Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции

XII. Вот это бабочка!

Среда, 4 апреля

Стая летела довольно высоко, и весь продолговатый узкий остров лежал под ними, как на карте. Настроение превосходное. Мальчик был настолько же доволен и счастлив, насколько удручен и подавлен вчера, когда бродил в тумане в поисках Белого.

С высоты хорошо видно, что остров представляет собой плоскую возвышенность, окруженную, как венком, плодородными угодьями вдоль всей береговой линии. Теперь он понял, о чем шел подслушанный накануне разговор, когда он в поисках Белого устал и присел отдохнуть около большой ветряной мельницы. Вдруг невесть откуда появились два пастуха с собаками и нехотя плетущейся вслед большой отарой овец. Мальчуган нисколько не испугался – он был так хорошо укрыт за ступенькой, что никто не мог его видеть.

И надо же – вышло так, что пастухи не нашли ничего лучшего, как усесться на той самой ступеньке, за которой он прятался. Мальчику ничего не оставалось, кроме как затаиться и волей-неволей слушать их разговоры.

Тот, что помоложе, был парень как парень, ничего примечательного. Зато второй показался мальчику странным. Маленькая головка и мелкие черты добродушной физиономии никак не вязались с огромным, мускулистым телом.

Старший молча следил, как туман обволакивает остров влажным пологом, и лицо у него было такое уставшее, будто он работал без перерыва целую неделю. Потом он заговорил с напарником, хотя тот не очень-то и слушал: достал из котомки хлеб и сыр и собрался поужинать. Старший говорил и говорил, а младший жевал и терпеливо кивал, словно хотел сказать: «Ладно уж, так и быть, доставлю тебе удовольствие, потрепли языком».

– Хотел тебе рассказать, Эрик, – начал старый пастух, – одну историю. Ты же знаешь, в старые времена и люди и звери были куда больше, чем сейчас. Огромные были звери и огромные люди. Даже бабочки были огромные, жуткое дело. И жила-была бабочка в несколько десятков километров длиной, а крылья широкие, как озера. И крылья эти были необыкновенной красоты! Представь только, темно-синие, с серебряным шитьем и оторочкой! Такие крылья, что все на земле поднимали головы, смотрели на эту бабочку и думали: до чего же красиво!

И сама бабочка красивая. И крылья – заглядение. Одна беда – слишком большая. Большая чересчур. Даже с такими огромными крыльями летать ей было нелегко. Пока над землей, обходилось. И обошлось бы, будь она поумней. Но нет, взбрело ей в голову полетать над водой. Решила пересечь Балтийское море. И только пустилась в путь, начался шторм. Ты только представь, Эрик, бабочкины крылья и балтийский шторм! Крылья, конечно, большие, но все же бабочкины… У бабочек крылья хрупкие, какими бы ни были большими. Ясное дело, ветер начал трепать их и рвать, пока не оторвал совсем. И наша бабочка грохнулась в море. Волны ее носили, носили, пока она не зацепилась за скалы у берегов Смоланда. Там она и осталась лежать.

И я все думаю, Эрик, будь это на земле, она бы давно рассыпалась в прах. В воде-то другое дело. Пропиталась известью и окаменела. Помнишь, мы на берегу находили камни – то улитку, то еще что-нибудь. Окаменелости. И вот мне кажется, что с нашей бабочкой произошло то же самое. Она превратилась в узкую, длинную скалу в море. Как ты считаешь, возможно такое?

– Давай, давай! – поощрительно кивнул молодой. – Интересно, куда ты клонишь.

Старик помолчал и робко посмотрел на товарища, точно боялся, что тот поднимет его на смех. Но парень продолжал жевать и, поймав его взгляд, опять покивал.

– И как только бабочка превратилась в известковую скалу, ветер принес множество разных семян – и трав, и кустов, и деревьев… всех, кто пожелал поселиться на этом острове. Но не так-то легко было пустить корни в холодном и гладком камне. Поначалу ничего, кроме осоки, не росло. Немало времени утекло, прежде чем появились и овсяница, и солнцецвет, и шиповник. Но даже и нынче не так уж много растений в альваре. Покрыть скалу у них силенок не хватает – везде камень. А пахать там и смысла никакого нет – слой земли в палец, не больше. А дальше – скала. А раз уж ты согласился, что альвар и все эти скалы – не что иное, как окаменевшая бабочка, имеешь право спросить: а побережье? Откуда оно-то взялось?

– Интересно бы узнать, – ухмыльнулся с набитым ртом молодой.

– А вот откуда… Не забывай, что бабочка, то есть наш Эланд, лежала в воде очень долго, и море начало постепенно наносить разный хлам: и водоросли, и песок, и ракушки, и ил со дна. Постепенно образовались широкие берега, где может расти все что хочешь: и деревья, и цветы, и рожь, и пшеница. А на самой спинке никто и не живет – только овцы да коровы пасутся. Из птиц разве что чибисы да ржанки. И не строят там ничего. Ветряные мельницы да пара каменных лачуг. Для таких бродяг, как мы с тобой. Только от ветра укрыться и то тесно. А на побережье и сады, и хутора, и церкви. Там и рыбалка… целыми деревнями рыбу ловят. Даже город есть.

Он умолк и снова посмотрел на молодого. Тот уже складывал в котомку остатки еды.

– Куда ты клонишь? – повторил он.

– Никуда я не клоню. – Старик понизил голос почти до шепота. Он сидел неподвижно и вглядывался в туман крошечными глазками, словно искал в нем ответ на загадки природы. – Только вот что мне интересно: а эти фермеры на прибрежных хуторах, и рыбаки с полными салаки сетями, и торговцы, и курортники, и просто зеваки, что приезжают поглазеть на руины замка в Борнхольме… и охотники, те, что по осени охотятся на куропаток… даже художники, которые сидят здесь, в альваре, и пишут овец и ветряные мельницы… Вот мне и интересно: доходит ли до них, что весь этот остров был когда-то бабочкой с огромными сверкающими крыльями?

– Вот оно что… – Молодой подумал немного. – Не знаю… до кого-то, может, и доходит. Сядешь на краю прибрежного обрыва, послушаешь соловьев в роще, поглядишь на Кальмарский пролив… как тут не понять, что наш остров не такой, как другие.

– И еще вот что… – Старик остался доволен ответом. – Хорошо бы построить ветряную мельницу с такими крыльями, чтобы она подняла весь остров к небесам. И пусть бабочка опять станет бабочкой и летает среди таких же, как она.

Вот это будет бабочка! – подумал мальчуган.

Молодой молчал. Видно, исчерпал весь запас слов. Он поднялся с крыльца.

Старик медлил.

– А кто бы объяснил, – продолжил он тем же тихим, шелестящим шепотом, – почему так томится народ в альваре? Откуда эта тоска? Ни одного дня в жизни не помню, чтобы я не тосковал. И все, кого я знаю, тоже… Все тоскуют. И не понимают, что тоска это оттого, что весь наш остров – огромная бабочка, которой снятся ее крылья…