Уйди скорей и не спеши обратно

XXXIII

Кто-то не переставая давил на кнопку ночного звонка, видно, дело было срочное. Бригадир Эсталер открыл ворота и впустил потного мужчину в костюме, застегнутом второпях, из распахнутой на груди рубашки торчали всклокоченные черные волосы.

— Скорее, старина, — пробормотал мужчина, вбегая в здание уголовного розыска. — Я хочу сделать заявление насчет убийцы, насчет человека чумы.

Эсталер не осмелился беспокоить комиссара и разбудил капитана Данглара.

— Какого черта, Эсталер, — проворчал Данглар из постели, — чего вы мне звоните? Разбудите Адамберга, он спит у себя в кабинете.

— Да, капитан, но если тут ничего важного, боюсь, он задаст мне жару.

— А меня вы, значит, меньше боитесь, Эсталер?

— Да, капитан.

— А зря! За десять недель, что вы работаете с Адамбергом, вы когда-нибудь слышали, чтобы он ругался?

— Нет, капитан.

— Ну, так и лет тридцать еще не услышите. А со мной все наоборот, и вы сейчас в этом убедитесь, бригадир. Будите его, черт бы вас взял! Ему сон не так нужен, как мне.

— Хорошо, капитан.

— Минутку, Эсталер. Чего хочет этот тип?

— Это паникер. Боится, как бы убийца его не убил.

— Мы же договорились больше не слушать паникеров. Их теперь сто тысяч по всему городу. Выгоните его и дайте комиссару поспать.

— Но он утверждает, что у него особый случай, — уточнил Эсталер.

— Каждый трус считает себя важнее других. Иначе бы и паники не было.

— Нет, он говорит, что его покусали блохи.

— Когда? — спросил Данглар, присаживаясь на постели.

— Этой ночью.

— Ладно, Эсталер, будите его. Я тоже еду.

Адамберг сполоснулся холодной водой до пояса, попросил Эсталера принести кофе — накануне им привезли новый кофейный аппарат — и ногой оттолкнул раскладушку в глубь кабинета.

— Ведите его ко мне, бригадир, — сказал он.

— Эсталер, — назвался молодой человек.

Адамберг покачал головой и достал блокнот. Теперь, когда сеятель пойман, у него будет время заняться этой ротой незнакомцев, которые работали здесь. Он записал: «круглое лицо, зеленые глаза, пугливый — Эсталер». Тут же добавил: «энтомолог, блохи, кадык — Мартен».

— Как его имя? — спросил он.

— Кевин Рубо, — ответил бригадир.

— Сколько лет?

— Около тридцати, — предположил Эсталер.

— Говорит, что этой ночью его укусили, так?

— Да, и он боится.

— Неплохо.

Эсталер проводил Кевина Рубо в кабинет комиссара, держа в левой руке чашку кофе без сахара. Комиссар пил без сахара. В отличие от Адамберга Эсталер помнил о таких мелочах, ему нравилось о них помнить и показывать, что он о них помнил.

— Я не клал сахар, комиссар, — доложил он, ставя чашку на стол, а Кевина Рубо сажая на стул.

— Спасибо, Эсталер.

Мужчина возбужденно почесал густую растительность на груди, явно чувствуя себя не в своей тарелке. От него пахло потом, а запах пота смешивался с запахом вина.

— Раньше у вас не было блох? — спросил его Адамберг.

— Никогда.

— Вы уверены, что вас укусили сегодня ночью?

— И двух часов не прошло, я от этого и проснулся. И сразу к вам.

— В вашем доме есть четверки на дверях, господин Рубо?

— Есть две. Сторожиха нарисовала у себя на стекле фломастером, и еще у одного типа с шестого этажа.

— Тогда это не он. И блохи не его. Можете спокойно идти домой.

— Вы что, смеетесь? — повысил голос мужчина. — Я требую защиты.

— Сеятель рисует на всех дверях, кроме одной, прежде чем подбросить блох, — отчеканил Адамберг. — Это другие блохи. В последнее время к вам приходил кто-нибудь? Кто-нибудь с животным?

— Да, — ответил Рубо, насупившись. — Два дня назад приятель заходил с собакой.

— Вот вам и ответ. Идите домой, господин Рубо, и ложитесь спать. И мы тоже соснем часок, так будет лучше для всех.

— Нет. Не хочу.

— Если вы так волнуетесь, пригласите службу дезинфекции, — посоветовал Адамберг, — и дело с концом.

— Бесполезно. Убийца выбрал меня, и он меня убьет, с блохами или без. Я требую, чтобы меня защитили.

Адамберг вернулся к столу, прислонился к стене и вгляделся в Кевина Рубо более внимательно. Тридцать лет, вспыльчив, встревожен, в больших, темных выпученных глазах мелькает что-то неуловимое.

— Хорошо, — сказал Адамберг. — Он выбрал вас. В вашем доме нет ни одной четверки, из-за которой стоило бы тревожиться, но вы знаете, что он выбрал именно вас.

— У меня блохи, — проворчал Рубо. — В газете же писали. У всех жертв были блохи.

— А как же собака вашего друга?

— Это не то.

— Почему вы так уверены?

Голос комиссара изменился, Рубо почувствовал это и съежился на стуле.

— В газете писали, — повторил он.

— Нет, Рубо, тут дело в другом.

Было пять минут седьмого, только что прибыл Данглар, и Адамберг пригласил его в кабинет. Капитан молча вошел и сел за компьютер.

— Слушайте, — Рубо снова обрел уверенность, — мне угрожают, какой-то псих пытается меня убить, а на меня же еще наезжают?

— Чем вы занимаетесь? — спросил Адамберг более мягко.

— Работаю в отделе продажи линолеума в большом мебельном магазине, за Восточным вокзалом.

— Вы женаты?

— Развелся два года назад.

— Дети есть?

— Двое.

— Живут с вами?

— С матерью. Я имею право навещать их по выходным.

— Вы ужинаете дома или в ресторане? Готовить умеете?

— Когда как, — немного растерянно ответил Рубо. — Когда суп сварю, когда мясо разморожу. Иногда в кафе хожу. В ресторанах слишком дорого.

— Вы любите музыку?

— Да, — отвечал Рубо, немного сбитый с толку.

— У вас есть музыкальный центр, телевизор?

— Да.

— Футбол смотрите?

— Естественно.

— Болеете?

— В общем, да.

— Игру Нант — Бордо видели?

— Да.

— Неплохо сыграли, верно? — спросил Адамберг, хотя сам этой игры не видел.

— С натяжкой, — поморщился Рубо. — Слишком долго раскачивались, и в результате ничья. Уже в первом тайме можно было поспорить, что этим кончится.

— Вы в перерыве новости слушали?

— Да, — машинально ответил Рубо.

— Тогда вам должно быть известно, — Адамберг подошел и сел напротив, — что вчера сеятель чумы был задержан.

— Так говорили, — взволнованно пробормотал Рубо.

— Тогда что же вас пугает?

— Я не уверен, что это он, — дрожащим голосом выпалил посетитель.

— Вот как? Вы разбираетесь в убийцах?

Рубо закусил нижнюю губу, его пальцы зарылись в шерсти на груди.

— Мне угрожают, а вы надо мной издеваетесь? — повторил он. — Так я и знал! К легавым только сунься, всех собак на тебя повесят, чего от них ждать! Сам бы выкрутился. Хочешь помочь правосудию, и вот на тебе!

— Но вы можете нам помочь, Рубо, и даже очень.

— Ага? Слишком многого ждете, комиссар.

— Не гоношись, Рубо, кишка у тебя тонка.

— Чего?

— Того самого. Но если помогать не хочешь, иди домой, пожалуйста. Домой, Рубо. Если попытаешься сбежать, тебя могут препроводить. Будешь сидеть, ждать смерти.

— С каких это пор легавые мне приказывают?

— С тех пор, как ты начал меня доставать. Но ты свободен, Рубо, давай беги.

Тот не пошевелился.

— Что, боишься? Боишься, как бы тебя не придушили проволокой, как тех пятерых? Ты знаешь, что не сможешь себя защитить. Знаешь, что он настигнет тебя, где бы ты ни был, в Лионе, Ницце или Берлине. Ты — его цель. И ты знаешь почему.

Адамберг открыл ящик стола и разложил перед Рубо фотографии пяти жертв.

— Ты знаешь, что должен присоединиться к ним, не так ли? Ты знаешь их всех, поэтому и боишься.

— Отстаньте от меня. — Рубо отвернулся.

— Тогда уходи. Убирайся.

Две минуты протекли в молчании.

— Ладно, — решился Рубо.

— Ты знаешь их?

— Да и нет.

— Объяснись.

— Скажем так, мы виделись однажды вечером, давно, лет шесть-семь назад. Выпивали вместе.

— Ну да. Вместе выпили, и за это он вас убивает поодиночке.

Мужчина вспотел, запах его пота заполнял комнату.

— Хочешь кофе? — спросил Адамберг.

— Не откажусь.

— Есть будешь?

— Не откажусь.

— Данглар, попросите Эсталера принести.

— И закурить, — добавил Рубо.

— Рассказывай, — повторил Адамберг, пока Рубо приходил в себя за чашкой сладкого кофе с молоком. — Сколько вас было?

— Семеро, — пробормотал Рубо. — Мы встретились в каком-то баре, клянусь.

Адамберг тут же взглянул в его большие черные глаза и увидел, что «клятва» была честной.

— Что вы делали?

— Ничего.

— Рубо, у меня в камере сеятель. Если желаешь, я запру вас вместе, закрою на все глаза, и закончим на этом. Через полчаса ты покойник.

— Скажем так, мы попугали одного парня.

— Зачем?

— Это давно было. Нам заплатили, чтобы он в чем-то там признался, и все. Спер чье-то барахло, и надо было заставить его вернуть. Мы и прижали его, такой был договор.

— Договор?

— Да, нас наняли. Небольшая работенка.

— И где вы его «прижали»?

— В одном спортзале. Нам дали адрес, фамилию парня и название бара, где мы должны были собраться. Раньше мы друг друга не знали.

— Никто из вас?

— Никто. Нас было семеро, и никто друг друга не знал. Он выловил каждого поодиночке. Ловкий мужик.

Рубо пожал плечами.

— Знаете, в таких местах, где можно найти людей, готовых за грош кого угодно прибить. Вот и все дела. Меня, к примеру, подцепили в одной поганой дыре на улице Сен-Дени. Я с этим давно завязал, клянусь. Даю слово, комиссар.

— Кто тебя подцепил?

— Понятия не имею, одна девчонка записку передала. На шикарной дорогой бумаге. Я и поверил.

— От кого была записка?

— Я так и не узнал, кто нас нанял, клянусь. Он слишком умен оказался. Скрывался, чтобы прибавки не попросили.

— Значит, вы собрались всемером и схватили свою жертву.

— Да.

— Когда это было?

— Семнадцатого марта, в четверг.

— Вы затащили его в спортзал. И что потом?

— Черт, я же сказал, — огрызнулся Рубо, покачнувшись на стуле. — Мы его немножко прижали.

— Успешно? Он сказал то, что должен был сказать?

— Да. В конце концов он позвонил и сдал всю информацию.

— О чем шла речь? Деньги? Наркотики?

— Я не понял, клянусь. Патрон, похоже, остался доволен, потому что больше мы о нем не слыхали.

— Он вам хорошо заплатил?

— Ага.

— Значит, вы его немножко прижали? И он все выложил? Может, лучше сказать, вы над ним издевались?

— Просто пригрозили.

— И за это ваша жертва мстит вам через восемь лет?

— Похоже, так.

— За простые угрозы? Ты издеваешься надо мной, Рубо. Отправляйся домой.

— Это правда, — сказал Рубо, цепляясь за стул. — Какого черта нам было над ними издеваться? Они и так струсили, обмочились со страху, когда нас увидали.

— «Они»?

Рубо снова закусил губу.

— Их было много? Поторопись, Рубо, я чувствую, время не терпит.

— Еще была девчонка, — пробормотал Рубо. — Что нам оставалось делать? Когда мы схватили его, с ним была подружка, ну и что? Мы взяли обоих.

— Девушку тоже «прижали»?

— Совсем чуть-чуть. Но я ни при чем, клянусь.

— Врешь. Убирайся, не хочу тебя видеть. Отправляйся навстречу судьбе, Кевин Рубо, я умываю руки.

— Это не я, — прошептал Рубо, — клянусь! Я не зверь. Могу переборщить, если меня достанут, но я не как другие. Я просто смеялся и стоял на шухере.

— Верю, — сказал Адамберг, не веря ни единому слову. — И над чем ты смеялся?

— Ну, над тем, что они делали.

— Быстрее, Рубо, еще пять минут, и я тебя вышвырну.

Рубо шумно втянул воздух.

— Они его раздели, — тихо продолжил он, — и облили ему бензином его… вылили ему на…

— На член, — договорил Адамберг.

Рубо кивнул. Капли пота стекали по его лицу, исчезая в волосах на груди.

— Они зажгли зажигалки и вертели рядом, приближая к… к его штуке. Он вопил, просто помирал от страха, думая, что его прибор сейчас подпалят.

— Слегка пригрозили, — проговорил Адамберг. — Что потом?

— Потом его уложили на стол и приколотили его.

— Приколотили?

— Ну да. Это называется украсить. Навтыкали в него кнопок, а потом засунули дубинку в его… ему в задницу.

— Потрясающе, — проговорил Адамберг сквозь зубы. — А девушка? Не говори мне, что ее не тронули.

— Я тут ни при чем, — закричал Рубо, — я на шухере стоял. Просто смотрел и смеялся.

— Тебе и сейчас смешно?

Рубо понурил голову, по-прежнему держась за стул.

— Что было с девушкой? — повторил Адамберг.

— Ее пятеро по очереди изнасиловали. У нее кровь пошла. А под конец она лежала и не двигалась. Я даже подумал, что перестарались, что она умерла. А она умом тронулась, перестала окружающих узнавать.

— Пятеро? Я думал, вас было семь.

— Я ее не трогал.

— А шестой? Он тоже ничего не сделал?

— Это была девчонка. Она. — Рубо указал на фотографию Марианны Барду. — Она жила с одним из тех мужиков. Мы не хотели баб впутывать, но она сама увязалась.

— Что она делала?

— Это она поливала бензином. Хохотала как сумасшедшая.

— Чудное зрелище.

— Да, — отозвался Рубо.

— И что потом?

— Потом парень весь в блевотине позвонил, мы выкинули их на улицу голыми вместе со шмотками, а сами пошли в кабак.

— Приятный вечер, — кивнул Адамберг. — Такое стоит отметить.

— Меня это отрезвило, клянусь. Больше я этим не занимался и тех парней больше не видел. Получил бабки по почте, как договорились, и больше не слышал об этом.

— До этой недели.

— Да.

— Когда ты узнал жертв.

— Только этого, этого и женщину. — Рубо указал на фотографии Виара, Клерка и Барду. — Я видел их только один вечер.

— Ты сразу понял?

— Только после смерти женщины. Я ее узнал, потому что у нее на лице было полно родинок. Тогда я посмотрел на другие фотки, и до меня дошло.

— Что он вернулся.

— Да.

— Знаешь, почему он так долго ждал?

— Нет, не знаю.

— Потому что потом он пять лет был в тюрьме. Его подружка, которая из-за вас тронулась умом, через месяц выбросилась из окна. Это тоже на твоей совести, Рубо, если тебе мало.

Адамберг встал, широко распахнул окно, чтобы вдохнуть воздуха и выгнать из комнаты запах пота и ужаса. На секунду он замер, наклонившись над балюстрадой, и поглядел на шагающих внизу людей, которые не слышали эту историю. Было четверть восьмого. Сеятель еще спал.

— Почему ты испугался, если его поймали? — спросил Адамберг, повернувшись.

— Потому что это не он, — выдохнул Рубо. — Тут вы попали пальцем в небо. Тот парень, над которым мы издевались, был дохляк, его щелчком можно было опрокинуть, мозгляк, рохля, книжный червь, ему и щепки не поднять. А тот, кого по телику показали, — силач, здоровяк, это совсем другой, точно вам говорю.

— Ты уверен?

— На все сто. Тот был хилый, я хорошо помню. Он на свободе и ищет меня. Теперь я вам все рассказал и требую от вас защиты. Но клянусь, я ничего не сделал, я на шух…

— На шухере стоял, я слышал, не трудись. А ты не думаешь, что человек может измениться за пять лет тюрьмы? Особенно если он вбил себе в голову отомстить вам? Ты не думаешь, что мускулы, в отличие от мозгов, можно накачать? И что, если ты так и остался дураком, он смог изменить себя по собственной воле?

— Зачем?

— Чтобы смыть позор, чтобы жить и судить вас.

Адамберг подошел к шкафу, достал из него прозрачный пакет с большим конвертом цвета слоновой кости внутри и легонько потряс им перед носом Рубо:

— Узнаешь?

— Да, — ответил тот, собрав морщины на лбу. — Я нашел такой на полу, когда сейчас выходил из дому. Он был открыт, а внутри пусто.

— Это подбросил сеятель. Тот самый конверт, в котором были смертоносные блохи.

Рубо стиснул руки на животе.

— Ты боишься чумы?

— Не очень, — ответил Рубо. — Не верю я в эту туфту. Это все сказки, чтобы пыль в глаза пустить. Я думаю, он душит.

— И ты прав. Ты уверен, что конверта не было вчера?

— Уверен.

Адамберг задумчиво потер щеку.

— Иди взгляни на него, — сказал он, подходя к двери.

Рубо колебался.

— Что, теперь тебе не до смеха? Не то что в старые времена? Пошли, ты ничем не рискуешь, зверь заперт в клетке.

Адамберг подвел Рубо к камере Дамаса. Тот еще спал сном праведника, на одеяле четко вырисовывался его профиль.

— Посмотри на него хорошенько, — сказал Адамберг. — Не торопись. Не забывай, что прошло уже восемь лет с тех пор, как ты его видел, и что тогда он был не в лучшей форме.

Рубо как зачарованный уставился на Дамаса через прутья решетки.

— Ну, что? — спросил Адамберг.

— Может, и он, — ответил Рубо. — Рот похож. Мне надо глаза видеть.

Под перепуганным взглядом Рубо Адамберг открыл камеру.

— Хочешь, чтобы я закрыл? — спросил Адамберг. — Или хочешь, чтобы я оставил вас вдвоем вспомнить старые добрые времена?

— Не шутите так, — мрачно пробурчал Рубо. — Он, наверно, опасен.

— Но ты тоже был когда-то опасен.

Адамберг заперся вместе с Дамасом, и Рубо посмотрел на него с восхищением, как на укротителя тигров. Комиссар потряс Дамаса за плечо:

— Просыпайся, Дамас, к тебе пришли.

Дамас что-то проворчал и сел на постели, недоуменно глядя на стены камеры. Потом он все вспомнил и зачесал назад волосы.

— Что случилось? — спросил он. — Я могу идти?

— Встань на ноги. Один человек хочет на тебя посмотреть. Твой старый знакомый.

Дамас покорно встал, завернувшись в одеяло, и Адамберг по очереди вгляделся в обоих мужчин.

Лицо Дамаса словно окаменело. Рубо вытаращил глаза, потом отошел.

— Ну что? — спросил Адамберг уже в кабинете. — Вспомнил?

— Может, и он, — неуверенно проговорил Рубо. — Но если это он, теперь он в два раза шире.

— А лицо?

— Похоже, только длинных волос у него не было.

— А ты, часом, не сдрейфил? Страшно стало?

Рубо кивнул.

— Может, и не зря боишься, — согласился Адамберг. — Возможно, мститель действует не один. Подержу тебя здесь, пока все не прояснится.

— Спасибо, — буркнул Рубо.

— Как фамилия будущей жертвы?

— Так это я.

— Это я понял. А другой? Вас было семеро, минус пятеро убитых, остаются двое, без тебя остается еще один. Кто он?

— Был один тощий и страшный, как крот, по-моему, он самый опасный. Это он действовал дубинкой.

— Его фамилия?

— Мы не знали ни имен, ни фамилий. В таких делах лишний риск ни к чему.

— А возраст?

— Такой же, как все. Лет двадцать — двадцать пять.

— Живет в Париже?

— Думаю, да.

Адамберг поселил Рубо в камеру, не запирая, а сам подошел к решетке Дамаса, просунул голову и протянул ему сверток с одеждой.

— Следователь разрешил проверить тебя.

— Хорошо, — послушно кивнул Дамас, присаживаясь на кушетке.

— Ты знаешь латынь, Дамас?

— Нет.

— Ты все еще ничего не хочешь мне рассказать? Про блох?

— Нет.

— А как насчет шестерых парней, которые учинили над тобой расправу семнадцатого марта, в четверг? Тебе нечего мне сказать? А про девушку, которой было очень весело?

Дамас молчал, он сидел, повернув ладони к себе, и поглаживал пальцем кольцо.

— Что они отняли у тебя, Дамас? Кроме твоей подружки, твоего тела и твоей чести? Что им было нужно?

Дамас не пошевелился.

— Ладно, — сказал Адамберг. — Я пришлю тебе завтрак. Одевайся.

Комиссар отвел Данглара в сторонку.

— Эта сволочь Рубо что-то темнит, — высказался Данглар. — А вам только лишние хлопоты.

— У Дамаса есть на свободе сообщник, Данглар. Блохи попали к Рубо уже после того, как Дамас попал сюда. Кто-то принял эстафету после того, как объявили о его аресте. И все было сделано быстро, четверки он рисовать не стал.

— Если есть сообщник, понятно, почему он так спокоен. Есть человек, который завершит его дело, на это он и рассчитывает.

— Отправьте людей допросить его сестру, Еву и всех обитателей площади, были ли у него друзья. А главное, мне нужен отчет о телефонных звонках за последние два месяца. Из магазина и из квартиры.

— А вы не хотите пойти?

— Вряд ли на площади захотят меня видеть. Для них я предатель, Данглар. Они охотнее будут говорить с офицерами, которых не знают.

— Ясно, — ответил Данглар. — Долго бы нам пришлось искать эту точку соприкосновения между жертвами. Один вечер, встреча в баре, люди, которые даже не знают друг друга. Нам просто повезло, что Рубо запаниковал.

— Ему есть чего бояться, Данглар.

Адамберг достал телефон и всмотрелся в него. Оттого, что он часто умолял его зазвонить, шевельнуться, подать признаки жизни, он стал обращаться к нему так, словно это была Камилла. Он заговаривал с ней, рассказывал о себе, будто Камилла легко могла его слышать. Но как справедливо заметил Бертен, это всего лишь приятная игрушка, и Камилла не выйдет из нее, как джинн из лампы. Пускай преступление раскроется, ему все равно. Он осторожно положил телефон на пол, стараясь не стукнуть его, а сам часика на полтора лег поспать.

Данглар разбудил его, когда принес отчет о телефонных звонках Дамаса. Допросы на площади почти ничего не дали. Ева замкнулась в себе, как устрица в раковине, Мари-Бель при каждом слове начинала рыдать, Декамбре дулся, Лизбета бранилась, а Бертен отвечал односложно, снова обретя свою нормандскую недоверчивость. И все же удалось выяснить, что Дамас почти не покидал площадь, все вечера проводил в кабаре, слушая Лизбету, но ни с кем там не сходился. Друзей у него не было, а воскресенья он проводил с сестрой.

Адамберг просмотрел список телефонных звонков, отыскивая повторяющийся номер. Если сообщник существовал, Дамас должен был часто общаться с ним, слишком быстро четверки сменились блохами, а затем убийствами. Но Дамас звонил очень мало. Из дома были звонки в магазин, наверно, Мари-Бель звонила Дамасу, а номеров, по которым звонили из магазина, было мало, и номера редко повторялись. Адамберг проверил четыре номера, которые встречались более-менее часто, но все они принадлежали поставщикам роликовых досок, беговых дорожек и спортивных шлемов. Комиссар отодвинул распечатку телефонов на край стола.

Дамас не дурак. Он чертовски ловок и прекрасно умеет притворяться. К этому он тоже подготовился в тюрьме. Все приготовил за семь лет. Если у него был сообщник, вряд ли он стал бы подставлять его, звоня из дома. Адамберг позвонил на телефонный узел Четырнадцатого округа, чтобы попросить распечатку звонков из кабинки на улице Гэте. Двадцать минут спустя из факса выполз ответ. С приходом сотовых телефонов уличными кабинками редко пользовались, и Адамберг получил не слишком большой список. Одиннадцать номеров повторялись часто.

— Если хотите, я их проверю, — предложил Данглар.

— Сначала этот, — сказал Адамберг, указав на один номер. — Этот на 92, район Верхней Сены.

— Можно узнать почему? — поинтересовался Данглар, направляясь к своему компьютеру.

— Это северный пригород, то, что нам нужно. Если повезет, телефон окажется в Клиши.

— Может, лучше проверить и остальные?

— Они никуда не денутся.

Некоторое время Данглар молча стучал по клавишам.

— Клиши, — объявил он.

— Есть! Очаг чумной эпидемии 1920 года. Это его семья, его призрак. Наверняка там он и жил раньше. Скорее, Данглар, имя и адрес.

— Клементина Курбе, улица Оптуль, 22.

— Проверьте ее.

Данглар застучал по клавиатуре, пока Адамберг расхаживал по кабинету, стараясь не наступить на котенка, который играл с ниткой, свисавшей с его брюк.

— Клементина Курбе, урожденная Журно, из Клиши, была замужем за Жаном Курбе.

— Что еще?

— Бросьте, комиссар. Ей восемьдесят шесть лет. Это почтенная дама, оставьте ее.

Адамберг нахмурился.

— Что еще есть? — настойчиво повторил он.

— У нее была дочь, сорок второго года рождения, — машинально прочел Данглар, — Розелина Курбе.

— Ну-ка, проверьте эту Розелину.

Адамберг подобрал Пушка и посадил в корзинку, но тот сразу вылез наружу.

— Розелина, урожденная Курбе, вышла замуж за Антуана Эллер-Девиля.

Данглар молча поглядел на комиссара.

— У них был сын? Арно?

— Арно Дамас, — подтвердил Данглар.

— Его бабка, — проговорил Адамберг. — Он тайком звонил бабуле из автомата. А родители бабки, Данглар?

— Они умерли. Не будем же мы копать до Средних веков.

— Их имена?

Быстро защелкали клавиши.

— Эмиль Журно и Селестина Давель, родились в Клиши, поселок Оптуль.

— Вот они, — пробормотал Адамберг, — победители чумы. Бабке Дамаса во время эпидемии было шесть лет.

Он подошел к телефону Данглара и набрал номер Вандузлера.

— Марк Вандузлер? Это Адамберг.

— Секундочку, комиссар, — отозвался Марк, — я только утюг поставлю.

— Поселок Оптуль, в Клиши, вам это что-нибудь говорит?

— Оптуль был центром эпидемии, там стояли бараки старьевщиков. Вам пришло про него «странное» письмо?

— Нет, это адрес.

— Поселок давно снесен, там теперь маленькие улочки и бедные дома.

— Спасибо, Вандузлер.

Адамберг медленно положил трубку.

— Возьмите двух человек, Данглар, мы отправляемся туда.

— Вчетвером? К старухе?

— Вчетвером. Заедем к следователю, возьмем ордер на обыск.

— А есть когда будем?

— По дороге.