Утро без рассвета. Сахалин

МЕТОДОМ ИСКЛЮЧЕНИЯ

В аэропорт Яровой пришел на следующий день. Там ему предъявили списки восемнадцати человек, выезжавших на материк.

Восемнадцать… Из них восемь— по студенческим билетам. Эти отпадали сразу. Оставались — десять. Трое — по депутатским удостоверениям. Тоже отпадали. Их здесь, в аэропорту, хорошо знали в лицо. Да и проверка в облисполкоме подтвердила их выезд на сессию. Оставалось семь человек. Из них — прокурор района выезжал на материк на похороны отца. Телеграмма на имя прокурора подтверждала цель выезда. И областная прокуратура назвала точные дни отсутствия прокурора. Оставалось шесть человек. Из них — заведующий районным отделением народного образования выезжал на краевое совещание в Хабаровск на пять дней. Проверка подтвердила, что заведующий действительно отсутствовал. И был в Хабаровске. Оставалось пять человек. Из них мастер сортировочного склада Ногликского порта согласно билету вылетал в отпуск на материк. Билет он взял до Москвы!

Аркадий сразу вспомнил, что не только главбух порта, а и сам мастер отрицал свою поездку на материк. Утверждал, что отдыхал он на Сахалине у родственников. И билетов к оплате за проезд в отпуск не предъявлял в бухгалтерию порта.

Выезжал на материк и прораб леспромхоза. Билет он взял до Хабаровска. А Яровой вспомнил, что в табеле за март у прораба стояли восьмерки и нигде не было отмечено его отсутствие. Кстати, и в ведомости по зарплате не отмечалось, что прораб не являлся на работу.

И вот еще один — начальник сплава Ныша. Тоже выезжал — в Москву. Но в управлении сказали, что ничего не знают об отлучке начальника участка сплава, что командировку ему не оформляли. А совещаний или учебы — тоже не было. Потом подняли приказы для достоверности. Но нет… Никто никуда не отправлял его.

Следователь сверил даты возвращения всех троих из Москвы и Хабаровска. Все трое, словно сговорившись, вернулись в один день[6]. Совпадение? Но в него не верилось. И Яровой дал поручение милиции проверить маршруты этих троих. Узнать в аэропортах, брали ли они билеты в другие города? Сделать туда запросы. Узнать, где, когда и в каких гостиницах останавливались. Дать задание отделам милиции тех городов допросить дежурных по этажам, администраторов, официантов ресторанов при гостиницах, работников бюро услуг при гостиницах. Изъять копии квитанций по оплате номера или номеров за проживание в гостинице или гостиницах.

Для объективности Аркадий проверил и оставшихся двоих, что тоже вылетали на материк. Но ими оказались женщины. Одна летала па материк за сыном, который лечился в санатории в Прибалтике, вторая — на повышение квалификации кондитера — в Благовещенск. Сведения были подтверждены.

Из восемнадцати остались трое. По их следам началась проверка. Дотошная, кропотливая.

Конечно, можно было уже и вызвать бы этих троих повестками в областную прокуратуру на допрос, но торопиться нельзя. Нужно собрать воедино все сведения. Самые полные и точные. Надо выждать эти несколько дней. Ведь преступление, совершенное в Ереване, получило возможность своего осуществления здесь. Реальные исполнители его и пособники должны понести наказание.

Аркадий направился в управление сплавных работ. Там к нему отнеслись настороженно. Долго не могли понять, почему он интересуется Нышскими плотогонами, их работой. Начальник управления внимательно вглядывался в Ярового.

— Трудно нам, сами понимаете. Из-за кадров бедствуем. Ну, хоть криком кричи из-за нехватки плотогонов.

— Плотогонов? — переспросил следователь.

— Да.

— А я думал, что их достаточно. На местах жаловались не на это.

— Знаю. Катеры! Вот им что нужно. Но хороший плотогон — это куда большая ценность, чем все катеры.

— Вам виднее. Но меня другое интересует, — сказал Яровой.

— Что именно?

— Скажите, чем занимаются плотогоны Ныша, когда сплава нет по Тыми. Я имею в виду зимний период.

— Они в это время заняты на разных работах.

— А именно? — уточнял следователь.

— Ремонтируют пирс, лодки. Отдыхают. Ведь они весь год без выходных работают.

— Я имею в виду поселенцев. Насколько мне известно, отпусками они не пользуются до окончания своего поселения?

— Но у них имеются переработки.

— Их обязаны ставить в зачет, — вставил Яровой.

— Это на их усмотрение.

— Нет. Положение о поселенцах для всех одинаково, вне зависимости от желаний.

— Вам легко говорить так. А вот Нышский начальник сплавного участка не знает, как и выкручиваться. Работой обеспечить можно, но какой? Чтоб люди занимались смежным делом и не теряли в заработке! Где взять в Ныше такую работу? Вот и сует каждого так, чтоб не в накладке был. Не то жалобами одолеют.

— И куда же он их девает?

— В нынешнем году шестеро плотогонов занимались заготовкой дров для села. Для организаций. Больнице, школе, яслям, магазинам, бане.

— А остальные десять человек?

— Четверо на вывозке дров работали. Ведь шестьдесят кубометров заготовили! Не шутка. Коммунхоз едва справился распределить эти дрова. Всем хватило.

— А еще шестеро?

— Двое всю зиму пирс ремонтировали.

— А остальные четверо?

— Двое распиливали и рубили дрова. По заказу коммунхоза, работенка не из легких.

— А оставшиеся двое?

— Эти — свободные. Старики оба! Отпуск брали.

— Документы имеются, подтверждающие сказанное вами? — спросил следователь.

— Да, — и вызвал бухгалтера. Тот явился с табелями Нышского сплавучастка. Яровой стал тщательно изучать их.

…Беник. Здесь он заготавливал дрова в тайге. Выработка неплохая. И получил неплохо. Везде роспись самого поселенца в получении денег. И не только его роспись. Вон заявка на продукты. За десятое марта. Тоже Клещ писал. Яровой узнал почерк. А вот и отметки коммунхоза— приняли дрова у Беника… Снова март. Теперь одиннадцатое. А вот и отметка прачечной. Белье постельное в бригаду послали — двенадцатое марта. Сдали Клещу. Киномеханик был. Крутил кино. Сеанс. Выставлен счет. Тринадцатое марта. И опять подпись Беника. Шестнадцатое! Получил аванс. Снова подпись. Семнадцатое! Опять дрова сдавал! А вот и восемнадцатое! Был в Ныше! Отметка на фактуре о получении со склада рукавиц брезентовых, резиновых сапог. Шесть пар! Телогреек, костюмов хлопчатобумажных. А вот и девятнадцатое! Опять выработка указана. И снова подпись Клеща. Двадцатое марта— ездил за бензином для бензопилы. Отсутствовал два часа. Был на складе горюче-смазочных материалов. Получил бензин. Вот подписи. Одна — Беника, вторая — заправщика. И опять выработка…

Надо было бы допросить этих людей на месте. В Ныше. Но… Ведь вот — подписи! А значит? Кто ж откажется от собственной подписи? Значит, все ошибка! Значит, Клещ никуда не уезжал. Он был на месте. В Ныше! И начальник сплава тут ни при чем! Вероятно, Муха и Трубочист были в Ереване вдвоем. А Беник был _ здесь. Да, но и у Сеньки — ежедневная выработка указана! Но не мог! Никак не мог сам Журавлев поехать и убить Скальпа. К тому же, отсутствие Вовки на работе тут же заметили бы вахтеры. И сказали бы! И тогда не благодушествовал бы начальник Ногликского отделения милиции. Отсутствие поселенцев несколько дней насторожило бы его. И он обязательно должен был сказать об ЭТОМ.

Хотя он мог не знать. Но тогда откуда у него такая завидная уверенность? Ведь не может быть, чтоб под нею не было фундамента. Но ведь подменял же Журавлева старик-пьяница!.. Яровой углубился в свои мысли, а начальник управления сплава говорил:

— Поселенцы на наших участках быстро вливаются в рабочие коллективы. И вскоре перестают быть преступниками. Сама среда их перевоспитывает. И даже трудности. Вот возьмите, к примеру, — недостаток транспортных единиц. Не хватает катеров. На всех участках. А работа идет. Не останавливаясь ни на день. Сами люди, те же поселенцы нашли выход и приобрели лодки. Свои. И работают, используя свой транспорт. У нас это называется проявлением сознательности. То есть полным искоренением преступных побуждений в моральном становлении каждого. У нас есть рабочие. Полноценные, кадровые плотогоны. А прошлое их ушло. Они стали другими. И я, как и все нормальные люди, считаю, что человек, совершивший в жизни ошибку, более или менее тяжелую, не должен носить клеймо преступника до окончания дней своих. Людям надо верить. Верить в их чистое, хорошее начало. Поощрять его. И помогать. Так все считают, не только я! Мы за этих людей спасибо говорим тем, кто их прислал к нам. А вы ищете среди них преступников! Но это безумие! Абсурд! Они давно стали нормальными, целиком искупили свои ошибки и заслужили прощение в глазах всех коллективов! Им верят люди! И, не доверяя поселенцам, вы прежде всего оскорбляете доверие людей.

— Каких? — не выдержал следователь.

— Наших! Рабочих!

— Давайте без пафоса поговорим, — предложил Яровой.

— Я высказал свои убеждения!

— С этим не спорю. Но меня в данный момент интересует другое. Вот вы здесь отстаивали сознательность плотогонов. Дескать, они идут навстречу интересам предприятия. Используя на работе личные средства транспорта. Но бескорыстна ли эта уступка?

— Не понял? — удивился начальник.

— Уверены ли вы в том, что эта уступка, а я иначе не могу назвать, не обоюдна? То есть, они пошли на несколько уступок начальству. Я имею в виду поселенцев. А начальство — пошло им навстречу.

— Говорите, что вы думаете?

— Это обоюдное соглашение. Уступка за уступку. И все в выигрыше. Как говорят — никто не внакладе.

— Не без того, но уступки руководства не могли привести к плохим последствиям.

— Вернее, руководство не хотело таких последствий. Но они могли произойти. Помимо желания. Ведь обязанное отсутствием буксирных и транспортных средств, отсутствием сопровождающего аварийного катера, что ставит под угрозу жизни плотогонов, руководство должно было как-то компенсировать плотогонам проявление их сознательности, как вы сами выражаетесь.

— Конечно. Плотогонам выплачивают премии.

— Какие? — удивился Яровой.

— По итогам работы.

— Я внимательно проверил ведомости по начислению зарплаты и все остальные платежные документы, но, поверьте, ведомостей по выплате плотогонам премиальных — не нашел в бухгалтерии Нышского участка сплава.

— За какой промежуток времени вы смотрели документы?

— За первый квартал нынешнего года.

— Да. Это зимние месяцы. И в это время сплава по Тыми не было. Потому и премии не было.

— Я уже знаю об этом. Но по документам сплав был!

— Задел создали. Ничего удивительного. Успели справиться. Обеспечили порт. И указали в документах наличие сплавных работ, когда люди заняты были на другой работе. Но они не простаивали! Вот что важно. А то, что в своих документах нышцы назвали заготовку дров — сплавом, так это для того, чтобы иметь возможность оплатить плотогонам их зимние месяцы по среднесдельной. Вот так. Я им за это, конечно, всыплю. Но ведь и понимаю я их. Нужно исходить из интересов людей, чтоб не растерять их. Заинтересовать. Они от этого оттолкнулись. Не в свой же карман положили, — говорил начальник.

— Возможно, вы и правы в чем-то…

— Я уверен!

— Что ж, не спорю. Тогда у меня к вам еще один вопрос.

— Слушаю.

— Скажите, начальник Нышского сплавучастка в марте был на материке?

— Нет.

— Вы уверены?

— Что за вопрос? Разумеется, уверен.

— Вы его не посылали в командировку?

— Нет.

— А по личным делам? Не ездил?

— Да нет же! Вот в марте он был здесь у нас. На совещании.

— Какого числа? — поинтересовался следователь.

— Десятого марта.

«Что ж, возможно тогда и купил билет», — подумал Яровой и спросил:

— А уехал он когда?

— Совещание было однодневным. А что случилось? — привстал начальник управления.

— Скажите, когда он вернулся в Ныш?

— Одиннадцатого марта. Я звонил ему утром 12 марта. Спросил как добрался. И дал задание провести подготовку катеров к предстоящей навигации. Вот здесь у меня даже отметка об этом имеется, — перелистав настольный календарь, — показал начальник свои мартовские записи.

— Он сам вам отвечал по телефону? — поинтересовался Яровой.

— Понятно, сам. Я его голос хорошо знаю. А что все-таки случилось?

— Я веду следствие. И уж извините, но в нашей работе есть свои аспекты, сначала докажи — потом расскажи.

— Да, но вы спрашивали о поселенцах, потом о начальнике участка. Я ничего не могу понять. Какое отношение они могут иметь друг к другу? — спросил начальник управления.

— Вы же сами говорили, что коллективы у вас спаянные. Различий не делаете. Прошлого не помните. А теперь меня спрашиваете о взаимосвязи одних и других. Вы мне без вопросов долго и подробно говорили о том, о чем спрашиваете теперь меня. Но зачем? Да и сказать мне нечего. Следствие идет. Когда оно будет закончено, все станет на свои места. А пока есть лишь версии и предположения. Но о них не стоит говорить.

Следователь направился в областную прокуратуру, куда должны были прийти ответы на запросы, сделанные им в Одессу.

И вскоре Яровой держал в руках полученный из Одесского угрозыска пакет. В присланных документах говорилось:

«Согласно номера перевода перечисленную сумму получила указанная Зоя Казимировна Русакова, известная в преступном мире но кличке Гиена. Ранее была связана с ворами, обкрадывала мужчин, приглашенных на ночь. Клиентов спаивала. Была знакома с вором по кличке Клещ. Состояла с ним и в интимных отношениях. Как намеревалась истратить или потратила полученную сумму, установить не удалось. Поскольку из своей квартиры Русакова уехала в феврале нынешнего года и больше не появлялась по прежнему месту жительства. Соседка, знавшая ее, сказала, что Зоя решила выйти замуж и для этой цели выехала из Одессы, чтобы изменить образ жизни и обстановку, которая не напоминала бы ей о прошлом. Да и мужу ничего не стало бы известно. За кого она собиралась выйти замуж, куда уехала — установить не удалось. В сберегательную кассу Русакова не относила деньги. Все сберкассы проверены. В аэропорту Гиена билет не брала. Во всяком случае на свое имя. Проверены корешки билетов во всех кассах аэропорта. Результат отрицательный. В последние месяцы, по показаниям той же соседки, Русакову никто не навещал. Изредка ей приходили письма но об отправителе их соседка ничего не знает. Русакова о них никогда не рассказывала ей. Удалось установить, что в последние два года Русакова не поддерживала связи с преступниками. Ни с кем не общалась. Дальнейшие ваши вопросы пересылаем в Ереванский уголовный розыск…»

Яровой смотрел на фото Гиены, приложенные к сообщения угрозыска Одессы.

Крашенная блондинка. Лицо скуластое. Одутловатое. Черт лица блеклые, стершиеся. Маленькие злые глаза, светлые жидки ресницы. Нос кривой, видно, был перебит когда-то. На вид немногим более сорока лет, если закрыть глаза на частую сеть морщин Они пролегли в углах рта, глаз. Порочные морщины бегут по щекам прорезают лоб. Частенько эта женщина увлекалась спиртным. Во веки какие опухшие…

Гиена… И Яровой вспоминает бред Журавлева. Припомнились слова и о том, что она свободна и еще имеет шанс остаться в живых. А он — поселенец и должен вернуться…

«Уезжай! Иначе Клещ убьет тебя! Сначала тебя! А потом и меня!» — всплыло в памяти.

Аркадий размышлял. Конечно, речь шла о ней. Второй Гиены быть не могло. Ведь Беник знал Русакову еще по «малине». Ей послал перевод. Но не только свои деньги послал. С вклада Клещ снято пять тысяч рублей. А выслал пятнадцать тысяч. По пять тысяч снято со счетов Мухи и Трубочиста. Но они деньги никуда н посылали. Никаких крупных покупок не делали. Значит, отдали их Клещу. Доли равные. Значит, для общего дела, в одинаковой степени важного для всех троих. Деньги были посланы женщине, которая сама никогда не занималась «мокрыми делами». Лишь спаивала. Заманивала в постель и обкрадывала. Но Журавлев, да и Сенька, не могли знать Гиену. До лагерей не знали ничего друг о друге и промышляли в разных городах. Никогда не встречались. Гиена тоже всю жизнь прожила в Одессе. И, по сообщению адресного стола Одессы, никогда не выезжала из города. А тем более — не была на Севере. Муха до лагеря — не бывал в Одессе. У него был свой город; Трубочист был лишь налетчиком и в Одессе ему нечего было делать. Его кенты действовали в строго ограниченных пределах, отведенных «малиной» для всякой мелкоты. Гастролировать по городам они н могли без договоренности. В те годы воры строго обговаривали границы и участки. Вторжение «на чужую территорию» каралось по воровским законам — смертью. А «малина» Одессы славилась свое дерзостью. И не только не впускала кого-то к себе, сама не раз охотилась в чужих пределах, теряя иногда при этом своих кентов Но… Районы ее действий распространялись на крупные города. А не на те, где жили Сенька и Журавлев. Там одесситы не бывали. Н тогда откуда же известна Трубочисту кличка одесской потаскухи? Познакомиться они могли лишь через Клеща. И, конечно, не на Сахалине состоялось это знакомство. Хотя! Ведь она поехала к мужу! А куда? Кто ее муж? Это еще нужно выяснить. Надо запросить пограничников аэропорта, проверяющих всех пассажиров, прибывающих с материка. И еще бюро пропусков, которое дает разрешение на выезд на Сахалин всех, кто желает здесь жить и работать. Ведь без их разрешения никто не может приехать на Сахалин. Л если и рискнет прилететь без пропуска, обязательно будет задержан пограничниками.

Яровой решил связаться с погранзаставой аэропорта, не теряя времени. Одновременно подал официальный запрос в бюро пропусков, где поставил два вопроса: было ли выдано разрешение на выезд в Сахалинскую область жительнице Одессы Русаковой Зое в период с января по февраль нынешнего года? И второй: в случае, если разрешение было выдано, кто просил о выдаче пропуска Русаковой?

Размноженные фотографии Русаковой были предъявлены пограничным нарядам, работникам милиции аэропорта, работникам аэропорта, экипажам самолетов, обслуживающих линию Москва — Южно-Сахалинск.

Следователь ждал ответов. Нервничал. Ведь придется просить о продлении срока следствия по делу. Он знал — на это начальство шло крайне неохотно. Но что делать? Яровой был уже уверен, что стоит на правильном пути, что круг поисков сжимается, что у него в руках вот- вот должны появиться нити, которые помогут ему распутать это сложное дело. Раскрыть преступление такого рода всегда нелегко. Ведь оно совершено не новичками, а матерыми, опытными преступниками, умеющими маскироваться и надежно прятать свои следы. Эти так просто в руки правосудию не дадутся. Потребуется множество доказательств. Веских, неопровержимых. Которые говорили бы не о возможности, а доказали бы сам факт преступления. Но сами преступники не раскроются. Доказательства надо найти самому, не рассчитывая ни на какие чистосердечные признания.