В КОРИДОРЕ

— Что ж, теперь женщина появилась, — сказал Бенколен. — Реальная женщина, не из воска, и она мертва.

Мы топтались вокруг сыщика. Он направил луч мощного фонаря на страшный экспонат. Фигура Сатира, слегка отклоненная к стене, находилась на площадке, там, где ступени делали поворот. Руки монстра были согнуты в локтях, и покоящееся в них тело маленькой хрупкой женщины не выводило фигуру из равновесия. (Позже я узнал, что фигуры сооружаются на стальных каркасах и способны выдержать значительный вес.)

Основная тяжесть тела приходилась на грудь Сатира и его правую руку. Голова трупа была частично спрятана под этой рукой; щека женщины и вся верхняя часть трупа оказались прикрыты черным плащом из толстой шерстяной ткани.

Бенколен направил луч фонаря вниз. Нога Сатира, поросшая грубой щетиной, и его раздвоенное копыто были залиты кровью. Под копытом расплылась темно-красная лужица.

— Снимите ее, — распорядился Бенколен, — но только осторожно, чтобы ничего не повредить. Приступайте.

Мы приподняли легкое тело и положили его на каменную площадку лестницы. Труп еще хранил тепло. Бенколен бросил луч на лицо покойницы. На нас смотрели широко раскрытые карие глаза, во взгляде навсегда запечатлелись изумление, ужас и боль. Бескровные губы приоткрылись, обнажив зубы. Голубая шляпка сбилась на сторону. Луч фонаря медленно-медленно скользил по телу.

За своей спиной я услышал тяжелое дыхание. Изо всех сил стараясь казаться спокойным, Шомон произнес:

— Я знаю, кто это.

— Говорите! — резко сказал Бенколен, не поднимаясь с колен и не меняя направления луча фонаря.

— Клодин Мартель. Лучшая подруга Одетты. Та, с которой мы собирались пить чай, когда Одетта отменила встречу и… О Господи! — воскликнул Шомон, ударив кулаком по стене. — Еще одна!

— Еще одна дочка, — задумчиво промолвил Бенколен. — На этот раз бывшего министра, графа де Мартеля.

Он смотрел на Шомона внешне спокойно, но под его глазом начал слегка подрагивать нерв, а лицо приобрело почти такие же зловещие черты, как у Сатира.

— Та самая, — кивнул Шомон. — Как… Отчего она умерла?

— Удар ножом в спину. — Бенколен повернул тело на бок, чтобы мы смогли увидеть темное пятно на левой стороне светло-синего пальто. — Нож, видимо, попал в сердце. Пулевое ранение не дает столько крови… Кто-то жестоко за это поплатится! Надо еще раз осмотреть все вокруг.

Никаких следов борьбы. Одежда в полном порядке. Ничего странного, кроме этого. Он показал на тонкую золотую цепочку на шее девушки. На цепочке покойная, видимо, носила кулон или подвеску. Обычно он находился под одеждой, но сейчас кулон исчез, цепочка была оборвана и не упала только потому, что часть ее попала под воротник пальто.

— Нет… все-таки борьбы не было. Это бесспорно, — пробормотал детектив. — Руки не напряжены, пальцы не сведены — один сильный точный удар прямо в сердце. Где ее сумочка? Проклятие! Мне необходима ее сумочка! Ни одна женщина в наше время не выходит без нее из дома. Где она?

Бенколен нетерпеливо водил вокруг лучом фонаря. Случайно пятно света упало на лицо Огюстена. Старик съежился, вцепившись в край шерстяного плаща Сатира, — теперь он сам походил на гротескный экспонат своего музея. Он воскликнул:

— Теперь вы меня арестуете! Я не имею к этому никакого отношения! Я…

— Да помолчите вы, ради всего святого, — сказал Бенколен. — Впрочем, нет, скажите мне… Нет-нет… не приближайтесь. Девушка умерла менее двух часов назад. Скажите, друг мой, в какое время вы сегодня закрыли музей?

— Незадолго до половины двенадцатого, сразу после вашего приглашения, мсье.

— Перед закрытием вы не спускались сюда?

— Я всегда схожу вниз, мсье. Не все освещение можно отключить на главном пульте, там, наверху. Некоторые лампы необходимо выключать здесь.

— Кто-нибудь находился в музее в это время?

— Нет-нет! Там никого не оставалось.

Бенколен взглянул на часы:

— Двенадцать сорок пять. Чуть больше часа с того момента, как вы спускались сюда. Полагаю, что эта женщина не была пропущена через главный вход?

— Абсолютно исключено, мсье. Моя дочь никому не открыла бы дверь, кроме меня. У нас с ней есть условный звонок. Вы можете спросить у нее…

Пятно света, неторопливо обшарив пол, подползло к основанию стены и заскользило по ней.

Сатир стоял спиной к самой дальней стене музея, параллельной фасаду здания. Лестница, поворачивая, шла вниз вдоль боковой стены. Луч света замер у поворота лестницы в углу. Там размещался источник зеленого освещения; слабое свечение мастерски выхватывало из черноты капюшон Сатира, почти не падая на стену, однако яркий луч фонаря открыл, что эта часть стены была, несомненно, деревянной, раскрашенной под камень.

— Понятно, — пробормотал детектив. — Здесь, как я полагаю, и находится второй вход в музей.

— Вы правы, мсье. За стенкой есть узкий проход, который тоже ведет вниз в галерею ужасов. Именно там установлены потайные источники света. Там же имеется еще одна дверь.

— Куда она ведет? — резко спросил Бенколен.

— В своем роде крытый коридор между двумя зданиями. Он выходит на бульвар Себастополь. Но я никогда не открываю дверь. Она постоянно на замке.

Луч фонаря нащупал рядом с фигурой Сатира щель в основании деревянной стенки — нижний край двери. От нее к подножию статуи тянулся неровный след кровавых пятен. Осторожно, чтобы не наступить на страшные брызги, Бенколен подошел к стене и надавил на нее. Секция фальшивой каменной кладки подалась под его рукой. Я стоял рядом и мог видеть, что за дверью открылась крошечная каморка, из которой вела вниз узкая лестница. Точно напротив открывшегося проема в деревянной стене находилась массивная дверь. Я почувствовал на своем локте дрожащие пальцы Огюстена. Бенколен, не теряя ни минуты, приступил к изучению запора, направив на него луч фонаря.

— Американский замок, — сказал он. — Защелка не спущена. Несомненно, этой дверью пользовались совсем недавно.

— Так, выходит, она открыта?! — возопил старец.

— Отойдите и не мешайте! — раздраженно оборвал его Бенколен. — Здесь могут остаться следы ног. — Он вынул из кармана носовой платок, обернул им руку и нажал на ручку тяжелой двери.

Мы оказались в каменном коридоре, тянущемся параллельно задней стене здания. Очевидно, это был проход между соседними домами. Какой-то давно забытый строитель соорудил над ним железную крышу, поддерживаемую деревянными столбами высотой в семь-восемь футов. Соседний дом открывался нам глухой кирпичной стеной — лишь в левой ее части виднелась дверь без ручки. В самом конце слева туннель упирался в кирпичную стену. Однако справа, с улицы, пробивался свет и доносился шум уличного движения: шорох шин и звуки клаксонов.

На середине прохода, выложенного плитами известняка, прямо под лучом фонаря валялась дамская сумочка из белой кожи. Ее содержимое было разбросано вокруг.

До сих пор я вижу перед собой черный орнамент на белой коже и блеск серебряной застежки. У стены прямо напротив двери лежала черная полумаска «домино» с оборванной резинкой. Белые плиты известняка рядом со стеной были обильно забрызганы кровью.

Бенколен глубоко вздохнул, обернулся к Огюстену и спросил:

— Что вы на это скажете?

— Ничего, мсье. Я живу в доме вот уже сорок лет и за эти годы пользовался этим выходом едва ли с десяток раз. Ключ… Я даже не знаю, где он.

Детектив улыбнулся, но улыбка получилась довольно кислой.

— Замок практически новый. И петли двери отлично смазаны. Но прошу вас, не волнуйтесь так.

Я прошел следом за ним к выходу на улицу. И с этой стороны коридор заканчивался дверью. Но эта была распахнута настежь. Осмотрев замок, Бенколен даже присвистнул.

— Вот, Джефф, — сказал он почти ласково, — взгляните на настоящий запор. Пружинный замок с предохранителем от взломщиков — тип, известный под названием «Бульдог». К нему практически невозможно подобрать отмычку. И все же дверь открыта. Интересно… Если ее захлопнуть, здесь станет темным-темно. Посмотрим, где выключатель. Вот он. — С этими словами Бенколен надавил на крошечную, почти невидимую кнопку, расположенную на стене на высоте шести футов от пола. Мягкий свет, источник которого был скрыт где-то под стропилами крыши, залил мрачный коридор. Впрочем, сыщик тотчас вторично нажал на кнопку, погрузив все во мрак.

— В чем дело? — спросил я. — Пусть горит. Вы же все равно должны обследовать ее вещи.

— Тихо! — Он заговорил быстро, явно стараясь побороть необычное волнение. — Джефф, впервые за свою карьеру я намерен нарушить процедуру и правила Сюрте! Согласно стандартной процедуре, полицейские примутся фотографировать, обстукивать и обнюхивать, они пропустят через частое сито весь коридор и будут топтаться здесь до рассвета. Я не могу позволить этого и принимаю всю ответственность на себя. Закройте дверь. Быстро!

Когда дверь мягко захлопнулась, Бенколен отдал распоряжение:

— Возьмите свой носовой платок и заверните в него все содержимое сумочки. Не забудьте прихватить и ее. Я же пока произведу быстрый осмотр.

С того момента как мы вошли в коридор, Бенколен передвигался на цыпочках. Отходя, я последовал его примеру, а он тем временем присел у стены там, где пол был залит кровью. Что-то бормоча себе под нос, детектив начал скрести известняк пола и собирать в конверт поблескивающие крупинки. Я поднял сумочку и положил в платок то, что в ней ранее находилось, стараясь ничего не пропустить. Маленькая золотая пудреница, губная помада, письмо, ключи от машины, записная книжка, несколько банкнот и металлическая мелочь. Бенколен поманил меня рукой, и я прошел вслед за ним в музей, а затем через потайную дверь назад, к фигуре Сатира.

Детектив задержался у фальшивой стены, разглядывая источник зеленого освещения в углу. Он нахмурился, в раздумье переводя взгляд с одной двери на другую. Казалось, он оценивал расстояние.

— Да, — сказал он, скорее всего самому себе. — Да! — Он постучал по деревянной двери. — Если эта закрыта, а вторая открыта, то из перехода можно заметить зеленое свечение в щели под дверью. — Повернувшись к Огюстену, Бенколен напористо сказал: — А теперь, мой друг, подумайте хорошенько. Ведь вы сказали, что, прежде чем уйти из музея в одиннадцать тридцать или около того, вы полностью выключили свет, не так ли?

— Никаких сомнений, мсье.

— Абсолютно все лампы? Вы в этом уверены?

— Готов поклясться!

Бенколен постучал себя кулаком по лбу.

— Нет, здесь что-то не так. Совсем не так. Свет, по крайней мере здесь, в этом месте, должен был гореть. Капитан Шомон, сколько сейчас времени?

Переход был настолько неожиданным, что Шомон, сидевший на ступенях, подперев ладонями голову, вздрогнул и переспросил:

— Простите, вы что-то сказали?

— Я спросил, который час, — повторил детектив.

Удивленный Шомон извлек большие золотые часы.

— Почти час, — последовал ответ угрюмым голосом. — Какого черта вам необходимо знать время?

— Не знаю, — ответил Бенколен. Со стороны казалось, что он слегка тронулся разумом. Но на основе собственного опыта я знал, что это означает одно — сыщик взял след.

— Ну а теперь оставим мадемуазель Мартель на некоторое время в одиночестве. Еще один взгляд…

Мой друг опустился на колени рядом с телом. Оно уже не вселяло ужас. Застывшая поза, мертвый взгляд, сбитая набок шляпка придавали ему вид менее реалистичный, чем у восковых фигур. Бенколен снял с шеи девушки тонкую золотую цепочку и еще раз внимательно ее изучил.

— Рывок был очень резкий. — Он сильно растянул цепочку, чтобы продемонстрировать ее прочность. — Звенья хотя и маленькие, но очень крепкие. Несмотря на это, они разорваны.

Когда Бенколен поднялся с колен и направился к лестнице, Шомон спросил:

— Неужели вы хотите оставить ее здесь одну?

— Почему бы и нет?

Молодой человек в растерянности провел ладонью по лбу и сказал неуверенно:

— Не знаю. Наверное, ей уже ничто не сможет повредить. Однако вокруг нее при жизни всегда было так много людей. А это место выглядит таким зловещим. Вы разрешите мне побыть с ней?

Шомон чувствовал себя крайне нервозно под полным любопытства взглядом Бенколена.

— Понимаете, — попытался объяснить капитан; лицо его окаменело, — глядя на нее, я все время вспоминаю Одетту. Господи, — добавил он безжизненным голосом, — я ничего не могу с собой поделать.

— Успокойтесь! — жестко сказал Бенколен. — Вы пойдете с нами. Сейчас вам просто необходимо выпить.

Мы миновали главный грот и прошли через вестибюль в жилую часть здания. Энергичный скрип кресла-качалки чуть затих, и мадемуазель Огюстен, откусывая нитку, подняла на нас глаза. Очевидно, по выражению наших лиц она догадалась, что мы нашли гораздо больше того, на что рассчитывали. Ну и дамская сумочка в моих руках, конечно, просто бросалась в глаза. Не проронив ни слова, Бенколен прошел к телефону, а старик Огюстен, покопавшись в одном из стоящих в комнате шкафов, извлек на свет пузатую бутылку коньяку.

Мадемуазель Огюстен открыла от изумления рот, увидев, сколько спиртного налил ее отец в стакан Шомона. Однако кресло продолжало равномерно покачиваться. Тикали часы, кресло-качалка скрипела. Наверное, теперь навек эта комната будет у меня ассоциироваться с запахом отварного картофеля. Мадемуазель Огюстен ничего не спросила, но было заметно, как она напряглась, и ее пальцы лишь механически продолжали работать. Полосатая блузка, которую она чинила, казалось, была центром сосредоточения готовой к взрыву энергии.

Потягивая свой коньяк, я обратил внимание на то, что Шомон не сводит с девицы взгляда. Несколько раз ее отец принимался говорить, но никто не поддерживал беседы, и старик умолкал.

Наконец в комнату вернулся Бенколен.

— Мадемуазель, — начал он, — я хотел бы вас спросить…

— Мари, — вмешался отец; в его визге слышалось отчаяние, — я не мог тебе сказать! Это убийство. Это…

— Пожалуйста, помолчите, — остановил его Бенколен. — Я хотел спросить мадемуазель, когда она сегодня поздним вечером включала свет в музее.

Она не стала валять дурака и переспрашивать. Спокойно, недрогнувшей рукой мадемуазель Огюстен отложила рукоделие и ответила:

— Вскоре после того как папа ушел на встречу с вами.

— Какие именно лампы вы включали?

— Я осветила главный грот и лестницу в подвал.

— Зачем вы это сделали?

Она без всякого интереса, безмятежно подняла глаза на сыщика.

— Мне показалось, что по музею кто-то расхаживает, так что с моей стороны это был естественный шаг.

— Похоже, вы не принадлежите к числу нервных особ?

— Нет. — Ни улыбки, ни даже намека на нее. Из короткого ответа было ясно, что всякого рода нервозность заслуживает лишь презрения.

— Вы входили в музей, чтобы проверить свои подозрения?

— Да, входила. — Но поскольку сыщик продолжал смотреть на нее, вопросительно подняв брови, мадемуазель была вынуждена сообщить некоторые подробности. — Я осмотрела главный грот — шум, как мне казалось, доносился оттуда. Видимо, я ошибалась — там было пусто.

— Вы спускались вниз?

— Нет.

— Сколько времени горели лампы?

— Точно не скажу. Наверное, минут пять. Может, чуть дольше. А теперь объясните мне, — резко сказала она, приподнявшись в кресле, — что это за болтовня об убийстве?

Бенколен ответил, медленно цедя слова:

— Убита девушка, некая мадемуазель Мартель. Ее тело было положено в руки Сатира у поворота лестницы…

Старик Огюстен потянул Бенколена за рукав. Плешивый череп с двумя нелепыми пучками седых волос был нацелен на сыщика. Казалось, старец готовился его забодать. Покрасневшие глаза то расширялись, то сужались.

— Пожалуйста, мсье, умоляю вас! Она ничего об этом не знает…

— Старый дурень! — выпалила девица. — Не встревай не в свое дело. Я сама как-нибудь разберусь.

Он беспрекословно повиновался, замычал и принялся разглаживать белые усы и бакенбарды с выражением гордости за свою дочь и взглядом умоляя ее о прощении.

— Итак, мадемуазель, имя Клодин Мартель вам что-нибудь говорит?

— Мсье, по-моему, у вас сложилось ложное представление, будто я знаю и запоминаю не только внешность, но и имена всех случайных посетителей.

Бенколен наклонился к ней:

— Почему вы полагаете, что мадемуазель Мартель была посетительницей музея?

— Вы же сами сказали, — мрачно ответила девица Огюстен, — что она здесь.

— Она была убита между домами, в проходе, ведущем на улицу, — сказал Бенколен, — и вполне вероятно, ни разу в жизни не посещала ваш музей.

— О! В таком случае, — девушка пожала плечами и потянулась за шитьем, — нас можно оставить в покое.

Бенколен задумчиво достал сигару, нахмурил брови. Казалось, он размышляет над последним замечанием мадемуазель. Мари же принялась за работу. Она улыбалась так, будто выиграла трудную схватку.

— Мадемуазель, я попрошу, чтобы вы немного погодя взяли на себя труд взглянуть на тело. Мои мысли все время непроизвольно возвращаются к нашей беседе здесь чуть раньше.

— Да?

— Беседе об Одетте, юной даме, тело которой мы нашли в Сене.

Отбросив рукоделие, она стукнула ладонью по столу и воскликнула:

— Что за свинство! Почему нас не оставляют в покое? Я уже сказала все, что знаю.

— Насколько мне помнится, капитан Шомон и я попросили вас описать внешность мадемуазель Дюшен. По причине слабой памяти или чего-то еще ваше описание оказалось неточным.

— Я уже сказала! Возможно, была ошибка. Вероятно, я думала о ком-то другом. Да, о другом…

Бенколен закончил разжигать сигару и помахал в воздухе спичкой, гася пламя.

— Верно, совершенно верно, мадемуазель. Выдумали о другой персоне. Мне кажется, вы вообще никогда не видели мадемуазель Дюшен. Вас совершенно неожиданно попросили дать описание. Вы рискнули: отвечали быстро, создавая портрет человека, который все время был у вас на уме. Именно это и вынуждает меня полюбопытствовать…

— Я слушаю.

— …полюбопытствовать, — задумчиво протянул Бенколен, — почему этот образ поселился в глубине вашего сознания. Короче говоря, каким образом вам удалось дать нам столь точное описание внешности мадемуазель Клодин Мартель?