Умру я ненадолго... Письма, дневники, путевые заметки

Глава седьмая СЕМЕНОВ ГЛАЗАМИ ЖУРНАЛИСТОВ

Отец был столь яркой и заметной личностью, что неизменно привлекал внимание российских и иностранных журналистов, причем последние подчас не разделяли его убеждений и приходили в надежде на конфликтно-скандальный материал. Но он за несколько минут успевал настолько обаять и логически убедить интервьюирующего в своей правоте, что изначально скептически настроенный газетчик расставался с ним абсолютно очарованным и разражался объективной и высокопрофессиональной статьей.

Привожу несколько статей и интервью, которые содержат наиболее интересную информацию, а также текст статьи писателя Виля Липатова, давшего анализ романов об Исаеве-Штирлице.

1969 год

Австралия, газета «Сидней морнинг геральд»

Русский писатель Юлиан Семенов критиковал вчера министра внешних территорий мистера Ж. Барнса, запретившего ему въезд в Папуа-Новую Гвинею и сказал, что напишет о мистере Барнсе, когда вернется в Советский Союз.

«Постоянно говорят о том, что в Советском Союзе отсутствует свобода, но сейчас, когда был шанс доказать наличие свободы здесь — показать Папуа-Новую Гвинею советскому писателю, который даже не является членом Коммунистической партии, — он не был использован», — сказал мистер Семенов.

«Когда я вернусь в Москву, то напишу о понравившемся мне австралийском народе и о мистере Барнсе тоже».

Мистер Семенов возвращается в Россию на следующей неделе, но еще надеется посетить Порт-Морсби и, возможно, Маданг.

В Москве он обратится к австралийскому послу за разрешением поехать в Папуа-Новую Гвинею, где он хочет собрать материал для книги о русском ученом и путешественнике Николае Николаевиче Миклухо-Маклае.

Вчера вечером он рассказывал о своих попытках посетить территории радио- и телеведущему Полю Маклаю — внуку ученого, у него на квартире.

«Для меня невозможно написать книгу, не увидев место и народ», — сказал он. — «Я дал Департаменту карт-бланш в организации поездки».

«Пошлите со мной официальное лицо», — предложил я им. — «Я обещаю писать объективно. Все что меня интересует, — это личность Николая Николаевича Миклухо-Маклая, который, как и я, не был шпионом».

Миклухо-Маклай (1847–1888) родился под Киевом, на Украине, а учился в Хейдельберге, в Германии. В 1860-х годах он приплыл на борту русского судна «Витязь» в Маданг. Там, после того как русские моряки построили ему хижину, он и остался со своим шведским слугой — единственным, кроме него, белым человеком во всей округе, и в течение года изучал местный язык, антропологию и обряды. Приехав в Сидней, он женился на дочери Сира Джона Робертсона, пять раз избиравшегося на пост премьера, а позднее вернулся в Новую Гвинею.

«ОСКОРБЛЕНИЕ» — ЗАЯВЛЯЮТ ПОЛИТИКИ.

Порт-Морсби. Два политических деятеля Новой Гвинеи заявили вчера вечером австралийскому правительству, что запрет на въезд в Папуа-Новую Гвинею русскому писателю Юлиану Семенову расценивается ими, как оскорбление народу территорий.

Политики Новой Гвинеи мистер Оала-Оала и мистер П. Четертон считают, что подобные действия австралийской стороны вызовут непонимание со стороны Советского Союза.

1975 год

В арсенале «криминологов» Запада и Востока то и дело варьируется тезис об «однозначности» нашей литературы, о ее «конформизме» и некой «изначальной заданности». Наши оппоненты напоминают мне людей, страдающих особой формой идиосинкразии: они не просто не различают цвета, нет, они порой вообще не хотят замечать того или иного цвета, проходя, что называется, «сквозь и мимо».

В этих моих заметках я хочу остановиться на романах Юлиана Семенова не оттого лишь, что они пользуются огромным читательским спросом — всем известны примеры, когда спросом пользуется макулатура, идущая по «срезу» современности, претендующая на «смелость» в постановке общественных проблем; нет, мне интересны романы Семенова о Максиме Исаеве-Штирлице, во-первых по охвату материала, по «заряду информации», заложенной в них, во-вторых, по нравственной проблематике. И наконец, они интересны с чисто формальной точки зрения, ибо Семенов ищет новую форму для романа, чувствуя, как и многие из нас, что сейчас состоялся новый ритм жизни, а в новых ритмах невозможно писать по старым, великолепным, любимым нами романтическим рецептам — неминуемо «отстанешь от поезда».

Я сразу же хочу вывести романы Ю. Семенова о разведчике и политике Исаеве за скобки детектива, ибо классический детектив страдает определенного рода безнравственностью: много «хороших» гоняются за одним «плохим», и если о «хороших» мы знаем все, то «плохой» остается фигурой умолчания, неким символом, жертвой авторского произвола — немотивированным и неубедительным злодеем, необходимым в сконструированной авторской схеме.

Враги Исаева-Штирлица — это белогвардейцы в одном случае («Пароль не нужен», «Бриллианты для диктатуры пролетариата»), фашисты — в другом («Майор-Вихрь», «Семнадцать мгновений весны»), неонацисты — в третьем («Бомба для председателя»).

Ключ к пониманию авторской позиции в описании врагов дает нам один из героев Семенова — пастор Шлаг. Рассуждая о нацистах, он утверждает: «Мы же говорим с вами о природе человеческой. Разумеется, в каждом из этих негодяев можно найти следы падшего ангела. Но, к сожалению, вся их природа настолько подчинилась законам жестокости, необходимости, лжи, подлости, насилия, что практически там уже и не осталось ничего человеческого. Но в принципе не верю, что человек, рождающийся на свет, обязательно несет в себе проклятие «обезьяньего происхождения».

Писатель лишь тогда остается писателем, а не делается сочинителем, когда он прослеживает эволюцию, когда он убедителен в анализе человеческого падения так же, как он достоверен в описании торжества добра.

Литература, как и жизнь, — это столкновение правды и лжи, добра и зла, если один из этих компонентов лишь обозначен, литературное произведение будет грешить односторонностью, а это — нарушение золотого правила архитектуры — пропорции, это отомстит писателю читательским недоверием, а нет ничего страшнее, чем недоверие.

…Романы Семенова пронизаны информацией. Его герой проходит сквозь события высокой гражданской и нравственной значимости.

Семенов информирует своего читателя (не только фактом, документом, сюжетом, но и чувством) о событиях важных, широких по охвату проблем, гражданственных.

Освобождение Дальнего Востока от интервентов и белогвардейцев, разоблачение расхитителей в Гохране, срывающих закупки продуктов питания для голодающей России; спасение от уничтожения Кракова, этой сокровищницы славянской культуры; срыв сепаратных переговоров между Даллесом и Гиммлером в последние месяцы войны — таковы факты романа Семенова, факты, в которых развивается сюжет, факты, рождающие характеры, рождающие правду столкновения характеров, то есть — рождающие большую и серьезную книгу.

Движущей пружиной романов Семенова является диалог. Его романы кинематографичны — каждый из них мог бы послужить сценарием для многосерийного телевизионного фильма.

В свое время много дискутировали по поводу «телеграфной» литературы. Видимо, дискуссия эта была несостоятельной. Лаконизм и краткость отнюдь не есть предвнесенное в литературу за последнее время. Спартаны, населявшие Лаконию, говорили кратко, емко, пружинисто. «Лаконизм», следовательно, пришел из антики. Платон первым вложил в уста Сократа — «лаконическая кратость». Так что упругость семеновского диалога, стремительность в построении сюжета отнюдь не есть дань модернистской или формалистической моде — видимо, в этом писатель чувствует свой ритм, и наивно упрекать его в этом, требуя следовать канонам: наша литература ищет, ищет она и новую форму, и это прекрасно.

…Международник и журналист по образованию, Юлиан Семенов знает предмет, в его романах нет приблизительности, он не боится обнажать существо конфликта, предлагая «высказаться» каждой из сторон: будь то шеф гестапо Мюллер, журналист Кроне или профессор Плейшнер. Писатель не помогает своим героям — он следует за ходом их рассуждений и никогда не позволяет себе вмешиваться в спор.

Я не знаю, будет ли продолжать Юлиан Семенов цикл своих романов о Максиме Штирлице, но уже то, что создано им, позволяет говорить о рождении самобытного жанра, совершенно нового в литературе, жанра, рожденного нашим временем, сплавом факта и чувства, сюжета и проблемы.

1979 год

Быть русским зарубежным политиком — это хобби русского писателя и журналиста Юлиана Семенова. Он дает интервью «Соли» в Нидерландах о Китае.

Китай не желает больше поддерживать дружеские отношения с Советским Союзом. И 11 апреля их сотрудничество заканчивается. Согласно сводке Пекина соглашение устарело. Считает ли Советский Союз, что соглашение не устарело? Как могут складываться взаимоотношения двух стран, постоянно находящихся в состоянии вражды?

Позволю себе заметить: я не являюсь министром иностранных дел. Я — Юлиан Семенов, в этом качестве и буду с Вами говорить. И, как Юлиан Семенов, заявляю, что Ваша постановка вопроса неправильна. Это не Китай сообщил Советскому Союзу, что соглашение будет разорвано, — об этом уведомили власти Пекина. Русский и китайский народы пребывают в дружеских отношениях и останутся друзьями, я уверен в этом. И у русских никакой вражды по отношению к Китаю нет. Тун Мао просил нас о ядерной бомбе — мы отказали им. Советский народ убежден, что не народ Китая разорвал отношения между нашими странами — это сделало правительство Пекина.

В западных кругах были убеждены в том, что Китай считал целесообразным вложение денег в сотрудничество с Советским Союзом, а не в связи с открытым рынком Лондона.

Этого я не знаю. Зато когда я бывал в Белоруссии, то собственными глазами видел, как люди задерживаются на работе, а часть их продукции бесплатно отправляется в Китай, тракторы например, в то время, когда они сами в них нуждаются.

5 мая Китай дал согласие на переговоры. Можно ли полагать, что они настроены серьезно?

Я считаю, что если переговоры начнутся, то ситуация нормализуется в течение нескольких месяцев, и то, что было достигнуто за долгие годы, мы сохраним. Но Пекин должен отказаться от своей агрессивной пропаганды по отношению к нам. Китайское радио транслирует передачи на территорию Советского Союза в течение 24 часов в сутки. Мы хотим иметь разносторонние взаимоотношения, народ Китая — это фантастически одаренные люди с богатой философской и культурной традицией. Но каждому сейчас надо принимать решение. Вы тоже должны решить: быть ли возле Ден Сяо Пина или оставаться китайским журналистом в Нидерландах.

Русская международная политика базируется на двух принципах: пролетарском интернационализме и мирном сосуществовании. Первый принцип сосуществования базируется на сотрудничестве с социалистическими странами и коммунистическими партиями, второй — со странами, не являющимися коммунистическими. По какому принципу в будущем будут развиваться отношения с Китаем?

Позвольте мне Вас спросить: считаете ли Вы власть в Китае пролетарской, интернациональной? Подумайте только об агрессивной войне против Вьетнама. Вот мой ответ.

Торговля между Китаем и Россией в 1978 году увеличилась почти на 30 % по сравнению с 1977 годом.

Не повторяйте ошибку американского сената — не надо смешивать политику и торговлю. Наши торговые отношения основываются на принципе открытых дверей. Мы не хотим торговать лишь с Чили, Парагваем и Родезией.

В Европе опасаются, что если отношения Китая и СССР нормализуются, то это приведет к дальнейшему наращиванию военной мощи на западных границах. В настоящее время у Советского Союза вдоль границы с Китаем дислоцировано 13 дивизий.

В июне 1945 года Гелен (который недавно скончался) уехал в Америку вместе с архивами Гитлера и России. Кто, собственно, должен теперь опасаться? США? Западная Европа? Или мы? Вы уже знакомы с точкой зрения Хэйга, Роджерса, Лунса. Вы знакомы с прошлым Лунса. Опасения Запада — организованные опасения. Основа этих опасений зародилась после революции 1917 года. С тех пор мы считались агрессорами. Мы достаточно сильны, но агрессорами быть не хотим, потому что во Второй мировой войне потеряли двадцать миллионов человек. Американцы потеряли 200 000. Наша страна дважды была оккупирована и разрушена, и мы лучше, чем американцы, знаем, что такое война.

Союз между Китаем и Албанией закончился. Были всевозможные спекуляции по поводу возможности сближения Москвы и Тираны.

Меня зовут Юлиан Семенов, а не Кассандра.

В период с 1973 по 1977 год Россия поставила в Африку оружия на 12 миллиардов. Теперь поставщики оружия видят проблему в нестабильности мира?

В то время, пока мы помогали Мозамбику и Анголе, все внимание было уделено стабильности мирного урегулирования, а не действиям против ЮАР и Родезии.

А Эфиопия?

Там, по моему мнению, стабильная обстановка. Мы помогали Сомали до того момента, как она напала на Эфиопию и повела себя как агрессор.

А Эритрея?

По нашему мнению, в Эритрее существует внутренняя проблема, а мы больше во внутренние дела не вмешиваемся. Мое правительство придерживается той точки зрения, что Эфиопская революция представляет определенный шанс для ее народа. Поэтому мы их поддерживаем. Это также сугубо мое мнение.

Советский Союз известен как страна, не предоставляющая помощи без политической выгоды. Оказывал ли Советский Союз помощь странам, которые не являлись его союзниками?

Конечно да. Вы никогда не слышали об Асуане в Египте? Мы строили больницы в Индии и Иране, строили дороги в Индонезии.

Но ведь в то время, когда предоставлялась эта помощь, в этих странах не было теперешнего режима.

Хорошо, режим у них был другой, но мы сейчас говорим о политическом союзе. Велика разница между понятиями «союзники» и «друзья». Последние — это страны, которые не настроены по отношению к нам враждебно. И в то же время Индию при Ганди и Египет при режиме Насера вы едва можете назвать союзниками. Хотя этим странам мы сильно помогали.

1981 год

Найти в Москве Юлиана Семенова так же трудно, как и купить в магазине его книги. Постоянные разъезды, затворничества, «убегания» от телефонных звонков.

Мне удалось договориться с ним о встрече буквально за несколько часов до его отлета. Естественно, что я сразу же спросил, чем вызвана эта поездка — новыми творческими замыслами или продолжением начатой работы?

— Моя командировка связана с недавним моим романом «ТАСС уполномочен заявить». Хочу повстречаться со старыми друзьями и продумать вопрос о съемке многосерийного кинофильма.

— Уж коль мы сразу заговорили о кино, скажите, почему вам, писателю, как бы не хватает своего материала — слова и вы включаетесь в другие жанры искусства? С чем это связано?

— Чистой прозой и только прозой, конечно, приятно заниматься. Но почему так неотвратимо тянет к драматургии, к слову, которое хочешь передать другому человеку? Заметим, «Руслан и Людмила» — поэма, но написана-то как пьеса. «Мертвые души» — поэма, «Ревизор» — пьеса, а Булгаков сделал потрясающую инсценировку «Мертвых душ». Вспомним, как Горький шел в драматургию, как Блок, поэт милостью Божьей, искал себя как драматург в «Незнакомке», «Балаганчике», как Есенин пробовал себя в театре. А Шукшин? Хочется отдать свое слово режиссеру, актеру, человеку, который увидит и поймет его иначе, по-своему.

Да и к журналистике меня тянет постоянно, два года не поезжу как разъездной корреспондент — уже скучно. Это как спортсмен без тренинга.

— Наверное, это еще и потому, что вы, Юлиан Семенович, начинали как журналист.

— Не совсем так. Еще учась в Институте востоковедения, а затем работая преподавателем афганского языка и старшим лаборантом по науке на истфаке МГУ, я тянулся к творчеству, писал рассказы, посвященные любимой женщине.

Однажды, когда я сидел на кафедре, за спиной у меня раздалось покашливание. Это был голос моего шефа Игоря Михайловича Рейснера, профессора, выдающегося востоковеда, брата Ларисы Рейснер.

Подсмотрев, чем я занимаюсь в служебное время, он заметил с усмешкой: «Ну, во-первых, вы злоупотребляете тире, а во-вторых, правильно говорят, можешь не писать — не пиши. Попробуйте все-таки не писать».

Совет был язвительным. А мне надо было решаться, к тому времени я уже сдал кандидатский минимум.

И что же? Я пошел, куда бы вы думали? В «Огонек»! Да, да, в журнал «Огонек», там посмотрели мои опусы и дали командировку, первую в моей жизни, в Таджикистан. Я должен был сделать очерк о текстильном комбинате.

Поселили меня в доме, за стенами которого, как оказалось, был зверо-центр. Я заинтересовался, пошел туда. И забыл о своей теме. Напросился взять меня в горы на отлов диких зверей.

В горах вместо пяти отпущенных на командировку дней я провел две недели и по прибытии в Москву написал сто страниц текста — то ли рассказ, то ли повесть. Из этих ста страниц редакция напечатала короткое сообщение в восемь строк: в горах Таджикистана трудятся прекрасные звероловы во главе с замечательным мастером Абдали. Потом, правда, весь этот материал я использовал в первой своей вещи — повести «Дипломатический агент».

И опять-таки с огоньковским мандатом я поехал в первый заграничный вояж в Афганистан. Было это в 1955 году. Вы знаете, Афганистан — это моя слабость. Я горжусь тем, что был редактором первого перевода афганских стихов и переводчиком афганских сказок.

— А теперь от вашего творческого начала в сегодня. Я знаю, что издательство «Современник» готовит пятитомник ваших произведений. Но написано вами значительно больше…

— Да, написано томов тридцать. Это, конечно, много. Но я рад, что мои вещи читаются, ставятся на сцене, экранизируются, я рад тому, что нужен читателю. Вы знаете, сколько писем я получил об одном только Штирлице. И все спрашивают: неужели все закончено?

— Кстати, действительно, что со Штирлицем? Вернетесь ли вы к любимому герою?

— В будущем романе я опишу поверженную столицу рейха. По сюжету мой Штирлиц уезжает сложными путями в Латинскую Америку. И вот там я буду его глазами наблюдать, как начиналась «холодная война» и как люди Даллеса станут искать контакты среди вчерашних нацистов.

— Юлиан Семенович, вас считают писателем детективного жанра. Как вы к этому относитесь?

— Называйте меня как хотите — не обижусь. В американской энциклопедии я назван создателем советского политического романа. Пусть будет так. А Сименон сказал мне, что я пишу исторические романы. Нам нужна любая литература, кроме скучной. Нашего читателя люблю и уважаю, это умный читатель.

— Какая из ваших встреч с незаурядными личностями самая интересная?

— Трудно сказать. Когда я пишу политические романы, я встречаюсь со многими крупными деятелями, политиками, дипломатами, экономистами. Ну разве забудешь встречи с Хо Ши Мином, Вальдхаймом, Корваланом, Суфановонгом, недавно погибшим генералом Торрихосом? Многое мне дали разговоры с маршалом Коневым.

Скажу честно, мне как писателю интересно узнавать о каких-то исторических тайнах. Человек всегда любил тайну. Вот почему так популярен у нас детектив: там все скрыто, зашифровано, там чего-то ждешь. Тайны истории должны раскрываться, и писатели помогают в этом читателю.

Меня иногда спрашивают о роли литературы в наше сложное время, так я считаю, что литература должна предотвращать несправедливость, обязана предотвращать забывчивость. Литература должна воспитывать доброту, гуманизм, то есть как раз то, что необходимо защищать в человеке, в человечестве.

1983 г.,

интервью «Фройденштадт-Шемберг»

Семенов — один из наиболее известных писателей Советского Союза. Его книги читаются миллионными тиражами.

Он такой, какими, собственно, и представляют себе русских: добродушный, дружелюбный, с глубоким убаюкивающим голосом. Кроме того, Юлиан Семенович Семенов — писатель, и, что сложно себе представить, пишет социально-критические детективные романы.

10 000 писателей входят в настоящий момент в Союз писателей СССР; 24 наиболее известных из них выбрал писатель и русовед профессор Клаус Мэнарт, чтобы описать их жизнь и работу, а вместе с тем и литературу в России в своей новой книге «Что читают русские».

Один из этих 24 писателей, и, наверное, самый известный в России, — Юлиан Семенов. На прошлой неделе он был в гостях у Мэнарта в Шемберге.

Юлиан Семенов и профессор Мэнарт знакомы вот уже три года. Русский писатель приезжал в Бонн в качестве корреспондента одной русской культурной газеты и во время своего визита встретился с Клаусом Мэнартом в Шварцвальде. После этого визита завязалась их дружба.

В этот раз, чтобы снова навестить своего друга Мэнарта в Шемберге, Семенов воспользовался приглашением Рейнско-Вестфальского международного общества из Дортмунда, где он читал лекцию.

Особую радость доставил Мэнарт Семенову, показав ему такие важные для русского человека города как Баден-Баден и Баденвайлер.

В Баден-Бадене жили Гоголь, Тургенев и Достоевский, в Баденвайлере умер Чехов.

Со своим гостем Мэнарт говорил, конечно, о ситуации в русской литературе и среди писателей.

«Уже в три года я начал писать песни», — уточнил Семенов с немного лукавой улыбкой. Его первый рассказ был написан в 1956 г. Автор, которому сейчас 50 лет, пишет романы, рассказы, пьесы. Интересуется он прежде всего историей ХХ века и политикой, поэтому его романы сочетают в себе современную историю и остросюжетность. В них он описывает работу милиции и затрагивает другие темы, например, такие как бандитизм и наркобизнес в Москве, коррупция, кражи бриллиантов и спекуляция. Юлиан Семенов не пишет об этих, присущих также и России, проблемах в передовых статьях, а посвящает им свои романы. Поэтому его детективы полны социальной критики.

Семенов: «Мы вполне открыто рассказываем о своих проблемах».

Несмотря на то что на Западе советские детективы в целом не очень популярны, в Советском Союзе их читают миллионными тиражами.

Юлиан Семенов охотно пишет также путевые заметки, и его можно назвать искателем приключений — учитывая, что он побывал в Испании, Португалии, Чили, Японии, Китае и четыре раза на Северном полюсе и написал о каждой поездке. Но еще известнее сделал его 12-серийный телефильм о Второй мировой войне, причем не имеющий никакого отношения к антинемецкой пропаганде.

Юлиан Семенов издал 20 книг общим тиражом 20 миллионов экземпляров. Здесь следует учитывать, что советские романы, перед тем как появиться на рынке в виде книг, печатаются в толстых литературных журналах, и уже эти журналы обеспечивают большой тираж. В Советском Союзе книжные новинки раскупаются очень быстро. Книги распродаются мгновенно, несмотря на огромные тиражи.

На вопрос, как Юлиану Семенову-писателю живется в России, он ответил, улыбаясь: «Я живу прекрасно». У него квартира в Москве, две машины, небольшая мастерская и загородный дом с сауной.

Он с огромным удовольствием ездит на охоту — у него немало ценного оружия, и, кроме того, он владелец большой интересной библиотеки русской, английской, испанской и немецкой литературы.

Бабушка его жены была немкой, поэтому Семенов также очень хорошо говорит по-немецки.

У писателя две дочери, Дуня и Ольга. Старшая, Дуня, в 23 года — самый младший член советского союза художников. Ольга, 15 лет, знает французский и уже опубликовала три рассказа.

Конечно, не все писатели живут, как он, говорит Семенов. Но в целом живут они неплохо. Многие, читая по лекции в день, а также благодаря выступлениям на радио и книжным рецензиям зарабатывают достаточно, чтобы прожить.

Юлиан Семенов: «Однако я придерживаюсь немецкой поговорки: «Порядок должен быть во всем». Поэтому работаю очень усердно, ведь я люблю свою работу». Нередко бывает, что писатель по десять дней подряд трудится, как одержимый, по 20 часов в сутки — с семи часов утра до трех ночи. «Для меня быть писателем означает много работать», — объяснил Семенов. Но, с другой стороны, умеет после выполненной работы и отдохнуть.

Как положительный момент отметил Семенов тот факт, что молодые журналисты или писатели имеют возможность отправиться на Украину, в Сибирь или на Кавказ работать в качестве корреспондентов газет. А там достаточно времени и вдохновения, чтобы упражняться в письме и нарабатывать свой писательский опыт.

На вопрос о том, как относятся к немцам в России, Юлиан Семенов ответил, что во всем мире по-прежнему много противников немецкой нации. Считается, что немцы слишком организованны, не умеют по-настоящему развлекаться, только и делают, что работают, и все у них до невозможного упорядоченно.

Когда Семенов впервые приехал в Германию три года назад, у него было такое же мнение о немцах. В то время в нем были еще живы воспоминания о войне, а с ними и предубеждения. Однако вскоре он увидел, что, к примеру, развлекаться немцы умеют даже очень хорошо.

Юлиан Семенов: «Теперь я очень люблю эту страну и, как писатель, стараюсь рассказать своим соотечественникам о немцах. Не о политике, а о самих людях».

1984 год

Газета «R 2000», Аргентина

Общительность, чувство юмора, сильный характер и объемная фигура… Писатель беседовал с нами во время прогулки по городу

В Буэнос-Айресе советский писатель Юлиан Семенов гулял по улицам нашего города и общался с разными людьми. По пути он изучал документы для своей следующей работы, которая будет называться «Экспансия».

Малоизвестный в нашей стране, советский писатель Семенов — автор романов, вызвавших большой резонанс в его стране и во всем мире. Только в СССР его книги были выпущены тиражом более 20 миллионов экземпляров.

Он называет себя поклонником Хемингуэя, Грина и Гарсия Маркеса. На Западе его окрестили советским Джеймсом Бондом. Возможно, потому что в его книгах много расследований и шпионажа, но более всего Юлиан Семенов похож на итальянского крестьянина с примесью ирландского авантюриста. Говорят, он самый популярный писатель в Советском Союзе.

Неисправимый путешественник, военный корреспондент, охотник за документами и персонажами, связанными с нацизмом, любитель охоты и водки, искатель ценностей, украденных во Вторую мировую войну… личность советского писателя Юлиана Семенова, завоевавшего всемирную славу благодаря политическим романам в детективном стиле, позволяет беседе протекать в самых разных направлениях. Однако все эти «ручьи» впали в одну, главную реку — литературу.

Словно некий современный Хемингуэй, Семенов воплотил весь свой богатый запас опыта и исследований в нескольких новеллистических сагах, в одной из которых главным героем является разведчик Максим Исаев (Штирлиц), персонаж, которого сравнивали, хотя и не имея на то существенных оснований, с Джеймсом Бондом Яна Флеминга.

Разговорчивый, веселый, с живым темпераментом, этот человек крепкого телосложения, с бритой головой, без конца пьющий кофе и курящий крепкие сигареты, пробыл в Буэнос-Айресе около пятнадцати дней, в течение которых общался с различными людьми, посещал разные места и собирал данные о жизни нацистского пилота Скорцени, который жил в Аргентине и владел очень крупным предприятием, и высокопоставленного нацистского чиновника Адольфа Эйхманна.

Из Буэнос-Айреса Семенов отправился в Уругвай, а оттуда поедет в Перу, на Кубу и, возможно, в другие страны материка. Впечатления, собранные в этом путешествии, войдут в книгу, название которой будет «Экспансия».

Прежде всего я попросил его сравнить своего героя (Штирлица) со знаменитым Джеймсом Бондом.

«Это карикатура, к которой с целью увеличения продаж прибегают издательства некоторых стран, где была переведена моя книга, — говорит он. — То же самое получится, если я вам расскажу такой сюжет: женщина, замужем за высокопоставленным чиновником, влюбляется в молодого мужчину, живет с ним два или три года, и поскольку муж не дает ей развод, она кончает с собой; и скажу, что лишь в этом состоит „Анна Каренина“. Это абсолютное упрощение. Моя литература описывает реальные события, известные или малоизвестные читателям, но, для того, чтобы эти истории заинтересовали многих людей, я использую образ человека, который борется со всеми. Однако глазами Штирлица я показываю нацизм. Я верю в персонажей из плоти и крови. Джеймс Бонд — это персонаж, который, возможно, будет интересен школьнику семи или восьми лет. Это малоразвитая литература. Нужно пытаться понять героя, стараться узнать, что происходит в его голове, о чем он думает, что любит, что ненавидит; не упрощать его до уровня примитивной куклы. Мы живем в мире, который легко заставить эксплуатировать. И мне это не нравится. Это времена большой безответственности. И литература о Джеймсе Бонде безответственна от начала до конца — ведь сложнейшие политические ситуации решаются в ней на кулаках или сексуальным обольщением. Мировые вопросы так не решают».

— Какова разница между писателем и журналистом, если учитывать, что зачастую они работают одновременно в обеих ипостасях?

Семенов ответил:

— Журналист — это человек, который располагает сведениями о событиях или людях и сообщает свои знания в краткой статье, которая должна быть похожа на выстрел из лука.

Писатель должен знать то же самое, но строить свой собственный, персональный мир, имеющий отношение к этим событиям и людям, но в то же время очень далекий от них.

Стендаль написал «Итальянские хроники». Там он описывает улицы, картины, дома этой страны, и в то же время более высокой литературы я не знаю.

Достоевский знал человека очень умного, очень способного, и написал книгу под названием «Идиот». Он изобрел собственный мир, имеющий много граней, как у Гарсия Маркеса.

Несмотря на его пресловутую любовь к водке, Семенов не выпил во время интервью с «R 2000» ни капли спиртного.

«Я восхищаюсь писателями, которые способны пить во время работы, — говорит он. — Гарсия Маркес рассказывает, что Грэм Грин выпивает в день больше бутылки виски, и это не влияет на его способность работать. Я восхищен этим достоинством Грина так же, как и его литературными способностями. Он удивительный рассказчик, владеющий изящным притягательным языком, и великолепный изобретатель характеров».

Автор «Семнадцати мгновений весны» и «Бомбы для председателя» рассказывает затем о своей симпатии к латиноамериканским писателям, таким как Борхес, Гарсия Маркес, Астуриас, Володя Тейтельбойм; симпатии, разделяемой русской публикой.

«Габриель Гарсия Маркес — бог в моей стране, — признается он, — у нас существует большая страсть к литературе этого континента. К примеру, я считаю, что мы знаем аргентинскую литературу намного лучше, чем вы — советскую. У Аргентины есть все возможности быть великой страной. У вас есть культура, материальные ценности, человеческий фактор. Но следует помнить следующее: чтобы быть великой страной, нужно лучше знать другие народы».

— То, что мы знаем о советской литературе, связано в основном со Второй мировой войной. Что происходит в современной литературе Вашей страны? Какие темы актуальны?

— Происходит вот что: на Западе наша литература неизвестна. А война для нас означает двадцать миллионов погибших, цифра практически сравнимая с общим населением Аргентины. Это непрерывная боль, которая навеки с нами. Но кроме этого, в моей стране пишут обо всем, и очень хорошо. К примеру, у нас есть Валентин Распутин, который становится своего рода советским Гарсия Маркесом. Он описывает всю крестьянскую жизнь. Или Виктор Астафьев, который пишет о современной советской жизни с абсолютной честностью. Есть много прекрасных писателей.

— А что происходит с новым поколением литераторов?

— Самые молодые посвящают себя поэзии. Ни один из них не достигает высоты поэтического полета Беллы Ахмадулиной или Евтушенко. Но есть молодые поэты, которые развиваются и вызывают интерес, однако не думаю, что сейчас есть имена, заслуживающие упоминания здесь. Дело в том, что до двадцати трех лет они учатся в университетах, находятся на попечении государства, не имея никаких забот. Сложно в таком возрасте, не пройдя жизненный путь, писать о проблемах, возникающих в жизни общества. Я, к примеру, пишу о том, что у нас не хватает кофе или что услуги, предоставляемые у нас, недостаточно высокого уровня, или что тюремная система оставляет желать лучшего.

— Вы упомянули Гарсия Маркеса, известного внедрением магии в литературу. На Западе говорят, что социалистический реализм сдерживает творческий полет писателей, ограничивает их в темах и даже в способе их освещения…

— Всему этому причиной то, что нашу литературу не знают. Тот же Распутин, которого я упоминал, обладает фантазией, магией, которая пропитывает все, что он пишет. Вам нужно намного ближе познакомиться с советской литературой.

— С чем у Вас ассоциируется имя Солженицына?

— Его первая книга, «Один день Ивана Денисовича», мне понравилась. Но потом Солженицын захотел стать политическим лидером. А он не готов к этой роли. И сейчас, живя на Западе, он обманывает всех, говоря: «Чертовы большевики, они разрушили все в этой стране!» Однако это не так. Мы прекрасно знаем о своих недостатках: двадцатый съезд был проведен не в Аргентине, а в Советском Союзе. Мы сами говорим о том, что произошло. И, заявляя, что «большевики разрушили Россию», он забывает, что до 1914 года в царской России организовывалась голодная смерть миллиона человек в Поволжье. Затем у нас были свои трудности, нам нужно было преобразоваться в индустриализованную страну, ведь до 1917 года 85 % населения были земледельцы-скотоводы, и 15 % — трудовой класс. Процесс пролетаризации крестьян был очень болезненным. Ясно одно: Россия, выдержав семь лет Гражданской войны и пять Великой Отечественной, запустила в космос первый спутник. Не США, не Англия, а именно Советский Союз.

— Что Вы знаете об аргентинской литературе?

— Мне очень нравится Борхес. Многие говорят, что он консерватор, но Достоевский тоже не был членом коммунистической партии.

«TIEMPO Argentines

31 января 1984 г.

На Западе он известен как «советский Джеймс Бонд». Его романы основаны на интервью с высокопоставленными нацистскими чиновниками и историческими личностями, такими как знаменитый маршал Жуков.

Опасная жизнь Юлиана Семенова

Он любит женщин, водку и икру. Его испанские издатели представляют его как «советского Джеймса Бонда», но он предпочитает определять свои работы как политические романы, а не шпионские книги. Ему нравится охота, иногда он путешествует с Мэри, вдовой североамериканского писателя Эрнеста Хемингуэя. Не чужды ему ни корриды в Памплоне, ни интервью с нацистскими верхами в разных странах мира.

Он больше, чем писатель. Юлиан Семенов — своего рода исследователь, шпион, детектив, окунувшийся в истории, которые в книгах издательства «Пласа и Ханес» носят названия «Бомба для председателя», «Семнадцать мгновений весны» — абсолютные бестселлеры, потребовавшие некоторых опасных встреч.

В Буэнос-Айресе, в здании на улице Суипача, мы встретились с мужчиной с ясными глазами, густой бородой, вначале склонным иронизировать, затем шутить, и всегда с богатым запасом историй из жизни.

— В каком возрасте Вы начали писать?

— В 10 лет.

— Вы начали писать личные дневники, как делают женщины?

— Почему Вы думаете, что личные дневники пишут только женщины?

— В таком возрасте именно для девочек наиболее характерно вести дневники, возможно потому, что они более чувствительны.

— Они более чувствительны, но менее правдивы. Женщина пишет то, что хочет чувствовать, а мужчина пишет правду. Если, к примеру, Вы почитаете дневники братьев Гонкур и дневники русских или французских писательниц, то увидите огромную разницу в чувствах, в правдивости написанного. Кроме чувств, есть еще и правда.

— У каких авторов, в каких книгах вы встретили правду?

— Много было книг, на которых я учился. Когда я прочел Библию, она произвела на меня глубокое впечатление, поскольку это очень хорошая, исключительная литература. Когда я читал Хемингуэя, я открыл для себя новый мир. Чтение Пушкина в школе было другим, ужасным. Открыл я его дома — с отцом. Когда вы изучаете в своих школах произведения Сервантеса, Борхеса или Гарсия Маркеса, с вами, наверное, происходит то же самое. Одно дело — учить в школе, а другое — читать.

— Что касается Вашей работы, Вы всегда писали шпионские романы или пробовали себя и в других жанрах?

— На Западе, чтобы продать книгу, у нее должна быть привлекательная обложка, и поэтому западные издатели, чтобы продать мои книги, написали на них «советский Джеймс Бонд». Однако я охарактеризовал бы свои книги как политические романы, в основу которых легли встречи с разными историческими персонажами. К примеру, когда я писал свою книгу «Семнадцать мгновений весны», я брал интервью у министра иностранных дел Гитлера, у Молотова, у маршала Жукова.

— Вы можете рассказать нам, как Вам удалось встретиться с некоторыми политическими персонажами?

— Одним из людей, у которого я брал интервью, был генерал СС Карл Вольф, начальник личного штаба Гитлера, с которым я познакомился в Западной Германии. Я нашел его номер в телефонном справочнике, позвонил, представился, и он мне ответил: «Вы должны заплатить за встречу, поскольку у меня очень маленькая пенсия». Я ответил: «Здесь, в Западной Германии, у меня нет больших денег, но есть водка и икра». Он спросил: «А сколько у Вас икры?», и мы договорились.

Встреча была назначена на полвторого дня в небольшом итальянском кафе, куда я принес свой запас водки и икры. Уточню, что у этого человека была своя ставка в Италии в конце Второй мировой войны, откуда и его связи с итальянской мафией.

Когда я пришел, меня встретили два человека в хорошо выглаженных белых рубашках — без сомнения, мафия — и сказали: «Генерал ждет Вас». Подойдя, я увидел высокого и сильного старика. Я достал свой диктофон и спросил, могу ли записывать. Он потребовал сначала товар. Я поставил ему на стол водку и икру, и мы приступили к беседе.

— Каков был результат?

— В течение часа он лгал и, будучи человеком малообразованным и невоспитанным, считал, что то, что знает он, никто больше знать не может. Но ложь всегда подтверждает правду.

— Помимо обмана, было ли что-нибудь еще, что Вам не понравилось в этом человеке?

— Во время нашего разговора он сказал: «Я еду в Швейцарию — хочу покататься на лыжах». Я подумал тогда: «Ты, фашистский кретин, умеешь кататься на горных лыжах, а я нет?!» И с тех пор стал учиться кататься на горных лыжах.

— Но Вы получали от нацистов письма с угрозами.

— Да, и до сих пор получаю. Но пока я жив, я не думаю об этом.

— Сейчас в Аргентине Вы предполагаете описать жизнь Эйхмана?

— Не только его, но и Скорцени, который жил здесь и был владельцем очень крупного предприятия. У меня на руках есть документы, которые я получил в Перу в 1973 г. от одного очень интересного человека, который во время Второй мировой войны был помощником генерала Паттона. Сейчас я занимаюсь исследованием этого вопроса.

— Каковы Ваши увлечения, помимо написания книг?

— Люблю женщин, охочусь и пью водку с друзьями.

— Какие у Вас отношения с женщинами?

— Мои самые близкие друзья — две мои дочери, и я считаю женщин совершенно особенными существами. Мужчина, которому повезло быть любимым женщиной, — самый счастливый на Земле. В моем случае, а это литературная деятельность, женщинам места не остается. Но когда знаешь, что, несмотря на расстояние в тысячи километров, есть женщина, которая тебя любит, пишется лучше.

— Какова их роль в Вашей жизни?

— Человек, который пишет, рисует или сочиняет музыку, всегда немного сумасброден. И женщина должна соответственно с ним обращаться, одновременно являясь для него дочерью, матерью и сестрой. Как никто проблему женщин понял Феллини в своем фильме «8 с половиной». Он снял Клаудиу Кардинале именно так — как сон, мечту.

— Какое качество Вы выше всего цените в женщинах?

— Их беззащитность.

— А в самом себе?

— В себе я не ценю ничего. Человек, который начинает ценить что-то внутри себя, как личность уже не существует.

1985 год

«Слава Севастополя»

Александр Круглов

На шарообразном матово-белом плафоне над крыльцом дома черной тушью по-немецки и по-русски написано: «Макс Штирлиц». По возрасту да и волею судьбы, что в романе «Приказано выжить» оставила Штирлица изрешеченным автоматными пулями, но живым, бесстрашный советский разведчик мог бы вполне, так сказать, пребывать в этом доме на заслуженном отдыхе.

А покуда с нынешней ранней весны большую часть календарного года живет и трудится здесь тот, кто его, Штирлица, породил, кто бросил его в самое вражье логово и с тех пор продолжает бросать во все новые и новые схватки с заклятым и жестоким врагом. Здесь творит Юлиан Семенович Семенов. Неуемно и плодотворно творит. И так же, по-моему, неугомонно и полно живет: с наезжающими вдруг отовсюду друзьями, которых не счесть, с собратьями по перу, со своей семьей.

Так случилось, что я не прибыл точно к часу, обговоренному по телефону. И Юлиан Семенович в шортах, босиком отмеривал уже свои каждодневные шесть километров по заброшенной южнобережной дороге.

С пробежки — сразу за завтрак. Он продуман и строг. Изготовлен и подан старшей дочерью Юлиана Семеновича художницей Дуней.

— Милости просим со мной.

За столом вроде бы вольный, незначащий разговор. Но реплики, взгляды и жесты хозяина дома, молчание, внезапные взрывы воспоминаний, шутки, вдруг короткое, емкое суждение о глобальном, волнующем всех и уже неизбежна и ваша реакция на это все…

У Юлиана Семеновича способность охватывать человека всего целиком, хотя и прикрыта добродушной свободной приветливостью, особенно заострена. Природа природой, дар даром, но и годы работы ученым-востоковедом, спецкором столичных газет, на дипломатическом поприще (где и кем только он не работал!) — словом, бесчисленное множество встреч на всевозможных уровнях, на всех широтах и долготах земли изощрили его проницательный ум. Отсюда и способность писателя так полно и точно влезать в шкуры и души тех — и своих, и врагов, — кого заставляет он действовать, думать, страдать на страницах своих многочисленных книг.

Создатель Штирлица поднимается из-за стола. Нет, нет, пожалуйста, вы можете и дальше трапезничать, хотите — смотрите видеофильм или читайте, усевшись где-нибудь рядышком. А он… Слышите, девять уже бьет. Все, время работать.

Раскланяться вежливо и окончательно, никого к себе не впускать, отгородиться от всех — проще простого. Отрубил — и конец: не мешает никто! Но и трудней. Да потому трудней, что это бы значило себя, и по природе, и по привычке общительного, восприимчивого и отзывчивого, пересиливать, ломать что-то в себе, изменять. И себя, и других обеднять! Не проще и не мудрее ли весь этот рвущийся в дом, в тебя самого, поминутно чем только можно досаждающий, но и кровный, необходимый окружающий мир слить воедино с работой, с собой? Не изгонять полностью, напрочь — нет, не изгонять! — а разумно, не прекращая работы, не упуская контроля над ней, над собой, все как-то принять.

И за стеной рядом чаевничают, смеются, телевизор звучит во всю мощь. Во дворе, под окном, атакуя кота, заливается молодая овчарка, строчит себе что-то в блокнотик под тентом, прорвавшийся во двор репортер местной газеты. И тут же, несмотря ни на что, внутри всего этого, никем не обузданного натиска жизни и, похоже, не вопреки ей, а, скорее, напротив — благодаря, сыплет автоматными очередями из открытого настежь окна, рождая новый роман, пишущая машинка Юлиана Семенова.

Ручек, перьев при его оперативно-гигантской работе Юлиан Семенов не признает. И «негров», как о том ходят легенды, даже из домочадцев своих, нет у него — со всем управляется сам. «Версия», «Приказано выжить», «Пресс-центр», другие книги, почти завершенное исследование об О. Генри, статьи, сценарии, работа над первым собранием своих сочинений… И все это — только за начало 80-х годов!

Рабочий день Юлиана Семенова расписан точно и строго. Но и в работе, и в жизни случаются частые отступления от им же самим установленного твердого режима, по всякому поводу, из-за разных, большей частью не близких, своих (они-то умеют беречь его время), а чужих, посторонних людей — их просьб, забот и тревог. А нежность его к родным и друзьям? А неугомонный общительный нрав, неутомимая любознательность?

А сколько мне, охотнику, рассказали о Юлиане Семенове огромная, с клыками секачиная морда и шкура медведя на полу у камина, что он сам добыл, своим ружьем и ножом; утки, убитые им на Сивашских болотах и приготовленные и поданные нам к столу; быстрая, по-русски — какой русский не любит быстрой езды! — пусть не совсем как у Гоголя, не на тройке, а на «вольво», не с вожжами, а с «баранкой» в руках, езда по опасным горным крымским дорогам; его исполненные, наверное, не только спортивного азарта, но и какого-то самозабвенного упоения, риска заплывы в открытом море, когда ему удается вырваться в прибрежные камни Фороса! А все то, наконец, неизбывное, вечное — стремление к миру, к счастью, боевитое неприятие зла, о чем искренне, страстно, всей своей увлеченной душой во всех своих книгах он не говорит даже, а взывает ко всем, вопиет!

Все грани, все силы своих недюжинных плоти, души и ума он сумел собрать в единый точно нацеленный и вдохновенно разящий кулак, в упорное и преданное служение литературе, той литературе, какая в наши суровые, драматичные дни крайне необходима людям, народам не только как воздух, хлеб и вода, а еще и как прозрение, как оружие.

Реакция, махровая, оголтелая реакция и фашизм — самое страшное зло всегда и везде, во всех своих проявлениях. И нет нынче задачи важней, чем вскрывать их тайные замыслы и методы растления и отдельных душ, и народного духа в целом, противостоять этим гибельным силам, в том числе и пером. И писатель Юлиан Семенов препарирует это зло, выступая нередко как ученый, исследователь, историк, психолог, криминалист. Сами названия иных книг — «Альтернатива», «Противостояние», «Горение», «Версия» и другие — о том говорят. И торопится, торопится он: многое, очень важное, возможно, решающее надо сказать.

— Мне, конечно, хотелось бы, — признается со вздохом Юлиан Семенович, — ох, как хотелось бы довести все свои книги до совершенства! Возможно, в этом смысле что-то в дальнейшем изменится. А пока я только мечтаю как о высшем писательском счастье, когда смогу не торопясь, кропотливо, до предела самотребовательно и самокритично живописать.

Как писатель, зажав себя порою в кулак, неудержимо рвется он вперед, как гражданин, как чуткий встревоженный сын своей планеты и века.

24 марта 1986 года

«Труд»

М. Степанова

…Бонн, три часа утра. Легкая машина недорогой марки осторожно катит по улицам спящего города и вскоре выбирается на загородное шоссе. Тут водитель словно забывает об осторожности, автомобиль прибавляет скорость, немедленно раздается вой полицейских сирен, три длинноносые машины с маячками зажимают маленький автомобиль, вынуждают остановиться, водителя заставляют выйти на дорогу и грубо обыскивают.

— Тонко было сделано, — рассказывает мне Юлиан Семенович. — Когда ездишь в одной и той же машине — а у меня такая большая машина была, в которую в случае чего можно и картины, например, погрузить… — к ней привыкнешь, руки и ноги работают автоматически, в заданном, так сказать, режиме, об этом не думаешь. Теперь представьте себе следующую цепочку событий. Перед самым аукционом тебе устраивают автомобильную аварию. Повреждения самые небольшие — слегка помят багажник, разбиты фонари. Но ездить на такой машине нельзя, надо сдавать в ремонт. По условиям страховки на время ремонта мне полагается машина поменьше, полегче. Вот я в эту легкую машину-то сел, на педаль нажимаю так же, а несется автомобиль быстрее — чуть-чуть быстрее. Всего лишь на несколько километров в час. А в итоге меня лишают водительских прав. На ближайший аукцион я не попадаю. И вообще — теряю мобильность, возможность в течение очень короткого времени оказаться в любой точке Европы, где проходят важные аукционы…

Однако кому мог стать поперек горла человек, не занимающийся никакой недозволенной деятельностью? И при чем здесь «Сотби» — крупнейший организатор аукционов, на которых продаются скульптуры, древние ковры, картины, гобелены, старинное оружие?…

Есть за рубежом такая общественная организация — «Комитет за честное отношение к русскому искусству, которое оказалось на Западе». В руководство комитета входят известные зарубежные деятели культуры — такие, например, как Джеймс Олдридж, Жорж Сименон…

Юлиан Семенов — один из самых активных его членов и руководителей.

— Я начал мотаться по странам Запада, — продолжает он. — То в Голландию, где Ментена судили, убийцу наших людей, который эшелонами вывозил картины из Советского Союза. То в Швейцарию, где неизвестные замучили вдову художника Василия Кандинского. Затем в Австрию, Испанию, Англию… И вот когда на Родину стали возвращаться то картина Коровина, то рисунок Репина, то книга, напечатанная самим Иваном Федоровым, то первое издание (подписное) Александра Сергеевича Пушкина, я ощутил активное противодействие. Причина тут одна. Я не хочу ничего упрощать, но купить произведение искусства на Западе означает прежде всего выгодно поместить капитал. Памятники культуры, достояние всего человечества постепенно оседают в частных коллекциях.

— Но как Вы можете помешать этому — хотя бы в отношении русских картин, книг, похищенных нацистами?

— Культурные ценности из нашей страны вывозились так называемым «штабом Розенберга». Самое ценное шло в личный музей фюрера в Линце. Из того, что оставалось, Геринг отбирал себе коллекцию. Если на картине, выставленной для продажи, я увижу номер штаба Розенберга, я заявлю, что продается украденная вещь. За владельцем потянутся нити к бывшим нацистам. Раскрутив клубок, можно будет доказать, что картина была похищена в нашей стране, и добиться ее возврата.

— Значит, Вы, автор политических детективов, ведете жизнь… детектива?

— А как иначе можно писать детективы? Да еще политические? У читателя неизбежно возникает вопрос о компетентности автора. Я не поклонник Агаты Кристи, не поклонник этакой геометрии ее детектива. И писать про шпиона, который обманывает, а потом его ловят, мне неинтересно. В таком детективе «нет автора», нет человеческой и гражданской позиции. А когда я рассказываю о своих поисках Янтарной комнаты в книге «Лицом к лицу» (на телевидении у Юрия Сенкевича готова передача об этих поисках), то это, с одной стороны, политический детектив, с другой — памфлет, с третьей — записки путешественника…

— Скоро выходит Ваш пятитомник. Неужели все, что Вы пишете, основано на личном опыте? К примеру, «ТАСС уполномочен заявить…»

— Я, конечно, не работал в КГБ. Грузчиком, например, был, стажером МУРа был, а чекистом не приходилось. Но, между прочим, «ТАСС…» начался с одного моего чисто журналистского материала «Кому на пользу?» Об американском шпионе, агенте ЦРУ, арестованном в Москве. И о том, что ЦРУ использовало в нашей стране яды. В роман этот случай вошел эпизодом. Но факт, сами понимаете, беспрецедентный. За этим конкретным фактом, за документами я увидел возможность создания нового мира. Ведь рождение книги — рождение нового мира. Я, кстати, люблю документы, часто использую, но и побаиваюсь их. Когда неукоснительно следуешь документу, перестаешь быть хозяином материала. А надо рождать мир.

— То есть делать обычную писательскую работу — придумывать…

— Одной выдумкой никого не увлечешь. Сейчас не то время. Инженер Зотов, Пол Дик — их, естественно, не было в той истории, о которой рассказал материал «Кому на пользу?». Этих людей я должен был придумать, но придумать с достоверностью натурного портрета. Для этого надо проинформировать читателя о них — точно и глубоко. А чтобы самому иметь такую информацию, необходимо ездить по миру. Выискивать следы картин, украденных у нас во время войны. Добиваться разрешения вывезти их на Родину. То есть нарабатывать личный опыт такого рода деятельности. Кстати говоря, совсем недавно удалось напасть на след одной коллекции русской живописи — совершенно уникальной. Где находится коллекция — пока секрет. Мы, естественно, делаем все, чтобы добром и миром, по тамошнему, разумеется, закону, вернуть в нашу страну эту коллекцию, где есть Сверчков, Куинджи, Шишкин, Левитан, Малявин, Айвазовский… Если об этом потом написать, получится политический детектив…

— Читатели ждут продолжение рассказа о полковнике Исаеве. Будет ли оно?

— В романе «Экспансия». У меня очень много материалов по ОСС — Отделу стратегических служб США, который был создан Рузвельтом для борьбы с гитлеризмом. Иногда мне приходится слышать: сначала был ОСС, потом ЦРУ. Так вот это ошибка: ЦРУ стало качественно новой организацией. То, что было при Рузвельте и после него, отличается принципиально. Когда пришел Трумэн, а с ним открытая антисоветчина, слепота, низкий уровень интеллекта, ОСС просто разогнали. Был невероятно интересный заговор братьев Даллесов против «дикого Билла», генерала Донована, директора ОСС…

— А что будет делать во всем этом полковник Исаев?

— Деятельность «полковника Исаева» как разведчика прекратилась девятого мая сорок пятого года… Его одиссея послевоенных лет — это путь на Родину… Он окажется в Испании и в Латинской Америке. Зачем?.. В сорок пятом — сорок шестом годах в Аргентине пытались создать атомную бомбу. «Атомную бомбу Перрона». Материал об этом мне помогли собрать местные ученые и журналисты. После войны в Аргентине было четыреста пятьдесят тысяч немцев из рейха. Восемьдесят пять тысяч — члены НСДАП. Там был Скорцени, там были, я считаю, Борман, Мюллер. Представляете себе, что бы произошло, окажись разработки успешными? Ведь Аргентина входит в десятку крупнейших стран мира. Атомная бомба на юге Латинской Америки!.. Но сюжет рассказывать не буду, а то неинтересно будет самому писать.

23 апреля 1987 года

«За автомобильно-дорожные кадры»

«В чем смысл жизни?» — пришла на сцену актового зала МАДИ записка. В зале засмеялись.

— Вы думаете, я знаю? — усмехнулся писатель Юлиан Семенов…

— Если честно, то у меня трясутся поджилки, — сказала я инженеру Саше Неретину, вместе с которым мы стояли у дверей в прихожей квартиры писателя.

— Раздевайтесь, проходите, — уже повторно пригласил нас человек, открывший дверь.

Мы перестали уважительно жаться к дверям, хотя чувство соприкосновения с другим миром и какого-то тайного благоговения перед обиталищем писателя, книги которого и фильмы знали с детства, нас не покидало. И тут он вышел — Юлиан Семенов, — хромающий и подкашливающий, в свитере и джинсах.

— Здравствуйте, — сказал он, протягивая теплую крепкую руку, которую мы по очереди осторожно пожали.

— Вы извините, ребята, я сегодня совсем больной. Сейчас я буду готов, проходите. В кожанке-то у вас можно появиться?

— Конечно, — сказали мы и прошли в комнату. Стены были увешаны картинами.

— Это дочь писателя, Даша, художница, — пояснил встретивший нас бородатый человек.

Даша вошла — приветливая, доброглазая — поздоровалась, как отец, за руку, и мы почувствовали себя совсем легко и спокойно…

— Буду читать вам Ленина, — сказал писатель в машине, — не то чтобы упрямо, а тоном, отметающим возможные вопросы. Впрочем, вопросов и не было.

С этого и начался разговор в зале.

Информация к размышлению: Юлиан Семенович Семенов.

Он родился в 1931 году и видел войну. Он убегал на фронт; вместе с отцом, полковником Красной армии, вошел в поверженный и освобожденный Берлин. Работал стажером-оперуполномоченным в МУРе. После окончания Института востоковедения в качестве журналиста побывал на стройках Сибири, у таежных геологов и дальневосточных рыбаков, на Северном полюсе. Специальным корреспондентом «Правды», «Литературной газеты» и «Огонька» он едет к партизанам Лаоса и в сражающийся Вьетнам, в Чили накануне переворота, франкистскую Испанию и освобожденную от режима Салазара Португалию. Антифашистская, антивоенная направленность становится главенствующей в его книгах. Он встречается с «бывшими»: Карлом Вольфом, Отто Скорцени, Альбертом Шпеером, разыскивает нацистских преступников Рауфа Вальтера и Федерико Швендта, — в поисках украденных гитлеровцами из советских музеев произведений искусства вместе с ним участвуют Эдуард фон Фальц-Фейн и Георг Штайн, ему помогают Жорж Сименон и Джеймс Олдридж, перуанский антифашист Сезар Угарте и ученый из ГДР Пауль Колер.

В последние годы «Правда», «Неделя», «Огонек» и «Собеседник» печатают его репортажи из борющегося Афганистана и Никарагуа.

Политическая информация неотъемлема от его романов, становящихся в силу этого учебниками истории, учебниками антифашизма и мужества.

«…Такова уж природа профессии, — пишет Юлиан Семенов в романе «Пресс-центр», — видимо, человек делается ее подданным, особенно если эта профессия стала счастьем, трагедией, судьбой».

МАДИ, актовый зал. 3 апреля 1987 года.

Первая записка была неприязненной: «Ваши произведения не вызывают глубоких, добрых мыслей, ничему не учат, не воспитывают молодежь».

Зал возмущенно зашумел.

— Отчего же, пусть у нас будет демократия… Только вот автор, к сожалению, не подписался.

Молодая женщина встала, громко подтвердила свое мнение. Студенты продолжали недовольно гудеть.

— Дайте же человеку высказаться, — сказал Семенов и вдруг предложил: — Ну хорошо, давайте проголосуем. Кто согласен с этим мнением, поднимите, пожалуйста, руки.

Зал затих.

— Ну а кто считает, что я все-таки что-то делаю?

Сотни рук поднялись высоко вверх.

— Спасибо. Вот на вас я и ориентируюсь.

— Мы грешим в своем изучении ленинского наследства, попросту скользим мимо некоторых вещей. И это особенно плохо сейчас, когда страна встала на путь новой экономической политики. Не надо бояться термина «НЭП», это ленинский термин. Еще тогда, в двадцать первом — двадцать втором годах, Ленин, как никто, чувствовал окостенение аппарата, бюрократию… От вас, студенчества, зависит очень многое. Вам предстоят огромные задачи, и вы должны быть подкованы. Я вспоминаю прекрасные слова Хрущева: «Вперед, к коммунизму — это значит назад, к Ленину».

Вопрос: «Ваше отношение к личности Сталина?»

— Оно очень сложное. Мы никогда не сможем простить тридцать седьмого года… Но нельзя быть Иванами, не помнящими родства, и забывать о сорок первом — сорок пятом. В атаки-то шли с его именем.

Вопрос: «Существуют ли для вас идеалы в литературе?»

— Мои идеалы — Библия, Ленин, Пушкин, Хемингуэй, Омар Кабесас. У нас переведена повесть последнего «Команданте». Чем дальше, тем больше я растворяюсь в Горьком…

Вопрос: «Кто вам нравится из современных писателей?»

— Я дружу со многими поэтами. Люблю Межелайтиса, Сулейменова, Беллу Ахмадулину, Андрея Вознесенского, Виталия Коротича, Драча, несмотря ни на что — Евтушенко. У нас очень хорошая поэзия. Что же касается писателей… Горький принял в СП 333 члена. А сейчас у нас 11 тысяч. Ни одна цивилизация не могла похвастаться таким количеством писателей. Это несерьезно, по-моему…

Я очень люблю Бориса Васильева, Константина Симонова. С точки зрения литературы у нас много шлака, но есть хорошая литература, которой можно гордиться.

…Друг и литературный секретарь Юлиана Семеновича, журналист Андрей Александрович Черкизов помогал разбирать записки. Одну из них Семенов читал, хмурясь, потом сердито и жестко спародировал вслух: «Вы не ответили на вопрос о Сталине. Это нечестно и не является позицией писателя и гражданина. Расстрелять».

В зале раздался смех. Зал был добро настроен сегодня, он задавал вопросы, полные интереса, ведь многие из молодых на книгах Юлиана Семенова учились чувству патриотизма. Здесь было мало недоверчивых и очень мало неверящих. Но все же они были.

— Позвольте мне думать, как я думаю, и говорить так, как я думаю! Вся моя семья прошла через тридцать седьмой год. Но я был в ликующем Берлине сорок пятого, и ликование это связывалось с именем Сталина… Мы, к сожалению, разучились задавать вопросы с частицей «ли»: «Не считаете ли вы что…?» А это неуважение к собеседнику…

Вопрос: «Есть ли конкретная цель, к которой вы стремитесь? В чем она?»

Семенов помолчал несколько мгновений:

— Цель? Написать хорошую книгу. Какая же еще может быть цель?

Воскресенье, 13 сентября 1987 г.

«The Observer

Визит в Великобританию русского автора триллеров Юлиана Семенова имел свои странные и даже сюрреалистичные моменты, какие часто бывают в столкновениях между Западом и Востоком.

Г-н Семенов, находившийся в Лондоне с целью рекламы своей книги «ТАСС уполномочен заявить…», дебютировал в Каледониан Клаб.

Над винтовой лестницей этого роскошного клуба возвышается, должно быть, самая большая когда-либо набитая голова оленя — самца с самыми длинными рогами. Пресс-конференция проводилась под взглядами еще более мертвых самцов. Семенов противостоял лакеям капиталистических средств массовой информации, стоя под скрещенными старинными палашами между молодым бородатым переводчиком и своим новым британским издателем Джоном Калдером. Ковер был из зеленой шотландки.

Семенова представляют, как ответ России Джону ле Карре и Фредерику Форсайту. Те, кто на прошлой неделе слышал, как он отвечал на пустячные вопросы в программе «Сегодня» на ВВС, или видел его в утреннем ТВ-шоу, где он мудро давал ответы, не дожидаясь вопросов, могут удивляться, как он оказался в Великобритании, бодро рассуждая на все темы — иногда понятно, а иногда и нет — и гордясь своей дружбой с недавно умершим Андроповым, руководителем КГБ, и с Горбачевым.

Связано ли это с новой открытостью, или гласностью?

Возможно, но все это произошло случайно. Г-н Калдер, шотландец, что объясняет название клуба, со своим малочисленным штатом десятилетиями занимался героическим, но безнадежным делом — попыткой вызвать интерес британцев к иностранными писателям. Его самый преданный автор и друг — Сэмюэл Беккет.

Во время своего пребывания в Будапеште он впервые услышал о Семенове. Британское незнание русских писателей не могло быть проиллюстрировано лучше.

Семенову 55, он написал 35 романов, его книги лучше других продаются в России, телесериал по его книге «ТАСС…» опустошает улицы городов, где его показывают.

Но это было новое имя даже для г-на Калдера. Это было также и новой проблемой для Калдера. В Великобритании издаются многие русские писатели-диссиденты, но очень редко недиссидент может издать здесь свою книгу. Много было волокиты прежде, чем Колдер смог за 500 фунтов купить права через ВААП, организацию авторских прав России.

Он издал 10 000 экземпляров, что очень много: 3000 для Великобритании и 7000 для США, где он имеет еще одну небольшую компанию. Книга была издана в понедельник. К вечеру вторника она была распродана.

Хэтчардс, фешенебельный книжный магазин на Пиккадилли, установил витрину, купил 75 экземпляров и за 24 часа продал 60 из них благодаря замечательной суперобложке.

Обычно Колдер продает от 600 до 800 экземпляров иностранных романов. У него не было такого мгновенного успеха со времени издания «Тропика Рака» в 1963 г.

Выбор времени оказался отличным, учитывая гласность. Другая причина успеха книги — это, несомненно, характер писателя, настоящего актера, которому, по всему видно, нравится активная реклама западных капиталистических средств массовой информации.

У него бочкообразная грудная клетка, он много говорит, в левой руке — сигарета, а на правой — два перстня, один из которых, большой, как он мне сказал, он сам себе подарил на пятидесятилетие. С собой он привез в качестве рекламной литературы ксерокопию рукописной книги с посвящением, гласящим: «Юлику Семенову с пожеланиями удачи от его друга Эрнеста Хемингуэя».

Как и многие писатели, Семенов становится особенно оживленным, когда речь заходит о деньгах.

Работы русских писателей защищены авторским правом на короткое время. Семенов хочет, чтобы этот период был продлен до 50 лет, как здесь. Но это его не единственное недовольство. «Когда меня издают за рубежом — это грабеж. Я должен платить 95 % налога Союзу писателей. Они просто воры! Мы все сейчас обсуждаем, как улучшить участь писателей».

С политической точки зрения, труднее всего понять отношения Семенова с Андроповым и Горбачевым.

Он рассказал на пресс-конференции и новостям 4-го канала ТВ, как он писал детектив при содействии «эквивалента вашего Скотленд-Ярда» и как затем его пригласил Андропов, в то время руководитель КГБ, чтобы сделать то же для КГБ.

Очевидно, Андропов дал ему идею для написания романа «ТАСС…», в котором КГБ благородно защищает маленькое африканское государство от ЦРУ, нацистских наемников, Пентагона и международного бизнеса.

Во время обеда в клубе он рассказал, как он посещал Андропова в его кабинете, особенно по субботам пополудни. Он был очень открытым человеком, — сказал Семенов, — с ним можно было говорить на любую тему.

Воскресенье, 20 сентября 1987 г.

«THE TORONTO STAR»

Юлиану Семенову, писателю-мультимиллионеру[127] в Советском Союзе, позволено свободно путешествовать на Западе; сюда он приезжал с целью раскрутки своего последнего сенсационного романа о разведчиках, «ТАСС уполномочен заявить».

Когда самый влиятельный человек в Советском Союзе встретился с самым богатым, разговор вышел, прямо скажем, необычный.

«Почему Вы никогда не основываете свои книги на фактах?», — спросил Юрий Андропов писателя Юлиана Семенова.

Затем последовал еще более поразительный вопрос: «Мы только что закончили дело по разоблачению шпиона ЦРУ в Москве. Вы не хотели бы ознакомиться с материалами?»

Семенов осмотрел большую комнату, которую Андропов, тогда член правящего в СССР политбюро, называл кабинетом, обратив внимание на портреты Ленина и Феликса Дзержинского, основателя сегодняшнего КГБ.

«Вообще-то да», — ответил Семенов, — намеренно отводя взгляд от документа со штампом «Государственная тайна».

«Но я не хочу видеть документы, которые дадут мне доступ к каким-либо тайнам. Я хочу по-прежнему иметь возможность путешествовать за границу».

Рассказывая об этом сегодня, он добавляет: «Я также хотел по-прежнему иметь возможность выпивать (не беспокоясь о том, что может развязаться язык), потому что выпить я люблю».

Это послужило началом необычному ряду событий, благодаря которым Семенов стал первым советским автором шпионских романов, книги которого издаются на Западе.

Он связался с двумя генералами КГБ, работавшими над этим делом. За время многих встреч в барах и ресторанах ему показывали фотографии основных героев настоящего детектива из реальной жизни. Ему рассказали, как испанка по имени Пилар заманила в ловушку советского чиновника в Боливии, как этот чиновник вернулся в Москву, был выслежен женщиной из посольства США и как их поймали за передачей информации на мосту. Люди из КГБ называли ему время, даты, давали копии перехваченных каблограмм ЦРУ. Они сообщали ему, что основные участники событий ели, пили, курили, даже водили его по местам действия.

«ТАСС…» моментально стал бестселлером на трех основных западных рынках: Великобритания, Соединенные Штаты и Канада.

Первый тираж был распродан за несколько дней, и сейчас идет речь о повторном тираже в 50 000 экземпляров в мягком переплете в одной только Канаде.

Семенов, невысокого роста, с проседью, улыбчивый, поклонник виски, на прошлой неделе нанес однодневный рекламный визит в Торонто, беспрерывно куря «Мальборо» (сейчас их производят и в Советском Союзе) и дразня тележурналистов, рассказывал им, что он генерал КГБ, «и здесь, в Канаде, у меня чрезвычайно мощная агентура».

«Я закончил книгу в пятницу и отправил экземпляр Андропову, с запиской о том, что собираюсь навестить друга в крымском поселке. В этом поселке было всего 16 телефонов, и у моего друга был номер 16.

В понедельник (накануне мы выпили) все утро звенел телефон. Отвечая на звонки, мы слышали на другом конце странный звук и вешали трубку».

Звонил, конечно, Юрий Андропов. Книга ему понравилась.

Михаил Горбачев, нынешний лидер Советского Союза, тоже любит его книги, которые за все время разошлись общим тиражом в 30 миллионов экземпляров. Любит их и жена Горбачева Раиса, входящая вместе с Семеновым в советский Фонд культуры СССР, состоящий из 80 членов.

(На слухи, что Раиса время от времени общается с ним по телефону, писатель отвечает «без комментариев», поскольку «это может вызвать ревность».)

С переполненной пепельницы тонкими кольцами поднимается дым, в то время как он рассказывает о своем статусе уникального свободного агента, имеющего возможность путешествовать по миру.

Он недавно был в Великобритании, где давал по 10 интервью в день в течение трех дней. Он рекламировал свою книгу в Соединенных Штатах, где не возражал против агрессии корреспондентов, но возмущался по поводу их незнания современных проблем.

Встреча с Рейганом

Он побывал в Западной Германии, Испании, Швейцарии (где Горбачев познакомил его с президентом Рональдом Рейганом во время Женевской конференции), Никарагуа.

Именно в Никарагуа он познакомился с молодым командиром сандинистов, которого он называет своим «приемным сыном».

По его словам, «приемный сын» написал несколько книг, за которые получил миллион долларов США, — и отдал всю сумму, за исключением 10 000 долларов, в пользу Сандинистского движения. 10 000 он оставил «на сигареты, за которые нам надо платить твердую валюту».

В Советском Союзе у Семенова пятикомнатная квартира и студия в Москве, а также дача в Крыму с видом на море и горы.

«Если пахать как лошадь с шести часов утра до двух ночи, в моей стране можно добиться высокого уровня жизни», — говорит он.

Он построил дом для одной из своих дочерей, у него две машины — «Лада» и фургон «Вольво». На мизинце — кольцо с крупным бриллиантом — подарок, сделанный самому себе шесть лет назад к 50-летию.

Он может позволить себе все самое лучшее. У него даже есть счет в твердой валюте, заработанной за рубежом, хотя он и жалуется на 98-процентный налог, который ему придется заплатить на доход, полученный за издание последней книги на Западе.

Но на одежду он деньги не тратит. «Мне нравится чувствовать себя свободным», — говорит писатель, стряхивая пепел со своей плотной фланелевой рубашки и никарагуанских джинсов защитного цвета.

Семенов признает, что испытывает трудности со сбором материала для своих книг в Советском Союзе. Однажды он искал информацию об одном человеке, документальные следы существования которого были уничтожены в процессе сталинской чистки, но смог найти лишь написанные этим человеком заметки о лошадях в архивах одного полка Советской армии.

Писатель признает, что в Советском Союзе существуют ограничения; например, он говорил Андропову, что людям нужно разрешить владеть своими собственными кафе и такси.

«Я писал, что у людей должна быть своя собственная земля. Наша трагедия в том, что существуют бюрократы, которые только и делают, что сидят в своих креслах. — Затем, пожав плечами, он добавляет: — Очень сложно изучать демократию».

На вопрос, знакомо ли ему имя Игоря Гузенко, Семенов кивает головой. «Перебежчик», — говорит он. Откуда он знает? «Я слышал о нем по „Голосу Америки“».

Гузенко был шифровальщиком в советском посольстве в Оттаве и бежал в 1945 г.

Филби недоступен

Писателю определенно знакомо имя Кима Филби, профессионального шпиона, возглавлявшего британскую разведывательную службу М-16 и десятилетиями передававшего секретную информацию в СССР.

«Я несколько раз пытался встретиться с ним, — говорит он. — В первый раз мне сказали, что его нет в городе. Потом — что он занят на встрече с советским журналистом, который пишет о нем книгу. Я не могу просить еще раз».

Читает ли он западных детективов, пишущих о шпионаже? «Разумеется». Его любимый писатель — Грэм Грин. «День шакала» Фредерика Форсайта показался ему «великолепным» (писатель добавил, что знает о «Досье „Одесса“» — другой книге Форсайта — больше, чем сам автор). Он также является поклонником Джона Ле Карре.

Продаются ли в Советском Союзе все эти книги? «Нет. У нас было бы очень трудно опубликовать „Шпиона, вернувшегося с холода“, потому что Восточная Германия — наш союзник».

Но любимейший его писатель — Эрнест Хемингуэй.

Семенов отправил Хемингуэю одну из своих ранних книг, а Хемингуэй прислал в благодарность свою, с автографом.

Теперь для Семенова это самая дорогая вещь.

1984 год

«ТРУД»

С. Абрамов

В свое время Роман Кармен писал: «Юлиан Семенов, высаживавшийся на изломанный лед Северного полюса, прошедший пылающие джунгли героического Вьетнама, сражавшийся бок о бок вместе с партизанами Лаоса, передававший мастерские репортажи из Чили и Сингапура, Лос-Анджелеса и Токио, из Перу и с Кюрасао, из Франции и с Борнео, знавший затаенные улицы ночного Мадрида, когда он шел по следам бывших гитлеровцев, спасавшихся от справедливого возмездия, живет по-настоящему идейной жизнью… Именно поэтому его герой Максим Максимович Исаев-Штирлиц стал любимым героем молодежи — писатель отдает герою частицу своего «я», и чем больше он отдает себя своему герою, тем ярче, жизненнее и объемнее он становится».

Редакция получает много писем, где задаются вопросы о судьбе Исаева-Штирлица. Выполняя пожелания читателей, публикуем беседу нашего корреспондента с Юлианом Семеновым.

— Юлиан Семенович, мы простились с Исаевым-Штирлицем в Мадриде, вскоре после окончания Великой Отечественной войны. Во всяком случае именно этим эпизодом заканчивается ваш роман «Приказано выжить». Будет ли что-нибудь еще написано о работе Максима Максимовича Исаева?

— Отвечу определенно: будет… Во время работы по выявлению и возвращению на Родину похищенных гитлеровцами культурных ценностей я постоянно консультируюсь с Жоржем Сименоном по этому вопросу. Как-то я спросил его, не было ли ему трудно прекратить работу над своим циклом романов о Мегрэ. Он ответил: «Сначала я не находил себе места, я сросся с ним, Мегрэ стал моим „вторым я“. Потребовались годы, прежде чем я вошел в свою новую работу, в написание дневников правды; внимательный исследователь сможет найти в них те эпизоды моей жизни, которые прямо-таки понуждали меня писать тот или иной роман о Мегрэ. Уверяю тебя, расставание со Штирлицем будет для тебя столь же трагичным». Боюсь, что Сименон прав.

— А коли так, то ваша недавняя поездка в страны Латинской Америки, видимо, тоже связана с продолжением работы над циклом романов о Штирлице?

— Увы, Гете был высоко прав, когда написал: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» Мне бы очень хотелось написать через Штирлица то, что происходит ныне на границах героической Никарагуа, но ведь это невозможно, ибо я сам определил дату рождения моего героя — 1900 год, ровесник века. А писать надо, и я буду писать о заговоре ЦРУ против страны, отстаивающей одно лишь право — на независимость.

Я проехал — в марте этого года — на машине всю Никарагуа, от столицы до границы с Коста-Рикой.

В Сан-Хосе, столице Коста-Рики, мне довелось повстречаться с двумя парагвайцами; они, понятное дело, «коммерсанты», находятся в стране «по поводу бизнеса».

На самом же деле эти люди — военные инструкторы, наемники ЦРУ, и хотя родились они после войны в Аргентине, их родители занимали высшие должности в системе СС и СД, по тайным дорогам «Одессы» с ватиканскими паспортами ушли в Латинскую Америку.

Преемственность нацизма — вещь особая, не изученная еще. Фюрер «национал-социалистической рабочей партии» Гарри Лаук по паспорту является гражданином США, но его отец, крупный нацистский чиновник, скрылся в Нью-Йорке от справедливого возмездия; яблоко от яблони недалеко падает… Так что, видимо, сегодняшнюю ситуацию в Центральной Америке придется писать через другого героя, через журналиста и литератора Дмитрия Степанова.

Вернувшись от партизан Лаоса, я с его «помощью», его глазами увидел то, что отлилось в повесть «Он убил меня под Луанг-Прабангом». После нескольких лет работы в Западной Европе я — через Степанова же — написал роман «Пресс-центр». Во время нынешней поездки в Латинскую Америку побывал в немецких колониях на границе с Парагваем. Там живут люди, убежавшие сюда в сорок пятом; немецкая речь здесь слышится чаще, чем испанская, живут закрыто, на каждого приезжего смотрят подозрительно… Прекрасно оборудованные аэродромы, самолеты, принадлежащие частным лицам, то и дело совершают полеты в Парагвай, где фашизм является государственной религией…

— Значит, можно считать, что сейчас Парагвай является главной опорной базой бывших гитлеровцев и их «последователей» неонацистов?

— Не только Парагвай. В Чили существует колония «Дигнидад», это на границе с Аргентиной: закрытая зона, вход по пропускам, нацистские приветствия.

В одной из стран Латинской Америки Павел Гордиенко, один из коллаборантов как Бандеры, так и Власова, создал после войны чисто фашистскую партию. Понятно, на кого опираются наемники ЦРУ, сбежавшие из Никарагуа…

Профашистская партия существовала и на Кубе в 30-х годах, называлась она «АБЦ», получала прямую поддержку из Берлина, от рейхсляйтера Боле, отвечавшего за все нацистские группы в мире…

А если это сопоставить с тем, что вся торговля немецкой литературой ныне в ряде стран Латинской Америки находится в руках фирмы «АБЦ», то здесь есть над чем подумать…

Во всяком случае в сороковых годах, когда США начали холодную войну, когда ЦРУ подобрало всех нацистских разведчиков, когда Рауф и Барбье вкупе со Скорцени сделались суперагентурой ЦРУ, когда Штирлиц, мой герой, был лишен связи с Родиной (с фалангистской Испанией Франко Советский Союз не считал возможным поддерживать дипломатические контакты, большинство стран Латинской Америки в ту пору — по наущению ЦРУ — спровоцировало разрыв отношений с нашей страной) ему было о чем подумать, да и видеть он мог больше других…

— А какова судьба Мюллера, шефа гестапо?

— На одном из маленьких западноберлинских кладбищ много лет назад стояла могилка группенфюрера; приносили цветочки. Однако когда прогрессивные западноберлинские журналисты настояли на вскрытии могилы Мюллера, погибшего, по официальной версии, 1 мая 1945 года, то гроб оказался пустым.

Я как и многие западногерманские и американские журналисты, совершенно убежден в том, что Мюллер ушел. Косвенные свидетельства, собранные мной сейчас в Латинской Америке, свидетельствуют, что он появлялся там, в частности в Панаме (один из местных крупных политиков, связанный с ЦРУ, имел давние дружеские контакты с СС и СД); удобнее всего рекрутировать на службу ЦРУ такого человека, как Мюллер, было именно в Панаме, в находившейся под контролем США зоне Панамского канала; следы Мюллера мне удалось обнаружить в одном небольшом поселке на берегу Парамы — там он довольно часто гостил у врача — изувера Менгеле, лучшего друга диктатора Стресснера, «гуманиста, борца за гражданские права и демократию».

— Традиционный вопрос: над чем вы сейчас работаете?

— Заканчиваю роман «Экспансия». Работаю с режиссером С. Арановичем над многосерийным телефильмом «Противостояние» — это третья часть моего цикла, куда входят «Петровка, 38» и «Огарева, 6». На Киностудии им. Горького режиссером В. Фокиным закончены съемки десятисерийного фильма «ТАСС уполномочен заявить». Готовлю к публикации повести «Псевдоним» и «Версия-1».

Скажете: не слишком ли много сразу? Стремительный ритм жизни Родины предполагает и писательскую стремительность: работать надо без устали, каждый день, ибо пишем мы не для кого-нибудь, а для самого читающего в мире народа.

— И в заключение… Недавно вышла из печати ваша книга «Лицом к лицу» — о нелегкой, но благородной работе по возвращению на Родину культурных ценностей, вывезенных гитлеровцами, о работе, в которой участвуют многие друзья нашей страны. Будет ли она продолжаться?

— Конечно, будет! И продолжается! Совсем недавно я вернулся из Лондона, где встречался с одним из героев книги «Лицом к лицу» — бароном Эдуардом фон Фальц-Фейном, родители которого (Фальц-Фейн и Епанчина) являются выходцами из России. Строки из его письма, которое я привез с собой, — ответ на ваш вопрос: «Мне доставляет большое счастье передать в безвозмездный дар нашей Родине бесценные сокровища русской культуры: картину великого русского художника Константина Коровина, рисунки Михаила Ларионова, Александра Шервашидзе и Сержа Лифаря, спасенные мною во время распродажи в Лондоне… Хочу надеяться, что я и мои друзья будем получать помощь в нашем деле, ибо дело культуры и мира нерасторжимо».

Итак, как видите, поиск продолжается…

12 января 1986 года

«Комсомольская правда», Вильнюс

Андрей Черкизов

Одновременно два «толстых» московских журнала — «Дружба народов» и «Знамя» напечатали романы Юлиана Семенова «Аукцион» и «Экспансия». Один не есть продолжение другого. В «Аукционе» писатель и журналист Дмитрий Степанов, альтер эго автора, участвует вместе со своими западноевропейскими единомышленниками в борьбе за приобретение оказавшейся на западе картины Врубеля, выставленной на торги крупнейшей фирмой «Сотби». Обычное, на первый взгляд, дело оказывается схлестом различных сил, в котором есть победители, проигравшие и даже жертвы… В общем, все обычно, вполне по-семеновски: «крутой сюжет», напряжение нарастает от первой до последней страницы… Детектив?

«Экспансия» начинается с того, чем заканчивается «Приказано выжить», — встречей Штирлица в Мадриде, на Авениде Хенералиссимо с человеком из ОСС (отдел стратегических служб, будущее ЦРУ) США. Встречей НЕ СЛУЧАЙНОЙ… Как странно, нетрадиционно для писателя, ведется повествование; медленная, долгая, внимательная экспозиция: интересы, расстановка сил, механизмы — тайные и явные; механика — во всем многообразном взаимодействии, сцеплении шестерен и шестеренок, движение которых и есть — ИСТОРИЯ. Непривычен и Штирлиц, скорее обороняющийся, нежели наступающий. В первых читательских откликах удивление. Антидетектив? Что ж… С этого и начнем, об этом и спросим у автора романа.

— А-на-лиз… — произносится по слогам, внятно, рассчитано на запоминание. Мне уже приходилось говорить об этом, однако повторяю: «детектив» происходит от английского «to detect» — исследовать. Можно исследовать уголовное дело, отнюдь небезынтересно исследовать и факты истории, п р о п у щ е н н ы е сквозь людские судьбы. Можно исследовать строку полицейской хроники: кто убил? Кто ограбил банк? Кто организовал диверсию? Это поиски исполнителя или исполнителей, прямых и косвенных, непосредственных и действующих чужими руками. А можно исследовать причины, которые привели к совершению тех или иных действий.

— Не претендуя на какое бы то ни было сравнение, хочу задать вопрос: «Преступление и наказание» — детектив?

— В какой-то мере — да. Я бы сказал: психологический.

— Разве он по правилам сделан? Убийца известен почти с первых страниц. Не по правилам… Но все настоящее, талантливое — всегда не по правилам. Как доставалось Федору Михайловичу за нетрадиционное построение сюжета! А Модильяни, когда он принес свои работы Ренуару, просто-напросто был выгнан из ателье.

— Вот-вот. Должно быть, не случайно гениальный Достоевский ломал каноны. Ему не важно было «кто», а важно было «КТО» и «ПОЧЕМУ».

— Не понял?..

— Не в конкретном Родионе Раскольникове дело. А в появившемся новом по отношению к тому времени и к той России социальном типе: нищем интеллигенте — разночинце, метящем в «наполеоны». Дважды Достоевский, всякий раз, правда, под другим углом зрения, обращается к этому явлению — в «Бесах» и в «Преступлении…» Как это? Почему? Зачем раскололось общество на тех, кто взял на себя право убивать, и на тех, которых можно УБИВАТЬ?! Откуда это? Раскольников — не герой и не антигерой, не тип и не типаж, а а н а л и з ситуации. Стало быть: КТО? Второй вопрос: ПОЧЕМУ? Каковы глубинные механизмы, каким образом переплелись невидимые социальные, этические, бытовые нити, в п е р е с е ч е н и и которых и родилось преступление?

— Однако когда читаешь «Аукцион», напряжение почти детективное…

— Спасибо. Вот ты сказал: «крутой» сюжет. Но если под сюжетом понимать нечто хорошо придуманное и точно выстроенное, то ничего подобного там нет.

— То есть?

— Я был в Ялте и радостно писал «Экспансию». Однажды ночью раздался телефонный звонок, и мой хороший друг, барон Эдуард фон Фальц-Фейн (русский по происхождению, сын основателя «Аскания-Нова», один из руководителей «Комитета за честное отношение к произведениям русской культуры, оказавшимся на Западе». Кроме Э. фон Фальц-Фейна в него входят Ж. Сименон, Дж. Олдридж, до последних дней своей жизни принимал участие в его работе М. Шагал. Подробнее об этом можно прочитать в книге Ю. Семенова «Лицом к лицу». — А.Ч.) поведал, что «Сотби» готовит к распродаже коллекцию Сержа Лифаря, доставшуюся ему от Дягилева. Когда я оказался в Лондоне и втянулся в д е л о, то испытал потрясение. Увидел, как мертвой, бульдожьей хваткой вцепляются в произведения русского искусства те, кому противна сама идея д и а л о г а.

— Почему? Какое отношение Врубель имеет к диалогу?

— Выходит, самое непосредственное. Начну по порядку. Отношение к русскому искусству на Западе двоякое. Одни видят в нем я в л е н и е, достойное созерцания, преклонения. Говорю так не только потому, что речь идет о культурном наследии моего Отечества, но и потому, что на Западе прекрасно понимают: без Петра Ильича Чайковского, Сергея Васильевича Рахманинова, Сергея Сергеевича Прокофьева, Игоря Федоровича Стравинского современной музыки быть не может. Как не может быть современной живописи без Врубеля или Кандинского, Шагала или Малевича. А театра — без Станиславского, Мейерхольда и Вахтангова, балета — без Фокина и Нижинского, Дягилева, Карсавиной. Так вот, одни в этом видят явление, а другие — в явлении видят деньги, которые туда можно вложить и получить п р и б ы л ь. Палец о палец не ударив. Это если рассечь по одной плоскости.

Есть и другое р а с с е ч е н и е. Первые считают, что произведения русской культуры суть национальное д о с т о я н и е и должно быть возвращено как и п а м я т ь; другие же полагают, что вправе лишить народ и достояния, и памяти. Авось, забудут, а ежели забудут, то за беспамятство ударим, еще раз докажем: нет пророка! Но вот беда — не забываем; чтим и бережем от забвения.

Срез третий. В борьбе за возвращение объединяются самые различные силы; диалог перерастает в сотрудничество; иным же сие неугодно: мешает попыткам изолировать мою страну, мешает отсекать честных и здравомыслящих людей Запада от разрядки.

Такие вот дела…

Возвратившись домой, я отложил в сторону «Экспансию» и з а п и с а л роман «Аукцион», практически дневниково изложив происходившее в Лондоне, попытался показать, кто, как и почему помогает или вредит. Так что — нет сюжета, есть правда. А читательское напряжение? Значит, удалось…

— Теперь поговорим об «Экспансии». Вас не огорчают сетования читателей, что в новом романе Штирлиц «какой-то не такой»?

— Но ведь и обстоятельства иные. Закончилась война, кардинально изменилась расстановка сил; начался раскол; англо-американским союзникам показалось выгодным обратить против нас свою политическую активность.

В августе 1945 года начался ядерный век; временная монополия на владение атомным оружием породила опасные иллюзии — будто бы стало возможным разговаривать с Советским Союзом языком силы, языком диктата. А Штирлиц так надеялся, что после победы возвратится на Родину… Но, увы, теперь уже мало кто помнит, что вернуться домой из франкистской Испании было нелегким делом, тем более что Штирлиц едва стоял на ногах после ранения…

Нам, отдаленным от тех событий д и с т а н ц и е й в сорок лет, известно главное: надежды военно-промышленного комплекса на ядерную монополию не оправдались, как не оправдались их намерения увидеть мою Родину ослабевшей, подчиняющейся…

Тогда, в сорок пятом, многое только начиналось… Исаев, однако, вовсе не супермен. Я никогда не стремился писать его эдаким сверхчеловеком, который «одним махом семерых убивахом». Писать так — значило бы идти п р о т и в правды. Сила его не только и не столько в мускулах, хотя и они важны. Сила его прежде всего в непоколебимой уверенности в правоте дела, за которое он борется, в правоте антифашизма, в правоте борьбы против новой войны — вот в чем сила!

— В романе «Экспансия» есть глава «Позиция», в которой рассказывается о самых первых шагах правительства СССР в этом направлении. Какова степень ее документальности?

— Абсолютная. Я глубоко благодарен Андрею Андреевичу Громыко за то, что он нашел возможным рассказать мне о том, как эта п о з и ц и я вырабатывалась, проводилась в жизнь, о том, что ощущал и как действовал в те годы Чрезвычайный и Полномочный посол СССР в США. История — далеко ведь не только хронология событий; творят историю люди, а потому она — и социология, и психология, и хроника п о с т у п к о в.

Мы не имели бомбы, но мы ее и не хотели. Мы боролись против бомбы. Нас не поддержали; в честности нашей борьбы усомнились: дескать, потому и возражаете, что не имеете.

Мы сделали свою бомбу. А борьбу не прекратили. Не мы начали, но мы предполагаем остановиться. Разве не то же самое происходит нынче? Нас втягивают в качественно новый этап гонки вооружений. Мы не заинтересованы в этом. Мы возражаем и снова предлагаем остановиться. История преподает свои уроки для того, чтобы их усваивали, для того, чтобы на них учились. Забывать их — недальновидно.

— Роман «Экспансия» заканчивается тем, что Штирлиц уезжает в Латинскую Америку…

— Роман «Экспансия» не заканчивается. Опубликована только первая книга романа. Готовится к печати вторая. Будет и третья. «Экспансия» — новая серия романов о послевоенном мире. Поэтому ощущения, будто первая книга — долгая экспозиция, в общем-то верны. Вначале надо показать у з е л. Затем — как он распутается.

— Тем более что перед читателем узел-то совершенно новый, о котором мы раньше мало что знали.

— Именно так. Мое приближение к теме «послевоенной нацистской атомной бомбы» произошло в начале семидесятых, когда я делал «Бомбу для председателя», потом в Мадриде, когда встретился и несколько часов проговорил с Отто Скорцени. Кое о чем я смог написать сразу — в «Схватке», в «Лицом к лицу». Иное требовало времени, дальнейшего изучения.

Как вице-президент советского общества дружбы «СССР — Аргентина» я часто бываю в этой стране. Там у меня много друзей, единомышленников. Они-то и помогли разыскать материалы: книги, ксероксы статей и документов — о том, как в 1946–1951 гг. правительство Хуана Доминго Перона, пригревшее многих нацистов, санкционировало и финансировало работу по созданию атомной бомбы. Кстати, не только Перон, но Стресснер имел к этому отношение. Действие второй книги романа происходит в Аргентине и Парагвае…

— В Аргентине вы были, а в Парагвае?

— И там побывал. Полтора года назад, когда ездил по Латинской Америке специальным корреспондентом «Известий». О чем и рассказал в своих репортажах. Я убежден: обстоятельства писатель выдумывать может, характеры героев — должен, а вот обстановку, детали — ни в коем случае. Кто-то из великих сказал однажды: «Литература — это детали». Если литератор хочет, чтобы ему поверили — а иначе зачем писать? — то должен быть максимально точен. Для этого и езжу по миру. Пять месяцев езжу, семь — пишу, по двенадцать — четырнадцать часов в день.

— Каторга?

— Сладкая… Я, наверное, ничего другого не умею. Надо р а б о т а т ь. Литература — это работа. Писатель существует в книгах. А не в болтовне.

— Я застал вас на чемоданах. Снова в дорогу?

— В Афганистан. Затем — Китай, Никарагуа… Но вот что хочу сказать: нынче, уезжая, загибаю пальцы — когда возвращусь назад, домой. Такое время настало, время коренных изменений в Отечестве. Прекрасное время! Время работы. Время соединения всех усилий во имя Родины. Время, как точно сказал недавно на страницах «Правды» Андрей Вознесенский, «интенсификации совести»!

1 июля 1988 года

«Новая Испания»,

Хихон, Бланка Альварес.

Вчера, на открытии «Черной недели», Семенов говорил, что Хихон станет мировой столицей литературы, говорил по-испански, напирая на букву «р», как человек, влюбленный в Испанию.

«Я приехал в Испанию в 1971 году туристом. Никто в это не верил, все думали, что я собираюсь просить политического убежища, а я говорил: „Я патриот России, который приехал для того, чтобы познакомиться с вашей страной, как человек, в нее влюбленный“».

— Откуда такая страсть к Испании?

— Испания — это страсть моего поколения. Я родился в 1932-м. Мы переживали ваше поражение в гражданской войне как собственное поражение, мы приютили ваших детей… мы любим вашу культуру.

— Говорят, что Испания и Советский Союз имеют «параллельно трагические души»

— Я думаю, что это так. Есть множество вещей, которые нас сближают. Знаете что? В 1971 году я предсказал, что Эль Ниньо де ля Капеа будет самым великим тореадором, и не ошибся.

Он смеется, улыбается и сердится, когда не понимает вопроса. «Вы, испанцы, говорите так быстро».

— Как вам все это мероприятие, организованное городом в честь встречи с Вами?

— О, просто замечательно.

«Литература — это правда»

Он раскрывает объятия своей бескрайней человечности, пьет кофе, хотя в эти дни у него побаливает сердце.

— Что вы думаете о людях, которые помещают «черный жанр» ниже всей остальной литературы?

— Что они — снобы. Речь идет об очень плохо подготовленных критиках.

— В Советском Союзе, до весьма недавнего времени, жанр, в котором вы творили более тридцати лет, считался буржуазным.

— Трудно ответить, почему. Это была литература правды, в которой говорилось о преступлениях, злоупотреблениях, организованной преступности. Говорили, что это антикоммунистическая литература. Писать в жанре «черной» литературы стало возможным только двадцать лет назад.

«Защитник перестройки»

— Название «черная» кажется Вам подходящим?

— Да. Хотя у литературы нет цвета, есть качество.

— Она продолжает быть революционной?

— Да, безапелляционно.

— Сейчас Ваша страна «в моде» благодаря перестройке.

— Ситуация любопытная. Везде говорят о нас. Смотрят. Ждут, что произойдет.

— Вы — «за». Или, лучше сказать, кажется ли Вам, что это — решение?

— Да. Это важно. Не только для нас, но и для всего мира. Я против «казарменного» социализма.

— Речь идет об альтернативе западничеству?

— Нет. У нас больше возможностей. Речь идет о том, чтобы улучшить все то хорошее, что у нас есть.

— Вы верите в то, что может существовать некоррумпированная власть?

— Я — оптимист. Благодаря перестройке у нас больше возможностей, чтобы установить контроль честности наших политиков. Я не оптимист-идиот. Полностью коррупцию уничтожить невозможно. Но ее можно постараться свести на нет. С определенными гарантиями свободы это сделать проще.

— В течение долгого времени говорили, что политический компромисс писателей преуменьшал литературную ценность их произведений. Любая форма компромисса рассматривается как что-то «в плохом вкусе», если не сказать больше. Вы верите в писательский компромисс?

— Абсолютно. Я верю в политику «открытых рук», а не сжатых кулаков. Политика — это не всегда грязные игры. Иногда такой компромисс опасен для литературы и для общества. Какой вид компромисса я принимаю? Если он основан на правде, на истории. Для того, чтобы писать, нужно быть с ними в согласии.

1989 год

«Московский комсомолец»

Валерий Турсунов

По приглашению ряда американских корпораций почетный президент Международной ассоциации детективного и политического романа, главный редактор выпусков «Детектив и политика» и «Совершенно секретно» Юлиан Семенов недавно вернулся из поездки по США. Корреспондент «МК» обратился с несколькими вопросами к писателю.

— Каково главное впечатление от вашей поездки?

— Напряженное, в то же время высоко доброжелательная заинтересованность в том, как развивается наша перестройка. Я довольно часто бывал в Соединенных Штатах, работая с моими издателями, в Академии наук (Нью-Йорк), действительным членом которой я был избран, и от путешествия к путешествию в Новый Свет ощущал зримые изменения в отношении к нам — каждому в отдельности и, что самое главное, — к нашей стране. Если раньше, в 60-х, 70-х и начале 80-х годов, настороженность по отношению к советским была практически нескрываемой, то в последние два года ситуация разительно переменилась. Вот один пример — в течение одного дня я получил любезное разрешение американских властей на работу в архивах ФБР, федерального бюро расследований, — без заполнения каких-либо анкет и проставления двух, трех или пяти фотографий.

— Над чем вы работали в архивах ФБР?

— Читатели нашего выпуска «Совершенно секретно», видимо, знают, что еще в первом, июньском, номере нашего бюллетеня мы опубликовали открытое письмо Верховному Совету Союза ССР о необходимости исполнения долга памяти — присвоения выдающимся советским военным разведчикам, героям антинацистской борьбы, товарищам Леопольду Трепперу и товарищу Шандору Радо звания Героя Советского Союза.

Если историческая справедливость по отношению к Рихарду Зорге, безнравственно отданного Сталиным на заклание Токио, восторжествовала, то до сих пор подвиг этих людей, имена которых известны всему человечеству, — герои и создатели «Красной капеллы», — не удостоен той благодарственной памяти, которую они заслужили всей своей жизнью.

В следующем выпуске нашего бюллетеня мы ставили вопрос и о судьбе супругов Розенбергов — были ли они осуждены американским судом и казнены на электрическом стуле подобно Сакко и Ванцетти, или же они действительно были связаны с советской разведкой.

Архив Федерального бюро расследований предоставил мне возможность ознакомиться с рядом документов по делу Этель и Юлиуса Розенбергов. Я намереваюсь продолжить эту работу.

Там же, в архиве ФБР, я занимался исследованием неизвестных документов, связанных с убийством Джона Кеннеди. Я опубликовал в Советском Союзе в 70-х еще годах мое личное расследование обстоятельств убийства президента. Эта книга называлась «Каприччиозо по-сицилийски». После работы в Далласе и Новом Орлеане, которую я провел в 75-м году с помощью американских друзей, позволила мне утверждать, что президент был убит не одиночкой Ли Харви Освальдом, а хорошо натренированной группой террористов. Даже то недолгое время, которое я провел за столом архивов ФБР, выбирая документы для публикации в Советском Союзе, позволило мне еще более утвердиться в своей позиции, хотя бывший секретарь ЦК КПСС Русаков довольно сурово критиковал мою книгу, напечатанную в том же 75-м году. Полагаю целесообразным продолжить это расследование.

— Скажите, пожалуйста, что ваше издание «Детектив и политика» и «Совершенно секретно» намерены публиковать в ближайшем будущем?

— У нас в портфеле очень много интересных и разнообразных материалов. Нам передали свои книги Джон Вестлейк и Лаура Гримальди, Андреу Мартин и Иржи Прохаска, Стивен Кинг и профессор Вальтер Лакер, Артем Боровик и Рафаэль Рамирес Эрредия, Александр Горбовский и протоиерей Александр Мень, Мартин Крус Смит. Могу добавить, что начиная со следующего года «Детектив и политика» будет выходить 6 раз в году.

— Планируете ли вы, как почетный президент международной неправительственной ассоциации «Детектив и политика» какие-либо встречи, симпозиумы, конференции?

— Да, в апреле этого года мы намерены провести в Ялте (в моем, как и Москва, родном городе, ибо я здесь последние 7 лет пишу все мои книги) международную конференцию на тему «Возможна ли и целесообразна ли совместная борьба против терроризма, мафии и наркотиков МВД, ФБР, КГБ, ЦРУ и таможенных служб двух супердержав». Согласие руководства соответствующих служб КГБ, МВД и советского Главного управления таможенной инспекции уже получено. Ждем ответа от американцев — от ЦРУ, ФБР и таможенной службы. Мы будем спонсорами этой конференции, примем наших гостей в Ялте, намерены провести переговоры с американским телевидением для освещения этой конференции, ну, и естественно, место для корреспондента «Московского комсомольца» зарезервировано.

— Кто будет оплачивать расходы по конференции?

— Наши американские партнеры должны оплатить перелет из Вашингтона в Москву и обратно. Все остальные траты (на проживание в гостинице, проезд из Москвы в Ялту и т. д.) берут на себя редакции изданий Московской штаб-квартиры МАДПР.

— За счет каких поступлений формируется ваш бюджет?

— За счет продажи наших выпусков.

— Вы богатое издание?

— Не бедное.

— Сколько вы получаете как главный редактор?

— Один рубль в год.

— А на что вы живете?

— Я считаю, что литератор должен жить плодами своего труда.

— На что ваши издания тратят деньги?

— Мы прорабатываем в настоящее время вместе с правительством Карелии и иностранными партнерами проект строительства целлюлозно-бумажной фабрики. Создали предприятие «Ялта-Экспо» совместно с «Аэрофлотом», «зелеными», рядом итальянских, австралийских и, возможно, американских фирм.

Туризм — это не только приток валюты, это — мир, узнавание друг друга.

Значительные средства мы, следуя традициям русских промышленников конца ХIХ — начала ХХ века, перечисляем в благотворительные фонды.

Сейчас мы открыли палату в 15-й городской клинической больнице для воинов-интернационалистов и товарищей, ставших жертвами сталинских репрессий. Наше совместное советско-французское предприятие ДЭМ перечислило 100 000 рублей многострадальной Армении, 100 000 рублей в Детский фонд, 100 000 рублей обществу «Мемориал», 100 000 одному из трудовых коллективов, работающих вместе с нами.

— Это первая конференция такого рода в истории отношений между секретными службами Востока и Запада?

— Мне бы хотелось ответить утвердительно, но, к сожалению, я должен сказать «нет». Когда я был в октябре в Лос-Анджелесе, американские кинематографисты передали мне краткий текст, резюмирующий итоги встреч бывших руководителей секретных служб КГБ и ЦРУ, которые провела крупнейшая корпорация США «Рэнд Корпорейшен». Там встречались бывшие руководители двух организаций, известных всему миру. Мы же намерены пригласить не только отставных руководителей служб, в частности генерала КГБ Щербака, но и — если того пожелает американская сторона — действующих разведчиков и контрразведчиков.

— Как генеральный президент совместного советско-французского издательства ДЭМ и главный редактор международных изданий, выходящих в Москве, «Детектив и политика» и «Совершенно секретно», вы проводили деловые переговоры в Соединенных Штатах об обмене изданиями, продаже вашей продукции в США?

— Да. Это были интересные переговоры. Должен сказать, что в Лос-Анджелесе наши издания разошлись целиком и за очень короткий срок. Были проведены переговоры в Нью-Йорке. В ближайшее время мы получим ответ из Нью-Йорка о том, как наши американские партнеры намерены распространять нашу продукцию. К нам обращаются многие посольства, иностранные органы массовой информации, аккредитованные в Советском Союзе, с просьбой подписаться на наши издания. К сожалению, объявить подписку мы не можем — проблема в бумаге, мы ее покупаем по оптовым ценам, но мы намерены организовать продажу наших изданий за валюту здесь, в Советском Союзе. Однако главная наша забота — насытить читательский рынок, ибо мы получаем тысячи писем с одним лишь вопросом: «Где можно купить ваши издания?»

— Эта ваша работа мешает литературному творчеству?

— «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан…» В наше сложное время каждый, кому дорога судьба Родины, должен помогать перестройке, той концепции, которую Горбачев предложил не только Советскому Союзу, но и всему человечеству. «Общеевропейский дом» — очень важен. Но теперь нет отдельно Европейского дома, Азиатского или Американского. Наш общий дом — маленькая планета Земля. Я убедился в этом, пролетев этим летом через Гренландию — Антарктиду, куда наш сверхмощный «Илюшин» доставил первую трансантарктическую экспедицию.

— Но все же у вас остается время для творческой работы?

— Да. Мои коллеги по работе в «Детективе и политике» и в «Совершенно секретно» делают все, чтобы помочь мне со временем, — именно благодаря их великолепному творческому труду мне удается писать.

Сейчас я заканчиваю очередную «Версию» об убийстве замечательной советской актрисы Зои Федоровой. Первые главы будут опубликованы в этом месяце и в декабре в «Совершенно секретно». Полностью мои коллеги намерены опубликовать эту работу в «Детективе и политике» в следующем году.

Затем я намерен написать следующую «Версию» — трагическую историю о жизни великого русского драматурга и мыслителя Сухово-Кобылина. Над этой темой я работаю уже 12 лет. В процессе поисков я столкнулся с ситуацией поистине детективной: знакомясь с архивами III Отделения секретной жандармской службы России (не могу не поблагодарить за помощь в поисках работника архива З. Перегудову), обнаружилось, что «Дела» Сухово-Кобылина, которое было отмечено как существующее, в архивах охранки не оказалось. Почему? Жизнь Сухово-Кобылина даст ответ на этот вопрос.

1989 год

«Нью-Йорк таймс»

Дэвид Ремник

Москва. Стриженный поююд ежик, с огромными ручищами, Юлиан Семенов скорее похож на сибирского крановщика, сидящего за столом с сушеной рыбой и сигаретой. Однако на самом деле он богатый человек, редактор новой газеты «Совершенно секретно»…

Многие писатели в этой стране и за границей полагают, что связь Семенова с КГБ не есть вымысел. Они спрашивают, почему из всех людей именно Семенов был с Горбачевым на саммите в Женеве.

«Просто скажите им, что я генерал-лейтенант КГБ. Это все, что я могу ответить на данный вопрос», — говорит Семенов и заливается смехом.

Однако доступ в мир КГБ не есть вымысел. Семенов, которому сейчас 58, говорит, что необычные отношения с КГБ были у него еще во времена Брежнева, когда тайную милицию возглавлял Юрий Андропов. Он рассказывал, как в первый раз услышал Андропова в 1968 году.

«Зазвонил телефон. Я снял трубку и сказал: „Семенов“. В ответ я услышал: „Андропов“. Я спросил: „Какой Андропов“? Голос в трубке ответил: „Андропов, глава Комитета государственной безопасности“.

Я не знаю, было ли это от того, что я был пьян или напуган, но я сразу же встал со стула. Андропов сказал, что он прочел мой последний роман „Пароль не нужен“ и спросил, хотел бы я знать его мнение. Я ответил, что хотел бы. Он сказал мне в следующую субботу прийти утром на Лубянку, в штаб КГБ на площади Дзержинского.

В следующую субботу я пришел на Лубянку. У входа стояли два охранника. Они знали, кто я. Меня проводили в кабинет Андропова на третий или четвертый этаж. Его стол был завален книгами и журналами. Я осмотрелся и сказал: „Позвольте, пожалуйста, изучить ваши читательские пристрастия“. Он улыбнулся и прикрыл два или три документа на своем столе. Думаю, это была какая-то секретная информация. Я заметил, что Андропов читал Плеханова.

Андропов признался, что мой роман ему понравился. Это придало мне смелости и я попросил разрешения изучать архивы КГБ для следующего романа».

Сейчас Семенов планирует опубликовать стихи Андропова в «Совершенно секретно», шедевры, которые, по его словам, имеют огромную литературную ценность. «Это не „Да здравствует социализм“ и тому подобная чепуха, это — мужчина и женщина, отцы и дети, любовь и трагедия возраста».

«…В моих книгах я всегда старался говорить о необходимости избежать возврата к прошлому, — говорит он. — Если же это не по вкусу снобам, для них же хуже».

Одно из доказательств этому — на сенсационной первой полосе «Совершенно секретно» — ставшей московским ответом газете «Нью-Йорк Пост».

Уже в первых номерах газеты было напечатано интервью с лидером «Солидарности» Адамом Мичником, эссе Льва Троцкого, отрывок из романа Джона Ле Карре, краткий биографический очерк Льва Копелева и Ларисы Орловой об Андрее Сахарове.

На сегодняшний день лучшее — очерк об этнических волнениях в республике Узбекистан и репортаж Дмитрия Лиханова о КГБ и организованной преступности.

Недавно по Москве ходили слухи о личной жизни бывшего члена политбюро Бориса Ельцина и о том, будут ли вожди препятствовать ему.

«Я, конечно, знаю обо всем этом, но не могу вам рассказать, — говорит Семенов. — Как я могу это рассказать? Это совершенно секретно».

22 ноября 1989 года

«Московская правда»

Шот Муладжанов

— Знаете, мне временами кажется, что мы жутко неблагодарные люди. Мечтали о демократизации, спорили о пути к свободе, и вот она пришла, ее принесла нам перестройка. Во многих отношениях мы сегодня свободнее, чем люди на Западе. Гласность, открытость у нас выходят на новый уровень. Обретение свободы — самого дорого, что есть у человека, — сопровождается таким противодействием сути и движению перестройки, что остается только диву даваться.

Да, Москва сегодня снабжается не так, как в брежневские времена. Но ведь мы прекрасно знаем, что тогда продукты стягивались в столицу из провинции именно для того, чтобы насытить центр, сгладить внешнее впечатление. А разве ж это справедливо?

Иные подходы вызывают не понимание — ярость. Она обрушивается на ленинскую идею кооперации, а не на тех, кто на ней паразитирует. Она обрушивается на дающиеся с кровью реформы. И, наконец, ее направляют нацеленно против Горбачева, против тех сил, что позвали нас к этой долгожданной свободе. Такое ощущение, что назревает желание снова получить диктатора, «сильную руку».

Неужели же надо вернуться к николаевской формуле «народу нужен кнут»? Дадим волю спрятавшейся в генах привычке делиться на рабов и хозяев?

Эмоциональное начало нашей беседы с Юлианом Семеновичем Семеновым не должно удивлять. Известный писатель, чей разведчик Исаев-Штирлиц стал одним из популярнейших литературных и телегероев, подвижник в деле сохранения и возвращения Отечеству реликвий культуры, в последнее время — еще и лидер в таком перспективнейшем бизнесе, как широкомасштабное тиражирование наиболее интересных и значительных произведений в жанре политического детектива.

Все это замешано на натуре страстной, неравнодушной. Хвороба, мучившая моего собеседника в день нашей встречи, не помешала ему рассуждать энергично и резко…

— Меня сегодня очень волнует, и отнюдь не только потому, что это не согласуется с моими собственными симпатиями и оценками, тот факт, что слишком часто «артиллерия бьет по своим», что нападкам — даже со стороны вроде бы прогрессивных сил — подвергаются инициаторы, поистине подвижники перестройки. Уходит то ценное время, которое мы должны были бы истово тратить на дело, на реальное движение вперед. А мы, наоборот, словно бы задались целью иллюстрировать известную фразу о «стране Обломовых».

В этом смысле мне кажется очень характерной реакция на недавнюю научную конференцию экономистов, проведенную под руководством Л. И. Абалкина. Очевиднее прежнего проявилось сползание вправо тех, кто присвоил право представлять «общественное мнение».

Любая попытка продумать, совершить на солидной научной основе важные шаги в экономике, социальной сфере для этих крикливых, шумных и на редкость хорошо организованных сил — нож в горле. Они, я уверен, в меньшинстве. Сторонников перестройки куда больше. Однако мы зачастую разобщены, чрезмерно терпеливы и с публичным проявлением своей позиции тянем…

Считаю, что надо резче и увереннее защищать перестройку. Прежде всего конкретными действиями.

— Мысль очевидная. Ну а что вы считаете первоочередными делами, которые надо решать на нынешнем этапе? Ведь вот что получается: одни твердят о сознательности, которую надо срочно повысить для движения вперед в экономической, социальной и иных сферах. Другие…

— Я все же ближе к «другим», если пользоваться вашей классификацией. Коль уж скоро мы приняли классическую формулу «бытие определяет сознание», так давайте менять в первую очередь именно бытие. А когда призывы к подъему инициативы, сознательности, предприимчивости и прочих полезных качеств сопровождаются процветанием сотен тысяч (!) нормативных актов, всячески тормозящих любой новаторский или просто хоть чуточку неординарный шаг, это может только отвращать творческих людей от дел. И способствовать злоупотреблениям со стороны «власть предержащих» чиновников, расцвету коррупции.

— Тут мы подошли к теме, которую никак нельзя обойти в беседе с автором популярнейших детективов, знатоком криминального дела. Итак — коррупция, организованная преступность, «бум» уголовщины… Что происходит? Где корни тревожной нынешней ситуации?

— Это мягко сказано — «тревожной». Положение очень тяжелое. Оно усугубляется, повторю, тем, что рост преступности провоцируется стойкостью разного рода запретов, позволяющих бюрократу изрекать классическое «не дам, не пущу, не позволю». Сама по себе организованная преступность — дело совсем не новое. Знаменитая в сороковых годах «Черная кошка» была вполне оформившимся преступным бандформированием — со «штабом» и «филиалами».

— Но можно ли ее равнять с нынешними крупными бандами? Разве тогда преступники имели столь тесные связи с ответственными работниками разных ведомств? Разве бандиты ворочали миллионами?

— По поводу «оборота» преступных организаций можно бы и поспорить. А вот коррупции в нынешнем виде тогда точно не было. Не думаю, что чиновники в те времена были сознательнее нынешних. Но их ведь усиленно «подкармливал» «великий кормчий». Известна система конвертов, в которых руководящие работники регулярно получали доплату — и значительную — к основному заработку.

При Н. С. Хрущеве «конверты» отменили. Справедливость восторжествовала. Но что получилось? По уровню зарплаты сегодня советский работник входит, скорее, в категорию малоимущих. Его месячного дохода может и не хватить на покупку одной пары сапог для жены. А тут — за один росчерк пера, «почти законный» — «годовая премия». Соблазн велик. Понятно, что причины коррупции нельзя сводить только к этому. Но во многих случаях именно сочетание системы запретов по мелочам приводит к злоупотреблениям, к втягиванию честных в прошлом людей в преступные дела.

— Получается, что если мы сейчас резко поднимем оклад — жалованье ответственным работникам, то коррупция сгинет?

— Во всяком случае база ее ослабнет. И ряды коррумпированных деятелей будут пополняться не так интенсивно. Однако это лишь «местный наркоз». Чтобы по-настоящему лечить болезнь, надо резко сокращать количество запретительных, ограничительных актов, перейти от слов о поощрении предпринимательства и инициативы к делу.

Свобода слова должна подкрепиться свободой творчества — не только в искусстве, но и в бизнесе. Это, кстати, относится не к одной лишь проблеме коррупции.

Я как-то заинтересовался тем, кто идет в рэкетиры. Понятно, что многие из них — испорченные, грубо говоря, шальными деньгами ребята. Но есть и просто отчаявшиеся найти честное применение своей энергии, своему желанию нормально зарабатывать, хорошо жить. Абсолютно уверен, что рэкет в какой-то степени — уродливое проявление системы запретов и ограничений. Не только развлечения, а и школы бизнеса, предпринимательства могли бы нам помочь.

И еще об одном эффекте «забора» из нормативных актов хочу сказать. Толковые хозяйственники, лучшие директора — преступники, если пользоваться формальными мерками. Без нарушений план не выполнишь, прибыль не получишь. Необходимость преступать разросшиеся, устаревшие инструкции, нормы, положения не только растлевает людей, но и порождает эффект неуверенности, нестабильности. Убеждает, что для хорошего дела можно и нарушить…

— А чем, собственно, можно заменить нормативные акты? Новыми, более совершенными?

— Зачем? Давайте обратим свой взор к иноземным демократиям. Там жизнь регулируется законами и рынком, а не нормативными актами. Без выхода на этот уровень нам не стать членами международного экономического сообщества.

Повторяю, что борьбу с преступностью считаю больше проблемой экономической, чем юридической. Да, правоохранительные органы надо и оснащать иначе, и кадрами укреплять, и труд их оплачивать иначе. Но только это радикально ситуацию не изменит.

При этом очень важно социальное преломление экономического развития. Уж не буду трогать скудность прилавков в магазинах. Но как быть с тем, что кафе и ресторанов в РСФСР меньше, чем в одном Париже? И открытие нескольких кооперативных картину не изменит…

— Тем более что цены, которыми они потчуют горожан, по карману разве что их же собратьям-кооператорам. Или еще узкому кругу высокооплачиваемых людей. Но вот ведь штука: даже после десятикратного увеличения числа кооперативных кафе цены в них не понизились. Экономика останется прежней для отдельно взятого кооператора.

— Безусловно. Потому что необходимы цепочки, начинающиеся с производителя продукта, в данном случае с сельскохозяйственного участка.

Разрешат кооператору покупать там продукты? Нет. А где же их еще купить? На рынке? Легче найти лазейку через «черный ход». Предприимчивый человек купил бы землю и стал бы партнером нескольких кафе и магазинов. Но как ему это сделать? Опять упираемся в нормативные акты. И так во всем. Препоны и рогатки — на каждом шагу. Инициатива без поощрения — ерунда.

Америка — при всех ее проблемах — рванула вперед. Среди прочих причин: нет запретов. Там считается нормальным желание человека стать миллионером. У нас, похоже, предпочитают всех подравнять под бедных. Почти как у Достоевского в «Бесах». «Все равны и каждый пишет донос друг на друга». В Штатах снизили налоги и утроили количество миллионеров…

— Да, «равенство по карточкам» мало кого может устроить. И требование дать свободу предпринимательству, «открыть шлюзы» звучит все чаще. Но почему в подобных случаях происходит непонятное? Если на Западе расширение демократических свобод способствует дальнейшему насыщению потребительского рынка, то у нас — дальнейшему обеднению?

— Во-первых, мне кажется, сейчас нарастает организованный саботаж перестроечных реформ, сливаются интересы мафии и тех коррумпированных элементов системы управления тех непорядочных чиновников, о которых мы говорили. Спекуляция на дефиците и дестабилизация общественного мнения устраивают, к сожалению, многих. Борьба против этих многих идет вяло. Вот о чем надо подумать и профсоюзам, и окончательно застывшему в своих сомнениях комсомолу. Нельзя же все проблемы вешать на партию. Клянусь, что никому в Республиканской партии США не придет в голову давать указания о сроках разгрузки вагонов.

— Понимаю природу ссылок на американские примеры — вы только что вернулись из поездки в США. Вижу на столе листы с грифом ФБР. Секретные документы?

— Вот, кстати, еще одна информация для размышления. Секретный документ секретной службы. Но мне его могут скопировать, предварительно закрыв, замазав специальным составом те места, которые огласке не подлежат. Вот и получил для очередного выпуска «Совершенно секретно» (редактируемое Ю. Семеновым издание, пять номеров которого уже известны читателям), интереснейший материал.

Мы же предпочитаем запретить, а не найти разумный выход. Задумываешь явно перспективное дело. Уж детектив-то у нас точно — остродефицитный товар. Но сколько же барьеров на пути серии «Детектив и политика», сколько раз нас по сути толкали на преступление. Московская штаб-квартира Международной ассоциации «Детектив и политика», честно говоря, попала в такое переплетение бюрократических тенет, что не всякий сыщик бы распутал…

Решили, скажем, позаботиться об отдыхе наших работников. Эстонские товарищи предложили купить дом на побережье, но, оказывается, есть какой-то тухлый указ, запрещающий организации покупать дома у частных лиц.

Кому жаловаться? Советской власти? А что, к примеру, сегодня может районный совет? Он вынужден, наподобие дельцов «отмывать» необходимые для оплаты честной работы на должном уровне средства с помощью комсомольских хозрасчетных центров, кооперативов.

«Вся власть — Советам!» — прекрасный лозунг. Но когда-то надо начать с конкретных шагов в этом направлении. И было бы очень полезно в этом, да и во многих других отношениях еще и еще раз изучить ленинское наследие. Там найдется немало четких схем взаимодействия между партией и советами, их органами. После Октября события развивались так, что где подменой, а где отменой существо советской власти выхолостили до дна.

Хочу привести любопытное соображение американского коллеги. Он считает, что от Октябрьской революции очень выгадали рабочие в капстранах. Предприниматели там призадумались, опасение «экспорта революции» заставило их пойти на множество шагов по улучшению условий жизни трудящихся. А мы о некоторых элементах такой заботы, по сути, забыли. Где у нас подлинное социальное страхование — Ленин боролся за его развитие еще в царской России.

Кстати, в те времена не все у нас было плохо. Скажем, жизнь крестьян отнюдь не всюду была такой, как она описана в традиционных параграфах школьных учебников истории. Бедняков было меньше, чем середняков и зажиточных. И в короткий период нэпа бедняками оставались, как правило, те, кто не хотел работать. Выкорчевали справного мужика, изжили с корнем… А почему как-то позабыли «мелкую деталь»: в 1924 году Советская республика, провозгласившая нэп, продавала хлеб за границу. Вот вам и чувство хозяина!

— Не думаю, что сейчас возможна реставрация былых законов, старинных укладов…

— Безусловно, не о том речь. Речь об устранении общинного начала, предполагающего «покорность и управляемость» граждан — и в сельском хозяйстве, и в других сферах. За этим подходом мне видится и эффективный инструмент, необходимый при решении проблем межнационального общения. Свободный союз свободных государств — прекрасная цель. Но как бы нам не переувлечься ею, забыв о каждом человеке и его интересах.

Вот известный писатель Валентин Распутин почти всерьез трактует возможность выхода России из Союза. А я пытаюсь прикинуть: сколько ж миллионов долларов она тогда заплатит за один только хлопок для текстильных фабрик Иваново? А каково будет другим республикам без энергетических и иных богатств РСФСР? Без ресурсов Украины? Без полезных ископаемых Закавказья? Средней Азии? Нет, «разбежаться» — это не выход.

— Где же выход? Может быть, вам известно решение архисложной проблемы?

— Никто его, наверное, сегодня не сформулирует. Но я точно знаю, что свободу и нормальную жизнь можно и нужно приближать каждодневно, выбирая наиболее демократичные и мудрые варианты при решении локальных конфликтных ситуаций.

Думаю, что принципиально важным в этом смысле будет формирование нашего отношения к недавним решениям грузинского парламента. Знать истинный характер происшедшего даже в давние годы крайне важно для движения вперед. Если мы хотим правды, надо жить по правде. И, честно говоря, меня не страшит происходящее в тех республиках, где ищут выход из тупиков именно на такой основе.

— А каково ваше отношение к последним событиям в ГДР, Болгарии?

— Не сказал бы, что они для мня неожиданны. Давно убежден, что если трудящиеся ГДР примут наконец суть стратегии перестройки, отменив варварские запреты на общение друг с другом, то они преуспеют в строительстве социализма «с человеческим лицом», как и болгарские товарищи.

Единовластие, возвеличивание «великих, гениальных, выдающихся» ведет к катастрофе. Это мы почувствовали на собственном опыте. Теперь расхлебываем.

Умеющих творчески, умно работать осталось не так уж много — генотип пострадал. Таких в первую очередь расстреливали, ссылали, травили. А окружающие, видя это, отвыкали, отучались работать.

Надо всячески поддерживать оставшихся работяг, давать им волю. И не загонять под ярмо всяческих посредников, «промежуточных звеньев». Платят аграрию валюту за сверхплановую пшеницу — пусть имеет право самостоятельно тратить ее на то, что необходимо хозяйству. А ему опять советуют действовать через какие-то объединения, конторы…

Мы можем быть достойными свободы. Надо только поверить в это. И — действовать.

Сам Юлиан Семенов действует с фантастической работоспособностью.

Редактор «Совершенно секретно» и «Детектив и политика», создатель и почетный президент Международной ассоциации детективного и политического романа, глава ее Московской штаб-квартиры, а также советско-французского издательского предприятия ДЭМ продолжает литературную работу.

Безусловно, привлечет читательское внимание его роман о нашумевшем убийстве актрисы Зои Федоровой — «Тайна Кутузовского проспекта», который уже в ноябре начинает печататься в «Совершенно секретно»…

9 апреля 1990 года

«ФИГАРО»

Бруно Курти.

Франция

Русский Сименон, советский Ле Карре, папа римский московского детектива, бизнесмен-издатель, журналист газеты «Правда», Юлиан Семенов, 59 лет, коллекционирует профессии и прозвища с редким счастьем и добавляет, дабы поддержать тайну, окутывающую его прошлые и нынешние отношения с советским руководством: «Я еще и генерал КГБ. Очень своеобразный, конечно, ведь я не член партии и полукровка!» Тут следует взрыв громоподобного смеха, сотрясающего всю внушительную фигуру этого боксера в сталинскую эпоху, когда «отец народов» держал в тюрьме его отца.

Семенов в форме — его мотивирует бой за перестройку Горбачева.

С тех пор как в России гласность, он начал издание журналов «Детектив и политика» и «Совершенно секретно», и издательство ДЭМ — первое в союзе с капиталистической страной — Францией.

После тридцати лет плодотворной литературной деятельности, 30 миллионов экземпляров, проданных в СССР и за рубежом, Семенов публикует свой новый роман у Бельфона.

«Фигаро»: Как и «Русский дом» Джона Ле Карре ваш «Инженер Горенков»[128] — настоящий защитник перестройки.

Юлиан Семенов: Этот роман — продолжение моей первой детективной книги «Петровка, 38». Я написал его именно потому, что являюсь сторонником Горбачева и вижу опасность фашизма в Советском Союзе. Все мои детективные романы были средством «донести мысль». Вы, конечно, поняли, что в книге я пишу об антисемитской организации «Память», которая приговорила меня к смерти еще два года назад, но так меня и не прикончила!

Я говорю в романе и о мафии, существующей у нас в самых высоких эшелонах власти, и о коррупции. Эта проблема, с тех пор как о ней стали писать, несколько уменьшилась.

«Фигаро»: Коррупция, взятки, экстремистские движения… Советские знают обо всем этом. Зачем им об этом рассказывать?

Юлиан Семенов: Одно дело, когда об этом говорят, другое — когда этот разговор распечатан миллионами экземпляров. В последнем случае это становится фактом истории. Этой книгой я хотел привлечь внимание читателей на опасность фашизма и ультраконсерватизма… И поверьте мне, эти консерваторы не будут походить на тех, что подле Маргарет Тэтчер, это будут консерваторы русские, страшные!

«Фигаро»: Как была принята книга критикой?

Юлиан Семенов: Не было ни одной статьи в прессе, хотя книга, выпущенная тиражом в 1 100 000, разошлась в магазинах за два часа! В магазине она стоила 5 рублей, спекулянты перепродавали ее в десять раз дороже.

«Фигаро»: Персонажи вашей книги — полицейские, мафиози, за- или противоперестроечные аппаратчики — много говорят о прошлом, о Сталине, о Гитлере и особенно часто о Ленине, цитаты которого вы приводите…

Юлиан Семенов: В статье, которую «Новый мир» отказался опубликовать, я задавал вопрос: «Нужен ли марксизм-ленинизм перестройке?». Ответ был: «Нет», потому что марксизм-ленинизм — это открытие Сталина. Мы не можем использовать марксизм сегодня, потому что Маркс не знал, что такое реактивный самолет. Он не знал Эйнштейна и Сахарова. Использовать сегодня рецепты прошлого века равносильно лечению больного раком лекарствами от насморка! Но если мы внимательно прочтем работы Ленина 1922–1923 годов и если мы их применим на практике, несмотря на сопротивление консерваторов, экономическая ситуация в стране через год изменится. Ленин, долгое время проживший в Европе, желал Европы для России, желал индивидуальной деятельности и, главное, желал избавиться от Сталина!

«Фигаро»: Шовинизм, описанный вами в книге, эти члены общества «Добрая старина» жутки.

Юлиан Семенов: Американский журналист, приехавший в Москву меня интервьюировать, тоже был напуган захватившими Дом литераторов фашистскими коммандос. Но что поделаешь? На мой взгляд, надо писать книги, как «Репортер».

«Фигаро»: В книгах вы осуждаете Брежнева и Сталина, а ваши отношения с шефом КГБ тех лет были дружескими…

Юлиан Семенов: Я горжусь тем, что Андропов любил мои книги и спас три из них от запрета цензуры. Никто на Западе не знает, что первым делом сделал Андропов, когда он сменил Брежнева. Я вам скажу. Он пригласил ученых, историков и попросил их как можно быстрее подобрать все документы о НЭПе. Ему не удалось преодолеть сопротивление бюрократии, но Горбачев сейчас это делает.

«Фигаро»: С одной стороны, люди, считающие, что перестройка идет слишком медленно, с другой — те, кто ее полностью отрицает, и народ, предпочитающий словам полные прилавки. Есть ли в такой ситуации у Горбачева шанс выиграть?

Юлиан Семенов: Нельзя отделять Горбачева от людей, верящих в него. Мы — вместе. Если ему не удастся, значит нам не удастся. Если у него ничего не получится — организуйте кампанию по освобождению меня из тюрьмы! Но я — оптимист. 4 февраля этого года 250 000 людей вышли на улицы, чтобы поддержать перестройку, демократизацию и плюрализм. Я оптимист в отношении Горбачева, поскольку я оптимист в отношении меня самого! Все, что я сделал в жизни, основанные мной журналы и газета, все это, созданное для миллионов людей, должно будет исчезнуть? Это невозможно!

«Фигаро»: Почему вы доверяете Горбачеву?

Юлиан Семенов: Я был в Женеве в 1985 году во время встречи Горбачева с Рейганом. Во время пресс-конференции, последовавшей за встречей, я оказался за столом рядом с Раисой Горбачевой, которая, как и я, член Советского фонда культуры. Конференцию вел Замятин, занимавшийся тогда делами информации в ЦК.

Я поднял руку, чтобы задать вопрос Горбачеву; Замятин меня не заметил. Я поднимал руку еще дважды, но он всякий раз давал слово американцам и англичанам. Затем он объявил, что конференция закончена. Я поднялся и сказал: «Минуту, пожалуйста. Я три раза просил разрешения задать вопрос Михаилу Горбачеву». Замятин повторил, что конференция закончена. В этот момент Горбачев, с которым я познакомился в 1973 году в Ставрополе, сказал: «Я знаю писателя Семенова и уважаю его. Я отвечу на его вопрос».

Пассаж Горбачева, в котором он говорил, что он меня уважает, был просто-напросто вырезан во время показа пресс-конференции по телевидению. Вот вам пример официального антисемитизма!

«Фигаро»: И несмотря на это, вы остаетесь оптимистом?

Юлиан Семенов: Да, но при этом я процитирую вам фразу большого американского писателя Марка Твена: «Нет зрелища грустнее, чем молодой пессимист, за исключением зрелища старого оптимиста».

9 апреля 1990 года

«Последние новости Альзаса»

Даниэль Бризон, Франция

Он зовет Горбачева исключительно «Горби», защищает перестройку со всей своей недюжинной энергией, очень любит выдавать себя за двойного агента и как никто умеет получать авторские гонорары.

Юлиан Семенов — это явление. Репортер «Правды», известный детективный писатель, которого, к зависти многих, прозвали «советским Сименоном», стал известен, публикуя шпионские романы, в которых хорошими были русские и плохими — европейцы. Результат: тридцать миллионов экземпляров книг.

Теперь он легко погрузился в новую область, бывшую ранее для журналистов и писателей запретной. Он пишет о проституции, подпольной торговле, наркотиках. С «Инженером Горенковым» он зашел очень далеко. В нем мы наблюдаем страшную борьбу между прогорбачевцами и противниками реформ. Вертикальное погружение в ситуацию, очень близкую к реальности.

Интрига строится вокруг личности Варравина, понятное дело, названного Иваном (именем одновременно и самым распространенным в России, и именем царя Грозного), — журналиста в «Трибуне Москвы», сына героя, борца за новый стиль работы, против «четвертой власти».

Иван, компенсирующий в своей работе семейные неурядицы — его жена загипнотизирована гадалкой, расследует причины опалы инженера Горенкова, выгнанного с работы, оклеветанного, посаженного в тюрьму. Действие происходит в тот момент, когда в Москве консерваторы объединяются против «Горби».

Роман написан в форме репортажа. Здесь описано все: и предместья, в которых молодежь безнадежно скучает и пускается на хулиганские выходки, и механизм государственной коррупции. Семенов чудесно рассказывает о карьере молодого аппаратчика, напуганного одной мыслью потерять свои маленькие привилегии, препарирует феномен диктатуры, показывает колоссальную работу, которую необходимо проделать, чтобы вернуть честным людям силы и смелость, столь необходимые каждый день.

Журналист ведет расследование, изучая записи своего героя. Грех ли это против партии: придумать формулу, при которой строители принесут стране прибыль? Почему он себя так вел, этот инженер? Чтобы скрыть свои собственные заработки, действовать согласно дикому капитализму или чтобы привить своей бригаде вкус к работе?

Расследование продолжается в каждой новой главе. По всему видно: журналист мешает. Кто кого одолеет, как говорили во времена Ленина…

Ответ — на последней странице, и, поскольку в нем — интрига, я его не открою даже за все рубли в мире. Но поверх всех детективных интриг в романе есть аспект «расследование — правда». И это расследование — о борьбе за власть. И это — уже не авторская выдумка.

8 октября 1991 года

«Вечерняя Москва»

Г. Борисов

…Такое уже случалось — Александр Дюма написал 477 книг, а на слуху — десяток-полтора. «Отец» Штирлица-Исаева, пожалуй, не уступит (хотя любые сравнения с классиками опасны), «отцу» д'Артаньяна по умению наработаться всласть. Не случайно враги пускают слухи о «литрабах» Семенова, а друзья рассказывают легенды о том, как он, отвергнув гостиничный комфорт, возвращается из командировки в 2–3 часа утра, чтобы в 7 сесть за письменный стол. А иначе и не объяснить, как это один человек сумел, не подменяя напрочь свою жизнь писательством, выпустить около ста произведений…

Быть может, со временем читатель откроет иного Семенова, поменяется знак восприятия содержания его исторических хроник и всплывет другое. Вспомнится, к примеру, что знаменитый литературный критик Лев Аннинский в 1959 году написал статью «Спор двух талантов», посвященную рассказам Ю. Трифонова и Ю. Семенова, расцветет интерес к его разысканиям отечественных культурных ценностей и возвращению их на Родину. Замелькают имена и названия: Янтарная комната, «Аукцион», Дмитрий Степанов, Ника Турбина, барон Фальц-Фейн, Георг Штайн… И еще театр — «Современник» вдруг вновь поставит «Поиск-891» или «Версии»…

А будущие историки станут подчеркивать, что именно Юлиан Семенов выступил пионером новой издательской (а если шире — экономической) политики, организовав первое в нашей стране совместное предприятие — советско-французское издательство ДЭМ — Детектив — Энигма (загадка) — Мистери (мистерия).

Удивительное достоинство этого писателя в его несомненной способности будить в нашем воображении смуту, любопытство, наконец, беспокойство, не исчерпывающее душу, а ее волнующее.