Учебка. Армейский роман.

Глава десятая Строевая

Ночью Игорь неудачно задел нос рукой, и у него пошла кровь. Проснувшись от горько-соленого привкуса во рту, Тищенко сразу же все понял и лег на спину. Главное, нужно было не накапать кровью на кровать — смена белья будет только через неделю, да еще и неизвестно, как к этому отнесется Гришневич. Лежа на спине, Игорь ощущал теплые кровяные струйки, стекавшие из носоглотки в горло. Время от времени крови собиралось слишком много, и Тищенко приходилось ее сглатывать. Идти в умывальник было небезопасно — можно было накапать кровью на майку и на пол. «Зачем, чтобы каждый видел», — подумал Игорь и решил отлежаться. Кровь вскоре идти перестала, но Тищенко никак не мог уснуть. Ему мешала какая-то неприятная головная боль. «Да, влип ты, Тищенко, в санчасть больше идти нельзя, а что делать? Что я Румкину скажу — опять то же самое? А он меня опять в шею!», — грустно думал Игорь.

— Ро-т-та! Подъем!

Забросив на спинку кровати одеяло, Игорь вскочил и столкнулся с Лупьяненко. Оба курсанта не удержали равновесие и вновь упали на кровати. Во второй раз разминулись и принялись одеваться, стараясь наверстать упущенное время. Игорь почувствовал, что портянка в правом сапоге сбилась в комок, но поправлять было уже некогда и он, застегнув штаны на крючок, забросив внутрь тренчик, протиснулся в строй рядом с Резником. Резняк выругался и толкнул Игоря. Тищенко хотел сказать что-нибудь в ответ, но прозвучала команда «смирно». Было всего лишь три подъема, и Гришневич довольно скоро скомандовал:

— Уборщики по кубрику, выйти из строя.

Вышли Сашин и Мазурин. Только сейчас Игорь почувствовал, как сильно болит голова, и был раздосадован тем, что придется бежать на зарядку. Но Гришневич помедлил и скомандовал вновь:

— Уборщики по территории, выйти из строя.

Это было чем-то новым, но решать надо было быстро. Игорь толкнул Антона, и они оба вышли из строя. Вслед за ними вышли Резняк, Каменев, Петренчик и Бытько. Остальных Гришневич под началом Шороха отправил на зарядку, а уборщикам «дал вводную»:

— Идите вниз — под лестницей вам Черногуров метлы выдаст. Стойте там и ждите меня. Я приду и покажу вам территорию. Все. Напра-во! Шагом марш!

Под лестницей Черногуров выдавал метла, и возле него уже успела выстроиться очередь.

— Давайте подождем, мы ведь никуда не опаздываем? — предложил Тищенко.

Все согласились и отошли в сторону, наблюдая за зарядкой. Из казармы вышел Гришневич и, увидев своих курсантов стоящими без дела, зло спросил:

— Я не понял — почему еще никто ничего не получил?

— Там очередь, товарищ сержант, мы пока ждем, — пояснил Лупьяненко.

— Не ждать надо, Лупьяненко, а получать инвентарь. Если так будете стоять — до завтра не получите. Бегом под лестницу! Отставить! Кто-нибудь один. Давай ты, Бытько. Бери на всех метлы и какой-нибудь огрызок клеенки, чтобы мусор выносить.

Бытько нырнул в проем и вскоре вышел оттуда с целой охапкой метел и большим куском черного полиэтилена.

С сегодняшнего утра три новых взвода получили свою постоянную территорию и отныне должны были ее ежедневно убирать. Второму взводу достался плац и прилегающие к нему газоны. В самом центре плаца находилась большая лужайка, благодаря которой было удобно делить участки между курсантами. Ближняя к казарме сторона плаца досталась Тищенко, Лупьяненко и Резняку, а на противоположный конец Гришневич отвел Бытько, Петренчика и Каменева. Нужно было подмести листья, нападавшие за несколько прошедших дней. Дул довольно резкий ветер, и кучи листьев постоянно рассыпались и норовили вновь залететь на уже подметенные участки. Все же через час плац был аккуратно подметен. К приходу Гришневича курсанты уже успели собраться вместе и перекурить.

— У вас что, работы нет? Клеенку вы для того и взяли, чтобы в нее листья наметать и выносить. Чтобы все до одной кучи вынесли! Я вас от утреннего осмотра освобождаю, но до завтрака вы обязаны все закончить, — сержант сказал тоном, не терпящим возражений.

Листья можно было вынести минут за пятнадцать-двадцать, и все удивленно посмотрели на Гришневича.

— Что вы обрадовались — это еще не все! До завтрака надо лужи размести.

— Как размести? — еще больше удивился Тищенко.

— Метлой, Тищенко, метлой. Надо, чтобы все лужи высохли до строевой подготовки. Берите метлы и разгоняйте воду по асфальту. Все понятно?

— Так точно, — ответил Резняк.

— Раз понятно, значит, приступайте.

Разметать лужи было как-то странно, во всяком случае, весь опыт гражданской жизни говорил о том, что лужи высыхают сами по себе. Но в армии думали иначе, и курсантам пришлось размахивать метлами, поднимая при этом тучу грязных брызг. Резняк ушел в дальний конец, где было меньше луж, а Игорь остался вдвоем с Лупьяненко. Хоть на их участке асфальта луж было и больше, но, благодаря слаженной работе, курсанты продвигались гораздо быстрее Резняка. Осталась только одна лужа, но она была самой большой по площади. Когда Антон и Игорь до нее добрались, на другом конце лужи уже вовсю орудовал метлой Резняк. Курсанты решили помочь, и вскоре три метлы столкнулись в центре. Лупьяненко не рассчитал силу размаха, и несколько грязных капель упало на лицо Резняку, который тут же возмущенно заорал на «обидчика»:

— Ты что, Лупьяненко, не видишь, где машешь?

— Я нечаянно. Не умрешь.

— Что-о-о? А в рожу метлой не хочешь?

— Смотри, сам не получи, — невозмутимо ответил Антон.

— Ах ты, козел паршивый! — Резняк провел метлой по остатку лужи, старательно зачерпнул прутьями грязь и швырнул ею в лицо Лупьяненко.

Грязь попала Антону прямо в глаза, и он принялся тереть их руками. Тищенко растерянно смотрел на обоих, порываясь запустись своей метлой в Резняка. Но вот Лупьяненко, наконец-то, протер глаза и уже в свою очередь окатил Резняка потоком коричнево-серых брызг. Было видно, что Лупьяненко заметно нервничает. От этого и от размазанной по щекам грязи его лицо приобрело какой-то странный грязно-красный цвет. Резняк быстро вытер лицо и подскочил к Антону с явным намерением броситься в драку:

— Что, Лупьяненко, грызло об асфальт разбить?

— Смотри, чтобы я тебе не разбил! — возбужденно ответил Антон.

С минуту они стояли с горящими глазами друг против друга. Наконец, Резняк не выдержал и отошел в сторону:

— Ладно, пидор вшивый, живи, пока я добрый!

— Катись, недомерок! — с явным облегчением буркнул Лупьяненко.

На том и разошлись, причем разошлись врагами. И если Антон и Игорь ушли просто с плохим настроением, то Резняк — с горячим желанием отомстить при первой же возможности.

Сержант больше проверять не приходил, и на построение на завтрак курсанты отправились самостоятельно. Принимая метла, Черногуров недовольно заворчал:

— Шевелились бы быстрее — чуть ноги переставляете. Уже двадцать минут вас жду.

— Мы ведь не специально, сержант приказал, — возразил Лупьяненко.

— Сержант сказал, сержант сказал… Шевелиться надо!

Выходя на построение, Лупьяненко недовольно сказал Игорю:

— Ну и козел же этот Черногуров! Сам сидит на месте, массу топит, да еще указывает, падла! Его бы на лужи!

— Да ладно тебе, Антон, ему ведь тоже надоело на одном месте сидеть, — ответил Тищенко.

После завтрака в роте решили провести строевой тренаж. Три первых взвода вывели на плац, и началась нудная муштра в старинном прусском духе. Вначале долго тренировались делать повороты налево и направо. К удивлению Игоря почти каждый раз находился курсант, который или не вовремя поворачивался, или делал это в другую сторону.

— Тищенко, не спать! — гаркнул сержант.

Игорь сосредоточился и больше не допускал ошибок.

Хуже всех поворачивались Кохановский и Бытько. Бытько всё делал правильно, но постоянно комично дёргался, словно Буратино или какая-нибудь кукла-марионетка. Кохановский же четыре раза повернулся не в ту сторону. «Вот и первые кандидаты в наряд по роте», — подумал Тищенко.

После поворотов тренировались перестраиваться из одной шеренги в две и наоборот. Игорь хорошо знал все эти строевые приёмы ещё из пионерской практики: шаг левой ногой назад, правой вправо и приставить к ней левую, так что больших затруднений не испытывал, если не считать того, что один раз встал не там, где было нужно. Вообще-то практически все стационарные строевые приёмы обычно не вызывают трудностей у представителей европейских народов, а вот с южанами всё обстоит гораздо сложнее. Многие из них тратят по несколько дней только на то, чтобы выучить, где «право», а где «лево». Дело здесь не в их глупости или отсталости, как это иногда пытаются представить, а, скорее, в плохом знании русского языка и в отсутствии той же пионерской практики, особенно в горных аулах.

После всех этих перестроений Гришневич построил взвод в колонну по два и начал гонять курсантов взад и вперёд по плацу. Вдоль всего плаца были установлены огромные щиты-плакаты с изображениями солдат, выполняющих строевые приёмы. Плакаты приносили определённую пользу, так как, глядя на них, можно было вспомнить порядок отдания чести, правила выхода из строя и тому подобное. Но всё же они Игорю не нравились: почти у всех плакатных солдат лица сияли если не улыбкой, то уж обязательно какой-нибудь довольной, казённой гримасой, которая разительно отличалась от искажённых напряжением лиц курсантов. «С такой плакатной рожей могут ходить только идиоты, хотя и наши оскалы рисовать, пожалуй, не следует. Если на плакате нарисовать такую же физию, какая сейчас у Фуганова, на деревьях ни одной вороны не останется», — подумал Игорь, но даже не улыбнулся своей шутке — на это уже не было сил.

Гришневич посмотрел на покрытые потом, измождённые двухчасовым хождением лица курсантов и разрешил отдохнуть десять минут на газоне в тени больших деревьев. Когда все подошли поближе, сержант показал рукой на самое маленькое и чахлое и спросил:

— Знаете, что это за дерево? Почему оно такое чахлое?

Курсанты отрицательно замотали головами.

— Сейчас я вам расскажу. Можно пока сесть и перекурить.

Игорь не курил, но тоже сел и вытащил из сапог распаренные и затёкшие ноги и развернул портянки. Лёгкий ветерок заскользил по влажным пальцам, и Тищенко блаженно улыбнулся. Тем временем сержант продолжил свой рассказ:

— Это самое знаменитое дерево нашей части. Такое маленькое оно потому, что служит одной старинной армейской традиции. Как вы думаете, что произойдёт с ним в начале сентября? Просто-напросто «духи» оборвут с него все листья…

Гришневич сделал многозначительную паузу.

— А зачем? — не выдержал Байраков.

— А затем, что скоро «дедушки» должны будут уволиться в запас. А это значит, что они очень и очень ждут осень. Поэтому такая традиция — сорвали листья с «дембельского» дерева, значит всем сигнал: скоро ДМБ. Может, уволят раньше. Почти как новогодняя ёлка.

— Товарищ сержант, а мы будем срывать? — спросил Гутиковский.

— А ты что, Гутиковский, срывать листья хочешь?

— Никак нет.

— Что-о-о?! Не хочешь? А вот я скажу старшему сержанту Щарапе, что ты его на дембель не хочешь отпускать. Сказать? А, Гутиковский?

— Никак нет, товарищ сержант. Я ведь не против, просто такое легендарное дерево жаль — скоро засохнет, — попытался выкрутиться Гутиковский.

— Да уж, оно вряд ли долго протянет. Каждый год не позднее осеннего приказа обрывают, — согласился Гришневич и продолжил: — Но ты не бойся, Гутиковский: вам его обрывать не придётся. Обрывают те, чей сержант на дембель идёт или же «духи» из бригады. Так что это будут делать третий и пятый взвода. Вот побыли бы вы в бригаде, узнали бы, как там «духи» живут. А то сидите здесь, службы не видите. А они там метаются, как сраные веники!

«Будто бы мы здесь в санатории отдыхаем», — подумал Игорь и тут же поделился этой мыслью с Антоном.

После перерыва Гришневич построил взвод в колонну по четыре, и «легион» вновь принялся маршировать по плацу. Игорь обратил внимание на то, как сержант подаёт команды. Гришневич делал это строго по уставу и предельно чётко. Ещё раньше Тищенко заметил, что Гришневич вообще довольно точно выполняет требования строевого устава и практически всегда отдаёт честь в ответ, что делали далеко не все сержанты. Во время строевой выправка Гришневича отличалась от идеального образца лишь излишне ослабленным поясным ремнём. Но это было положено по сроку службы. Не мог же сержант затянуться, как «дух». Игорь сравнил Гришневича с сержантами из бригады, которых часто видел в столовой. У них почти всегда ремни скорее прикрывали половые органы, чем опоясывали хэбэ. Всё же, присмотревшись более внимательно, Игорь заметил ещё одно отклонение от устава: у Гришневича был расстёгнут верхний крючок. Но какой же уважающий себя «черпак» будет ходить с застёгнутым крючком, если против этого восстают сами основы неписаных армейских традиций?!

— Ногу выше! Ногу! Улан! Я сказал — выше ногу! — Гришневич начал нервничать.

Взвод порядком устал, и курсанты выполняли команды всё хуже и хуже. К тому же темп ходьбы был рассчитан на переднюю шеренгу: Улана, Федоренко, Стопова и Вурлако. Но у тех, кто шёл в конце строя, ноги были гораздо короче и, чтобы успеть за передними, им нужно было жертвовать высотой подъёма сапог. Гришневич этого не понимал и бесился из-за того, что конец строя едва отрывает ноги от асфальта:

— Выше ногу, Тищенко! Валик! Резняк, тебе что, под зад заехать?! На говно пойдёте!

Последнее возымело действие, и курсанты арьергарда начали буквально подпрыгивать, стремясь совершить невозможное.

Наведя здесь «порядок», сержант переключился на правофлангового. Для людей, не связанных с армией, поясню: от правофлангового зависит очень многое — правильность и скорость передвижения строя, чёткость равнения и тому подобное. Весь взвод должен равняться на правофлангового и подстраиваться под него во время ходьбы. А правофланговый, в свою очередь, должен стараться идти лучше всех. Правофланговым быть хуже всего, так как постоянно находишься на виду у сержанта.

В этой должности кроме высокого роста Улан больше не имел никаких особенных достоинств и со своей ролью явно не справлялся. Когда Улан в очередной раз начал хитрить и не поднимать ноги, Гришневич не выдержал и остановил строй:

— Курсант Улан!

— Я.

— Выйти из строя!

— Есть.

Приложив руку к краю пилотки, Гришневич раздражённо, но чётко объявил взводу:

— За неисполнение приказа командира, за уклонение от строевой подготовки объявляю курсанту Улану наряд вне очереди!

— Есть наряд вне очереди, — ответил Улан и отдал честь.

— Это ещё не всё, Улан. Сейчас пойдёшь к дежурному по роте сержанту Ярову и скажешь ему, что сержант Гришневич просил проследить за твоей работой по мытью очек. Этим ты будешь заниматься до обеда. Понял?

— Так точно, — хмуро ответил Улан.

— Раз понял — выполняй! Можно бегом!

Улан пробежал метров десять, а затем понуро поплёлся в казарму.

Взвод продолжал занятия. На месте Улана теперь вышагивал Федоренко, и роль правофлангового подходила ему значительно лучше.

Время от времени навстречу попадался ещё какой-нибудь взвод, и каждый сержант норовил провести свой строй, не уступая дороги. Несмотря на это взвода почти никогда не сталкивались — по неписаному правилу слегка зазевавшийся должен был пропустить более удачливого. Кроме этого сержанты младших сроков службы обычно пропускали «ветеранов». Но в этот раз столкновение всё же произошло из-за того, что Щарапа и Гришневич специально отправили два строя впритирку друг к другу. Кто-то из третьего взвода выставил локоть и Тищенко, шедший в крайней колонне, получил сильный удар в живот. «Жаль, что не заметил, кто это был», — подумал Игорь, с трудом переведя дыхание.

Минут через десять сержант придумал новую забаву — если раньше строй постепенно разворачивался по кругу, то теперь по сигналу Гришневича каждый курсант должен был повернуться кругом и сразу же идти в обратную сторону. Таким образом, Тищенко оказался правофланговым первой шеренги. Это было неудобно ещё и потому, что ноги оказавшихся сзади не умещались в узком пространстве и постоянно били по сапогам впереди идущих курсантов. От этого почти весь строй сбивался с ноги и терял чёткость.

Взглянув на солнце, Игорь прищурился и внезапно ощутил нестерпимое щекотание в носу. Сдержаться не удалось — он громко чихнул и сразу же почувствовал привкус крови. Гришневич разрешил ему выйти из строя и Тищенко, сидя в тени деревьев и зажав нос рукой, наблюдал за строевой. Но то ли из-за происшедшего с Тищенко, то ли из-за того, что многие курсанты начали прихрамывать, через пять минут муштра закончилась, и сержант повёл взвод в казарму. Кровь кое-как остановилась, и Игорь пошёл вместе со всеми.

Перед построением в столовую оставалось немного времени, и курсантам разрешили перекурить. Перед самой казармой располагалась небольшая курилка, куда в редкие свободные минуты собирались курсанты со всего батальона: покурить, рассказать или же узнать все последние новости и хоть немного отвлечься от поминутно расписанного казарменного быта. На этот раз в курилке не было почти никого из второй роты, и Игорь уже собрался уходить, но в последний момент заметил в углу Мухсинова, Хусаинова и еще какого-то незнакомого казаха. Тищенко давно интересовался востоком, его нравами и обычаями и хотел поговорить об этом с сослуживцами из Средней Азии. Подсев к казахам, Игорь спокойно заметил:

— Жарко сегодня.

Казахи замолчали. Выждав паузу, Мухсинов протянул Игорю сигарету:

— Куры.

— Да нет, спасибо — я не курю.

— Нэт? Зачэм нэ курыш? Спорцмэн, да?

— Почему обязательно спортсмен?! Просто не курю.

— Как хочэш. Говорыш, жарко?

— Жарко.

— Развэ это жарко? Вот у нас в Казахстане жарко! Лето совсем ходить нэльзя, сонцэ голова печот!

— Вы из Казахстана?

— Я и Хусаинов да, а он — из Узбекистана. Но тоже казах.

Незнакомый казах кивнул в знак согласия.

— Интересно, как там у вас? Я хотел бы в Казахстан съездить, посмотреть степь, людей, юрты.

— Казахстан хочэш смотрэть? — переспросил Хусаинов.

Игорь кивнул. Хусаинов сразу же бесхитростно предложил:

— Приезжай после армия, посмотришь.

— Когда еще это будет — после армии? Еще дождаться нужно.

— Скоро будет, два год и все — опят дома, — сказал Мухсинов.

— А вы где до армии учились? Или, может быть, работали? — поинтересовался Тищенко.

— Школа казахский учились. Я колхоз работал, Хусаинов тоже. Мы рядом жил, совсэм близко — пят километров.

— Так вы до армии вместе жили?!

— Да, одын школа ходили.

В курилку заглянул Брегвадзе из четвертого взвода:

— Эй, казахи, строица надо. Только бистро! А ты чего сидыш? Ваши уже стоят!

Последнее было сказано Игорю. Тищенко и казахи поспешно поднялись и побежали на построение.

— Бегом, Тищенко, где тебя носит?! В строй! — заорал Гришневич, но на этом для Игоря все последствия опоздания и закончились.

После обеда в учебном корпусе для всех взводов командиры проводили политзанятия. Капитан Мищенко хотел создать о себе хорошее впечатление и с учётом того, что взвод был студенческим, подготовился основательно. Как обычно, Гришневич доложил взводному о готовности к занятиям, посадил взвод и Мищенко начал политическую подготовку.

Для начала Шорох принёс тетради, и курсанты вновь их подписали и пронумеровали. Печатью на сей раз скреплять не требовалось. В тетради нужно было отвести специальные страницы для высшего армейского командования, Политбюро ЦК КПСС, руководства комсомола, ЦК БССР, руководства стран Варшавского договора и стран НАТО. Кроме высшего военного командования всё было хорошо знакомо Игорю и большого интереса у него не вызвало.

На первом же листе Игорь предельно аккуратно для себя вывел «Политбюро ЦК КПСС» и чуть ниже подписал: «Генеральный секретарь ЦК КПСС — Михаил Сергеевич Горбачёв, члены Политбюро — Громыко, Щербицкий, Алиев, Гришин, Романов, Соломенцев, Рыжков…». Тищенко вспомнил, что ещё учась в начальной школе, он наизусть выучил часто звучавшее перечисление брежневского аппарата: «Соломенцев, Рыжков, Русаков, Демичев, Зимянин, Капитонов, Долгих и другие официальные лица». Игорю всегда казалось, что этих «официальных лиц» не меньше полусотни, раз их нельзя было перечислить. Улыбнувшись своим детским воспоминаниям, Тищенко перешёл к командованию: «Министр обороны СССР — Маршал Советского Союза Соколов. Главнокомандующий объединёнными силами государств, участников Варшавского договора — Маршал Советского Союза Куликов».

— Горшков…. Епишев…. Лизичев, — диктовал Мищенко.

Записали руководство Белоруссии и состав военных блоков.

— А теперь, наверное, посмотрим, все ли у нас умеют пользоваться картой, — медленно проговорил Мищенко и вопросительно посмотрел на Шороха.

Шорох намёк не понял, и капитану пришлось прибегнуть к словам:

— Есть у нас карта, Шорох?

— Так точна, таварыщ капитан. Я сейчас её прынесу, — ответил младший сержант, принёс политическую карту мира, и начался опрос.

Первым капитан вызвал Стопова. Нужно было показать Аргентину, Канаду и Алжир. Канаду и Алжир Стопов нашёл сравнительно быстро, а вот вместо Аргентины почему-то уверенно показал на Бразилию. После Стопова отвечал Бытько. Срывающимся от волнения голосом Бытько нервно тараторил:

— Вот это — Ф-франция, это — Чехословакия… Чехословакия, это — Южно-Африканская Республика.

— Спокойнее отвечай, Бытько, не волнуйся. Молодец, садись, — Мищенко успокоил курсанта.

Подошла очередь Тищенко.

— Тищенко.

— Я!

— Покажите Сенегал, Австрию и Боливию.

— Есть, — Игорь решительно подошёл к карте и быстро показал все три страны.

В своё время география была одной из «слабостей» Игоря, и курсант хорошо знал предмет.

Слишком мелкие страны капитан не спрашивал, и всё шло хорошо до тех пор, пока очередь не дошла до Коршуна. Коршун с большим трудом нашёл Португалию и Лаос, а вот Кампучию найти так и не смог. После Коршуна отвечали Резняк и Валик и тоже далеко не блистали. Валик нашёл только Соединённые Штаты, а Резняк вообще не смог отыскать ни одной заданной ему страны (к большому злорадству Игоря), включая всем известную Австралию.

— Да-а-аа-а, придётся ещё работать. Сержант Гришневич! — раздражённо произнёс Мищенко.

— Я.

— Уделите особое внимание Валику и Резняку, чтобы через две недели они могли показать любую страну.

— Есть, товарищ капитан.

— В целом взвод хорошо знает карту, и я думаю, что она не вызовет трудностей у большинства курсантов. Но так и должно быть — всё-таки взвод у нас студенческий. А сейчас немного поговорим о нынешнем политическом положении в мире, — Мищенко сделал паузу, многозначительно посмотрел на взвод и продолжил: — Вы призваны в ряды Советской армии в довольно сложный период международных отношений. Как вы знаете, президент США Рональд Рейган назвал нашу Родину «Империей Зла». Это циничное и наглое заявление отвергает весь советский народ, все честные люди планеты. Соединённые Штаты обвиняют Советский Союз в приготовлениях к войне, а сами тем временем развернули в Западной Европе ракеты «МХ» и крылатые ракеты. Крылатые ракеты летят на малой высоте, трудно засекаются радарами, способны двигаться параллельно поверхности и огибать холмы. В силу таких тактико-технических характеристик крылатые ракеты являются наступательным оружием, и их развёртывание является прямой подготовкой к войне. А если мы вспомним Стратегическую Оборонную Инициативу, то станет ясно, что именно военно-промышленный комплекс США служит основным подстрекателем воинствующих ястребов. Наша страна проводит последовательную миролюбивую политику, но не может ставить под угрозу свою безопасность и безопасность своих союзников по Варшавскому договору. Вы знаете, что американцы в последнее время несколько раз предлагали провести встречу на высшем уровне между руководителями двух наших стран. Раньше, когда не были подготовлены документы, эта встреча была бы на руку США и явилась бы лишь прикрытием их агрессивной внешней политики. В последнее время было подготовлено несколько мирных инициатив, и Советский Союз дал принципиальное согласие на такую встречу. Была достигнута взаимная договорённость и осенью должна состояться встреча между президентом Рейганом и генеральным секретарём ЦК КПСС Михаилом Сергеевичем Горбачёвым. Стоит отметить, что в ожидании встречи американцы несколько смягчили тон антисоветских выступлений…

«А может потому наши с Рейганом не встречались, что Андропов долго болел, а Черненко едва ноги передвигал от своей астмы? Горбачёв ведь самый молодой из них — ему только пятьдесят три. А вот интересно, если бы они на переговорах поругались и подрались, кто бы кому накостылял? Горбачёв поменьше, но моложе — пожалуй, он победил бы Рейгана. А вот Черненко и пары минут бы не выдержал. И Андропова Рейган бы побил, наверное. Хотя Андропов кагэбэшник, может какое-нибудь каратэ знает», — от всех этих сумбурных мыслей Игорю стало весело, и он улыбнулся широкой улыбкой, на время отрешившись от действительности. Очнулся он лишь тогда, когда Мищенко несколько раз повторил свой вопрос:

— Вы что, плохо сегодня выспались?

Тищенко испуганно встрепенулся и посмотрел на капитана. Но тревога оказалась ложной — Мищенко смотрел на Фуганова, который виновато хлопал глазами.

— Садитесь, Фуганов и слушайте!

Игорь решил быть повнимательнее: «Так можно и в наряд угодить — вон как злобно Гришневич на Фуганова глянул».

— Сейчас очень сильно активизировалась подрывная пропаганда Центрального Разведывательного Управления США, других западных спецслужб, различных радиоголосов, где всякого рода отщепенцы и предатели Родины поливают Советский Союз мутным потоком лжи и грязи. Особенно они рассчитывают на молодое поколение, то есть, на вас. Более старшие поколения прошли войну, видели трудности и они закалены в борьбе за возрождение Родины, а вот ваше поколение ещё недостаточно твёрдо и опытно.

После всего, что сказал Мищенко, американцы представлялись Игорю жадными, злобными и мерзкими людьми, главной мечтой которых было шествие солдат-садистов янки по советской земле. Он вспомнил немецких фашистов, и от этого сравнения стало как-то не по себе. «Не было бы Америки, весь мир жил бы спокойно. Может и мы тогда не в армии бы были, а в институтах учились. Или лучше бы все страны жили в мире. Ведь были же мы с Америкой союзниками во второй мировой. Всё же американцам нельзя доверять — уже и до космоса добрались, гады!», — со злостью подумал Игорь.

В этот момент так думали практически все курсанты, потому что Мищенко очень умело для крепости подмешал в бочку патриотизма ведро страха перед Америкой. По обе стороны океана пропагандистские машины действовали очень схоже, стараясь перещеголять друг друга в нагнетании милитаристских настроений. Причём, если в СССР лишь мягко напоминали, что вероятным противником является США, то за океаном об этом говорили прямо и без особого стеснения в выражениях.

— Особый упор западными радиоголосами делается на проблему Афганистана. СССР по просьбе законного правительства Афганистана ввёл туда свои войска — ограниченный контингент для защиты от вмешательства со стороны США и Пакистана. Кроме того, наши солдаты и офицеры, выполняя свой интернациональный долг, выполняя его добросовестно, обеспечивают защиту южных границ нашей страны.

Игорь не видел ничего странного в том, что если у США нашлись свои интересы во Вьетнаме, то и у СССР могли быть таковые под самым боком, у своих южных границ. Тищенко в душе сам желал принять участие в войне, тем более что слышал, будто бы в Афганистан требуются связисты. Но, вспомнив о здоровье, Игорь вздохнул и с сожалением подумал, что его вряд ли возьмут.

После того, как иссякло красноречие капитана, он позволил в оставшееся время написать письма домой. Игорь давно этого ждал и сразу же принялся за письмо домой.

После ужина Гришневич построил взвод и объявил:

— Послезавтра весь взвод идёт в санчасть на медкомиссию. Если у кого что болит — говорите сразу. А то вечно на комиссии все здоровы, а через пару недель столько «шлангов» разведётся, что я не буду знать, куда от ваших липовых болезней деться.

Сегодня была суббота, а по субботам отбивались только в одиннадцать. За окном уже начало темнеть, и засыпать было гораздо приятнее, чем в десять, когда было светло. Дома Игорь ложился спать далеко за полночь, а вставал ближе к обеду (в свободные от учёбы дни) и теперь никак не мог привыкнуть к новому режиму. Но засыпал он всё же хорошо — минут через двадцать глаза сами собой закрывались, и Тищенко проваливался в мир сновидений. Игорь с удивлением обнаружил, что в армии исчезла давно мучавшая его бессонница. Теперь за день он настолько уставал, что к вечеру хотел только одного — упасть в кровать. Из этого Игорь заключил, что бессонница бывает исключительно у бездельников и тех, кто слишком много спит. Пусть читатель не осудит столь категоричное утверждение — попав в такую же обстановку с вечным недосыпанием и постоянной усталостью, он бы, скорее всего, подумал бы точно так же.

Из противоположного угла кубрика, где размещался третий взвод, доносилось бренчание гитары. Там собрались сержанты, и Щарапа с Дубиленко в два голоса горланили песню:

Особенно налегали на припев:

Время от времени Щарапа тоскливым голосом вопил одни и те же фразы:

— Служба затрахала! Домой хочу!

— Подождём ещё месяца четыре и домой. А представь себе, сколько ещё «душарам» топтать?! — философски заметил Дубиленко.

Щарапа замолчал, затем внезапно поднялся с кровати и заорал на всю казарму:

— Духи, вешайтесь! Вам ещё две зимы топтать!

Затем также внезапно он вновь успокоился, опять взял в руки гитару, и казарма вновь наполнилась уже хорошо знакомой Игорю песней:

Через полчаса сержанты разошлись и казарма, словно огромный и дикий лес, медленно успокоилась и уснула. Но в каждом лесу ночью появляются свои особенные звуки. Так и в казарме: время от времени раздавался храп, кто-то жалобно шептал сквозь сон «мама», кто-то ругался и швырял сапогом в храпящих (естественно, сержанты в курсантов). Но Тищенко ничего этого уже не слышал, так как всецело находился в объятиях Гипноса.