Анна была права, решив, что Владимир не находил себе места, но совершенно неверно думала, что он от этого страдал. Он никогда не отлынивал от работ, но ему это не доставляло никакого удовольствия, просто делал, что должно не более. Но, когда среди них появились умеющие люди, он предпочёл отойти в сторону.
Несмотря на некую изнеженность жизни в прошлом, в нём была сильна мужская составляющая. Тот самый внутренний стержень, что на самом деле делает из мужчины мужчину. Но он совсем не желал быть героем. Ему хватило тех раз, когда он подставился под удар, защищая Анну, а после последовал за нею. Он бы соврал, сказав, что её внешность не произвела на него впечатления. Она понравилась ему с самого начала, а потом просто очаровала своей эмоциональностью и живостью. Анна стремилась быть в центре всего происходящего. Была и здесь, и там, и всюду: помогала Илье, собирала травы Марине, обсуждала что-то с Марийкой. Стоило признать, он был совершенно не таким…
Большое количество людей его тяготило, общение утомляло. И странным образом напоминало ему о семье. Почему-то в голове стали всплывать картинки, которые он позабыл и которые вроде как и не были вовсе важны. Казалось бы, не были…
Он заговорил лишь в пять лет с огромной задержкой речи, но в его семье это никого не волновало.
«Подумаешь, не говорит, — сказал тогда отец, — Он наследник искры Шопена. Наши старшие и в восемь так хорошо не играли.»
Отчего-то он совсем позабыл те времена, когда их семья жила без разъездов, концертов и выступлений. И вот…
Ему шесть. Он сидит за письменным столом в большом зале и старательно выводит ноты в нотной тетради. Рука ещё плохо слушается и приходится прилагать усилия, чтобы получилось красиво. Но его отвлекают мама с братом за спиной.
Тогда у них ещё не было просторных апартаментов в башне «Исеть». Матушка находилась всегда дома и обучала их музыке. Просторный зал использовали для занятий, оборудовав в нём всё для этого, без лишнего загромождения мебелью.
— Учи ноты! — велит мать старшему брату, сидя на табурете перед пианино.
Николаю десять. Вторым музыкальным инструментом для него выбрали скрипку. Несмотря на два года занятий, у него никак не получается чисто сыграть «Весну» Вивальди, а на носу экзамены в музыкальной школе.
— Я не хочу играть на скрипке! — возмутительно повышая голос, выкрикивает он, потерпев очередную неудачу.
— Хочешь! — безапелляционно заявляет мать.
Она разворачивается к клавишам и начинает играть песню «Хочешь?» Земфиры с припева, и её пение больше похоже на строгий указ, чем на оригинал песни. В этот момент дверь распахивается и к ним влетает средний брат и начинает бессмысленно кружиться возле пианино, изображая какой-то танец. «Какой-то» потому что танцем это сложно назвать вообще. Мать глядит на своего девятилетнего сына с сомнением в глазах о его умственных способностях, продолжая напевать песню чуть растягивая слова. А затем непонятно к чему брат издает визг сродни тех, что в ходу в русско-народных песнях.
— Евгений! — на секунду прерывается мать, зажимая уши. — Ты же не девица, — и возвращается к игре.
Дверь снова распахивается. Входит отец. Николай внезапно выдаёт «Весну» на скрипке, ни разу не сбившись с нот, но со странным ритмом чем-то схожим на марш с тревожным оттенком. Евгений «танцует» ещё более энергично.
— Почему двери не открываете⁈ — сквозь весь гомон кричит отец. — Я задолбался под ней стоять с этим бидоном. Матильда Леонидовна вручила пять килограммов мёда, чтобы дети не болели. Было неудобно отказать, но мы его не едим. И куда его деть?
Истинное воплощение гармоничного хаоса.
И теперь он не знал, что его злит больше: то, что он стал вспоминать, или то, что начал по-настоящему скучать по ним, или то, что причиной этого был шум и гам, окружающий его. А может, всё дело в другом? В том, с каким восхищением Анна всё чаще смотрела на Илью. Возможно, она сама не замечала, но это было столь очевидно. Неужели, позабыла о том Антоне, о котором твердила с первого дня? И ради чего он не решался ей выказать свою симпатию?
В такие минуты ему до ужаса не хватало музыки, его привычной тихой гавани. А потом он вспомнил, как Анна предложила ему построить пианино. И он стал думать. Пианино — очень сложный инструмент для такого воплощения, но было кое-что, что создали ещё до начала времён. До него были флейты, барабаны… но гидравлос — единственный, который мог передать всё богатство звучания и возможность многоголосия. Создание гидравлоса захватило его полностью. Но он боялся, что люди занятые серьёзными вещами, обеспечивающими их выживание, его не поймут. Но человек, желающий чего-то столь сильно, найдёт и место, и возможности.
Память услужливо подкинула воспоминания о невысокой скале по пути к Солёному морю где-то в получасе ходьбы от лагеря. Он обратил на неё внимание потому, что тогда она показалась столь неуместной в лесу, будто совершенно случайно попала сюда, упав с небес. Ему пришлось попросить помощи у Ильи, который, конечно же, не отказал и даже обещал сохранить его задумку в секрете. Счастью не было предела, когда выяснилось, что внутри пещера расширялась, превращаясь в просторный зал с высоким потолком, обеспечивающим потрясающее звучание. Место, словно созданное самой природой для какого-то великого замысла.
Первым делом он разгрёб завалы, убрал камни, ветки и мусор, который сюда принесло время. Затем потратил несколько дней на выдалбливание ступеней для более лёгкого подъёма. И потихоньку начал работать над задумкой. Он сносил в свой укромный уголок всё, что могло пригодиться, создавая рабочее пространство медленно, методично, с глубокой сосредоточенностью. Но вскоре столкнулся практически с неразрешимой проблемой. Для создания гидравлоса требовалось огромное количество трубок. И где их взять, он не знал. Выручил всезнающий Илья, показав ему рощу с растениями, чем-то похожими на бамбук. При должной обработке из них можно было получить полую трубку.
Вова сидел на небольшой площадке перед входом в пещеру и обрабатывал первую партию будущих трубок. Тогда он ещё не знал, что эта и последующие пять попыток окончатся неудачей, и был крайне воодушевлён. С площадки открывался потрясающий вид на густой лес. День был хорош. Солнце играло бликами на поверхности реки, а лёгкий ветерок ослаблял его жар. Тогда он впервые увидел её.
Даже если хорошенько подумать, то и тогда бы он не смог объяснить, что именно заставило его отвлечься от работы, поднять голову и посмотреть вверх, в пронзительно синие небеса. Он прикрыл глаза от солнца ладонью, пытаясь разглядеть, что же там, наверху. Небольшой серый треугольник кружил над ним. И когда он приблизился, то Вова разглядел небольшую человеческую фигуру, управляющую летательным аппаратом. Он поднял руку и помахал. Так повторялось несколько дней.
Но однажды человек опустился на площадку перед пещерой. Вова, было дело, напрягся и едва не схватился за долото, но увидел, что парящий незнакомец оказался девушкой. Да такой, что при взгляде на неё у него перехватило дыхание. И не потому, что она была безупречно красива, хотя и это тоже, но больше всего она напоминала ему ангела, спустившегося с небес. Это был тот самый момент, когда ты понимаешь: всё, что происходило до этого, было лишь подготовкой к встрече с этим человеком.
Она была изящно-хрупкой, миниатюрной, словно не из этого мира. Тугие локоны цвета пшеницы сияли, образовывая золотой ореол над её головой. На ней была белая маечка и белые бриджи до колен. Она пристроила свой летательный аппарат и повернулась к нему, глядя на него тёмными, почти чёрными глазами.
— Привет, — просто сказала она.
Он сглотнул, во рту вмиг пересохло и еле выдавил:
— Привет.
— Что ты делаешь?
Он растерялся. Ну как тут расскажешь в двух словах? И тут же почувствовал себя крайне глупым. Ведь для обычного человека он действительно занимался ерундой — создавал музыку из палок и воздуха, в то время как вокруг решались куда более насущные задачи. На помощь пришло прошлое. Он поднялся, отряхнул брюки:
— Для начала нам следует представиться. Соболевский Владимир Михайлович, — он слегка поклонился, приложив руку к груди. — С кем имею честь познакомиться?
Получилось карикатурно, почти театрально. Только так, будто на сцене, он чувствовал себе безопасно. Губы девушки растянулись в улыбке, а в глазах заиграли смешинки:
— Я Лили.
— Просто Лили?
— Да. Всегда была просто Лили, — кивнула она. — И я не знаю… должна ли я что-то сделать в ответ?
— Достаточно подать мне руку в знак приветствия.
Она аккуратно протянула руку. Он перехватил её и прикоснулся губами к тыльной стороне ладони:
— Приятно познакомиться, Лили.
— Мне тоже, — мягко улыбнулась в ответ она.
— А это аэроплан? — поинтересовался он, кивнув на крылатое приспособление.
— Дельтаплан, — поправила она. — У аэропланов обычно бывает кабина. Так чем ты занят?
С необычным для себя вдохновением он с запоем рассказал ей свою задумку, а потом ещё и всё показал.
— Я бы очень хотела послушать музыку, — словно свеча, зажжённая от его огня, горячо призналась она, а потом призналась ещё раз: — У нас в школе по утрам играла одна и та же песня. И кажется, она бесила всех, кроме меня, — пошутила она.
— Что за песня?
— Не знаю, — пожала плечами она. — Нам не преподавали музыку.
— А можешь напеть мелодию?
Она сделала, как он просил. У неё получилось очень хорошо, что говорило о врождённом прекрасном слухе, но его удивило нечто иное:
— Вам включали рингтон телефона?
— Рингтон? — переспросила она. — Что это?
— Условная мелодия, которая звучит, когда тебе кто-то звонит. Или срабатывает будильник на телефоне.
— Я знаю, что такое телефон, но у нас их не было, поэтому не могу ничего сказать.
— Почему не было телефонов? — автоматически спросил он.
— Их же не будет в будущем, так к чему тратить время на изучение?
Звучало вполне логично, но как-то странно. Она говорила легко, будто повторяя чьи-то слова.
Вскоре она встрепенулась:
— Мне пора, а то меня потеряют.
Вова ощутил страстное желает увидеть её ещё раз.
— Прилетай завтра, — предложил он. — Я захвачу с собой глиняную свистульку и сыграю тебе на ней что-нибудь.
— Хорошо, Владимир.
— Можно просто Вова, — улыбнулся он на прощание.
На следующий день она вернулась. Как и во все последующие. Она активно помогала ему. Работа шла медленно без достаточного материала и инструментов, но Лили обладала широкими познаниями во многих областях. Они вместе выстраивали систему давления. Экспериментировали с клавишами, создавая из всего, что придётся, полировали, проверяли на тон. Разрабатывали клапаны, которые открывались при нажатии на клавиши. А столкнувшись с тем, что трубки пропускают воздух, делая извлечение звука невозможным, Лили внезапно предложила:
— Возле нашего лагеря есть необычный родник. Если в него поместить какую-то вещь, она через неделю кальцинируется, покрываясь слоем кальция. Что, если попробовать связать половины? Я бы могла брать с собой несколько, а потом привозить обратно.
Это оказалось отличным решением. И они вместе радовались успеху, как дети
Они не задавали друг другу лишних вопросов, не выясняли кто они и откуда. Оба догадывались, но делали вид, что их это не касается.
— А зачем ты летаешь? — спросил он как-то, когда они вместе сидели на площадке и перекусывали.
— Осматриваю территорию. Сообщаю остальным, если вижу что-то необычное. Но я не рассказала о вашем лагере, — внезапно призналась она.
— Почему?
— Не знаю, подумала, что так будет спокойнее для всех.
— Ты знаешь, я тоже никому не рассказал о тебе.
— Почему?
— Иначе мне пришлось бы рассказать об этом месте, а я не хочу.
Была и ещё одна причина, о которой он не мог сказать так просто. Истинное значение того, что она подразумевала под словом «спокойнее» и они оба это понимали. Он повернул голову в её сторону. Они сидели рядом, плечом к плечу. Так близко. Она тоже смотрела на него. Такая красивая, как куколка. Лёгкий ветерок принёс едва уловимый цветочный аромат, исходивший от неё. Неожиданно он испытал острое желание её поцеловать. Ещё секунда и он бы это сделал. Вова резко встал. Она чуть пошатнулась и подставила руку, чтобы не упасть, лишившись опоры:
— Что такое? — встревожилась Лили.
— Спина затекла, — ответил он, изображая, как разминает эту часть тела.
На самом деле он боялся испугать её своим поцелуем, что после него она больше не прилетит. Ему удалось совладать с собой и уже более спокойно заметил, как бы между прочим:
— От тебя вкусно пахнет цветами.
— О! Это Вася. Она нашла мыльный корень. Я принесу тебе кусок её мыла в следующий раз.
Она улыбалась глазами и уголочками губ. Всё хорошо.
Было так хорошо…
Но ему пришлось сделать выбор.
Он не вышел на площадку, опасаясь, что чем-то выдаст себя. Вова сидел внутри пещеры на собственноручно сделанной лавке и внешне казался совершенно спокойным, пока внутри его раздирало на части тысяча чувств. Он ждал. Знал, что произойдёт. Не будет больше его тихого уголка. Он сам это предложил, понимая, что остальные не остановятся, только не в этот раз, обязательно попытаются вытащить Олежу. И кто-нибудь непременно пострадал бы. В первую очередь те, кто любил геройствовать. Он не герой. Но кто он? Он поступил, как предатель или спаситель? Всё зависело от того, на каком берегу реки находился твой лагерь.
Конечно, она прилетела. Всё было обычно, как и сотню раз до. Он слышал, как она вскрикнула, когда её схватили. Её крик царапнул по сердцу, но он унял порыв кинуться ей на помощь и вышел чуть позже.
— Зачем вы её связали?
Марийка обернулась, её щека дёрнулась от напряжения:
— Ты что, шутишь? — бросила Марийка. — Может, она и выглядит миленько, но кто знает, на что она способна? Ты вообще понимаешь, с кем связался? Они не такие, как мы.
Вова опустил голову. Он это понял. Ещё в тот момент, когда она назвала своё имя. Именно поэтому он так легко доверился ей, потому что она не была обычным человеком. И о многом догадался из её обрывочных замечаний о прошлом и будущем, о мире. И всё это не делало её плохим человеком.
— Да расслабься ты, — хлопнул его по плечу Тома. — Мы же тебя не обижали, когда ты был нашим пленником.
Вова отвёл взгляд и сжал челюсти.
— Я не пытался бежать, — сказал он и тут же пожалел о сорвавшихся с губ словах.
— Значит, думаешь, что она сбежит? — прищурилась Марийка.
Здесь собрались все, кто владел холодным оружием, и те, кто не мог оставаться в стороне. Лица напряжены, взгляды тревожны. Слишком много людей. Слишком мало места для мыслей.
Он осмелился посмотреть на Лили и чуть вздрогнул, встретившись с ней взглядом. Но в её глазах не было осуждения, лишь желание понять.
— Не сбегу, — сказала она, обращаясь скорее к нему, чем к кому-либо ещё. — Но расскажите мне, что происходит и почему вы меня схватили?
— Вы удерживаете моего сына! — гневно бросил Стас, сделав шаг вперёд.
Лили нахмурилась.
— Тот мальчик, Олежа, ваш сын? — искренне удивилась она, но не совсем понятно чему.
— Почему ты мне ничего не сказала, что вы нашли ребёнка? — спросил Вова.
— Так, ты мне тоже не сказал, что у вас пропал ребёнок, — возразила Лили. — А мальчик ничего не говорил о вашем лагере. Вася нашла его возле реки и принесла к нам. Никто его не удерживает.
— Тогда почему он пытался бежать? — добавил Илья, скрестив руки на груди.
Лили ненадолго задумалась, поджав губы.
— Скорее всего, это из-за Айги, — наконец ответила она. — Он его тренирует.
— Тренирует? И что это значит? — прищурилась Марийка.
— Тренирует, как тренировали нас, чтобы он мог выжить.
На какое-то время повисла тишина. Под пристальными взглядами всех Лили посмотрела на дельтаплан, лежащий на краю площадки:
— Вы, наверное, не отпустите меня, чтобы я сообщила о недоразумении? — спросила она.
— Верно подметила, — сурово заявила Марийка.
— Так чего же вы хотите?
— Мы обменяем тебя на Олежу.
— Вот как… — чуть задумчиво протянула Лили. — Тогда нужно идти. До нашего лагеря где-то часа четыре пешком. Как раз успеем до того времени, как меня потеряют. Я боюсь, что моя пропажа может вызвать множество необдуманных поступков.