Ками
Боже, мое сердце больше не выдержит.
Стоя перед входом в церковь Сен-Сюльпис, полную людей, я с трудом сглатываю свое горе, разворачивая надгробную речь, которую написала для папы.
На мгновение мой взгляд останавливается на Максе, и я черпаю в нем силу.
Не обращайся ко всем. Сосредоточься только на Максе.
— Мой отец был добрым и щедрым человеком. Он хотел лучшего будущего для Франции. — Накатывает волна сердечной боли, и я пытаюсь отдышаться, но она так сильно сжимает мою грудь, что кажется, я вот-вот потеряю сознание. — Я скучаю по нему. — Мой подбородок начинает дрожать, и мне приходится выдавливать из себя слова: — Так сильно.
Тишина в церкви становится громкой, пока кто-то не кашляет.
Тишина стала громкой с тех пор, как умер мой отец.
Не в силах вымолвить больше ни слова, я бросаю на Макса умоляющий взгляд. Он встает и, подойдя ко мне, обнимает меня. Он берет бумагу, на которой написана моя речь, и продолжает читать от моего имени.
Закончив, он ведет меня в заднюю часть церкви. Как только мы выходим на улицу, нас окружают охранники из Академии Святого Монарха.
Я слышу вопросы, которые выкрикивают представители прессы, но игнорирую их. Макс снимает пиджак и накрывает им мою голову, чтобы защитить меня от камер.
Я больше не могу плакать и мне удается лишь сухо всхлипнуть.
Когда мы добираемся до безопасного внедорожника, меня усаживают на заднее сиденье.
— Кладбище Монпарнас, — отдает Макс приказ Данилу.
Он ни разу не отпустил меня. Я знаю, что слишком сильно завишу от него, но у меня просто нет воли принимать решения самостоятельно.
Данил паркуется довольно далеко от того места, где будет похоронен мой отец.
— Мы всю дорогу будем идти пешком? — спрашиваю я Макса.
— Нет. Мы просто ждем, пока другие охранники снова проверят территорию. Мне нужно убедиться, что это безопасно для тебя.
— Мы можем подождать, пока не закончится церемония и все люди не разойдутся? Не думаю, что смогу встретиться с кем-либо прямо сейчас.
Я хочу быть одна, когда буду прощаться с папой.
— Мы сделаем все, что ты захочешь, детка.
До прибытия катафалка остается тридцать минут. Пятнадцать до начала церемонии и еще тридцать до того, как люди разойдутся.
Он мой отец, но страна похоронила его. Хотя я понимаю, что его любили многие, мне бы хотелось сделать это в одиночку.
— Готова? — Спрашивает Макс. Я киваю, и он отдает приказ: — Подъезжай ближе, Данил.
Когда мы останавливаемся возле могилы, нам приходится ждать, пока все охранники подойдут к нашему внедорожнику. Только после этого мне разрешают вылезти из машины.
Я понимаю, это для моей безопасности, но это значит, что я не останусь с папой наедине.
Тело Макса напряжено, когда мы подходим к свежей могиле, и он продолжает осматривать местность в поисках любых возможных угроз.
Мы останавливаемся, и я едва могу смотреть на гроб.
Папа.
Мое горло сжимается, а глаза горят, но по щеке скатывается лишь одна слеза.
Боже, я буду так сильно скучать по тебе.
Я прикрываю рот рукой, и когда Макс притягивает меня к своей груди, из меня вырывается рыдание.
Спасибо тебе за удивительную жизнь, которую ты подарил мне. Я была так счастлива, что ты был моим отцом. Дыра, которую ты оставил в моем сердце, никогда не затянется.
Я хватаюсь за бок Макса, чтобы удержаться на ногах, поскольку мое тело неудержимо дрожит. Моя печаль становится невыносимой, и я закрываю глаза.
Прощай, папа.
_______________________________
Три дня после похорон были самыми тяжелыми.
Именно тогда мистер Лафайет пришел зачитать папино завещание. Нужно было подписать столько бумаг, что я думала, сойду с ума. Однако Макс прочитал все до единой страницы. Он не позволил бы мне подписать документ, который не проверил.
Он был моей опорой на протяжении всего испытания.
Я сижу в папином кресле в неформальной гостиной и смотрю на книгу, которую он читал. Он всегда любил читать.
Печаль начинает превращаться во что-то более темное. Я бы описала это как гнев. Это более сильная эмоция, чем любая другая, которую я когда-либо испытывала.
Я встаю и выхожу из комнаты, чувствуя себя вялой.
Я иду на кухню, где Филипп занят приготовлением ужина. Несмотря на то что еда пахнет очень вкусно, у меня нет особого аппетита.
Я сажусь за столик и смотрю, как Филипп замешивает тесто.
Некоторое время мы молчим, затем он спрашивает:
— Что ты собираешься делать?
Я вздыхаю.
— Не знаю. — Я оглядываю кухню, затем думаю сказать: — Я не буду продавать дом. Это твой дом, и ты можешь оставаться здесь столько, сколько захочешь.
— Он слишком большой для меня, — бормочет он. Мой подбородок начинает дрожать, и он быстро добавляет: — Но я останусь здесь и присмотрю за домом для тебя.
— Спасибо, — выдавливаю я слова, опуская голову.
Филипп подходит ко мне и по-отечески обнимает. Это все, что мне нужно, чтобы сломаться.
Я так устала плакать.
— У тебя все еще есть я, — ворчит он хриплым от собственного горя голосом.
Я киваю.
— Спасибо, Филипп.
Он отстраняется и продолжает месить тесто.
— Ками, — слышу я, как Макс зовет меня.
— Иду, — отвечаю я, соскальзывая с табурета. Я одариваю Филиппа улыбкой, прежде чем покинуть кухню.
Войдя в фойе, я вижу Макса, спускающегося по лестнице. Он принимал душ, когда я проснулась.
— Вот ты где, — вздыхает он, создавая у меня впечатление, что он был обеспокоен.
У этого человека чертовски навязчивая идея следить за мной. Он должен знать, где я нахожусь каждую секунду дня.
Для других женщин это может быть тревожным сигналом, а меня это заставляет чувствовать себя любимой. Он не говорил мне таких слов, но за последние полторы недели разными способами показал, что я ему небезразлична.
Макс одержим, опасен и, вероятно, один из самых страшных людей на планете, но для меня он — все. Он — мое здравомыслие, мой защитник… и любовь всей моей жизни.
Когда он подходит ко мне, между его глаз появляется морщинка.
— Почему ты так на меня смотришь?
— Как? — спрашиваю я.
— Я не уверен. Никогда раньше не видел такого выражения.
Неужели никто никогда не смотрел на него с абсолютной любовью?
Не готовая сказать ему эти слова, я отвечаю:
— Я просто подумала, как мне повезло, что ты здесь. — Я беру его за руку и подхожу ближе к нему. — Спасибо тебе за все, Макс. Без тебя я бы не пережила последние полторы недели.
Уголок его рта приподнимается.
— Ты бы выжила, детка. Ты сильнее, чем думаешь.
Я качаю головой.
— Ты тот, кто дал мне силу.
Он притягивает меня ближе и наклоняется, запечатлевая нежный поцелуй на моих губах, затем спрашивает:
— Ты уверена, что не хочешь отправиться в пентхаус до того, как компания по переезду все упакует?
Я быстро киваю.
— Мне было достаточно одного нападения.
— У нас есть охрана, и я буду там. Там будет безопасно, — уверяет он меня.
Я пожимаю плечами, прижимаясь к его груди.
— Я бы предпочла не ехать. Пока компания по переезду доставляет все сюда, я в порядке.
Он отстраняется, чтобы видеть мое лицо.
— Ты не хочешь попрощаться со своим домом?
Я снова качаю головой.
— У меня нет сил прощаться с тем, что я люблю.
Черты его лица смягчаются, и он заключает меня в крепкие объятия.
— Я просто не хочу, чтобы ты пожалела об этом.
Я глубоко вдыхаю его запах, который ассоциируется у меня с безопасностью и комфортом.
— Не пожалею.
Я постепенно начинаю отпускать свою прежнюю жизнь и понятия не имею, что ждет меня в будущем.
Я лишь надеюсь, что что бы ни случилось дальше, Макс останется рядом со мной. Время поджимает. Скоро нам придется кое о чем поговорить, и я не горю желанием начинать этот разговор.
Что, если он уйдет?