В дальних странствиях

ЧЕРЕЗ СИРИЙСКУЮ ПУСТЫНЮ

11 марта 1888 г. на рейде бейрутского порта бросила якорь изящная белоснежная яхта «Инва» под российским флагом. Принадлежала она одному из богатейших магнатов России, графу Сергею Александровичу Строганову.

В молодые годы служил граф офицером флота, дослужился до лейтенантского чина, но вышел в отставку, решив не утруждать себя тяготами флотской службы. Со всем азартом отдался теперь коневодству и путешествиям. Строгановские конные заводы славились на всю Россию. Вот и сейчас целью путешествия на Восток было приобретение для собственных конных заводов кровных арабских лошадей. Трюмы яхты были оборудованы под конские стойла.

Спутниками и компаньонами Сергея Александровича по путешествию были сестра Ольга с мужем, князем Александром Григорьевичем Щербатовым. Муж с шурином дружили. Под влиянием отставного лейтенанта российского флота и Александр Григорьевич с супругой стали приобщаться к коневодству, а сейчас тоже возгорелись желанием стать обладателями рослых и тонконогих скакунов арабской породы.

Плыли с комфортом, подобающим знатнейшим фамилиям российской титулованной аристократии. Дивились на изящество и богатство корабельных апартаментов приглашаемые в гости российские послы и консулы, восточные губернаторы-сатрапы и негоцианты, которых вообще трудно было чем-нибудь удивить. Путешествовали с вышколенными камердинерами, буфетчиками, поварами. Не менее вышколенные и картинные матросы напоминали и не матросов вовсе, а оперных статистов, когда заканчивали такелажные работы и обряжались в парадную униформу. Умел, умел граф Сергей Александрович пыль в глаза пустить.

А Бейрут встречал русских путешественников пестрой и разноликой панорамой. Дома — разностильные сооружения османской, византийской, эллинистической постройки. Дома-крепости, выходящие на узенькие извилистые улочки глухими фасадами, лишь изредка прорезанными щелями окон. Лавки-катакомбы армянских, греческих, еврейских купцов с кашмирскими шалями, персидскими коврами, арабской чеканкой, аравийскими благовониями, турецким табаком. Уличные базары, полные пряных запахов, оглушающие азартными спорами торговцев с покупателями, ревом ишаков. Кое-где в районе порта на этой средневековой панораме выделяются современные здания европейской архитектуры: классические портики, ротонды, замысловатый модерн с вычурными балкончиками, перенесенный сюда с парижских Больших бульваров. Здесь обосновались иностранные консульства, английские и французские фирмы, христианские миссии. По набережной нестройно шагают турецкие солдаты в красных фесках. Над всем этим возвышается частокол минаретов, напоминающих остро отточенные карандаши, колоколен и куполов христианских храмов: маронитских[8], греко-православных, армяно-грегорианских, католических, протестантских и еще каких-то неведомых, но бойких сект. Это сосуществование людей разных религий далеко не мирное, не идиллическое. Кровавые распри на религиозной почве, переходящие порой в массовые побоища, были в Бейруте, как и в Дамаске и в других арабских городах и районах, не столь уж редким явлением.

Предоставим же слово самой Ольге Александровне Щербатовой. В своей будущей книге «Верхом на родине бедуинов в поисках за кровными арабскими лошадьми», увидевшей свет в 1903 г., она сделает такую зарисовку с натуры: «Во время нашей прогулки по базарам мы были свидетелями одной сцены, повторяющейся здесь довольно часто, а именно драки между сирийцами, христианином и мусульманином. Эти драки достигают иногда обширных размеров, требуя вмешательства полиции и войск; так, недавно результатом подобной свалки было несколько десятков раненых и убитых. Фанатики-муульмане ненавидят своих единомышленников христиан, и малейшее несогласие между ними беспрепятственно переходит в рукопашный бой. Так и в этот раз, двое сирийцев сначала о чем-то поспорили, потом мусульманин накинулся на собеседника и стал его колотить. На дерущихся бросились зрители, стараясь их разъединить, но они до того крепко вцепились друг в друга, что не поддались никаким усилиям… Когда началась драка, наш проводник поспешил нас ввести в соседний дом, так как в подобных случаях европейцам иногда бывает рискованно попадаться на глаза разъяренным мусульманам» [21, с. 8].

Описанный случай произошел как раз в Бейруте, на следующий день после прибытия путешественников. И он может служить выразительной иллюстрацией тех глубоких процессов, которые они не могли не уловить. Османская империя, конгломерат разноязычных, разноплеменных, неоднородных в религиозном отношении народов, раздиралась острыми и непримиримыми социальными и национальными противоречиями. Господствующее положение в государстве занимала турецкая феодально-бюрократическая верхушка во главе с султаном. Угнетенные народы — славяне Балканского полуострова, греки, албанцы, армяне, курды, арабы — вели упорную борьбу против своих поработителей. Середина XIX в. ознаменовалась рядом серьезных вооруженных выступлений арабов Сирии и Ливана против османского гнета. Нередко восстания возглавляли патриотически настроенные местные шейхи, пользовавшиеся большим влиянием и авторитетом среди соплеменников. Примечательно, что во многих случаях поводом к волнениям служили попытки властей насильственно вербовать арабов в турецкую армию. Такие волнения усиливались в период Крымской войны середины 50-х годов и русско-турецкой войны 1877–1878 гг. Арабы не только не хотели проливать кровь во имя чуждых им интересов, но особенно восставали против необходимости воевать с русскими. Ведь Россия, часто воевавшая с Османской империей, была с точки зрения араба его естественным союзником в борьбе с турецкими поработителями. Многим арабам было известно, что победа России над султанской державой в 1878 г. привела к освобождению некоторых балканских народов, которые также угнетались османскими феодалами.

Разжигание религиозной розни было одним из излюбленных и традиционных методов борьбы османских властей с национально-освободительной борьбой арабов. Мусульман натравливали на христиан, христиан — на мусульман. Когда удавалось спровоцировать поножовщину, власти невозмутимо взирали на события, словно ничего не замечая. Пусть льется кровь смутьянов. Классический метод власть имущих еще с времен древнего Рима — «разделяй и властвуй!» Наконец принимались за дело солдаты в красных фесках, расправляясь с правым и виноватым.

Русский консул в Бейруте, принимая в своей скромной резиденции путешественников, жаловался на трудности службы, на недоброжелательство местных властей, а порой и откровенную вражду к представителям России. Десять лет миновало с окончания последней русско-турецкой войны, а султанские власти не могут забыть горечи поражения, территориальных потерь, того, что на политической карте Балканского полуострова появилось благодаря победе русских новое государство— Болгарское княжество. Местный губернатор уклоняется от всякого содействия консулу, не выполняет никаких его просьб, даже если речь идет об общепринятых протокольных представлениях в рамках норм международного права. Обычно он ссылается на свою некомпетентность, отсутствие прямых указаний из Константинополя. Вряд ли уважаемые гости могут рассчитывать на содействие этого упрямца.

Далее консул рассказал о своих наблюдениях над здешними англичанами и французами. Их направляющая рука нередко ощущается за откровенной недоброжелательностью турецких властей. Подстрекательская роль некоторых западных держав очевидна. Англия и Франция были недовольны тем, что Россия, по их мнению, пожинала слишком щедрые плоды победы 1878 г., и попытались свести на нет условия предварительного мирного договора. В итоге южная половина Болгарии осталась под турецким игом. Эта дипломатическая услуга западных держав была щедро оплачена султаном. Англия, не сделавшая в войне ни одного выстрела, захватила Кипр. Английский и французский капитал чувствовал себя в Сирии уверенно и прочно. В Бейруте, Дамаске, Алеппо открывались все новые отделения западных банков, торговых и предпринимательских фирм. Англичане и французы не желали никакого присутствия России на Ближнем Востоке. А продажные турецкие власти нередко поступали в угоду парижским и лондонским толстосумам.

Русский консул был настроен пессимистически и радовался, что уезжает в отпуск. Путешественников он предупреждал, что не следует рассчитывать на содействие властей. Более того, можно ожидать всяких досадных неожиданностей, а может быть и провокаций. Арабы в основной массе своей дружественно расположены к русским. На них можно всегда положиться как на добрых друзей. Среди арабов они найдут надежных проводников, погонщиков. Но, увы, арабы сегодня не делают политической погоды в Сирии.

Потом О. А. Щербатова напишет в своей книге: «Сегодня мы виделись со здешним русским консулом, уезжавшим на днях в Россию; он познакомил нас со своим помощником, заменяющим его во время его отсутствия. Мы справлялись как у консула, так и у губернатора относительно фирмана от турецких властей для свободного проезда внутрь страны, но нам сказали, что ничего подобного не требуется. Тем не менее мы из предосторожности просили бейрутского пашу выдать нам от себя какое-то свидетельство о наших личностях и о праве путешествия, он отказался таковое нам дать, о чем мы впоследствии очень жалели» [21, с. 9].

Переговоры с пашой оказались нудными и безрезультатными. Охранная грамота могла бы обезопасить путешественников от произвола местных турецких властей. Как показали последующие события, хлопоты о подобном документе были отнюдь не бессмысленными. Паша был любезен, учтив, но на все просьбы отвечал отказом.

Не получив фирмана, путешественники решили добиться хотя бы разрешения для каравана взять с собой огнестрельное оружие. Для переговоров с пашой отправился Александр Григорьевич. Он убедительно доказывал, что долгий и утомительный путь через Сирийскую пустыню небезопасен. Не исключены встречи с разбойниками и дикими животными. Наконец, необходимо оружие для охоты, так как большой караван будет нуждаться в пополнении своих запасов свежей дичью.

Щербатов изложил свои аргументы, однако паша упорно отклонял все его просьбы. Османские власти не могут разрешить каравану взять с собой ружья и патроны, поскольку их ввоз вообще запрещен в пределы Османской империи. Если русские путешественники нуждаются в защите, то власти готовы снабдить караван в Дамаске конвоем. Если же русские нуждаются в дичи, то он, паша, — велит настрелять ее сколько угодно. Ни о чем не договорившись с главой местной администрации, раздосадованный Александр Григорьевич возвратился на яхту. Прежде всего решили телеграфировать о сложившемся положении русскому послу в Константинополе, прося его содействия. Сперва намеревались задержать выезд из Бейрута до тех пор, пока не придет обнадеживающий ответ от посла. Потом все же приняли решение не терять времени и выступить с караваном. Удовлетворительный ответ мог и вообще не прийти. Наконец, враждебно настроенные к русским местные турецкие власти могли намеренно задержать или переврать телеграмму. Поэтому было решено, что супруги Щербатовы выступят во главе каравана, а Строганов останется в Бейруте в ожидании ответа из Константинополя. По получении телеграммы он должен нагнать караван в пути. Все же, чтобы не остаться совсем безоружными, Щербатов распорядился привезти ему вечером незаметным образом с яхты его ружье системы Винчестер с патронами.

14 марта караван выступает в путь. Дорога вьется по живописным холмам, покрытым виноградниками и рощицами оливковых деревьев. Вьючные верблюды и мулы тащат тяжелый груз: палатки, «походную мебель», кухонную утварь, продовольствие, подарки для местных шейхов. В экспедицию взяли пять палаток: три жилых— для Щербатовых, Строганова и матросов, столовую-гостиную и кухонную палатки.

Не доезжая Дамаска, в поселении Димас, Строганов, ехавший налегке, нагнал караван. Он сообщил приятную весть — от русского посла в Константинополе пришла депеша. Османские власти наконец-таки выдали разрешение каравану взять с яхты огнестрельное оружие, которое будет доставлено дилижансом в Дамаск. На этот раз путешественники отделались легкой нервотрепкой.

Дамаск… Город еще более разноликий, еще более пестрый и шумный, нежели Бейрут. Стройные, вонзающиеся в небо минареты, приплюснутые купола мечетей. Аркады старинных медресе с арабской вязью изречений из Корана, сплетенных в орнаменты. Стены, помнившие грозных арабских халифов из дома Омейядов и даже Селевкидов, захвативших внушительный кусок разваливающейся империи Александра Македонского. Все это — многовековая, бурная история Сирии, история в камнях; в орнаментах. А вот и сегодняшняя Сирия. Турецкий полицейский гонит колодников-арабов, награждая их ударами палки по спине. Ни стона, ни крика, только глухая, затаенная ненависть в глазах арабов, сухопарых, продубленных солнцем. Нестройно шагает взвод солдат в красных фесках. Клокочут, шумят на все голоса базары. В этом шуме как-то теряются жиденькие дребезжащие голоса колоколов христианских церквей. Иногда мелькают вывески английских или французских фирм, проникших и сюда.

Путешественники уделили немного времени осмотру достопримечательностей древнего Дамаска, его памятников. В книге О. А. Щербатовой мы находим довольно скупое описание города. Щербатовы и Строганов стремились скорее углубиться в пустыню, объехать оазисы и арабские кочевья, завязать сношения с шейхами племен и осуществить свою заветную цель — купить скакунов хороших кровей.

В Дамаске наняли двух опытных проводников — шейха Насра из племени гомусс и Абдул Азиса из племени агейл. Представители этих племен как знатоки Сирийской пустыни обычно нанимались сопровождать караваны. Старший проводник Наср, собственно говоря, не был шейхом в прямом смысле слова, т. е. не был предводителем племени. Он лишь происходил из семьи шейхов, а обращались к нему так в знак особого уважения. Наср оказался преданным и незаменимым помощником путешественников. В самой сложной обстановке он не раз выручал караван, проявляя находчивость и самоотверженность. Ольга Александровна пишет о нем с большой похвалой и уважением. Все остальные местные участники каравана были арабами-маронитами. Среди них буфетчик с помощником, повар, три конюха, семь погонщиков мулов и два погонщика верблюдов. Кроме того, взяли с собой местного толмача Халиля и четырех человек с яхты: камердинера Василия, боцмана Курицина, ведавшего хозяйством, и матросов Карякина и Платова. Люди с. яхты были вооружены берданками и револьверами. Общая численность членов каравана достигала 25 человек[9]. В Дамаске к каравану пристала собака, ставшая общей любимицей. Ее назвали Белкой.

Длинной цепочкой растянулся караван, обходя зыбучие барханы. Медленно шагают по пескам верблюды, мулы, ослы, кони. Впереди на верблюдах осанисто восседают шейх Наср и его помощник, уверенно ведущие караван. Кругом расстилается унылая желтая равнина: пески, скудная растительность. Изредка попадаются островки оазисов с финиковыми пальмами, апельсиновыми деревьями и шатрами бедуинов. В оазисах верблюды встречают караван истошным надсадным ревом. Им вторит верблюд Насра. Бедуины предлагают путешественникам кров и свое гостеприимство.

Первым делом Сергей Александрович и Александр Григорьевич начинают переговоры с местным шейхом. Не продаются ли породистые арабские кони? Если хороших коней не находится, караван не задерживается долго в оазисе.

В книге Ольги Александровны немало строк посвящено арабам — как членам каравана, так и бедуинам из встречных кочевий. Она описывает их гостеприимство, врожденную учтивость, непринужденность. Вот запись, посвященная Насру и местным вождям Файаду и Мохаммеду: «Всякий раз, когда я входила в палатку, где находился кто-нибудь из вышеназванных бедуинов, или даже если я приподнималась со своего места, все они немедленно вставали и никогда не садились, пока я стояла. Сегодня за столом, когда шейх Файад и Наср обедали с нами, они оба так держались, будто бы вполне привыкли к тому, что, вероятно, впервые в жизни видели, т. е. накрытому столу, приборам и т. п. Украдкой наблюдая за нами, они своими действиями ничем не отличались от вполне образованных людей» [21, с. 42].

Посещая кочевья бедуинов, вступая с ними в контакты, путешественники наблюдали их образ жизни, характер, обычаи. Щербатова отмечает, что вся жизнь бедуинов проходит в постоянных передвижениях. На каждой стоянке они задерживаются два-три, редко четыре дня, пока хватает подножного корма для стад. Стада обычно пасутся в непосредственном соседстве с кочевьем, поблизости от палаток — из опасения набегов соседних племен. Как только травяные корма начинают истощаться, все племя двигается дальше на новые пастбища, расположенные обычно в 4–6 часах перехода от последней остановки. Кочевой образ жизни бедуины ведут круглый год. Весной и летом они двигаются к северу, где после зимних дождей наблюдается обилие трав, а осенью и зимой — к югу.

Место новой стоянки всегда выбирает шейх племени Приезжая на новое место, он втыкает в землю свою пику там, где должен стоять его шатер. Кругом группируются палатки остальных бедуинов. Каждый из них, следуя примеру своего предводителя, втыкает в землю свою пику. Шейх также назначает день снятия кочевья и намечает приблизительное место для следующей стоянки Автор отмечает, описывая пребывание в кочевье шейха Файада, одно примечательное проявление гостеприимства бедуинов: «Бедуинская учтивость требует, чтобы, пока палатки гостей не сняты, шейх племени не убирал бы своей, обычай, которого Файад сегодня строго придерживался, хотя все его соплеменники давно уже тронулись в путь, когда наконец последняя палатка была снята» [21, с. 43].

Не одни пески и скудная колючая растительность, да редкие островки финиковых пальм встречались на пути следования каравана. Попадались и следы древней цивилизации, которыми так богата Сирия. Вскоре после встречи с племенем шейха Файада путники натолкнулись на развалины древней Пальмиры, центра античной культуры, современника Рима. Перед их взором предстали все еще величественные каменные громады двор цов и храмов, возведенные много веков тому назад подневольными рабами. «Там, где ущелье внезапно обрывается, перед глазами путешественников разверзается великолепная картина на огромную равнину, усеянную всюду архитектурными древностями в различных степенях разрушения. Под самыми ногами высятся остатки старинной Пальмиры, по теперешнему Тудмур: храм Солнца, длинные колоннады, портики, ворота и др., а по уступам соседних гор — стены и башни, некогда грозные укрепления столь известной столицы римской провинции. Теперь между развалинами выросла большая туземная деревня, окруженная садами и полями, пересеченными ирригационными канавками. Горы окаймляют равнину с трех сторон, направляясь вправо от ущелья сначала на юг, а затем на восток, а слева — идя к северу и постепенно заворачивая к востоку и юго-востоку» [21, с. 48].

Далеко позади остались горы и развалины Пальмиры. Реже стали встречаться и бедуинские кочевья. Растительность выглядела все более скудной. Чаще и чаще встречались зыбучие пески. Наконец, караван вышел на территорию Зорского санджака в средней Месопотамии. Впереди светлела неширокая извилистая лента Евфрата. Миновало двадцать два дня с тех пор, как караван покинул Бейрут, из них семнадцать прошли в безводной пустыне.

Путешественники разбили лагерь на берегу реки, вблизи небольшого городка Дейр (ныне Дейр-эз-Зор), в полуверсте от казарм турецкого гарнизона. Здесь, в этом арабо-турецком городке, административном центре области— санджака, еще никогда не бывали русские, и лишь немногим европейцам удавалось проникнуть сюда.

Дейр… Скоро это ничем не примечательное восточное название приобретет свой зловещий для путешественников смысл. Будет «дейрское пленение». Будут тревоги и опасности. На первых же порах ничто как будто не предвещало этого. Узнав о прибытии русских, губернатор Зорского санджака Мехмед Тевфик-паша направил своего адъютанта, чтобы поздравить путешественников с прибытием и предложить свои услуги. Возможно, что главная цель миссии адъютанта состояла в том, чтобы разведать обстановку в лагере и доложить своему начальнику, к чему можно придраться. А донимать путешественников придирками и подвохами внешне любезный паша явно намеревался с целью вымогательства крупной взятки. Так потом расценила его действия сама автор книги «Верхом на родине бедуинов». Это было в духе традиционных нравов продажных османских чиновников всех рангов. Что предосудительного мог увидеть адъютант в лагере, разбитом на берегу Евфрата? Да хотя бы рослых парней с яхты в матросской форме, вооруженных револьверами и берданками.

Некоторое время спустя Александр Григорьевич, не подозревая о недобрых намерениях Тевфика-паши, отправился в сопровождении знающего турецкий язык Халиля с визитом вежливости к губернатору. На А. Г. Щербатова возложили протокольную часть: визиты, прием гостей, ведение переговоров. Спокойный, уравновешенный Александр Григорьевич как нельзя лучше подходил для этой роли. Его шурин Сергей Александрович взял в свои руки непосредственно закупку лошадей, считая себя более опытным коннозаводчиком.

Паша принял гостей более чем любезно, произносил цветистые речи, выражал радость, что столь знатные русские гости пожаловали в его санджак. Опять ничто, казалось бы, не предвещало опасности.

6-го апреля Сергей Александрович в сопровождении шейха Насра и других арабов намеревался выехать в район Хомса, чтобы посетить там бедуинские кочевья и осмотреть лошадей. Когда он готовился к отъезду, в лагерь явился нарочный офицер от паши и ошеломил путешественников неожиданным заявлением. Русские не представили специальной грамоты на право путешествовать в пределах османского государства, а тем более с оружием. Люди из каравана носят русскую военную форму. Его превосходительство Мехмед Тевфик-паша, призванный блюсти законы Османской империи в пределах вверенного ему санджака, вынужден задержать караван до тех пор, пока русские не выдадут своего оружия и одежду матросов и солдат.

Щербатов и его шурин по очереди побывали у Тевфика-паши. Терпеливо и долго втолковывали они ему, что претензии его необоснованны. Паспорта, выданные русским дипломатическим агентством в Каире, специально предназначены для путешествия по Палестине и Сирии. Разрешение на право иметь оружие получено через русское посольство в Константинополе, и об этом разрешении правительства Порты[10] посол Нелидов сообщил телеграммой в Бейрут. Никаких солдат или военных моряков в составе каравана нет. Очевидно, представитель турецких властей ошибочно принял за таковых русскую прислугу, одетую в матросское платье. Это матросы с частной яхты Строганова, не имеющей ровно никакого отношения к российским военно-морским силам. Приводя неоднократно подобные доводы, Александр Григорьевич и Сергей Александрович твердо и категорично заявляли: «Оружие мы ни в коем случае не выдадим, ибо считаем таковой поступок недостойным русского имени!» [21, с. 57].

Слова русских мало подействовали на пашу. Если в начале переговоров он еще держался в рамках вежливости. то потом перешел к угрозам и запугиванию. Раздраженный упорством русских, Тевфик-паша грозился задержать караван в Дейре. Видя, что губернатор никак не дает себя убедить и действительно готов привести в исполнение свои угрозы, путешественники, посовещавшись, прислали паше свое предложение. Пусть губернатор, не имея права настаивать на выдаче оружия, возвратит караван обратно в Дамаск под конвоем. Но и на это предложение не последовало согласия.

В дальнейшем Щербатов и Строганов отказались от намерений лично встречаться с пашой, высказывая таким образом свое отношение к нему, и стали посылать для переговоров Халиля. Через него была передана просьба послать нарочного в Дамаск или любой другой город, где есть русский консульский представитель, чтобы удостоверить верность показаний путешественников. Но и в этом упрямый Тевфик-паша отказал.

Обстановка принимала самый серьезный и тревожный для русских путешественников оборот. Щербатовы и Строганов приняли решение послать собственного гонца в Алеппо (ныне Халеб) как ближайший город с русским консульством и телеграфной конторой. Об этом намерении путешественники довели до сведения турецких властей, настаивая на выдаче охранной грамоты для гонца. И эта просьба встретила отказ. Ответ на просьбу был примерно таким: положение, в которое попали русские, это дело самих русских, а не здешних властей, и пусть сами русские и принимают все необходимые для своего освобождения меры.

Итак, приходилось посылать гонца на свой страх и риск, посылать без ведома турецких властей. Выбор пал на шейха Насра, человека опытного, выносливого, знающего Сирийскую пустыню как свои пять пальцев и, как все свободолюбивые арабы, ненавидевшего турецких поработителей. Насра пригласили для откровенной беседы. Гонец должен знать все трудности, какие ожидают его в пути. Люди губернатора могут перехватить гонца где-нибудь в безлюдной пустыне, даже убить его. Это в интересах паши, не желающего разглашать скандальную историю. Путешественники были убеждены в надежности и преданности Насра и не ошиблись. Проводник, не колеблясь, согласился тотчас отправиться в путь. Опасности не пугали гордого бедуина. Щербатова, высоко оценившая благородство и преданность проводника, пишет: «Шейх Наср, который за короткое время путешествия успел заслужить не только полное наше доверие, но и привязанность, ни минуты не колеблясь, согласился отправиться в Алеппо, причем обещал ехать днем и ночью и доставить ответ в шесть дней, хотя расстояние в один конец было в 300 верст» [21, с. 59].

Насра снабдили деньгами и лучшей во всем караване лошадью. В случае необходимости он имел возможность купить у бедуинов другую. Перед гонцом стояла задача передать русскому консулу в Алеппо письмо с подробным описанием всего случившегося, а также депешу послу в Константинополе Нелидову с просьбой содействовать скорейшему освобождению фактических пленников и письма родным в Россию. Депешу, предназначенную послу, консул должен был передать в Константинополь телеграфом.

Получив напутствия и письма, Наср стал готовиться к отъезду. Сперва он, чтобы сбить с толку турецких соглядатаев, вышел из палатки и просидел часа полтора среди погонщиков, а потом украдкой оседлал лошадь и никем не замеченный выехал из лагеря. Это произошло и час дня 6 апреля.

Через некоторое время лагерь был оцеплен вооруженными турецкими солдатами. Возможно, властям все же стало известно о внезапном отъезде Насра. Первое время эта новая недружелюбная акция паши еще не была связана с ограничением свободы передвижения для путешественников. Так что супруги Щербатовы могли в тот же день побывать на базарах Дейра, а также на большом острове посреди Евфрата. Там Ольга Александровна сделала несколько удачных снимков местных жителей — женщин и детей.

Однако в последующие дни обстановка продолжала осложняться. Своенравный паша изобретал все новые и новые стеснения для путешественников. Предоставим слово Ольге Александровне: «Турецкие власти каждый день придумывают новые неприятности. Щербатов собрался на охоту по газелям, но часовые, увидев сборы, дали о том знать в казармы, и прибывший офицер объявил, что нам запрещено выходить за пределы города. Так как благодаря этой задержке были упущены утренние прохладные часы, то Щ. отложил свою поездку до следующего дня и послал Халиля сказать паше, что он поедет на другое утро на охоту, с позволения или без пего, а если вздумается ему препятствовать силой, то это будет «aux risques et perils» [на свой страх и риск] губернатора. Последний, должно быть, испугался, что зашел слишком далеко, и прислал адъютанта с извинениями за случившееся будто бы недоразумение. Тем не менее нас теперь никуда не выпускают без солдат, двое из которых конвоируют всякого из нас, куда бы мы ни ходили. За каждым нашим движением зорко следят и старательно наблюдают, чтобы мы не сообщались с местным населением» [21, с. 61].

Вечером 9 апреля, на третий день после отъезда Пасра, в лагере появился незнакомый бедуин, назвавшийся человеком из племени агейл. Из этого племени был второй проводник каравана Абдул Азис, нанятый в Дамаске. Бедуин привел коня встреченного им в пустыне Насра, который, по его словам, купил другую лошадь для дальнейшей поездки и должен сегодня достичь Алеппо. Рассказ выглядел вполне правдоподобно. Шейх Наср был человеком известным и уважаемым среди кочевников Сирийской пустыни и мог попросить встречного бедуина из дружественного племени выполнить подобную просьбу. Все же тревога за судьбу Насра не покидала путешественников.

Время идет, а обстановка в лагере остается тревожной. Паша не смягчает ограничительных мер и выдумывает новые. «Один день сходен с другим своей монотонностью, что почти нечего и писать: ездим верхом, читаем и скучаем, в особенности Строганов]; главное же занятие следить за дорогой, не едет ли Наср… Турецкие власти подвергают нас всевозможным неприятностям. Однажды нам заявили, что мы не только не имеем права покупать лошадей, приводимых в лагерь, но что местным жителям запрещено нам их показывать; один день нам объявляют о какой-либо стеснительной мере, а на другой день таковая отменяется, и так бывает почти ежедневно» [21, с. 64]. В этом свидетельстве Щербатовой примечательны сведения о стремлении турецких властей свести на нет контакты путешественников с арабским населением, чьи симпатии к русским были, несомненно, известны паше и его окружению.

Итак, положение каравана не менялось. А между тем ожидаемый срок возвращения Насра прошел. Можно было опасаться, что турки задержали его в пути или в Алеппо, или даже лишили его жизни. Поэтому путешественники делают попытку вырваться из плена. Было решено, что Щербатовы с частью каравана выступят в Дамаск. Все оружие они оставят Строганову, который с другой частью каравана и е матросами останется в лагере в ожидании ответа из Алеппо. По получении ответа он постарается нагнать первую часть каравана, делая ускоренные переходы. Эта попытка была сделана 16 апреля. Что из всего этого получилось, мы узнаем из книги Щербатовой, оставившей яркое описание одной-из наиболее драматичных страниц путешествия.

«Сегодня турецкие власти окончательно доказали, что считают нас своими пленниками. Утром часов в десять, когда, согласно вчерашнему решению, вещи были уложены, палатки сняты и отдано приказание вьючить мулов, Щ. поскакал сказать губернатору, что так как все оружие и матросы остаются в Дейре с С., то этим устраняется всякая попытка задержки его лично и меня, а поэтому не может быть препятствий к нашему отъезду, который и состоится в данном часу.

После этого введения через Халиля начались переговоры, тянувшиеся до часу дня. Паша продолжал упорствовать на своем и наконец объявил: что если мы попытаемся двинуться, то будем остановлены насильно и что ни с ружьями, ни без них, ни нас одних, ни одного из наших мукров [погонщиков], ни врозь, ни всех вместе он не выпустит до получения ответа из Алеппо.

В подтверждение своих слов губернатор прислал караул, человек в двадцать солдат при офицере, с заряженными ружьями, которые выстроились поперек дороги. Когда же Щ. велел мукрам двигаться с навьюченными мулами и сами мы тронулись вперед верхом, то солдаты по команде офицера взяли ружья наперевес и извели курки. Удостоверившись таким образом, что Мехмет Тевфик не на шутку решился употребить вооруженную силу против нас, Щ. велел развьючить мулов и поставить палатки на старые места.

Комическая сторона этого происшествия был панический страх нашей туземной прислуги при виде вооруженных турок, которых они даже и без оружия боятся. Все они были неестественно бледны, а некоторые даже спрятались за деревья» [21, с. 65–66].

Вырваться из плена не удалось. Никаких вестей от шейха Насра не было. Лагерь окружали турецкие солдаты с заряженными ружьями. Что оставалось делать? Посовещавшись, пленники пришли к убеждению, что в создавшемся критическом положении единственным выходом была посылка второго гонца в Алеппо. Выход был не очень надежным, даже рискованным. Приходилось подвергать опасности жизнь еще одного человека, без уверенности, что гонец благополучно вернется. Но иного выхода не было.

Для трудного поручения выбрали араба Саада из племени агейл, одного из погонщиков верблюдов. Он внушал доверие как человек исполнительный и надежный. Чтобы избежать возможных препятствий со стороны турецких властей, решили отправить Саада в тайне от турок глубокой ночью. В это время турецкие солдаты несли свою службу не слишком бдительно, а иные просто спали. Гонца тщательно проинструктировали в столовой палатке и вручили ему письма для русского и французского консулов в Алеппо, послу Нелидову в Константинополь и родным в Россию.

Можно было ожидать, что русское консульство в Алеппо находится под неустанным надзором полиции, которая не допустит гонца-бедуина к консулу, задержит его. Поэтому и было решено, что в крайнем случае Саад обратится с письмом к французскому консульскому представителю. С Францией у России были все же не столь натянутые отношения, как с Англией. Консулу Французской республики сообщали обо всем случившемся с путешественниками. В конце письма была приписка: «Если вашего коллеги нет в Алеппо, то вся наша надежда сосредоточена на вас как для пересылки приложенных телеграмм, так и для скорейшего нашего освобождения, так как мы вполне убеждены, что вы не откажетесь принять для этого меры» [21, с. 67]. Путешественники проявляли заботу и о гонцах Насре и Сааде и просили русского консула взять обоих бедуинов под защиту консульства в случае, если им будут грозить неприятности со стороны турок.

Ранним утром 18 апреля буфетчик разбудил Щербатовых и Строганова. Долгожданная и радостная новость: прискакал на взмыленном коне Наср, живой и невредимый. Наскоро одевшись, путешественники собрались в столовой палатке, поздравили Насра с благополучным возвращением и стали расспрашивать. Наср рассказал, что доехал он до Алеппо на третьи сутки без всяких затруднений. Беспрепятственно вручил письма русскому консулу. Однако в Алеппо пришлось ожидать шесть дней ответа из Константинополя. Этим и объясняется его вынужденная задержка. Как только ответ пришел, он немедленно выехал обратно. Саад встретился ему на дороге невдалеке от Дейра. Наср вернул второго гонца обратно, правильно рассудив, что ему теперь незачем ехать.

Шейх привез приятные новости. К письму консула из Алеппо была приложена копия телеграфной депеши Нелидова из Константинополя. Депеша извещала, что османскими властями направлено строжайшее предписание управителю Дейра немедленно возвратить русским свободу. Новость, которую привез шейх, была встречена с ликованием. Но оно оказалось преждевременным.

Содержание бумаг, полученных из Алеппо, Щербатов и Строганов немедленно сообщили Тевфик-паше. Паша невозмутимо выслушал новость и ответил примерно следующее. Русским известно, что он, Мехмед Тевфик, должен дать свободу передвижения каравану. Но ему на нот счет ничего не известно. Никаких соответствующих указаний от начальства он не получал. Вот когда подобные указания придут, тогда и поговорим об этом. Итак, положение путешественников не улучшалось, а еще бо-iee осложнялось. «От радужного настроения, наступившего с приездом шейха, не осталось ни малейшего слета, — восклицает Щербатова. — Полное уныние овладело всеми, и каждый про себя думал, неужели еще долго придется сидеть в этом скучном городе!» [21, с. 69].

Дальнейший ход событий автор книги «Верхом на родине бедуинов» описывает следующим образом: «Вечером [18 апреля] прискакал бедуин из Алеппо с депешей для паши и, вместо того чтобы везти ее прямо по назначению, свернул в наш лагерь. Факт этот весьма замечателен, показывая, насколько относилось дружелюбно к нам все туземное население, так явно державшее сторону русских против ненавистных ему турецких властей. Прежде чем отпустить посланного, мы долго соображали, как передать депешу губернатору, чтобы лишить его возможности скрыть ее от нас, а вместе с тем избавить бедуина от неприятности за его поступок, которым он оказал нам громадную услугу, уведомив о важной телеграмме, несомненно касающейся нашей дальнейшей судьбы.

…Наконец пришла радостная весть об окончании нашего плена. Сам Мехмет Тевфик, виновник всего происшествия, уехал несколько дней тому назад будто бы для объезда санджака. По всей вероятности, этот объезд был лишь предлогом, и вернее всего, что он испугался последствий своих козней и поэтому, чтобы избавиться от дальнейшей ответственности, поспешил передать власть помощнику, который должен был, таким образом, расхлебывать кашу, заваренную своим начальником.

Едва только мы узнали, что нет более препятствий к нашему выезду, как отдали приказание о немедленном выступлении. Тотчас же в лагере закипела работа: каждый, спеша покинуть надоевший всем Дейр, споро брался за свое дело: одни снимали палатки, другие помогали буфетчику и повару упаковывать кантины, матросы укладывали наш личный багаж, саисы седлали лошадей, мукры готовили вьюки. Халиль расплачивался с разными поставщиками и т. д. Вразрез с теми спорами и пререканиями, которыми в обыкновенное время сопровождались подобные сборы, все на этот раз усердствовали помочь друг другу, не переставая дружески болтать и шутить… Мы вздохнули свободно только, когда город скрылся за холмами, сознавая, что в пустыне уже никто не может нас остановить и чувствуя себя лишь тогда вполне вне опасности» [21, с. 69–70].

Но и эти надежды не оправдались в полной мере. Тевфик-паша не оставил своих козней и тогда, когда караван покинул Дейр.

22 апреля путешественники достигли Арака, одного из ближайших от Дейра поселений в Сирийской пустыне. Здесь находился небольшой сторожевой пост, в котором и остановились на отдых. Солдаты угощали русских черным турецким кофе. Вдруг прискакал офицер в чине майора с тремя солдатами. Он объяснил, что натравлен губернатором Тевфиком-пашой для почетного конвоирования русских гостей. Почетный конвой или стража?

Надо отдать справедливость, майор был корректен, предупредителен. Он даже от себя попросил Щербатова при случае замолвить за него словечко в Константинополе. Этот провинциальный служака, вероятно, искренне полагал, что русские имеют влияние при султанском дворе, коли им удалось осадить самого пашу Дейра, властного и упрямого. Как бы они не устроили неприятностей паше, а заодно и всей его свите?

Если бы турецкий офицер был только корректен и предупредителен. Но он был еще, не в пример другим здешним служакам, дьявольски бдителен и не выпускал русских из-под надзора ни на шаг. Должно быть, на этот счет существовала строжайшая инструкция паши. Постоянное присутствие турецких стражников стесняло путешественников. Но приходилось с этим мириться. Щербатова с иронией замечает: «По дороге Щ. и я несколько раз пытались отделаться от сопровождавших нас турок, не желая въезжать в Дамаск как пленные, конвоируемые солдатами. Но если мы задались этой мыслью, то, по-видимому, офицер и его заптии задались противоположной и не отставали от нас ни на шаг, каким бы мы аллюром ни ехали» [21, с. 77].

Миновали Дамаск, не задерживаясь в нем. Здесь произошло, пожалуй, только одно событие. Потерялась общая любимица, собака Белка, приставшая к каравану в Дамаске же, когда выступали отсюда в Сирийскую пустыню. Возможно, отыскала прежних хозяев.

Еще несколько переходов…

В Бейрут въезжали торжественно. Караван растянулся длинной цепочкой. Стройные красавцы-кони, купленные у бедуинов пустыни, вызывали восхищение даже у знающих толк в лошадях арабов. Впереди гарцевал на рыжей арабской кобыле Строганов. Рядом с ним ехал, помахивая копьем, шейх Наср, облачившийся по этому случаю в новое платье — белоснежную головную повязку аба и домотканый бурнус. За ними ехали Щербатовы. Ольга Александровна на рослом и норовистом жеребце белой масти. От путешественников не отставал конвой во главе с учтивым и надоедливым майором-турком. А за ними матросы и конюхи вели под уздцы новоприобретенных коней, шагали навьюченные мулы и верблюды.

Ровно семь недель продолжалось путешествие по пустынной стране, куда не так уж часто попадали в то время европейцы. Караван преодолел около 1200 километров по бездорожью пустыни. Все тяготы и опасности путешествия разделяла и О. А. Щербатова, проявившая и незаурядное мужество, и физическую выносливость. Ей, единственной женщине в караване, в ту пору шел-тридцать второй год.

Итак, путешествие в Сирийскую пустыню закончилось. Каков же был его практический результат? Щербатова пишет: «Нами собраны драгоценные сведения о редкой и замечательной арабской лошади, родоначальнице всех лучших европейских пород. То, что мы видели и слышали про арабскую лошадь на ее родине, внушило нам никогда не изменившуюся затем любовь к этому благородному, кроткому, идеально красивому животному и побудило графа Строганова основать первый в России завод кровно арабских лошадей» [21, с. 79]. За время путешествия Строганов и Щербатовы приобрели 15 кровных арабских лошадей — 6 жеребцов и 9 кобылиц. Щербатовы закупили для себя только двух жеребцов. Все остальные лошади были приобретены Строгановым для своего конного завода.

Как пишет далее Щербатова, «познакомившись лично с арабской лошадью и удостоверившись во многих ее качествах, а также несомненной пригодности для улучшения верхового коневодства России, как-то ремонтного, охотничьего и в особенности степного, граф Строганов и князь Щербатов тотчас по возвращении своем из Аравии приступили к делу и завели: первый — кровно-арабский рассадник и арабо-кабардинский завод, 2 второй — арабо-донской завод» [21, с. 93].

С целью составить себе полное и правильное представление о роли Строгановых и Щербатовых как русских коннозаводчиков мы консультировались с сотрудниками кафедры коневодства Государственной сельскохозяйственной академии им. К- А. Тимирязева, которые пояснили, что С. А. Строганов был одним из крупнейших коннозаводчиков России. И хотя он, несомненно, заботился о приумножении собственных капиталов, однако объективно сыграл заметную роль в развитии русского коневодства благодаря закупкам в Сирии кровных арабских лошадей, что способствовало распространению в России арабской породы и скрещиванию ее с другими.

Интерес к арабской породе заставил Сергея Александровича в соавторстве со своим зятем Щербатовым написать «Книгу об арабской лошади». Она представляет для коневодов определенное значение и сейчас. Кстати, книга эта содержит список бедуинских племен, интересный для этнографов и географов.

Щербатовы не были крупными коннозаводчиками. Они владели только небольшим конным заводом в своем тамбовском имении Марьино, в котором было лишь несколько коней арабской породы. Но гораздо более серьезную роль Александр Григорьевич Щербатов сыграл в развитии русского коневодства не как коннозаводчик-предприниматель, а как общественный деятель, пропагандист, ратующий за широкое разведение арабской породы. Он писал статьи и брошюры по вопросам коневодства, выступал с публичными лекциями и в конце концов сумел привлечь внимание к арабской лошади Государственного коннозаводства, которое впоследствии сам и возглавил.