Утро без рассвета. Сахалин

КТО ТЫ, ГИЕНА?

Начальнику явно не по душе был визит следователя:

— А что вы им интересуетесь? Журавлев — человек больной, от преступного мира далек. Его от самого себя охрана наша бережет, да и все мы.

— Но у него имеется и свободное время.

— За это время выспаться нормальный человек не успеет. Ведь он с восьми утра до десяти вечера на работе. Где ж оно — его время?

— Но вы говорите, что он больной. Почему ж перегружаете? — поинтересовался следователь.

— А я что — нянчиться обязан?! У всех свои заботы! Нам рабочие нужны. А не интеллигенты-воры! Его зачем прислали к нам?

— Сколько часов он должен работать? — прервал Яровой.

— Восемь.

— А на неделе получается четырнадцать. Без перерыва! Это же нагрузка двоих сортировщиков! Да к тому же без выходных!

— Где я возьму второго? Нет людей! Не хватает. К тому же не каждого на эту должность поставишь. Работа трудная. Ответственная. Человека долго подбирать надо.

— А как оплачивается труд Владимира?

— Этим бухгалтерия занимается.

— Да, но табель на него вы подаете?

— Учетчица. Она на всех табели ведет.

— И сколько часов ставите?

— Сколько работает, столько и ставим.

— А в денежном выражении как получается?

— Это в бухгалтерии.

— Табель можно глянуть?

— Возьмите! — нервничал начальник.

Яровой смотрел табель за три дня. В нем везде стояли — Р. Работал. А поскольку часов? Надо узнать в бухгалтерии. Но это — потом. Сейчас нужно продолжить разговор. Только поспокойнее.

— Видно, тяжело у вас с кадрами? — спросил следователь.

— Север. Всюду так. Вот и мы. Каждому поселенцу рады. Пусть он последним проходимцем был.

— Да, но проходимцу эту работу не доверили бы, — вставил Яровой.

— Этот лучше остальных.

— Чем же?

— Исполнителен. Аккуратен.

— И только-то? — удивился Яровой.

— Другой бы не выдержал.

— Почему?

— Работать приходится много.

— Говорят, все так.

— Все, да не все. Этот, как белка в колесе целыми днями. И не жалуется. Не просит помощников. Сам управляется.

— Поощрять нужно, значит.

— И так поощряем.

— Как? — насторожился Яровой.

— Деньгами. Премией.

— И как часто?

— По выполнению плана.

— Ежемесячно?

— Да. Когда план есть.

— Аслучаются невыполнения?

— Редко. Особо по его складу. Но бывает.

— В какие месяцы? — спросил следователь.

— Зимой.

— А именно?

— В январе, феврале.

— А почему?

— Со сплавом хуже. Сами понимаете. Зима.

— А в марте?

— Уже легче. Весна.

— Значит, за два месяца он не получал премии?

— Точно не знаю. Но в зимние месяцы у нас всегда тяжело с планом.

— А как все-таки оплачиваются Журавлеву переработки? И праздничные?

— Это в бухгалтерии. Я не занимаюсь этим делом. Сходите к ним.

В бухгалтерии Яровому показали ведомости по зарплате Журавлева.

Расчеты. Вопреки ожиданиям, Владимиру сверхурочные не оплачивались. Сказали, что у сортировщика рабочий день не нормирован. А оплата предусмотрена повышенная. Потому ставятся в табеле не часы, а просто «Р», работал. И все тут!

— Такова специфика, — развел руками главбух.

— Да, но и на ненормированный день есть свои нормы, — сказал Яровой.

— Знаем. Но не будем же мы из-за четырех часов брать второго человека. И сам Журавлев не согласится на напарника. Сложно это.

— Почему? Ведь порт работает круглосуточно. В три смены. Вы загружаете суда. И за каждый непредусмотренный час простоя платите штраф. Причем, в солидных размерах. И вместо того, чтобы держать на сортировке двоих…

— Но это же невозможно!

— Почему?

— Территория и проходимость леса, количество отгруза — все предусмотрено по смете. И они не позволяют взять второго человека.

— Кто не позволяет? — не понял следователь.

— Объем работы.

— А почасово? Он же не должен работать по четырнадцать часов. Без выходных! Без отгулов.

— Все мы перерабатываем. Все, как один.

Яровой не смутился.

— Все, говорите? Но вы знаете, что он болен.

— А кто здоров?

— Но вы, к примеру, не в таком состоянии, как Журавлев?

— Никто невиноват.

— Но рабочее время существуют…

— Вам это к чему? Мы перевоспитываем преступников трудом. Вам же помогаем. Если бы мы ему ставили все рабочие часы, он давно бы по зачетам должен был освободиться. Но куда он пойдет? Ни вы, ни я — не можем поручиться. Может, снова воровать бы стал?

— Как знать… — сказал Яровой.

— Да что там знать? Что знать-то? Чего их жалеть?

— Скажите, он никуда не отлучался на несколько дней?

— Вовка? Что вы! Нормальному, свободному отсюда выбраться нелегко. Этот же — псих, поселенец! Его в больнице на особом учете держат.

— Это верно. Но кто его непосредственный начальник? — поинтересовался следователь.

— Мастер.

— Он случайно не был в отпуске в этом году?

— Был. А что?

— Ничего. Я вот о чем подумал. По всей видимости, Журавлев решил остаться у вас и после поселения.

— Хорошо бы было.

— Так вот, мастер ваш мог бы проконсультироваться с врачом Журавлева, может, какие-то лекарства нужны ему, каких у вас нет… Или фрукты.

— Какие фрукты в марте? — рассмеялся главбух.

— В марте?

— Ну да! Он же в марте отдыхал.

— А где?

— Кто ж его знает? Билетов к оплате не предъявил. Значит, здесь отдыхал.

— А почему в марте он взял отпуск? Тепла еще нет. Купаться нельзя. Холодно.

— Летом мы ему отпуска не дали бы.

— Почему?

— Самый разгар работы.

— И долго он в отпуске был?

— Кто?

— Мастер, — уточнил следователь.

— За год взял.

— Так мало?

— А больше мы не дали бы. В апреле — разгар сплавных работ. Не до отпусков. Да и что хорошего в отпуске? В дороге измотаешься. Деньги за две недели потратишь и просишь телеграммами у родни на дорогу. Какая радость от такого отпуска? — смеялся главбух.

— Я попрошу у вас список всех, кто отдыхал в этом году из работников порта, подчеркните фамилии тех, кто связан непосредственно по работе с Владимиром. И еще мне понадобится список всех работников порта.

— А зачем вам это? — удивился главбух.

— Нужно. Я убедительно прошу вас об этом, — сказал Яровой.

Главбух пообещал, что поручение Ярового к концу дня будет выполнено. И тут же позвонил начальнику отдела кадров… Аркадий вышел, решив позднее сверить данные кадровиков со своими, для большей точности.

Мастер… С ним можно встретиться вечером, когда придет списками, а пока…

Следователь торопился в больницу. Оставалось еще три часа того, как Журавлева могут отпустить на работу.

Уже немолодой врач — невропатолог встретил Ярового в коридоре.

— Вы к Журавлеву?

— Да.

— Он плох.

— Бредит.

— Приступ не прошел? — спросил следователь.

— Нет. Это затяжной приступ.

— Мне можно взглянуть нанего?

— Зачем? Он не сможет с вами говорить. Не то состояние.

— Понимаете, мне нужно, — объяснял Яровой.

— Ну что ж, если вы так настаиваете, то я должен разрешить вам. Но пойти к нему мы должны будем вместе.

— Я не возражаю, — согласился Яровой.

Вовка лежал в одноместной палате. Окна были задернуты плотными занавесками. Рядом с поселенцем сидела пожилая женщин-санитарка. Она поправляла подушку, удерживала больного, чтоб не упал. Вытирала полотенцем лицо Журавлева. И уговаривала поселенца тихим, ровным голосом.

А он метался по койке, кричал:

— Муха! Я ничего вам теперь не должен! Отвяжитесь от меня. Я боюсь вас!

— Вы знаете, о ком это он? — наклонился врач к Яровому.

— Наверное, свое вспоминает.

— Он тут все про женщину кричал. Ох и жутко, — передернул плечами санитарка.

— А имя ее какое? Не запомнили? — спросил Яровой.

— Имя не говорит. Обзывает.

— Гиеной? — вспомнил следователь.

— Во-во, — подтвердила санитарка.

Гиена. Но Торшину он так не называл. Причем, Валентин никак не могла никого «засыпать». Она далека от Клеща и Мухи. А вот Гиена… Но кто это? Женщина или мужчина?

— А почему вы думаете, что он женщину так обзывал? — спросил Яровой у санитарки.

— Гиена! Уходи, Гиена! — Они убьют тебя! Не верь Клещу, него есть сын! Гиена! Ты была нужна на время. А теперь все! Ты слышишь меня? Тебя убьют! А потом и меня! Но ты еще можешь спастись! Ты ж свободна. А я — нет! Я должен вернуться на Сахалин. Мне нужно вернуть… Мне они дадут вернуться! А тебе— нет! Ты не вернешься и не приедешь! Я знаю! Ты не веришь?! Но я их знаю лучше, чем ты!.,

— Вот видите? Я ж говорю — про женщину. И все время так. Странное говорит, — посмотрела на Ярового санитарка.

— Скажите, а имя Авангард, он называл?

— Нет.

— А о Скальпе не говорил?

— Да, это слышала.

— И что он говорил?

— Кричал, что не хочет убивать.

— Извините, но у нас больница. И то, что говорит больной в бреду, или рассказал врачу, мы не должны разглашать, — сурово глянул врач на санитарку.

Та угнула голову. Замолчала.

— Я всегда помню обо всех тонкостях вашей работы. Но есть случаи, когда вы должны вспоминать то, что ради интересов самого человека приходится пренебрегать излишней щепетильностью. Вы боретесь за здоровье и жизни людей. Я тоже! Но кроме того, я должен и предупреждать преступления. А коли оно совершено, установить — кем, как и причину. Ведь вы, дорогой доктор, чтоб вылечить человека, иногда вникаете в интимные стороны жизни больного, но опять же, чтоб принести благо больному исцелением. Разве я не прав? К тому же, я не веду протокола допроса, как видите. Я просто слушаю. И поверьте, что я, как и вы, заинтересован, чтобы этот человек был здоров. А значит, наши интересы совпадают, — убеждал Яровой невропатолога.

— Но он не отдает отчет в сказанном.

— Именно так. Но и я не заношу его слова в протокол. Но сказанное, даже в этом состоянии, имеет прямое отношение к реальным событиям. Этого вы, как я надеюсь, не станете отрицать.

— Могу спорить.

— Я слушаю.

— В данном случае сказанное не обязательно должно принадлежать к интересующим вас конкретным событиям. Этот человек серьезно болен. И то, что он говорит, может иметь отношение к давним событиям. Может быть — ко времени его юности…

— Извините, доктор. Но давние события остались за границами времени заболевания. А значит, не могут являться причиной приступа и, тем более, бреда.

— В бреду человек не признает факторов времени. Он прост болен, — упрямился врач.

— Ты поверь, я же не враг тебе. Уезжай! Подальше от Клеща! Так тебе лучше. У тебя есть деньги. И пока еще есть время. Но скоро его не будет у тебя. Совсем не будет. Муха тоже убийца! Да! И сидел за это. Они не потерпят свидетелей. Сначала — ты, потом я! Но ты еще сможешь уехать! Я тоже их боюсь. Наверно, больше, чем ты! Потому, что знаю обоих. Слишком хорошо. Лучше, чем ты! — кричал Трубочист.

— Жаль человека, — покачал головой врач.

Яровой о своем думал. «Кто она, та, которую так уговаривает Вовка убежать, скрыться от Клеща и Мухи? Кто она? Откуда взялась? И почему он называет ее по кличке? Но даже если все сопоставить, то Клещ, Муха и Трубочист на свободе не знали друг друга. Познакомились лишь на Колыме. Потом поселение. Но Муха не поддерживал отношения с женщинами по вполне понятным причинам. У Клеща была жена. А переписка с одесситкой? Но в этом случае исключалась возможность ее знакомства с Сенькой и Вовкой. Тем более, что ни один из двух последних в Одессе никогда не был. Но кто же эта Г иена? Кто? Почему ее знают все трое? Надо узнать в милиции, есть ли здесь кто-либо с этой кличкой? Может, поселенки? Но почему ее должны убить? За что? И почему она имела возможность уехать? А Трубочист — нет? Он говорит, что она свободна. Значит…»

Следователь внимательно слушал, но Вовка успокоился. Лежал тихо. Лицо перестало потеть.

— Проходит приступ, — улыбнулся врач.

Аркадий вышел из больницы. И тут же пошел в милицию. Начальника райотдела не было. Яровой встретился с заместителем. Попросил его посмотреть всю картотеку поселенок и найти, если есть, женщину с кличкой — Гиена.

— Возможно, она отбывала поселение у вас и освободилась. Я прошу вас, посмотрите, — попросил Яровой.

— Я, конечно, посмотрю. Но могу вам сказать заранее, что баб с такой кличкой у нас не было. Я всех поселенок знаю. И помню освободившихся. Не было Гиены, хватило с нас своих волчиц. Гиен не попадалось, — уверенно отвечал заместитель. И пообещал, что для надежности он все же посмотрит картотеку. И, чтобы не терять времени, сразу взялся за нее.

— Я позвоню вам, — сказал следователь.

— Да, часа через два смогу точно ответить, — поднял голову от картотеки заместитель начальника.