Уцелевший

13. Шабаш

Напрягая зрение и слух, бок о бок устроившись на возвышенности, двое спасателей пристально следили за нечестивыми эволюциями в долине.

Бесплодная, пустынная, необитаемая местность простиралась на несколько миль вокруг. Разве что захмелевший деревенский гуляка или запоздалый торопыга, стремящийся срезать путь, могли бы забрести сюда ненароком. Впрочем, Walpurgis Nacht уже наступила, и вытащить здравомыслящего сельского жителя за пределы уютных домашних стен можно было разве лишь на аркане.

Сатанисты готовились поклоняться преисподнему владыке безо всяких посторонних помех.

При блеске весенних звезд и скудном лунном сиянии ван Рин увидел: складные столы уже завалены грудами разнообразных яств, а сборище обступило «трон», образовав широкое, довольно плотное кольцо. Ближайшие участники дьявольского действа оказались не далее, нежели ярдах в пятидесяти от Рекса и герцога, притаившихся за чахлыми кустиками вереска и разговаривавших самым тихим шепотом, прямо в ухо друг другу.

— Сколько это продлится? — спросил американец отнюдь не хладнокровным тоном.

— До первого петушиного крика, то-есть, часов до четырех. Издревле ведомо, что пение петуха разрушает черные чары, и подобные церемонии, целиком основанные на колдовстве, никогда не затягиваются сверх допустимого. Допустимого по мнению дьяволопоклонников, разумеется. Приглядывай за Саймоном.

— Чем они займутся?

— Во-первых, почтят сатану. Зрелище, доложу тебе, не из величественных. Потом до отвала нажрутся и налакаются до полубесчувствия. Здесь, понимаешь ли, все преднамеренно идет навыворот, полностью вразрез христианским ритуалам. А поскольку перед истинным религиозным служением надобно поститься, эти свиньи набивают себе утробу как могут. Вон, смотри, вожаки уже стоят перед алтарем.

Рекс увидел, что полдюжины облаченных черным фигур выставляют высокие свечи — одиннадцать по окружности, двенадцатую в середке — у тронного подножия.

Двенадцать высоких языков синего пламени поднялись в долине и замерли недвижно, ибо ночь выдалась абсолютно безветренная, освещая круг футов пятьдесят радиусом, захватывая в зловещее световое кольцо ломившиеся от снеди столы. Внешняя тьма сгустилась еще больше.

— Это черные свечи, — шепнул де Ришло. — Черные и в переносном, и в буквальном смысле: изготовлены из серы и смолы. Обожди минутку, почуешь, каково пахнут. И обрати внимание на жрецов: помнишь, я говорил, что между современным сатанизмом и древним ву-ду по сути нету разницы? Правда, смахивает на чудовищное колдовство где-нибудь в экваториальных джунглях?

Покуда подчиненные хлопотали, готовя пиршество, предводители нацепили на себя невообразимые костюмы. У одного на голове оказалась кошачья морда, а на плечах — мохнатая шкура с волочащимся по земле длинным хвостом; второй надел отвратительную жабью маску; лицо третьего еле проглядывало из широко распахнутой волчьей пасти. Моката, которого, благодаря тучности, можно было признать без особого труда, отрастил на плечах перепончатые крылья, уподобившись громадному нетопырю.

Рекса передернуло.

— Жутким холодом тянет, — пояснил он, словно извиняясь. И был совершенно прав.

Тварь, восседавшая на троне, меняла очертания.

* * *

До того, как зажгли свечи, бледно-фиолетовый ореол выявлял несомненное подобие человека — огромного и чернолицего. Теперь фигура посерела и начала быстро совершать непонятное американцу превращение.

— Козел Мендеса![24] — выдохнул герцог. — О ужас! Господи, спаси и сохрани...

Кошмарная метаморфоза окончилась. Вытянутые вперед руки с опущенными к земле кистями обратились громадными раздвоенными копытами. Над ними возникла бородатая харя исполинского козла — по крайней мере втрое превосходившего размером любое честное животное упомянутой породы. Раскосые, злобные зенки полыхали багровым пламенем. Длинные острые уши подымались над косматой мордой, а лысый, противоестественно костлявый череп венчали четыре изогнутых рога.

Жрецы, уродливые и жуткие в зверообразных облачениях, начали усердно махать горящими кадилами. Секунду спустя американца едва не вывернуло от прилетевшего снизу невыносимого смрада.

Задохнувшийся Рекс еле выдавил:

— Что за мерзость жгут эти выродки?

— Чертополох, яблоневые листья, болотную ряску... Не перечтешь. Многие составные части сами по себе совершенно безобидны, другие — зловонны, а третьи служат сильнодействующими наркотиками, поистине адским зельем. Затмевают разум и разжигают чувства до звериного бешенства, или скотской похоти. Обожди, насмотришься. И не забывай о Саймоне, — тревожно прибавил де Ришло.

— Да вон он! — сказал Рекс. — Прямо слева от жабьей рожи.

Козел поднялся, монументально возвышаясь над маленькими фигурками своих нечестивых почитателей, и неспешно повернулся к собранию хвостом. Сатанисты поочередно приближались, кланялись глядящему в противоположную сторону чудовищу и совершали osculam-infame[25], выражая полнейшее подобострастие. Вереница продвигалась безмолвно и торжественно, гнусная пародия на целование епископского перстня тянулась неимоверно долго.

Саймон шел одним из последних. Когда он поравнялся с троном, Рекс ухватил де Ришло за руку:

— Пора! Чего вы ждете? Он же сейчас...

— Тихо, mon ami, — прошелестел герцог. — Это не сатанинское крещение. Сначала нажрутся. Потом начнется оргия. А там, глядишь, и удача повезет... Пускай налакаются! Пускай толком на ногах не стоят!

Бок о бок лежали двое лазутчиков за кустиками вереска и терпеливо ждали своего часа. Храбрости ни одному, ни другому было не занимать, но каждый начинал понемногу проникаться мыслью, что предприятие затеяно почти безнадежное. Бросаться вниз по отлогому склону и врываться в сотенную толпу, всецело поглощенную вурдалачьими обрядами, было чистым безумием. Иного же способа освободить злополучного товарища пока не предвиделось.

Раздраженным шепотом Рекс произнес:

— Да придумайте хоть что-нибудь! Силой не выиграем, нас по кусочкам размыкают, в порошок сотрут.

— Согласен, — уныло ответил герцог. — Подождем. Займутся пакостями, головы закружатся, сборище на время рассредоточится... Тогда проскользнем к Саймону, двинем по физиономиям двоих-троих — драки в подобных случаях весьма обычны... Только так и не иначе. Ошибиться и угодить в лапы сатанистов — благодарю покорно. Эту публику хлебом не корми, вином не пои, дай принести человеческую жертву мрази, оседлавшей трон.

— Пойдут на хладнокровное ритуальное убийство? — глаза Рекса выкатились. — Вы же говорили, они боятся полиции как огня!

Де Ришло печально покачал головой.

— Кровавое жертвоприношение — древнейший магический прием. Убийство Озириса и Адониса, увечье Аттиса; невыразимо страшные индейские культы Перу и Мексики... Даже в Ветхом Завете можно прочитать о подобном.

— Но ведь это просто языческое зверство.

— Не совсем. Понимаешь, кровь — это Жизнь. Проливая кровь, людскую или животную, мы высвобождаем огромную энергию. И, совершая преднамеренное кровопролитие в особо подготовленном месте, при соблюдении соответствующих правил, жизненную силу собирают, накапливают, отсылают в желаемом направлении. Примерно так же, как электрический ток — батарея, провода, лампа...

— Неужели осмелятся принести в жертву людей?

— В зависимости от характера зла, которое намерены сотворить. Захотят накликать войну — умилостивят Марса ягненком; пожелают возбудить и распространить безудержную похоть — заколют козла, и так далее, и тому подобное, и в этом роде. Человеческое жертвоприношение, однако, не знает равных по мощи воздействия, а в самих мерзавцах, изволь убедиться, людские качества угасли вполне. Больные мозги, сознание соответствует уровню средневековых ведьм и колдунов.

— А, ч-черт! — брякнул Рекс и тотчас прикусил язык.

Де Ришло уставился на друга испепеляющим взором:

— Если ты не можешь удерживаться от недозволенных восклицаний, возвращайся в машину, пока беды не приключилось.

— Честное слово, удержусь, — виновато пообещал Рекс.

— Пойми, нас могут учуять, коль скоро начнем упоминать неназываемую тварь, пребывая в столь опасной близости от шабаша.

Получив заключительное кощунственное лобзание, чудовищный козел обратился мордой к собравшимся. Передними копытами он стискивал деревянный, примерно четырехфутовый крест. Внезапным, резким движением страшилище швырнуло священный символ на каменья, разбило пополам. Кошачьеглавый жрец, по-видимому, верховодивший среди ряженых, подобрал обломки, бросил отбитое основание в толпу завывших от радости нелюдей. Во мгновение ока те раздробили дерево на мелкие щепки. Жрец перевернул вершину распятия и воткнул в почву перед козлом.

Первая часть шабаша окончилась.

* * *

Толпа во всю прыть ринулась к давно дожидавшимся едоков столам. Только сейчас американец обратил внимание, что ни ножей, ни ложек, ни вилок, ни стаканов там не было. Но остервенелое сборище намеренно спешило довести себя до полного скотства. Снедь буквально сгребали с огромных серебряных блюд, пригоршнями запихивали в жадно разинутые пасти; захлебывались, лакая вино и виски прямо из опрокинутых над задранными физиономиями бутылок; вырывали друг у друга лучшие куски, толкались, царапались. И все это — в жутком, леденящем жилы, противоестественном безмолвии.

Рексу припомнились офорты Гойи, картины Босха. Рексу мучительно захотелось отползти, скатиться вниз, незаметно юркнуть в испано-сюизу, включить наивысшую возможную на проселке скорость и мчаться прочь — без оглядки, без остановки...

Американец только вздохнул и плотнее прижался к траве.

Но герцог неожиданно предложил сдвинуться.

Вперед.

— Подберемся-ка поближе, — шепнул де Ришло. — Сейчас этой сволочи уже не до предосторожностей. Бдительность наверняка поувяла. Авось умудримся и проскользнем. Если Саймон хоть на несколько шагов отдалится от прочей своры — не окликать, не разговаривать, не спорить. Молча отправить в нокаут и волочить за гребень холма.

Друзья по-пластунски приблизились к пирующим и застыли ярдах в двадцати от озерца, по краям которого были расположены столы. Трон чудовища отстоял еще на пятнадцать ярдов. Черные свечи продолжали пылать — необъяснимо стойким, неколеблемым пламенем. Даже в полном безветрии, средь укрытой от малейших воздушных токов лощине это казалось неимоверным.

Саймон остервенело грыз большую мозговую кость, обдирал зубами уцелевшие волокна мяса, дробил хрящи, с чавканьем и присвистом высасывал содержимое толстой, лоснившейся от жира трубки. На глазах у затаившихся друзей выхватил бутылку из рук женщины в полумаске. Женщина вцепилась в горлышко, Саймон дернул, расплескал чуть ли не половину содержимого, и жадно выхлебал остатки.

В непостижимой тишине, пугавшей Рекса пуще всего, сатанисты продолжали жрать. Уже битых полчаса они кусали, дробили челюстями, заглатывали, скалились друг на друга, точно изголодавшиеся псы; разметывали вокруг объедки, оглодки, пустые бутылки.

«Страшный сон, — подумалось Рексу. — Но мы живем в двадцатом веке. Но мы живем в двадцатом веке. Но мы живем в двадцатом веке», — повторял он про себя, словно заведенный, стараясь хранить отстраненное спокойствие и хладнокровие...

Точно по неслышной команде, столы перевернули кверху ножками, опрокидывая наземь посуду, остатки вина и провизии. От внезапного звона и грохота вздрогнул даже герцог.

Совершенно очумевший Саймон шарахнулся в сторону, едва не растянулся, взмахнул руками — и все-таки утратил равновесие. Мешком опрокинулся на траву.

— Давай! — отрывисто выдохнул де Ришло. — Пора!

* * *

Распоряжение прозвучало нежданно и Рекс на секунду замешкался. Выяснилось, что весьма кстати: седовласый человек с отрубленной половинкой правого уха уже склонился над Саймоном. Тот же час подошли две женщины и еще трое мужчин. Де Ришло заскрежетал зубами, едва не нарушил собственный запрет, недвусмысленно высказанный ранее в укромной седловинке, и положил руку на плечо американца:

— Отставить, не годится. Обождем чуток.

Вся пьяная орава ринулась к трону козла. Герцог и ван Рин столь пристально караулили каждое движение Саймона, что начисто проглядели, когда именно Моката вкупе с остальными магистрами черного пути успели воздвигнуть перед кошмарным своим повелителем отдельный столик и начали насыщаться сами. В отличие от мелкой бесоприверженной братии, адепты казались удивительно трезвыми.

— Дьявол, стало быть, жрет наравне со всеми, — пробормотал Рекс.

— Угу, — подтвердил де Ришло, — По крайности, верховные жрецы дьявола питаются. Но блюдо у них особое, не сомневайся.

— Что за блюдо?

— Человечина, — тихо сказал герцог. — Ритуальное людоедство, mon ami. Вероятно, мертворожденный младенец. Или несчастное дитя, похищенное и заколотое для шабаша. Будь уверен: там поглощают человеческое мясо.

Де Ришло еще не успел окончить фразу, как толпа расступилась, и возле устрашающего трона поставили большой котел. И Моката, и прочие жрецы швырнули внутрь по куску лакомого блюда. Один из черных магистров поднял и бросил на чугунное дно шарообразный предмет. Котел ответил коротким приглушенным звоном.

Американец едва не вскрикнул.

Ибо герцог сообщил правду.

Шарообразный предмет был окровавленным детским черепом.

— Теперь котелок поставят на огонь, — пояснил де Ришло, — и прокипятят содержимое, заранее прибавив нужные травы и порошки. По окончании торжеств каждому участнику этого милого фестиваля вручат на память маленькую фляжку с отваром... Или бульоном?.. Как лучше выразиться?

— Не надо, — взмолился Рекс. — Иначе меня стошнит!

— А заодно подарят щепотку пепла, который выгребут из прогоревшего костра. Снабдят подмастерьев орудиями производства, чтоб на целый год хватило, до следующего праздничка весны и солидарности всех трудящихся!

В голосе герцога прозвучала непривычная Рексу злость.

— Не понимаю.

— А что же особо непонятного, mon ami? Вальпургиева ночь объединяет всю и всяческую нечисть. Ночь по законам природы постепенно переходит в день, и день этот — Первое Мая. Шабаш продолжается свежими силами, только отнюдь не столь откровенно. Кстати, лишь немногие, считанные участники маевок и манифестаций ведают, что творят... Но каждый вдохновенно призывает заклеймленных проклятием подняться, рушить до основания и сеять смерть везде и всюду.

Де Ришло перевел дух.

— Вот они — заклеймленные проклятием святой церкви. Голодные — ты видал, чем утоляют они свой истинный голод. Рабы — ты убедился, чьи. Кипеть же сейчас начнет не их возмущенный и взбаламученный пьяным скотством разум, а водица в чугунном котле... Впрочем, довольно болтать, мы теряем время!

— Неужели подобное варево действительно помогает колдовать? — ошеломленно спросил Рекс.

— Святое Причастие творит чудеса благого свойства, — ответил герцог. — А это — полная противоположность, антитеза Тела Господня. И будь уверен, Рекс: если причастие несет миру спасение и бесконечное добро, то дьявольский отвар сулит лишь погибель и неизбывное горе.

Будучи не слишком религиозным человеком по натуре и воспитанию, ван Рин все же обладал достаточно здравым смыслом, чтобы ужаснуться, присутствуя при злонамеренном и кровавом осквернении святынь. Кулаки американца сжались почти до боли.

— Господи помилуй! — внезапно сказал де Ришло. — Сейчас начнется святотатство действительно жуткое. Не смей глядеть. Не смей!

Де Ришло укрыл лицо ладонями и шепотом начал молиться. Рекс, не в силах совладать с болезненным любопытством, поднял глаза, но герцог достаточно изучил молодого товарища и угадал его движение.

Сухая, сильная рука властно пригнула голову Рекса к земле.

— Сказано тебе: не смей!

. . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . .

— А может, они просто сумасшедшие? Полоумные? Буйнопомешанные? — в отчаянии спросил Рекс.

— Да. И уж сейчас — несомненно.

Де Ришло не без опаски посмотрел перед собою.

— Можешь наблюдать дальше... Некоторые, вероятно, эпилептики. Но каждый из сатанистов так или иначе страдает тем, что с неимоверной меткостью названо душевным расстройством. Они поистине душевнобольные, mon ami. Перед нами высвобождается вся подавленная, загнанная вглубь сущность этих мерзейших натур. Задавленные чувства, неизжитые, укоренившиеся комплексы, обида на все окружающее, жажда власти, ревность и ненависть к удачливым соперникам в любви... Хотя какая среди подобной сволочи любовь!

Герцог легко махнул рукой.

— Слава Богу, Танит не приехала! — выпалил Рекс. — Она бы не вынесла не выдержала, попыталась убежать — и погибла. Слушайте, но что же делать с Аароном?

Де Ришло чуть не застонал. Произнесенный американцем вслух вопрос мучил герцога уже довольно долго. Француз почти безостановочно говорил, заглушая тревогу, и одновременно оценивал обстановку, выжидая подходящей минуты, которая все не наставала.

— Не знаю, Рекс.

Под чугунным котлом загремел и загудел бушующий жар, а двенадцать донага разоблачившихся женщин повернулись к чудовищному вареву спинами, взялись за руки и, замкнув котел в живой круг, понеслись в диком, направленном против часовой стрелки, хороводе.

Несколько мгновений спустя во всей долине, кроме затаившихся Рекса и де Ришло, не осталось ни единого человека, на коем сохранился бы хоть лоскуток одежды. Толпа завертелась и заскакала в исступленном плясе подле дьяволова трона. Сатанисты спотыкались, налетали друг на друга, визжали, царапались, — а шестеро усевшихся чуть поодаль музыкантов наяривали кто на чем и кто во что был горазд.

Даже Рекс, обладавший отнюдь не изощренным слухом, от души понадеялся никогда не внимать подобной какофонии впредь. Грубый разнобой искаженных нот, в которых не было ни ладу, ни согласия, гулкие, беспорядочные удары барабана, хриплое, точно предсмертное завывание волынки могли довести свежего слушателя до нервного припадка.

Герцог, знаток и ценитель музыкальной классики, впервые на памяти Рекса произнес непечатное французское ругательство, не включавшее, однако, ни единого опасного слова.

Возбужденные сумасшедшим плясом и ударившим в головы алкоголем, ведьмы глядели вдаль, едва сознавая присутствие остальных. Волосы развевались, груди подпрыгивали, участницы мерзкого хоровода спотыкались, оступались, падали, вскакивали на ноги — и вновь неслись по кругу в бешеном, не знавшем устали усердии.

По-кошачьи заверещала терзаемая скрипка.

Исполинский козел гоготал и колотил копытами, изображая одобрительное рукоплескание.

— Надо что-то предпринять, Рекс, — шепнул де Ришло. — Сейчас эти гадины остановятся, отдышатся и приступят к сатанинскому крещению неофитов. Затем воспоследует оргия, дичайшая — с извращениями, о которых ни единый психиатр не слыхивал. А Саймона поглотит ад. В буквальном смысле.

— Хотите броситься на целую стаю?

— Не так ужасна стая, как сидящая на троне тварь. Козла надобно страшиться по-настоящему.

Де Ришло говорил хрипло и прерывисто.

— Используемая мною защита почти наверняка не устоит в прямом столкновении с его злобной волей.

— А вера? — спросил Рекс. — Ведь истинная вера, насколько разумею, должна оборонить?

— И безусловно оборонила бы, — сказал герцог, — пребывай мы оба в состоянии благодати.

Тайных преступлений на совести Рекса не числилось. Но и ему самому, и герцогу доводилось убивать — хотя при оправдывающих и не допускавших иного обстоятельствах. Одно это вполне исключало всякую надежду на благодать. И кто вообще может положа руку на сердце считать себя вполне безгрешным?

Сатанисты уже образовывали у трона широкий полукруг.

Три фигуры возникли на освещенном синеватым пламенем пространстве перед козлом: нетопырь Моката и кошачья морда подводили к дьяволу полубесчувственного Саймона.

— Да вперед же! — зарычал Рекс.

— Не могу, — тихо сказал герцог. — Прости меня Господь, я боюсь...