Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции

XI. Южный мыс Эланда

3–6 апреля

Вся южная оконечность острова Эланд занята королевскими угодьями под названием Оттенбю. Помимо своей воистину королевской величины, они знамениты животным миром. В семнадцатом веке короли приезжали сюда охотиться. В те далекие времена это был огромный олений заповедник. В восемнадцатом веке появился конный завод – выращивали породистых скакунов. И не только скакунов – здесь паслись сотни овец. Но сейчас, в начале двадцатого столетия, здесь уже нет ни овец, ни чистокровных жеребцов. Лошади остались, но их выращивают для кавалеристов.

Думаю, во всей стране для зверей нет лучшего места. Вдоль всего восточного берега тянется огромный, чуть не трехкилометровый, луг. Когда-то на нем паслись знаменитые эландские тонкорунные овцы. Это самый большой луг на Эланде, но сейчас люди здесь появляются не часто, и животные могут кормиться и развлекаться ничуть не хуже, чем в диких, нетронутых человеком местах.

А знаменитая дубовая роща под тем же названием – Оттенбю? Двухсотлетние дубы укрывают луга от солнца и свирепых эландских ветров. А пересекающая остров от восточного берега до западного невысокая каменная стена? Она отделяет Оттенбю от остального острова, и все домашние животные знают, что за этой стеной они в безопасности. Это граница королевских угодий, а ее мало кто решится нарушить.

Но и дикие звери в такой же безопасности, как домашние. Мало того что сохранились еще потомки оленей, здесь живут и зайцы, и куропатки. А весной и осенью южный мыс Эланда становится настоящим пансионатом для тысяч перелетных птиц. И конечно, самое привлекательное для них место – широкая, заболоченная береговая полоса, отделяющая овечий луг от моря.

Стая Акки с Кебнекайсе последовала примеру остальных. Туман по-прежнему укутывал землю непроглядной пеленой, но он не помешал мальчику разглядеть все разнообразие птичьего народа на болоте. Он был поражен.

Конечно, дай ему волю, он ни за что не выбрал бы такое место для ночлега – низкий песчаный берег, остро и неприятно пахнущие валики гниющих водорослей, огромные лужи с еле заметными отмелями. Сыро и неуютно.

Но птицы были другого мнения. Им это полуболото казалось земным раем. Утки и гуси поднялись на овечий луг и щипали травку, из тумана то и дело возникали кулики и другие прибрежные жители. Нырки тут же начали ловить рыбу. Но самая бурная жизнь кипела там, где даже песка не было видно под пышными космами гниющей морской травы. Птицы стояли, чуть не прижавшись друг к другу, и выклевывали червей. Продолжалось это довольно долго, и мальчик не слышал ни одного возгласа неудовольствия. Никто не пожаловался, что, мол, да, ничего… но червяков маловато. Вот в прошлом году… И никто не вздохнул согласно – да уж, в прошлом году совсем другое дело.

Еды хватало на всех.

Для большинства это была промежуточная остановка – отдохнуть, подкрепиться и лететь дальше. То и дело слышались возгласы вожаков:

– Наелись? Отдохнули? Пора в путь! Пора в путь!

– Погоди, погоди! – галдели остальные. – Какое там наелись! Какое там отдохнули!

– Не думаете ли вы, что я позволю вам так набить животы, чтобы вы не могли от земли оторваться? – строго возражал предводитель, решительно хлопал крыльями и поднимался в воздух.

Иногда члены стаи взлетали за ним, но чаще, сделав несколько кругов, вожак вновь опускался на землю, но никто не следовал его примеру. И тогда он делал вид, что и не собирался никуда лететь – так, размялся немного.

У берега покачивались лебеди. Суша их не привлекала. Время от времени они изгибали роскошные шеи и доставали что-то из воды. И когда попадался особенно лакомый кусочек, взмахивали белоснежными крыльями и громко трубили от удовольствия.

Мальчик никогда не видел лебедей так близко. Он подошел к самой кромке воды – говорят, лебеди приносят счастье.

Оказалось, не он один такой любопытный. И дикие гуси, и серые, и кряквы, и нырки, лавируя между отмелями, подплыли поближе, окружили лебедей и уставились на них, как зрители в театре. Лебеди расправляли перья, делали один-два взмаха крыльями и выгибали шеи. Иногда один из них неторопливо подплывал к зевакам и что-то им наставительно говорил. Эти красивые птицы были такими огромными, что никто не осмеливался даже клюв открыть, чтобы им возразить.

И тут нашелся отчаянный нырок, маленький черный баловник. Ему не понравилась лебединая чопорность. Он нырнул, скрылся под водой, и в тот же миг один из лебедей испуганно вскрикнул и поплыл в сторону, да так быстро, что по воде пошли волны с белыми гребешками. Остановился и снова принял величественный и недоступный вид. Не успел он успокоиться, как послышался возмущенный вопль еще одного красавца, а за ним и еще одного.

Хулиганистый нырок уже не мог оставаться под водой. Он вынырнул и завертелся на поверхности. Вид у него был исключительно коварный. Лебеди ринулись было к обидчику, но, увидев, какой у них смехотворный «враг», остановились – наверное, посчитали ниже своего достоинства связываться с таким ничтожеством.

Нырок опять исчез под водой, и сцена повторилась – маленький разбойник принялся за свое. Скорее всего, это было не очень уж больно, но попробуй сохрани величественную осанку, когда тебя щиплют за ноги! Белые красавцы замахали крыльями так, что гул пошел, пробежали, разгоняясь, несколько метров по воде, взмыли в воздух и исчезли.

И только когда лебеди улетели, все поняли, что без них чего-то не хватает. И даже те, кто хихикал потихоньку над проделками шутника, набросились на него с упреками.

Мальчик отошел от берега и остановился посмотреть на игры куликов. Кулики похожи на очень маленьких журавлей: такое же небольшое тельце, длинные шея и ноги и такие же задумчивые, ускользающие движения. Только оперение не дымчатое, как у журавлей, а коричневатое.

Они выстроились в длинный ряд у самой воды. Как только очередная вялая волна, растекаясь прозрачной пленкой, лизала прибрежный песок, птички всем строем в притворной панике отбегали назад. А когда вода с тихим шуршанием отходила, тут же возвращались на место. Эта однообразная игра продолжалась часами.

Среди других птиц выделялись утки-пеганки. Они похожи на обычных уток – тяжелое неуклюжее тельце, широкий клюв, перепончатые лапки, – но одеты не в пример шикарнее: белая грудка, оранжевый воротник, крылья с красными и зелеными перьями и черными кончиками, темно-зеленая, почти черная головка с благородным шелковым отливом.

Как только пеганки появились на берегу, раздался ропот:

– Посмотри на них! Вырядились, как попугаи!

– Одевались бы, как порядочные утки, и не пришлось бы копать гнезда в песке, – сказала какая-то гусыня.

А серый гусь даже зашипел от досады:

– А гляньте на их носы! Никакой красоты, а клевать неудобно.

И в самом деле, на клювах у пеганок были большие шишки, и это немного портило впечатление от их роскошного наряда.

Над водой носились чайки и морские ласточки и то и дело камнем падали в воду – ловили какую-то мелкую рыбку.

– Что это за рыба? Что это за рыба? – спросил Какси.

– Колюшка! Это эландская колюшка. Лучшая в мире эландская колюшка. Такой колюшки нет больше нигде. Только на Эланде. Эландская колюшка! – закричала одна из чаек. У чаек очень сварливые голоса, кажется, что они все время переругиваются, но на самом деле это не так. – Хотите попробовать? – предложила она и подлетела к Какси с рыбкой в клюве.

Какси отшатнулся:

– Ни за что! Ни за что! Ни за что не стану есть эту гадость!

К утру туман не рассеялся. Стая Акки паслась на овечьем лугу, а мальчик пошел к берегу собрать мидий. Здесь их было полно, и он решил сделать запас – на тот случай, если на следующем привале ничего съедобного не найдется. Можно собрать несколько штук в корзинку на черный день. Но сначала эту корзинку надо сделать.

Прошлогодняя осока – что может быть лучше? Прочные и гибкие листья. Беда в том, что он никогда раньше ни занимался плетением, и дело шло очень медленно. Через несколько часов корзинка была готова, но получилось до того безобразной, что мальчик только покачал головой.

К середине дня вся стая собралась на краю луга. Оказывается, никто не может найти Белого.

– Ты его не видел?

– Нет, – сказал мальчик. – Он же был с вами.

– Да, был. Он был с нами совсем недавно, – сказала Акка. – А теперь его с нами нет, и мы не знаем, где искать.

Мальчика словно подбросило. Он страшно испугался и начал лихорадочно расспрашивать: не появлялись ли лисы поблизости? Или орлы? Или люди?

Нет, никто никакой опасности не заметил. Скорее всего, заблудился в тумане.

Как бы там ни было, Белый пропал, а большее несчастье и представить трудно. Мальчик тут же бросился искать своего неизменного спутника.

Туман хорош тем, что можно спокойно бегать по острову, никто тебя не заметит. Но есть и недостаток – мальчуган и сам почти ничего не видел. Он побежал вдоль берега на юг и вскоре оказался на мысу, где стояли маяк и сигнальная пушка – та самая, выстрелы которой они слышали в тумане. Ему встретились тысячи птиц, но Белого среди них не было. Решился даже забежать в дубовую рощу, но и среди вековых дуплистых дубов никого не нашел.

Уже начало смеркаться, а мальчик все бегал и бегал, пока не сообразил, что в темноте и сам не найдет дорогу к становищу. Он очень устал. «И что со мной будет, если я его не найду? – в отчаянии думал он. – Без Белого мне не обойтись. Без всего могу обойтись, а без Белого не могу».

Но что это там белеет в тумане на овечьем лугу? Не Белый ли?

Конечно он! Белый! Живой и здоровый! И как обрадовался, увидев мальчика! Оказывается, решил погулять, в тумане потерял направление и целый день бродил кругами по огромному лугу.

Мальчик от радости обнял гуся за шею.

– Пообещай, что никогда не будешь так делать! – всхлипывал он. – Надо держаться друг друга! Никогда!

– Никогда, никогда! – веселым эхом гоготнул гусь.

Он, судя по всему, тоже натерпелся страха.

Но на следующий день история повторилась. Мальчик пошел было собирать мидий в новую корзинку или кошель – он сам не знал, как назвать то, что он сплел, и его опять окружила вся стая:

– А где Белый? Ты его видел?

Нет, не видел. Белый опять пропал. Заблудился в тумане, как и накануне?

Мальчик вновь побежал на поиски. В одном месте стена, отделявшая Оттенбю от остального острова, частично обрушилась. Он легко через нее перелез и пошел вдоль все расширявшейся береговой полосы. Теперь это была не узкая ленточка песка, незаметно переходящего в поблескивающее сталью море. Здесь уже было место и для хуторов, все чаще попадались пашни и пастбища. Сквозь ржавый прошлогодний мох просвечивали белесые известняковые скалы. В середине острова, на возвышенности, если можно ее так назвать, стояло бесчисленное множество ветряных мельниц.

Белого нигде не было. Мальчик потратил на поиски весь день, и, когда настало время возвращаться в стаю, у него уже не осталось сомнений.

Он потерял друга.

И совершенно неизвестно, где его искать.

Опять перелез через стену и вдруг услышал, как где-то поблизости упал и покатился камень. Он вгляделся в быстро густеющие сумерки. Совсем рядом со стеной была навалена большая куча камней, и в ней что-то шевелилось. Подкрался поближе – и увидел Белого. Тот терпеливо карабкался на камни, а в клюве у него было несколько ивовых веток. Так увлекся работой, что ничего не замечал вокруг. Мальчик хотел окликнуть гуся, но решил сначала узнать, чем занимается его спутник и почему взял за привычку исчезать.

И очень скоро все прояснилось.

На куче камней лежала молоденькая серая гусыня. Увидев Белого, она издала негромкий крик радости. Мальчик подобрался поближе и услышал их разговор. Оказывается, гусыня повредила крыло и не могла лететь. А родная стая бросила ее и улетела на север. Гусыня чуть не умерла от голода, но Белый услышал ее слабые крики о помощи и уже несколько раз приносил ей еду. Но летать она все равно не могла. Оставалось только надеяться, что она успеет поправиться до отлета Акки с Кебнекайсе и ее стаи. Белый утешал ее – конечно, успеешь. Мы еще не улетаем. А не успеешь – я останусь с тобой.

Мальчик дождался, пока Белый уйдет, и полез на камни. Он очень рассердился, что Белый накануне соврал, и теперь хотел сказать серой гусыне, что Белый принадлежит ему, и никому больше. Он должен отвезти его в Лапландию, и о том, что он останется здесь, с этой неудачницей, и речи быть не может!

Но когда увидел ее вблизи, увидел прелестную головку, увидел шелковистое оперение и грустные умоляющие глаза, понял Белого. От такой красоты трудно оторваться.

Гусыня увидела мальчика и хотела убежать, но поврежденное крыло волочилось по земле. Оказывается, бедняжка не только летать – даже ходить не могла.

– Нечего меня бояться, – буркнул мальчуган. Весь его гнев как ветром сдуло. – Меня зовут Тумметот. Я приятель Белого.

Дальше он не знал, что сказать.

Иногда в животных можно увидеть что-то непостижимое и загадочное. Начинаешь думать, что это за создания и что скрывается за звериной внешностью. Даже страшно – уж не заколдованные ли люди?

Как только гусыня услышала имя Тумметот, она приветливо наклонила голову и сказала таким мелодичным голосом, что невозможно было поверить, что такой голос принадлежит гусыне.

– Я рада, что ты пришел мне помочь. Белый рассказывал о тебе очень много. Он сказал, что ты самый умный и самый хороший человек на земле, хотя и небольшого роста.

Гусыня произнесла это с таким королевским достоинством, что мальчуган вдруг застеснялся.

Никакая она не птица, решил он. Наверняка заколдованная принцесса.

Ему очень захотелось ей помочь. Он засунул руку под крыло и пощупал кость. Перелома не было, но суставная чашка была пуста. Вывих.

– Потерпи, – сказал он, изо всех сил потянул плечевую кость, резко повернул и вправил в сустав.

Все произошло очень быстро, хотя он никогда не вправлял вывихи, только видел, как это делают. А гусыне наверняка было очень больно.

Она издала долгий мучительный крик и потеряла сознание.

Мальчик перепугался: хотел помочь, а она взяла и умерла.

Скачками сбежал с каменного кургана и помчался к стае. У него было такое чувство, будто он убил человека.

А поутру стая проснулась, и тумана как не бывало. Даже солнце вышло из-за туч, и сразу стало тепло.

– Пора, – сказала Акка. – Мы и так задержались.

Никто с ней не спорил, кроме Белого. Мальчик-то знал, почему Белый так упрямится – не хочет оставлять серую гусыню на верную смерть.

Но Акка не хотела и слышать о каких-то проволочках.

Мальчик залез на спину Белого, и стая тронулась в путь. Белый летел медленно и неохотно, а мальчик в душе радовался, что они покидают остров. Его мучила совесть – зачем он взялся вправлять этот вывих? И он никак не мог заставить себя рассказать Белому правду. А может, лучше ему и не знать. И в то же время он немножко осуждал Белого: как он мог так легко отказаться от раненой подруги?

И не успел он это подумать, как Белый наклонился, резко взмахнул крыльями и повернул назад. Путешествие в Лапландию? Пусть летят без него. Он не может лететь с остальными, зная, что его подруга в беде и ей грозит голодная смерть.

Вскоре они опустились у каменного кургана. Но серой гусыни на месте не было.

– Дунфин! Дунфин! Где ты? Где ты? – крикнул Белый в отчаянии.

Неужели ее утащила лиса? – с ужасом подумал мальчик.

И тут же услышал хорошо знакомый мелодичный голос:

– Я здесь, Белый, я здесь! Я же должна принять утреннюю ванну после всех этих неприятностей!

И из воды появилась серая гусыня Дунфин, что значит легкая, как пух. Отряхнулась, и мелкие брызги вокруг нее засияли радужным облачком. Она взмахнула крыльями и тут же сложила их, ровно и одновременно. Перышко к перышку. Дунфин была совершенно здорова.

Она рассказала Белому, как мастерски Тумметот вправил ей крыло. Теперь ей совсем хорошо, и она готова следовать за ним.

Капли воды сверкали на ее шелковистом оперении, как настоящие жемчужины.

И Тумметот окончательно уверился, что перед ним взаправдашняя заколдованная принцесса.