Утро без рассвета. Сахалин

ЭТО НЕ ВОЙДЕТ В ПРОТОКОЛ

Следователь шел тайгой. Вот снова участок Мухи. Яровой старался не смотреть по сторонам. Ему казалось, что здесь стон стоит вокруг. Тайга молила о пощаде.

Через час Яровой пришел на Сенькину деляну. Завидев его, лесорубы-поселенцы отвернулись. А мальчишка в кусты юркнул, бригадира предупредить. Аркадий снял плащ, повесил на стене будки. Решил сходить к роднику умыться с дороги. Среди деревьев заметил возвращавшегося от Сеньки ручного медведя, которого, как слышал Яровой, во время пожара спасли. Он это спасение уже три года отрабатывает, помогая мужикам на деляне. Жалко зверя. В тайге — ив неволе. И все же странно, почему он не ушел от поселенцев? Почему не вернулся в тайгу? Хотя что ж, прирученный зверь уже не тот, каким нужно быть в тайге.

Аркадий полез в карман. Достал коробку с леденцами. В дороге, как ни странно, пришлось бросить курить. Разные папиросы вызывали надсадный кашель. И Яровой, сунув в рот конфетку, умылся в ручейке, вытекающем из родника.

Как хорошо умыться этой водой! Она казалась настоянной на лесных запахах, холодная, она моментально снимает усталость Аркадий легко шел к будке. Он подошел к плащу, чтоб достать расческу, и вдруг почувствовал запах водки. Откуда он? Ведь водки никогда не было в карманах плаща. Но почему же он пропитан ею? Яровой недоуменно поворачивается и вмиг прижимается спиной к стене будки. Разъяренный медведь, поднявшись на задние лапы, шел на Аркадия.

И только теперь Яровой понял, что плащ был специально облит водкой. А все ручные медведи приучены к спиртному. Ведь в неволе их зубы слабеют и начинают болеть. Вот и снимают водкой боль зверю.

Этого лишь раздразнили запахом. А водки не дали. И он, услышав запах человека, которому принадлежал плащ, решил разделаться с ним, с Яровым, какой по зверьему представлению сам выпил, а про медведя забыл.

Аркадий машинально сунул руку в карман. Нащупал пистолет.

Убить? Но за что? Разве зверь виноват? Да и эти — вон как насторожились. Смотрят. Ждут. Что будет? Убить просто. Но они запомнят. Ведь хоть и варвары, а к медведю привыкли. Даже своему ремеслу обучили. Убийцей и зверя сделать хотят.

Как быть? Медведь в пяти шагах.

Яровой сжимал коробку с леденцами, потом поддел крышку. Открыл. Набрал горсть конфет. И, сам не зная зачем, кинул их в морду медведю. И чудо! Медведь жадно накинулся на них. Стал подбирать леденцы. Поспешно совал их в пасть. Вынюхивал, выискивал каждый. Куда делась его злость. У него чесались десны. и зверь грыз леденцы, как ребенок, радуясь им, словно находке. Он забыл о водке. А Яровой этим временем, выпустив из вспотевшей ладони пистолет, свернул плащ, спрятал его в чемодан.

Медведь подошел, скребанул лапой по карману. Яровой протянул ему еще горсть леденцов. Зверь аккуратно слизнул конфеты с ладони. Подошел вплотную к Яровому. Обнюхал лицо. Руки. Сел. Совсем рядом.

И Аркадию стало легче. Медведь признал. Хорошо, что не застрелил. Да и вряд ли бы смог. Ведь однажды медведь спас его. Там, на Карагинском.

Поселенцы говорили о чем-то вполголоса. Недовольно косились на медведя. Сенька даже не скрывал досаду.

«Конечно, плащ оказался облитым водкой не случайно», — размышлял Яровой. Хотели натравить зверя. А от того в ярости чего угодно жди. Но случись с Яровым беда — сказали бы, что не надо было ему соваться на деляну. Ведь зверь ручной, никого не трогал. Ни своих, ни приезжих. Ведь и милиция здесь бывает, и начальство. Кто мог бы предположить, что именно Яровой вызовет гнев медведя? За поступок зверя никто бы не отвечал. А плащ — ну так его можно было и сжечь. Докажи потом! Да и кто бы этим заниматься стал? Лишний раз подтвердилось бы недавнее предостережение начальника милиции.

— Тимка! Иди работать! — позвал Сенька.

Медведь неохотно встал. Поплелся за Мухой. Другие лесорубы тоже пошли на деляну.

Аркадий удивился. Ведь наступили сумерки. Что можно сделать до темноты? И пошел понаблюдать.

Сенька валил березу. Вот она упала. Мужик подошел обработать дерево. Тимка ждал.

Муха повернулся, увидел зверя. Заглушил пилу. Подошел к медведю:

— На леденцы позарился? С-сука! — и ударил медведя ногой в живот. Тимка отскочил. Сенька нагнал его, бил пинками по животу, по спине, по морде. Зверь кричал, отмахивался лапами. Но слабо. Но вот он затих. Угнул голову.

— Прекрати, сволочь! — вышел из-за дерева Аркадий.

— А, и ты тут! Сыщик проклятый! — Муха пошел на Ярового, злой, хуже зверя. Кулаки в пудовые гири сжал.

— Ну, попался! Я знал, что ты придешь! — наступал Сенька.

Следователь понял, надо защищаться.

Поселенец подскочил. Короткий замах и… страшный удар в челюсть чуть не лишил сознания. Яровой стиснул зубы от боли. Резко, ребром ладони ударил по шее. Но Муха устоял. Он схватил Ярового за плечи, сдавил и ударил головой о ствол дерева.

— Кретин! — потемнело в глазах Аркадия. Он вывернулся. И изо всех сил ткнул Сеньку головой в сплетение. Потом — удар в челюсть. Неожиданный, резкий. Снова — по шее. Затем — по печени. Сенька бледнел. Яровой ловкий, подвижный, лишал его возможности двигаться.

Но вот Муха схватил топор. И тут же, получив удар в челюсть, отлетел на несколько шагов. Но снова вскочил.

— Убью!

Яровой резко ударил в висок. Сенька пошатнулся. И вдруг на него сзади навалился Тимка. Подмял поселенца. Не выпускает. Лапой по голове скребет. И только тут Аркадий заметил, что когти у зверя спилены. Он не мог сам себе вырыть берлогу, а потому пользовался жильем человека. Конечно, это было сделано не случайно. А зверь рычал, открывал пасть. Но и клыков не было. Их обломали у него, когда Тимка был еще медвежонком. Обломали не случайно. Он не мог грызть кости. И — даже поймай себе добычу в тайге— не смог бы ею воспользоваться. Вот и ел суп и кашу. От этой не звериной еды болели зубы.

Пасть Тимки раззявлена. Слюна на лицо Сеньки течет. Но что толку! В пасти — злость. Но проучить, наказать поселенца за свои обиды зверь в полной мере не мог.

— И ты, курва, на меня? — вырывался Сенька. Но медведь держал крепко. Не выпускал. Он валял бригадира по траве. Мял его, рычал в лицо, норовил прихватить зубами за горло.

Сенька ударил его коленом в живот. Тимка отскочил. Повалился на траву. И Яровой заметил, что медведь кастрирован. Вот почему он не ушел от людей, вот почему не манит его тайга.

У Тимки не будет медвежат. Никогда! У него отнято все, отнято человеком.

Сенька, корчась от боли, вставал трудно. Тимка уже зализывал живот. И вдруг, глянув в сторону Ярового, рявкнул. Кинулся. Яровой вскочил. И вовремя. Громадная, старая, сырая береза повалилась с шумом. Еще немного промедли — и она раздавила бы следователя.

Дерево было подпилено и едва держалось. Аркадий заметил тонкий трос, уползающий в кусты. Его натянули от дерева. И вот оно рухнуло. Но мимо.

«Снова пронесло», — вздохнул следователь. Лицо Мухи белело в сгущающихся сумерках то ли от боли, то ли от злости.

Тимку задело ветками, но слегка. И медведь, почесывая ушибленные места, досадливо косился в сторону Сеньки.

Поселенец, тяжело ступая, подошел к следователю:

— Отвяжись ты от меня. Отступись.

— Если не виновен, тогда — да.

— Много ты понимаешь в этом: виновен, не виновен. Жизнь-то меня кругом виноватым сделала. Каждая козявка укусить норовит. Нигде покоя нет. Сюда забился, так и то дергаешь.

— Сам виноват, — прервал Яровой.

— В чем?

— Если бы не был виновен, не травил бы на меня зверя, не подпиливал бы дерево. Убивают лишь из мести или из страха! Мстить тебе мне не за что. А вот страх!..

— Ненавижу слежку. Что ты овчаркой здесь около меня крутишься? Что вынюхиваешь?

— Выбирай выражения!

— Выбрал бы я! Не навидался я вашего брата?! Мусора проклятые! Терпенья с вами нет.

— Ничего, потерпишь.

— Ладно. Посмотрим, чья возьмет, — процедил Сенька сквозь зубы. И, подойдя чуть ли не вплотную к Яровому, сказал:

— Хорошо ты меня отделал. Повезло тебе. Я ведь и убить тебя мог вгорячах!

— Я не волк. Не задушишь.

— Смотри-ка! И об этом знаешь! Силен ты, мужик. Все узнал. И драться умеешь. Но… смотри, не путайся у меня под ногами. Сегодня — повезло. А завтра, как знать, что с тобой может случиться. Не попадайся мне на глаза. И близ меня не шастай! Понял?

— Я ведь не в бригаде у тебя. И приказы твои— смешны. Иди, занимайся своим делом. И не забывайся. Думай, кому, и что ты говоришь. Ты битый, но и на тебя есть управа.

— Ну, зови лягашей! Испугался я их, говнюков! Они ко мне только кодлой ездят. Только ты такой один идиот выискался! Или жизнь не мила?

— Почему же? Но дороже своей те, какие ты безвинно погубить можешь.

— А тебе какое до них дело?

— Ты никого не щадил. Ни тайгу, ни зверя. А уж человека — и подавно. Руки у тебя злые. Жестокие.

— С чего им добрыми быть? Они мне помогают за себя стоять. Защищаться. От вас. На кого теперь сетовать? Вы мне жизнь сломали!

— А ты мстишь? Но кто виноват? Ты сам знаешь, за что был осужден. Так при чем тут я? Или любой другой? Ты и на свободе убивал.

— Я не о том.

— О чем же?

— Второй раз ни за что упрятали. Червонец ни за хрен собачий получил.

— А при чем я?!

— Ты? Из их кодлы. Все вы одинаковы. Глаза б мои на вас не смотрели.

—Ладно, обиженный, не тебе— говорить, не мне— слушать. Да и ты сейчас, еще на свободу не вышел, а что делаешь?

— Не выводи! У меня тоже нервы есть и самолюбие.

— В руках себя держать не умеешь.

— Ладно. Забудем. Ты ж мужик, в конце концов. Чего не бывает! Ну, погорячился я! Случается со всяким.

— Я не о себе. Тут бы черт с тобой. За себя я всегда постоять сумею.

— А, этого прохвоста Скальпа имеешь в виду. Так его, падлу, давно пришить нужно было. Много грехов за ним водилось. Но не я его грохнул. А жаль!

— Ладно. Разберусь. Не ты, так расстанемся.

— Скорее бы, — вздохнул Сенька. И, повернувшись, пошел к будке. Окликнул Тимку:

— Топай, падла косматая! Кент кастрированный, дармоед проклятый! Чтоб ты сдох!

Яровой пошел следом, но поселенец повернулся к нему:

— А ты куда? Ежель в будку, то не моги и думать. Нет свободного плацкарта. Все места заняты. Да и не приглашали. Ночуй где хочешь. А в будку не пущу. Духу лягавьего не переношу.

Аркадий остановился. Подумал. Встала проблема ночлега. Он столько дней не высыпался. Спал где попало. На бревнах или в катере. И вот снова. Негде. Даже зверю нашлось место в будке. Медведю. Его позвали. А Яровой остался один на один с тайгой.

«Ладно же! Еще как знать, что лучше», — решил он для себя. И, побродив немного, нашел два дерева. Они стояли рядом. Яровой обломал нижнюю ветку ольхи, положил перекладину. Потом наломал еловых лап. Загородил с обоих сторон подход к деревьям. Получался неплохой шалаш. Аркадий заложил хвойными лапами третью сторону. Потом наломал веток, положил их на траву. Получилось отменное жилье. Без удобств особых. Зато свое. Сам хозяин. Яровой влез в шалаш. Что ни говори, от будки далеко, можно спать спокойно. Рядом с шалашом журчал ручей. Яровой развел костерок. Открыл банку говяжьей тушенки. Достал хлеб. Потом вымыл банку. Вскипятил чай. И пил, улыбаясь в темноту, оттаивая душой.

Впервые в жизни привелось вот так ночевать. Одному. В тайге. Один на один с ночью и костром.

«Совсем неплохо», — подумал он. Ведь все годы работы он и мечтать об этом не мог. А неувязка с ночлегом обернулась в радость.

Сухие ветки горели ровно, обдавали теплом. Дым от костерка выгонял из шалаша назойливое комарье. Яровой блаженствовал, впервые за эти дни. Он постелил плащ и собрался гасить костер. Как вдруг услышал за спиной осторожные шаги. Яровой резко встал.

В нескольких шагах от него стоял напарник Сеньки. Воровато озирался.

— Как видишь. А что тебе нужно?

— Да вот я решил навестить. Скучно поди-ка одному?

— Хочешь компанию составить? — спросил следователь.

— Ага!

— Ну что ж! Подходи ближе. Садись, — внимательно следил за мужчиной Аркадий.

Тот подошел. Оглядел шалаш:

— Неплохо устроился.

— Меня устраивает.

— Молодец! Как истинный лесник нашел выход, — улыбался поселенец.

— Ничего мудрого.

— А я вот тут тебе поесть принес. Все ж зря Сенька вот так с тобой. По-хорошему надо. У нас не принято гостей обижать.

— Я не гость.

— Но ведь человек! Покормить надо, место отвести. Чтоб по-людски. Мало что не поладили меж собой. Хлебом и кровом обходить никого нельзя.

— Я не голоден, — прервал его Яровой.

— Брезгуешь мною?

— А при чем тут ты? Ведь о хлебе говоришь. А я сыт.

— Не веришь?

— Кому? — заподозрил Яровой неладное.

— Думаешь, прислали? Я сам пришел. Ведь ты меня из-под дерева вытащил.

— Но ты из-за меня под него и попал, — удивился Яровой неуклюжему напоминанию.

— Я вот тут кое-что… — стал разворачивать мужик сверток.

— Не надо. Нет необходимости.

— Обижаешь. Я с чистым сердцем к тебе.

— А я и не сомневаюсь.

— Тут вот мясо. Оленина. Очень хорошая. Свежая. Ешь. Пока горячее. Хлеб тут имеется. Вчера привезли, — торопился мужик, раскладывая на газете порезанное мясо, хлеб.

— Я не хочу.

— Слушай, у нас по таежному закону гостю нельзя отказываться от еды.

— Ладно. Но будем есть так, как у нас — на Кавказе, — предложил Аркадий. И тут же заметил, как мужик насторожился. — Ты говоришь — я гость! Значит, ты хозяин. А у нас заведено — хозяин ест первый кусок.

— Но я ужинал. Вместе со всеми.

— Я тоже. Правда один. Но это неважно. Ты принес. И говоришь о своем обычае. Нельзя отказываться. Я и не отказываюсь. Но и ты должен мой обычай выполнить.

— Но я по горло сыт.

— Ешь, — подступил Яровой к мужику, протягивая ему кусок мяса. Тот отшатнулся невольно.

— Ешь! — потребовал следователь.

— Этотебе!

— Нет! Обоим!

— Я ж к тебе, как к человеку, — отвернул мужик лицо от мяса. Яровой уже уловил едва слышный запах цветов аконита. Борец — та его называют в народе. Сильный яд этого растения убил не одну жизнь в тайге. Мясо варилось вместе с аконитом и впитало в себя весь яд. К тому же, пока ломал хвойные лапы, поранил палец. И теперь его неприятно поламывало, ведь мясо соприкоснулось с раной.

Аркадий положил мясо на газету, сунул руку в банку с чаем. Это самое верное средство дезинфекции. Палец перестало ломить. Прошло и жжение.

— Боишься, следователь?

— Кого?

— Не знаю.

— Пошел вон! Живо! А ну! Чтоб не видел тебя! — прикрикну Яровой.

Мужик отступил в ночь. Пятился от следователя. Яровой посидел еще немного у костра и пошел спать.

Утром, когда он вылез из шалаша, увидел мертвую лису, что позарилась на мясо — вчерашнее угощение. Лиса, видно, недолго мучилась. Яровой пожалел, что не сжег мясо на костре.

Сегодня он решил встретиться с лесником урочища и с мастером соседнего участка. Вместе с ними надо обойти все Сенькины деляны вырубленные за последние полгода. Собрать сведения, сколько леса вывезено фактически с делян. Эти цифры обязательно должны быть у лесника. А мастер должен определить, за какое время произведена вырубка.