Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции

VI. Дождь

Среда, 30 марта

Это был первый дождливый день. Почти все время, пока гуси ночевали на озере Вомбшён, стояла прекрасная, солнечная погода, но едва они снялись и полетели на север, начался дождь. Насквозь промокшему и окоченевшему от холода мальчику пришлось много часов просидеть на гусиной спине, ежась от порывов ветра и ледяных уколов хлещущего без перерыва дождя.

Утром, когда был назначен отлет, ничто не предвещало непогоды. В раз и навсегда заведенном порядке, с Аккой с Кебнекайсе во главе, гуси стройно поднялись в воздух двумя расходящимися шеренгами.

На этот раз у них не было времени подтрунивать над домашними собратьями на проплывающих внизу хуторах. Но поскольку гусям трудно лететь молча, они то и дело обменивались короткими репликами, якобы для поддержания порядка в строю: «Где ты? – Я тут. А ты где? – И я тут».

Никакой необходимости в этом не было: все и так знали свое место в клине. Выкрики прерывались только для того, чтобы показать Белому, как новичку, приметные ориентиры на земле. Суровые холмы, крупные поместья, шпиль церкви в Кристианстаде, королевская усадьба на узком перешейке между озерами.

Полет был довольно однообразным. И мальчика даже немного развлекло, когда небо начали заволакивать тучи. Раньше, когда он смотрел на тучи из окна дома или со двора, они вовсе не казались ему интересными – что там может быть интересного, серые и скучные! Но оказывается, если лететь среди туч, они выглядят совсем по-другому. Тучи похожи на огромные телеги, груженные ворохами серых бурдюков, наваленных друг на друга так, что непонятно, как они не падают с этих бесформенных старых телег. Другие телеги загружены бочками, такими огромными, что могли бы вместить целое озеро. И когда телеги собрались все вместе, когда во всем небе не осталось ни единого просвета, тучи, как по команде, начали лить на землю воду – из бурдюков и бочек, из тазов и бутылок, из мисок и кастрюль.

И в ту же секунду, как первые дождевые капли мягко упали в уже собравшуюся на земле пыль, из рощ и с полей послышался радостный вопль птичьей мелочи.

– Наконец-то дождь! Наконец-то первый весенний дождь! Какая же весна без дождя! Дождь – это цветы и зеленые листья, дождь – это червяки и насекомые! Червяки и насекомые! Можно ли вообразить что-то вкуснее и питательнее! – на все лады распевали птички.

Странно, но и дикие гуси были рады дождю. Впрочем, почему странно? Ничего странного. Дождь разбудит спящие в земле корешки, они дадут первые побеги; дождь размоет надоевший всем лед на озерах. Гуси вдруг забыли свою вечную серьезность в полете, перестали повторять бесконечное «Где ты? – Я тут» и начали вместо этого бестолково и нечленораздельно выкрикивать что-то радостнонепонятное.

Они словно забыли, с кем можно разговаривать, а с кем говори не говори – все равно не поймет. Пролетая над картофельной плантацией, которых так много в окрестностях Кристианстада, с полной серьезностью обратились к картошке:

– Пора просыпаться, вы, клубни несчастные! Хватит лениться, деревенщина! Ничего, дождик вас разбудит! Дождик вас разбудит!

И даже сделали круг над полем, будто дожидаясь ответа.

Но картошка загадочно молчала.

А завидев людей, торопящихся укрыться от дождя, они кричали:

– Куда вы торопитесь? Куда вы торопитесь? Неужели не видите, как с неба сыплются караваи и лепешки, караваи и лепешки!

Огромная, разбухшая туча летела вместе с гусями на север, не отставая и не обгоняя. Гуси даже вообразили, что это именно они запряглись в эту тучу и волокут ее за собой, и ужасно этим гордились.

Пролетая над очередным хутором, они кричали наперебой:

– Мы везем вам подснежники, посмотрите, какой груз у нас за спиной! Мы везем вам розы, яблоневый цвет и вишневые почки! Вишневые почки! Мы везем вам горох и фасоль, репу и капусту! Не ленитесь! И капусту! Не ленитесь!

Так они и радовались, пока не поняли, что дождь зарядил всерьез и надолго – скорее всего, на весь день. И начали понемногу скисать.

– Неужели вам не хватит? Неужели вам не хватит? – упрекали они березовые рощи на берегу озера.

Небо постепенно сделалось совершенно серым, уже невозможно стало различить отдельные дождевые облака. Никаких телег с бурдюками – все небо, как одна огромная, бескрайняя туча. Дождь тоже усилился, капли колотили по крыльям и проникали под плотно прилаженное, смазанное специальным жиром оперение. Земли почти не было видно, ее скрывала похожая на дым или облако пыли завеса разбивающихся вдребезги дождевых капель. Ничего не различить, все слилось воедино: горы, озера и леса. Слилось воедино и исчезло. Мальчику стало не по себе: вот кончится дождь, а под нами откроется совсем другая страна, вовсе не та, куда мы летим.

Ничего хорошего он уже не ждал; летели все медленнее, веселые крики смолкли, ему становилось холодней и холодней, зуб на зуб не попадал.

Но он старался не падать духом – и не падал. Во всяком случае, в полете. И во второй половине дня тоже не унывал, даже когда гуси приземлились у чахлой сосенки посреди огромного болота. Здесь было холодно и сыро, почти все кочки покрыты задержавшимся снегом, а те, что уже освободились от зимнего покрова, уныло и одиноко торчали из луж талой воды, покрытые, как шерстью, мокрой прошлогодней травой.

Ничего страшного, подбодрил себя мальчуган. Отправился на поиски клюквы и подмерзшей брусники и даже крикнул на всякий случай:

– Ничего страшного.

Но потом наступил вечер. На землю опустился непроглядный мрак, такой плотный, что даже он, с его вновь обретенным ночным зрением, не мог ничего различить. Темень – хоть глаз выколи. Не просто темень. Эта темень была жуткой и угрожающей.

Он залез под крыло Белого, но за день настолько промок и продрог, что не мог уснуть. Постепенно темнота наполнилась стонами и шорохами, ему то и дело чудились чьи-то крадущиеся шаги. Мальчика охватил такой ужас, что он чуть не заплакал от отчаяния. Если он сейчас же не отправится на поиски домашнего очага, где пылает камин, где светло и уютно, он просто умрет от страха.

Один-то разочек можно на такое решиться? Они же не съедят меня, люди на этих хуторах! Посидеть у камина, а если повезет, раздобыть хоть чуть-чуть нормальной, человеческой пищи. Только на одну ночь! Погреюсь и вернусь к стае еще до рассвета.

Он вылез из-под крыла и соскользнул на землю.

Белый даже не проснулся, не говоря уж об остальных, настолько тихо и незаметно проделал мальчик этот маневр.

Куда их занесло? Где они? В каком уголке огромной страны? Все еще в Сконе? Или уже в Смоланде или Блекинге?[10] Он понятия не имел. Но еще до того, как стая приземлилась на этом тоскливом болоте, мальчик приметил большую деревню неподалеку. Туда и направился.

Почти сразу он наткнулся на проезжую дорогу. И вскоре уже стоял на усаженной деревьями деревенской улице.

Судя по большой, красивой церкви, приход богатый. Такие деревни встречаются на севере, но для сконской равнины необычны. В Сконе люди предпочитают селиться хуторами.

Деревянные дома. Застрехи и наличники изукрашены резьбой, застекленные веранды тут и там щеголяют мозаичными вставками из цветного стекла, как в витражах старинных церквей. Стены светло-желтые, двери и наличники окон синие, зеленые, а кое-где даже выкрашены знаменитой фалунской красной краской, которая по мере продвижения на север попадается все чаще и чаще. В Центральной Швеции чуть не все дома выкрашены этой краской.

Мальчуган рассматривал дома и слышал доносящиеся оттуда смех и разговоры. Слов он не разбирал. Вдруг ему пришло в голову, что он никогда не ценил этого счастья – слышать человеческие голоса.

«Интересно, что они скажут, если я постучусь и попрошусь погреться?..»

Собственно, за этим он и пришел, но как только увидел освещенные окна, ночных страхов как не бывало. Наоборот, поблизости от людей он чувствовал себя в полной безопасности.

Надо сначала осмотреться. Нечего стучаться в первый попавшийся дом, еще нарвешься на кого-нибудь… вроде меня, подумал он, и ему стало так стыдно, что его даже передернуло. Не от холода, а от стыда и досады. Вдруг найдется такой же, как он, и начнет ловить гнома сачком.

На фасаде одного из домов хозяева соорудили балкон. И как раз в ту секунду, когда мальчик проходил мимо, двери балкона открылись и сквозь узорчатые гардины на улицу полился теплый абрикосовый свет.

На балкон вышла красивая молодая женщина, перегнулась через перила и посмотрела на темное небо.

– Дождь не стихает, – крикнула она кому-то в комнате. – Значит, и вправду весна пришла.

И мальчику вдруг захотелось плакать. Впервые он не то чтобы пожалел, но сильно засомневался в принятом решении – не возвращаться в общество людей. С чего он решил, что всегда успеет стать человеком? А вдруг нет? Вдруг гном больше никогда не предложит его расколдовать?

Около ларька кто-то оставил красную сеялку. Мальчуган забрался на сиденье и почмокал губами, понукая воображаемую лошадь. Как, наверное, шикарно управлять такой красивой штукой, когда она неторопливо движется по полю, ровными рядами разбрасывая семена! Он даже забыл на мгновение, какой он теперь маленький. Но как только вспомнил, поспешно спрыгнул на землю, и его охватили уже не сомнения, а тревога и раскаяние: как он мог выбрать жизнь среди диких зверей, в темноте, холоде и голоде, среди беспрерывных и никогда не прекращающихся опасностей?

Его соплеменники куда лучше устроили свою жизнь.

Вот почтовая контора. Подумать только – каждый день люди получают газеты и узнают все, что творится на белом свете. Рядом аптека и дом сельского врача. У зверей никогда не было и не будет такой возможности – сражаться с болезнями и побеждать их. А что говорить о церкви! Разве у зверей есть такое? Они ничего не знают о Боге…

И чем дольше бродил он по пустынным улицам, тем больше видел преимуществ человеческой жизни по сравнению со звериной.

Что ж, довольно типично для детей – они не умеют заглядывать вперед. Хотят тут же выполнить любое свое желание и вовсе не думают, во что им это обойдется. Нильс Хольгерссон выбрал жизнь среди диких гусей, решил остаться гномом, но только теперь понял, что погорячился. Теперь ему было очень страшно: а вдруг такой случай больше никогда не представится? Вдруг гном-домовой обиделся на его отказ?

Что же делать? Что предпринять, чтобы опять стать человеком?

Мальчик забрался на крыльцо ближайшего дома и размышлял, не замечая дождя. Час, два… он не знал, сколько времени он там просидел, наморщив лоб и лихорадочно перебирая свои возможности. И чем дольше думал, тем безнадежнее казалось его положение.

«Вряд ли мне с моими знаниями удастся решить этот вопрос, – самокритично подумал мальчик. – Но так или этак, надо возвращаться к своим. К людям. Поговорить со священником, с доктором, с другими знающими людьми – может, подскажут, как поступать в таких случаях».

Решено. Мальчик поднялся и стряхнул с себя воду. Промок он, как искупавшаяся в луже собачонка.

За спиной раздался еле слышный шорох, будто ветер шевельнул ветку. Он оглянулся. Оказывается, на дерево села болотная сова. И тут же послышался голос прятавшейся под застрехой серой совы-неясыти:

– Привет, привет! Ты уже дома? Ты уже дома? Побывала за границей? И как там?

– Спасибо, подруга, спасибо! Ну что ты спрашиваешь – как за границей? Будто не знаешь. За границей замечательно! Нам бы так… А у нас? Что произошло у нас, пока меня не было?

– У нас в Блекинге ничего не произошло, а вот в Сконе! А вот в Сконе! Там, говорят, гном превратил мальчишку в такого же гнома, как он сам. Такого же, как он сам! Теперь этот мальчишка не больше белки! И этот мальчишка не больше белки вроде бы летит с дикими гусями в Лапландию. Тумметот летит в Лапландию!

– Странная и даже более чем странная новость, – удивилась болотная сова. – За границей такого не бывает. И что дальше? Может ли он опять стать человеком?

– Это страшный секрет! Страшный секрет, но тебе я его доверю. Гном сказал, что если Тумметоту удастся уберечь белого домашнего гуся, то по возвращении…

– Что по возвращении? Что по возвращении?

– Полетим-ка в часовню, и все узнаешь, моя болотная сестрица! Все узнаешь! Не на улице же делиться страшными секретами! Могут подслушать! Нас могут подслушать….

Совы бесшумно снялись с места и улетели, а мальчик от радости подбросил в воздух свою шапку со слипшейся мокрой кисточкой.

«Уберечь Белого! Если Белый вернется домой цел и невредим, я опять стану человеком! Ура! Я опять стану человеком!»

Он крикнул «Я стану человеком!» и «Ура!» раз пять, не меньше. Заразился страстью к повторам от товарищей по путешествию.

Странно, что никто в окружающих домах его не слышал.

Он опомнился и со всех ног помчался на болото, где ночевали дикие горные гуси.