Узник моего сердца

ГЛАВА 10

Они ехали под деревьями. Ветер швырял дождевые капли в лица всадникам, пригибал к земле траву. Николетт, укутанная в шерстяной балахон и одеяло, дрожала от холода.

Трава была такой высокой, что доставала лошадям до животов. Когда ветер колыхал стебли, казалось, они переговариваются громким шепотом.

Вот и ров с поднятым мостом, две сторожевые башни и молоток для вызова стражи. Лэр ударил в железный щит, тот отозвался громким ржавым звуком. Через секунду эхо отдалось от стен. Словно погребальный звон над обезлюдевшим приютом.

Никто не вышел. Лэр еще раз ударил по щиту. Безрезультатно. Как же опустить мост?

– Подождите здесь, – бросил де Фонтен сержанту и, повернув лошадь, поехал вдоль стены в поисках других ворот. На середине южной стены он действительно увидел небольшие одностворчатые ворота, заросшие плющом. В этом месте ров вокруг замка переходил в земляную насыпь.

Лэр соскочил с коня и, не без труда пробравшись через заросли, надавил плечом на обитую железом створку. Изнутри она не была закрыта на засов. Возможно, только на деревянную щеколду, которая разбухла от сырости.

Еще один толчок – и ворота неожиданно распахнулись. Лэр чуть не упал. Впереди – мгла и каменные стены. Он вернулся к коню и, взяв его под уздцы, повел в открывшийся узкий тоннель. Над головой кое-где виднелись черные дыры, видимо, выходы на стены, с которых когда-то на врагов сбрасывали камни и лили кипящую смолу.

Тоннель сделал поворот. Вскоре Лэр остановился под каменной аркой. Впереди – лунный свет.

Вдруг перед ним возник горбатый старик, еле различимый в свете луны.

– Дерьмо! – выкрикнул он. Лэр вздрогнул от неожиданности и выпустил поводья, рука легла на эфес меча. Жеребец громко заржал, попятившись. В полутьме сгорбленная фигура в бесформенной одежде казалась безликой, подобной привидению.

– Почему у ворот нет охраны? – требовательно спросил старика Лэр. Тот что-то прошептал, отступая назад. – Подожди! – приказал де Фонтен. – Где твой хозяин, где Лашоме?

Горбун заколебался, но ничего не ответил. Медленно, словно разговаривая с ребенком, Лэр объяснил:

– Меня послал король Филипп. Я новый лорд Гайяра.

Старик смотрел на него непонимающим взглядом. «В своем ли уме этот горбун?» – подумал Лэр. Нет, так ничего не добиться.

Де Фонтен повел коня за собой в сторону главных ворот. Ронс неохотно шел следом, раздувая ноздри и прижимая уши.

После утомительных поисков Лэр нашел железный подъемник. Наконец-то мост опустился. Сержант и вся кавалькада въехали в замок.

– Я вижу, вы нашли хоть одного человека, – бросил сержант.

Лэр обернулся и увидел старика, стоящего шагах в десяти позади. Значит, горбун шел следом. И, кажется, обрел голос. Он поднял руку и указал на дальнюю башню, окруженную постройками.

– Лашоме там.

Затем быстрым шагом заковылял через двор. Внутренний двор, окруженный каменными стенами, казался кладбищем. Вокруг – заброшенные строения. Одно из них было когда-то большой конюшней, рассчитанной не менее чем на пятьдесят лошадей. Но от него остались только столбы, часть соломенной крыши и кучи старого сухого навоза. Неподалеку – обветшалая казарма, а дальше в темноте ютились сараи, мастерские, пристройки, навесы. Кухня замка тоже была в плачевном состоянии. Целой осталась только огромная каменная жаровня.

Посреди двора высилась готическая часовня с узкими шпилями. Часть украшений была сбита, стены облупились. С цоканьем проехав по пустынному двору, всадники остановились перед еще одним рвом, за которым вздымалась новая гряда стен. Эти стены не были такими прочными, как внешние, но и здесь навесной мост был поднят, а сторожевые башни казались более укрепленными.

Старик что-то крикнул. Прошло несколько минут. Наконец цепи заскрипели, раздался металлический скрежет – видимо, отодвинули засов. Мост еще раз скрипнул, затем с грохотом занял свое место. Невидимая рука подняла железную решетку. Открывшийся проход был таким узким, что проехать мог только один всадник. Наконец-то появился привратник с фонарем.

– Барон Лашоме ждет вас.

Он повел гостей за собой, освещая узкий проход. Неровный свет фонаря заплясал отсветами на булыжниках двора.

В сердце Николетт поселилось отчаяние. Неужели ей когда-нибудь удастся выбраться отсюда? По обеим сторонам прохода – каменные стены, остроконечные башни, хмуро взиравшие на пришельцев. Внутри виднелось угрюмое каменное здание с высокими окнами и остроконечной покатой крышей, казалось, упирающейся в небо. А за ним высилась, подобно великану, огромная круглая цитадель, по сравнению с которой остальные строения казались убогими карликами.

У двери угрюмого здания стоял стражник с фонарем в руке. Сержант и его солдаты спешились. Лэр тоже соскочил с коня и подошел к Николетт, чтобы снять ее с лошади.

– Нет! – закричала она, отдергивая руки. – Лучше умру!

Лэр так посмотрел, что Николетт поняла: сопротивление бессмысленно. Когда он поставил ее на землю, она прижалась к нему, вцепившись в локоть.

– Нет! Нет!

Лэр высвободил руку, резко приказал:

– Успокойтесь!

Вокруг суетились люди, фыркали лошади. Из дома вышел еще один слуга с фонарем.

Лошадей повели на конюшню, солдатам указали место в казарме. Альбер, ведя трех лошадей, тоже пошел вслед за слугой.

Человек с фонарем у двери поднялся по ступенькам, дав знак Лэру и его спутникам следовать за ним. Небольшой коридор привел в зал, где высились два огромных камина – один напротив другого. Высокие узкие окна из полупрозрачного стекла неохотно пропускали лунный свет. Когда-то эти стены, видимо, были расписаны фресками. То, что осталось, в основном изображало охотничьи сцены и религиозные сюжеты. Лэр успел разглядеть изображение Святого Мартина и сцену Страшного Суда. Закопченные стены в колеблющемся свете казались зеркалом давно ушедших дней, из которых к нам порой приходят образы настоящего.

В дальнем конце зала начинался один из коридоров. Повсюду пахло запустением и пылью. Воистину, прибежище для крыс и пауков! К массивным колоннам прилепились осиные гнезда. Оконные переплеты во многих местах треснули. На полу – прошлогодние листья, шелестящие под ногами, как память давних лет.

Пройдя по лабиринту коридоров и переходов, они подошли к двери, ведущей на улицу. Над головами – клочок неба, вокруг – вновь каменные стены. Пройдя этот двор-колодец, путники очутились перед мощной, обитой железом дверью. С небольшого портала в темноту вглядывался стражник.

При их приближении дверь распахнулась. Еще один коридор – и они очутились в зале цитадели. Помещение казалось более обжитым. У жаровни в конце зала суетилась старуха-повариха и две молодые служанки. Они с любопытством уставились на вошедших. До ноздрей путников донесся запах жареного мяса.

В зале было довольно темно. Узкие прорези между декоративными столбами в верхней части стен служили единственным источником дневного света. Длинные столы стояли вдоль одной стены, вторую украшал огромный камин. Над головами вдоль всех стен шла деревянная галерея.

Слуга повел их к каменной лестнице, которая служила входом в галерею. На втором этаже находились комнаты рыцарей Лашоме.

Четверо мужчин средних лет появились в коридоре, чтобы взглянуть на вошедших, затем следом за гостями поднялись еще на один этаж.

Когда в конце концов путники встретились с бароном Лашоме в коридоре третьего этажа, он произвел на них впечатление кролика, которого вытащили из норы. Испуганные глаза шарили по сторонам. Торопливым жестом он пригласил вновь прибывших в свои апартаменты. Рыцари Лашоме вошли следом.

Приветствие было весьма странным. Несколько отрешенный от реальности, Лашоме принял леди Николетт за молодого монаха. Говоря быстро и не очень разборчиво, Лашоме сообщил де Фонтену, что за день до их появления прибыл гонец короля, предупредил о приезде гостей и передал Лашоме вызов в Париж.

– Не знавал большего удовольствия, – добавил он и торопливо подвел Лэра к пухлой женщине средних лет, сидящей у камина.

– Моя жена, леди Жанетт, – представил он ее, даже не сделав паузы после своего рассказа о приезде гонца.

В камине горел огонь, в комнате было тепло. Бронзовая лампа, наполненная маслом, висела на цепи посередине зала. Было ясно, что Лашоме страшно боится нападения на замок, но все же уделил некоторое внимание не только безопасности, но и комфорту своего жилища. Пол устилал ковер, стены были обиты гобеленом. В одном из углов комнаты под балдахином из шелка пряталась кровать. У противоположной стены высился комод, шкаф для одежды и даже полка с книгами.

Лашоме достал свечу из ящика комода, зажег ее от висячей лампы и повел гостей в ту часть зала, где стояли стол и стулья. Лэр усадил Николетт на один из стульев рядом с огромной скамьей для преклонения колен во время молитвы. Свечу установили в центре стола.

– Хвала Богу и всем святым, что меня вызывают из этого чистилища, – торжественно произнес Лашоме. В его глазах и глазах его супруги застыл страх, типичный для тех, кто постоянно опасается за свою жизнь.

Только после того, как Лашоме в деталях описал свой быт – быт владельца Гайяра, он неожиданно понял, что «монах» на самом деле никакой не монах, а та самая опозорившаяся Николетт Бургундская, невестка короля.

Лашоме склонил голову, чтобы получше рассмотреть пленницу.

– Ее нужно запереть, – сказал он с тревогой в голосе. – Я отвечаю за то, чтобы она не убежала до того, пока… пока… – неожиданно он запнулся, затем позвал жену. Та тут же подошла, позвякивая ключами, висевшими на поясе. Она быстро сняла с кольца требуемый ключ, положила его в трясущуюся ладонь мужа, который долго вертел его в тонких пальцах.

– Анри, Жан, – обратился он к рыцарям, стоящим в ожидании приказа. – Отведите ее и заприте в темнице.

Сердце Николетт болезненно сжалось. «Нет! – кричало все ее существо. – Нет!»

В ужасе смотрела она, как двое мужчин подходят к ней. Девушка отпрянула от них, как испуганный ребенок. Темные глаза с мольбой обратились к Лэру де Фонтену. Но синие глаза ее тюремщика были холодны, как осенний дождь, безразличные к ее судьбе. Какой надменный у него взгляд!

Николетт отвернулась. Как она ненавидит этого человека! Он предал ее! А она надеялась, что он испытывает к ней сочувствие. Сердце ее заныло от одной мысли, что она безразлична ему, как и всем остальным. Не лучше этого чудовища Луи!

Николетт потребовалось все ее мужество, чтобы встать с места. Гордо подняв голову, устремив взор прямо перед собой, она вышла из комнаты, обдав холодным презрением последовавших за ней стражников.

Лестница привела в обширный коридор. В свете фонаря мелькнули буфеты, шкафы, на стенах – щиты ушедших предков. Где-то в самой середине коридора открылось темное отверстие, обрамленное тяжелыми камнями. Словно разверстая пасть Сатаны. Темная лестница с каменными ступенями вела вниз, в саму преисподнюю. Стены разъедены сыростью.

Лестница кончилась. Впереди, в неровном свете фонаря заблестели лужи.

«В этой ужасной мгле наверняка есть крысы и слизняки», – с ужасом подумала Николетт. Кажется, что-то прошмыгнуло прямо у ее ног. Она с трудом сдержала крик.

Перед огромной, обитой железом дверью, стражники остановились. У Николетт упало сердце. Она прислонилась к холодной стене, чтобы устоять на ногах. Заскрежетал ключ, дверь распахнулась.

Николетт слышала немало рассказов о подобных подвалах. Забытые Богом, эти темницы помнили стоны тех, кого ее свекор послал на голодную смерть или на съедение крысам.

Стражники, взяв Николетт за локти, втолкнули ее в темноту и захлопнули дверь.

– Подобных леди нужно держать под замком, – заметил один. Второй засмеялся.

Вновь заскрежетал ключ в замке.

Раздался звук удаляющихся шагов, а затем – тишина. И только падающие капли.

Какое-то время она стояла, прижавшись к двери, не в силах пошевелиться. Затем глаза стали привыкать к темноте. В комнате с низким потолком у стены был деревянный настил – видимо, он служил постелью, и деревянный стул. Николетт неуверенно подошла к своей новой жесткой постели и, свернувшись клубочком, зарыдала.

Лэра и сержанта отправили на ночлег в зал напротив комнаты Лашоме. Там суетились несколько служанок, с подозрением посмотревшие на вошедших. В комнате пахло шерстью и прогорклым маслом. В дальнем углу был отгорожен закуток с двумя кроватями.

Сержант, спотыкаясь в темноте, нащупал деревянный настил и разразился проклятиями. У стены лежали мешки с шерстью, готовая пряжа, обрывки нитей, едва различимые в бледном свете свечей.

Задолго до рассвета звон колокола и топот множества ног разбудили Лэра и сержанта. Де Фонтен поднялся и вышел в коридор.

Стражники Лашоме, подобно муравьям из горящего муравейника, тащили вещи своего хозяина – ящики, ковры, одеяла… Сборы продолжались весь день. Лашоме бегал среди слуг, подгоняя нерадивых, выкрикивая приказы.

На следующий день, не успело солнце осветить булыжники во дворе, Лашоме, его рыцари и слуги, сержант и его солдаты, сопровождаемые гружеными телегами, прогрохотали по подъемному мосту и покинули замок. Во всем Гайяре осталось не более дюжины слуг. Альбер доложил, что обнаружил в конюшне старого солдата, которого Лашоме счел непригодным к дальнейшей службе, а также трех юношей в возрасте от десяти до четырнадцати лет.

В сторожевой башне также обнаружили одноногого старика, в чьи обязанности входило поднимать и опускать мост.

Что касается части замка между двумя рвами, то в ней не осталось никого, кроме крыс. Полное запустение.

Лэр сам занялся обследованием своего жилища. Ему удалось обнаружить лысого повара, трех служанок (одна казалась столь же древней, как и сам замок), а также того самого горбуна, которого он встретил в первый день приезда в замок. Старик, назвавшийся Эймером, сказал, что в годы его юности в Гайяре жило около двухсот человек.

– Но это было еще тогда, когда правил старый король, Святой Луи, задолго до Филиппа Красивого. Видите Андлу? Я там родился, – старик указал на крыши поселка, приютившегося у самой реки, далеко в долине. – Когда я был ребенком, меня отдали в монастырь. Это были страшные годы. Дети гибли от голода, младенцев несли в лес, потому что родители были не в силах прокормить их. Мне повезло. Монахи не то, что любили меня, но не дали умереть от голода, – его губы сложились в подобие улыбки. Он глянул снизу вверх на высокого статного господина. – Я пришел в замок, чтобы служить в местной церкви. Тогда у меня еще не было бороды. И другого дома я не имею.

– Что ж, это счастливый день для нас обоих, – улыбнулся в ответ Лэр. – Никогда еще так сильно я не нуждался в услугах духовного лица.

Лэр де Фонтен – владелец? Чего? У него нет ни рыцарей, ни преданных слуг, кроме Альбера. Даже ближайшая деревня находится в подчинении другого лорда.

– Не отчаивайтесь, – старик повел рукой вокруг. – Вот ваши владения. И ваши люди…

Лэр не сразу понял, что тот имеет в виду.

У горбуна была странная манера говорить. Иногда он мог оборвать себя на полуслове, не закончить мысль. Но, казалось, знает он немало. Не без иронии Эймер рассказал, как Лашоме забаррикадировался в более укрепленной части замка, как убили управляющего, а безнаказанность распространилась по всей долине.

– Без предводителя, не получая никаких приказов, как противостоять разбойникам, и крестьяне, и торговцы беспомощны. Но Лашоме уехал, и люди, – Эймер глянул на Лэра, – поддержат нового владельца Гайяра.