Узник моего сердца

ЭПИЛОГ

Торжественная процессия прошла по улицам Андлу и через каменный мост в Гайяр. Повсюду была апрельская грязь, яркое солнце отражалось в воде, слепило глаза тех, кто глазел, стоя на обочине.

Впереди ехала только что повенчанная пара, сопровождаемая братом жениха, соседом-дворянином с женой, мэром, префектом и купцами.

Горожане, толпящиеся вдоль дороги, выкрикивали приветствия: «Долгой жизни!», «Много детей!» Все вытягивали шеи, толкались, желая увидеть сеньора и его красавицу-невесту.

К радости и удовольствию всех деревенских сплетников Лэр де Фонтен женился на Одетте, камеристке королевской узницы. Конечно, говорили злые языки, у нее нет приданого. Более романтично настроенные горожанки считали, что большая радость всегда приходит на колесах печали. Поскольку смерть принцессы была действительно печальной. Едва исполнилось восемнадцать – и уже в могиле!

Ворота Гайяра были открыты настежь, и гости свободно следовали через мосты и проходы. Они проезжали мимо наружной стражи и мимо недостроенной церкви, встающей из руин. Возле цитадели приветствующая толпа была еще больше.

Дворы были наполнены праздничной суетой, в воздухе витали дразнящие аппетит ароматы, смешиваясь с запахом набухших почек и молодой весенней листвы. Вереницы нарядных гостей постепенно заполняли территорию замка. Все весело улыбались в предвкушении свадебного пира.

Когда Лэр и Николетт спешились и пошли в главный зал, гости все еще прибывали, проезжая через подъемный мост. Мужчины, женщины, дети и собаки перемешались в переполненном дворе, все желали приветствовать сеньора и его красивую жену. Темные волосы Николетт были собраны золотой сеткой и увенчаны золотым венком. В бледно-желтом шелковом платье с вышитой накидкой из Триполи она сияла, как весеннее солнце. Лэр был облачен в элегантный коричневый наряд, богато украшенный золотой вышивкой. Его одежда была из фламандской шерсти, а мягкие высокие сапоги с серебряными шпорами изготовлены в Андлу.

Большой зал Гайяра заполняли ряды столов, за которые быстро садились гости. Лэр и Николетт проходили среди гостей, обмениваясь приветствиями и улыбаясь. Позднее, на возвышении жених и невеста начали празднование с того, что разломили пополам ломоть хлеба и выпили красного, как кровь, вина из одной чаши, которую передавали друг другу. Чаша была серебряной – подарок мэра и его жены.

Ощущая во рту вкус вина, Лэр наклонился, чтобы поцеловать Николетт, и пир начался.

Тьери, брат Лэра, приехал лишь накануне, возвращаясь из Арраса, где присутствовал на церемонии подписания соглашения с фламандцами. Переговоры длились четыре долгих месяца. Маршал д'Орфевре, все еще опасаясь за жизнь короля, не оставлял его. И это было кстати, так как Тьери и его дядя не ладили между собой.

Тьери провозгласил первый тост, Франсуа Кашо продолжил, и вино полилось рекой. Пир продолжался, и все гости в зале ели и пили так, будто голодали несколько дней. Из кухни несли вереницы подносов, пиршество длилось несколько часов. Вспотевшие гости сидели с покрасневшими лицами, изнемогая от жары горящих каминов.

Один за другим люди отказывались от предлагаемых кушаний. Жюдо ослабил пояс, а Дора, сидевшая рядом с ним, обмахивала лицо руками. Она слишком много выпила вина и теперь беспрерывно смеялась. Большинству мужчин тоже требовалось ослабить пояс и закатать рукава. Лица женщин лоснились, будто их намазали жиром, под столами они поднимали юбки, чтобы хоть немного охладиться.

Прежде чем заиграли музыканты, мужчины высыпали во двор, чтобы размять ноги, так, по крайней мере, они заявляли.

Тьери, чье лицо тоже покраснело от вина, прохаживался с Лэром. Когда они повернули за угол, где никого не было, он спросил:

– Когда ты вернешься в Везелей? – до сих пор у них не было возможности поговорить о будущем.

Лэр пожал плечами.

– Позже, вероятно, летом. Я не могу уехать, пока король не назначит в Гайяр нового человека.

Тьери был готов сказать, что все может произойти быстрее, если старый д'Орфевре приложит к этому руку, так как скоро на суд вынесут дело о Лагрумских лесах, но промолчал. В конце концов, это день свадьбы брата. Будет достаточно времени поговорить об этом позже.

Когда мужчины возвратились в зал, во двор небольшими группками начали выходить женщины. Николетт вышла с Адель Кашо.

– Вы должны мне все рассказать, – сказала Адель, беря подругу за руку. – Это чудесная перемена в вашей жизни. Вы с де Фонтеном будете счастливы, я уверена.

– О, да, – согласилась Николетт, улыбаясь и поглаживая руку Адель. Она действительно была счастлива. – У меня осталось одно невыполненное желание. Больше всего на свете я хочу иметь ребенка.

Адель, чей располневший живот выдавал уже третью беременность, тихо засмеялась и предупредила:

– Не будь такой нетерпеливой. Скоро их у тебя будет больше, чем достаточно, – она хихикнула. – Любимая шутка моего мужа такая, что стоит ему повесить свои штаны на кровать, как я становлюсь беременной. Для него это все шутки, а для меня серьезно.

Николетт посмеялась вместе с ней. Но для нее главным был ребенок, которого она хотела больше всего. И это желание наполняло ее с того времени, когда они вернулись в Гайяр и опустили в могилу пустой гроб. Прошло четыре месяца, но она была юной и нетерпеливой, и поэтому каждый раз, когда начинались месячные, Николетт горько плакала от разочарования. Она всем, кроме Лэра, доверительно рассказывала, как хочет ребенка. Мюетта посоветовала взять несколько веточек вербены, настоять в вине и пить настой каждый день в течение недели. Но это не дало результата, как и все остальное.

Когда Николетт и Адель вернулись в зал, музыканты играли, некоторые гости уже стучали каблуками под веселую мелодию. За длинными столами, покрытыми льняными скатертями, еще подавали еду. Николетт заняла свое место. Она увидела Жюдо, задыхающегося после танца, с очень красным лицом. Дора держала его за руку, а когда они проходили мимо, подмигнула Николетт и что-то вложила в ее ладонь.

Пир продолжался, играла музыка, повсюду слышались шутки и смех. Тут и там слышались веселые рассказы о женихах и невестах, так что Николетт приходилось краснеть от смущения.

– Если бы я был таким грязным негодяем, как ты, – сказал Тьери, – я бы разыграл с тобой сегодня веселенькую шутку.

– Ну, теперь я совсем не засну, – ответил жених. Двусмысленность его слов вызвала целый ряд грубоватых шуток у окружающих, которые весело расхохотались.

В конце концов, Лэр, все еще смеясь, поднял руки и сказал:

– Друзья мои, хочу рассказать вам одну историю. Она касается моего брата, который желал бы, чтобы все считали его здравомыслящим.

Тьери, прекрасно зная эту историю, со смехом запротестовал:

– Признайся, кто был моим исповедником. Лэр начал рассказывать, как он и Тьери до смерти напугали священника, который учил их латыни.

– Наш духовный наставник был глубоко убежден, что существует множество демонов и дьяволов. А мы нашли способ пробраться в часовню к алтарю и решили напугать священника. В тот вечер мы пришли с фонарем, кузнечными мехами и ждали, когда он придет молиться. Как только он опустился на колени и приступил к молитве, мы начали выть и стонать, раздувая меха и направляя струю воздуха прямо на него. Священник, бледный от страха, подхватил полы рясы и побежал из часовни на четвереньках. Он был так напуган, что отправился в паломничество, а мы на несколько недель избавились от латыни.

Тьери смеялся даже громче, чем другие.

– Я не сомневаюсь, что теперь он готовит для нас теплый уголок в аду.

Много шуток и историй слышалось у стола. Адель и жены торговцев сидели близко друг к другу, разговаривая о детях и семейных делах. Альбер и другие молодые люди танцевали, им было так жарко, что волосы прилипали ко лбам.

Лэр взял Николетт за руку, и они встали, желая доброй ночи и оставляя гостей продолжать веселье. Поднимаясь по ступенькам, Николетт дрожала от волнения.

В спальне Лэр поставил масляную лампу на сундук возле кровати и открыл ставни. Теплый ночной воздух был наполнен ароматами весны, а серебряная луна сияла в ночном небе.

Николетт поставила возле лампы наполовину наполненную серебряную чашу с вином, села перед полированным металлическим зеркалом и расплела золотые украшения в волосах.

Раздеваясь, Лэр краем глаза наблюдал за ней. Она сбросила платье и осталась обнаженной, если не считать тонкой рубашки, которая ничего не скрывала. Николетт что-то держала в руке и высыпала это в чашу.

Лэр бесшумно пересек комнату и обнял ее за талию. Николетт тихонько вскрикнула от неожиданности и повернулась к нему лицом, уронив пакет.

– Что это?

Она молчала, но так как Лэр продолжал пристально смотреть ей в глаза, вынуждена была хоть что-то сказать.

– Ничего.

Он поднес пакет к носу. Запах трав ударил в ноздри.

– Откуда ты это взяла?

Николетт опустила темные глаза, потом тихо сказала:

– Здесь нет ничего вредного. Это всего лишь средство, чтобы у нас был ребенок. Выпьешь? – она с надеждой взглянула на любимого.

Неожиданно он улыбнулся.

– Если это так много значит для тебя, да, конечно, я выпью.

Николетт обнаженными руками обвила его шею и поцеловала, а потом быстро взяла чашу и подала ему.

Лэр выпил и несколько мгновений стоял неподвижно. Внезапно лицо его исказилось и, схватившись рукой за горло, он упал на кровать.

Николетт вскрикнула и в ужасе бросилась к мужу. Он схватил ее, прижал к груди и, смеясь, опрокинул на постель.

Николетт не знала, смеяться ей, плакать или ударить его. Она откинула голову, глаза наполнились слезами.

– А что, если я не смогу родить ребенка?

Лэр прижался к ней и начал целовать быстрыми дразнящими поцелуями.

– Для меня это не имеет значения. Я люблю именно тебя.

Николетт ответила на его поцелуй. Она тоже была полна любви и подумала, что это на всю жизнь.