В дальних странствиях

В СТРАНЕ ВУЛКАНОВ

Проходит еще два года, и неутомимые путешественники отправляются в 1893 г. в новое странствие, на этот раз в Юго-Восточную Азию. Заветной их целью была теперь Ява, главный остров среди обширных владений голландцев на Малайском архипелаге.

До итальянского порта Бриндизи Щербатовы доехали из России поездом, а в Бриндизи сели на комфортабельный пароход «Гималаи», принадлежавший британской компании и следовавший из Лондона в Австралию. Миновали Средиземное море, Суэцкий канал, Красное-море, Баб-эль-Мандебский пролив и вышли в Индийский океан. В Коломбо на Цейлоне путешественников встречал старый знакомый Джон, индиец, бывший их слугой во время предыдущего путешествия в Индию и на Цейлон. Он отличался честностью, исполнительностью и произвел на путешественников самое благоприятное впечатление, так что они захотели воспользоваться его услугами и во время поездки на Яву. Джон был вызван в Коломбо через посредническую фирму и в дальнейшем не раз оказывал Щербатовым неоценимые услуги. На него можно было всегда положиться, доверить ему багаж.

В Коломбо путешественники пересели на другой пароход, «Рохилла», принадлежавший той же британской компании, который взял курс на Сингапур. В Сингапуре-они находились 25–27 января. Это была важнейшая колония англичан, контролирующая восточный выход из Малаккского пролива, представлявшего ворота из Индийского океана в Тихий. Еще в начале XIX в. сэр Томас Стэмфорд Раффлз, один из активнейших проводников британской колониальной политики в Азии, подметил то значение, которое мог бы сыграть для англичан почти безлюдный, заросший болотистыми джунглями островок у южной оконечности Малаккского полуострова. С помощью вероломства и обмана он стал обладателем острова, принадлежавшего до этого одному из местных феодалов, и основал здесь британскую военно-морскую базу. Город Сингапур стал быстро расти, главным образом за счет выходцев из Китая, становившихся здесь портовыми кули, рикшами, мастеровыми. Наиболее удачливые и зажиточные приобщались к торговле, богатели. Постепенно город приобретал важное значение для всей Юго-Восточной Азии как центр посреднической торговли.

Путешественники видели помпезные фасады официальных зданий на набережной, построенных в викторианском стиле. В них размещались колониальная администрация, банки, деловые фирмы. И здесь, как и в Бомбее и Калькутте, британские дельцы вносили дух бизнеса и наживы. В стороне от набережной начинался типичный китайский город — ряды лавок, харчевен, мастерских ремесленников с вывесками-иероглифами, пропитанные пряными запахами. Иногда попадались пагоды, пестрые, словно покрытые лакированной росписью шкатулки. А на окрестных холмах в пышной тропической зелени прятались особняки богачей. Разбогатевшие китайцы стремились не отставать от европейских дельцов.

Остановившись в гостинице «Европа», Щербатовы нанесли визит русскому консулу, осмотрели местный ботанический сад, ознакомились с городом.

Дальнейшее плавание до Батавии (ныне Джакарта), административного центра Нидерландской Индии, как называли тогда официально Индонезию, продолжали на голландском пароходе «Де Карпентер». Путь по мелководному Яванскому морю занял два дня. В Батавию, вернее в батавский порт Танджунг Приок, прибыли 29 января. В настоящее время порт почти слился с индонезийской столицей. А в те времена, в 90-е годы прошлого века, Танджунг Приок был отделен от города значительным пространством рисовых полей и болотистых зарослей, которое обычно преодолевали поездом.

В те времена Батавия казалась огромным, широко разбросанным городом. Его обширные площади были заняты садами и парками. Здесь находился белокаменный дворец генерал-губернатора с колоннадой и большой открытой верандой. Перед дворцом на флагштоке развевался трехцветный флаг нидерландского королевства. Фасад здания был обращен на огромную площадь, на которую также выходили различные колониальные учреждения. Вокруг, на тихих обсаженных пальмами улицах, располагались особняки местной европейской знати: высших административных чиновников, старших офицеров гарнизона, дельцов. Деловой центр, где были сосредоточены банки и фирмы, находился в северной, отдаленной части города, в районе Кота. Все это обычно обрастало китайскими лавками и хижинами бедняков. Голландцы насаждали здесь свой колониальный стиль, приспосабливая его к жаркому и влажному климату прибрежной Явы. Фасады особняков обычно украшались открытыми верандами с массивными колоннами. Окна наглухо закрывались решетчатыми ставнями, спасающими от зноя. Полчища слуг держал любой голландец, даже занимавший не ахти какой высокий в колониальной иерархии пост. Труд индонезийцев обходился баснословно дешево.

Город прорезывала сеть каналов. Голландцы стремились придать Батавии облик своего рода тропического Амстердама. Но к влажному, нездоровому климату мог ли привыкнуть лишь немногие европейцы. Поэтому состоятельные голландцы предпочитали жить в Бейтеизорге (нынешнем Богоре), к югу от Батавии, с его более прохладным и сухим климатом, в крайнем случае выезжать туда на воскресные дни. Сам генерал-губернатор редко находился в своем дворце и постоянно жил в загородной резиденции в Бейтензорге. Там, на опушке знаменитого ботанического сада, и был возведен бейтензоргский дворец. В его ограде на лужайках паслись ручные карликовые олени.

В Батавии Россия держала своего консула. Его обязанности не были слишком обременительными и скорее сводились к представительству. Русские корабли заходили в Танджунг Приок нечасто, ибо торговые связи между Россией и Явой были незначительными. Иногда по линии Российского географического общества сюда командировались русские ученые, преимущественно естествоиспытатели, географы, почвоведы. Они постоянно работали в бейтензоргском ботаническом саду.

Модеста Модестовича Бакунина, того самого, который написал книгу «Тропическая Голландия», Щербатовы еще не могли застать в Батавии[12]. Обязанности русского консула выполнял тогда голландец Бауд, занимавшийся здесь еще какими-то своими неконсульскими делами. После предварительного знакомства путешественников с городом Александр Григорьевич нанес визит консулу. Оказалось, что дед этого Бауда был когда-то генерал-губернатором Нидерландской Индии.

Пробыв в Батавии три дня, путешественники выехали поездом в Бейтензорг, до которого было езды час с небольшим. В Бейтензорге они остановились в отеле «Бель Вю», из окон которого открывался красивейший вид на гору Салак. На следующий день путешественники знакомились с окрестностями Бейтензорга, а 1 февраля нанесли визит генерал-губернатору Пинакеру Хордику в его загородном дворце и вечером того же дня были у него на обеде. Следующие два дня они посвятили осмотру ботанического сада, встречались с работавшими там учеными.

Бейтензоргский сад по праву считался одним из богатейших в мире по собранным в нем коллекциям представителей тропической флоры. Был он создан еще в первой половине века благодаря стараниям известного голландского ученого-ботаника Рейвардта. С тех пор сад сделался не только уникальным собранием тщательно классифицированных видов тропической флоры, но и крупным научным центром мирового значения.

4 февраля путешественники выехали из Бейтензорга в экипаже далее на юг. Ночевали на горном перевале Пунчак. Побывали в ботаническом саду Чибодас, филиале бейтензоргского. Здесь сад был разбит на основе сохранившегося уголка горных джунглей со своими специфическими видами растительности.

6–7 февраля Щербатовы находились в Бандунге, осматривали город и его живописные окрестности. Отсюда они выезжали для осмотра кратера вулкана Тангкубан Праху. Делали попытку спуститься на дно гигантского провала кратера, но это не удалось ввиду большой крутизны склонов.

Дальнейший путь из Бандунга продолжали по железной дороге, проложенной по Приангерскому нагорью. Миновали ажурные мосты и эстакады, перекинутые через пропасти. Два дня путешественники провели в городе Гаруте и здесь смогли ознакомиться с культурой сунданцев, народа, населяющего Западную Яву: слушали национальный оркестр гамелан; полюбовались изделиями из батика, ткани, расписанной ручным способом традиционным орнаментом с помощью растительных красок; были на представлении топенг, разновидности яванской классической драмы. Она отличается от других тем, что актеры, разыгрывающие пьесы на сюжеты древних легенд и мифов, выступают в масках-топенгах. Здесь же в Гаруте Щербатовы посетили голландскую школу и школу для местных жителей и имели возможность сравнить их. Нанесли также визит местному регенту, или бупати, главе здешней администрации. 10 февраля состоялось восхождение на вулкан Папан-даянг, расположенный к югу от Гарута.

Продолжая свой путь по железной дороге, путешественники достигли населенного пункта Чибату. Далее движения пассажирских поездов еще не было, хотя на несколько десятков километров дорога была продолжена. Щербатовым удалось договориться с администрацией железной дороги, распорядившейся подать для русских гостей паровоз со служебным вагоном. Так они добрались до города Тасикмалайя. Там пришлось пересесть в экипаж, чтобы, переночевав в Бандьяре, добраться до Калипутьянга на берегу Индийского океана. Дальше не было и сносной шоссейной дороги. Путешественники пересели на катер и доплыли до Чилачапа по проливу, отделяющему от Явы остров Кембанг.

Голландцы строили трансъяванскую железную дорогу одновременно от Батавии и от Сурабаи, с тем чтобы магистраль сомкнулась в Центральной Яве. Однако к моменту прибытия на Яву русских путешественников дорога не была полностью завершена. Поэтому Щербатовым пришлось пользоваться на недостроенном участке экипажем.

От Чилачапа можно было продолжать путешествие вновь по железной дороге. Из Пурвореджо выезжали экипажем в Магеланг, где остановились на несколько дней в гостинице «Лозе». Этот красивый город, раскинувшийся в горной местности, привлек Щербатовых тем., что в его окрестностях находилось много памятников яванского средневековья. Путешественники воспользовались возможностью осмотреть их. Из них наиболее величественное впечатление произвел, конечно, гигантский храм-памятник Будде — Боробудур. Из Магеланга же выезжали в район плоскогорья Дьенг, где сохранился целый ансамбль ритуальных построек далекого прошлого.

20 февраля Щербатовы прибыли в Джокьякарту, или Джокью, старый центр яванской классической культуры и столицу вассального феодального султаната. Здесь путешественники ознакомились с городом, посетили кратон (дворец-крепость) султана, а также батиковые фабрики. На следующий день выехали в одно из ближайших поселений Прамбанан, где осмотрели развалины ансамбля шиваистских храмов и мавзолеев, сильно пострадавших от недавнего землетрясения.

В городе Соло, или Суракарте, путешественники посетили кратоны местных феодальных правителей — суракартского сусухунана и принца Мангкунегоро, а вечером 22 февраля выехали оттуда поездом в Сурабаю, крупнейший портовый город Восточной Явы. Из Сурабаи выезжали в Маланг, расположенный южнее, и на гору Бромо. Район этого вулкана интересен тем, что на его склонах обитает небольшой этнос — тенггеры, заметно отличающийся от окружающего населения и по языку, и по культуре, и по религиозным верованиям. Если основное население Явы составляют мусульмане, то у тенггеров сохранились весьма древние домусульманские религиозные представления, которые можно рассматривать как анимизм с очень поверхностным налетом индуизма. Щербатовы, побывав на Бромо, не уловили этнического своеобразия его обитателей. Щербатова в своей книге, посвященной Яве, ограничивается в этом разделе чисто географическим описанием.

28 февраля путешественники возвратились из Маланга в Сурабаю, а 1 марта вышли из этого порта на голландском пароходе «Ван Димен», заходящем по пути в Семаранг и другие яванские порты. Через три дня пароход покинул Танджунг Приок и взял курс на Сингапур. В Сингапуре Щербатовы приобрели саженцы и семена некоторых редких тропических растений с целью их акклиматизации в своей подмосковной усадьбе, в комнатных условиях или в оранжерее. Такова была насыщенная и разнообразная программа путешественников на Яве.

Впечатления от яванского путешествия легли в основу книги Ольги Александровны Щербатовой «В стране вулканов». Книга делится на две неравные по объему и стилю части. Первая, меньшая, посвящена историческому прошлому Явы, системе ее колониального управления, хозяйству. Мы уже высказали предположение, что в написании этой части, возможно, принимал участие Александр Григорьевич. Вторая, большая часть книги представляет путевой дневник Ольги Александровны, написанный в более живой форме.

В голландской Индонезии русские путешественники могли заметить много общего с историей и современными методами колониального закабаления Британской Индии, хотя были и особенности в конкретных проявлениях методов колониальной политики. Общим был постепенный и планомерный захват как Индии, так и Индонезии путем вероломства, обмана, грубого нарушения договорных обязательств с местными правителями и прямой аннексии. Появившись впервые на Малайском архипелаге в XVI в., голландские колонизаторы к концу XIX в. в основном завершили захват архипелага. В период пребывания Щербатовых на Яве шла кровопролитная война в Аче, на крайнем севере Суматры. Ачехский султанат еще пытался отстаивать свою независимость.

Индонезия испытала заметное влияние индийской культуры в период становления ее государственности. Из Индии были заимствованы еще в первые века нашей эры религиозные системы — буддизм и индуизм, оставившие на Яве ряд замечательных памятников храмовой архитектуры. В эпоху развитого феодализма в Восточной Яве сложилось могущественное государство Маджа-пахит. В пору его расцвета, относящегося к XIII в., махараджи Маджапахита подчинили своему влиянию значительную часть архипелага. Преемником этого государства был исламизированный Матарам, сломленный окончательно голландцами в XVIII в. В качестве жалких осколков Матарама колонизаторы оставили в Центральной Яве вассальные княжества — сусухунат Соло и султанат Джокьякарту. Подобно англичанам в Индии, Нидерланды сперва действовали руками своей Ост-Индской компании, ликвидированной в конце XVIII в. Обо всем этом можно найти краткие исторические сведения в книге О. А. Щербатовой.

Постараемся теперь выяснить, какую оценку дает автор колониальной политике голландцев на Яве, какие черты этой политики прослеживает.

Путешественница указывает на крайнюю малочисленность европейской части населения острова. Европейцев на Яве не более 1/6 % всех жителей. Они как бы растворяются в море местных жителей. По закону 1818 г. европейцы любой национальности не имели права селиться на Яве без особого разрешения генерал-губернатора. Ограничения эти должны были в первую очередь закрыть доступ неголландцам, особенно англичанам и американцам, конкуренции со стороны которых опасались голландцы. Но теперь въезд на Яву был открыт всем желающим, и число европейцев несколько возросло, хотя и оставалось еще ничтожным в сравнении с местным населением. Как при такой своей малочисленности голландцам удается держать в повиновении огромную массу яванского населения? Пытаясь ответить на поставленный вопрос, автор считает необходимым обратить внимание на моральный фактор: «Нс будучи достаточно многочисленными, дабы влиять силой, голландцы подобно своим индусским и магометанским предшественникам напрягали все усилия к тому, чтобы держать народонаселение посредством некого рода религиозного страна. Обязанные оказывать своим победителям все знаки самого глубокого уважения, схожего с поклонением, яванцы действительно стали пре клониться, бояться и обращаться к ним, как к вершителям жизни и смерти. При встрече с европейцами и в их присутствии туземцы обязаны приседать и хранить благоговейное молчание» [20, с. 24]. Это правило обеспечивало огромную дистанцию между ними и «оранг-пу-тих», т. е. белым человеком, возведенным на недосягаемую для местного жителя высоту.

«Не так давно пишет далее путешественница, — в голландских колониях было воспрещено европейцам занимать какие-либо низшие должности и даже наниматься в кучера и садовники. Европейский офицер или солдат, присужденный к унизительному наказанию, немедленно направлялся в Голландию, чтобы там отбыть приговор, тщательно скрывавшийся от туземцев, дабы не умалить их почтения к европейцам. Яванцам запрещалось изучение голландского языка: подчиненные не должны были возвыситься до понимания господ» [20, с. 24]. В этом последнем было одно из существенных отличий голландской колониальной политики от английской. Англичане насильственно насаждали английский язык во всех звеньях административного управления и школьного обучения. Голландцы же избрали для этой цели малайский язык, один из многочисленных языков народов Индонезии, бывший средством общения между представителями разных этносов. Его, как правило, осваивали и сами голландские должностные лица. Голландский же язык обычно в местных школах не преподавался. Так колонизаторы стремились изолировать индонезийский народ от достижений передовой европейской науки и техники, прогрессивной общественной мысли, вообще от культуры других народов.

В книге «В стране вулканов» приводятся наблюдения писательницы о глубокой пропасти, разделяющей колонизаторов и народы Явы: «По принятому на Яве обычаю при встрече все попадавшиеся нам туземцы низко приседали в противоположную сторону, т. к. им не полагается стоять в присутствии оранг-пути» [20, с. 176].

Щербатова отмечает, что, установив свое господство над Явой в результате завоевания, голландцы не стремились разрушить прежние институты и резко изменить существующий порядок или заменить его новым. При незначительной своей численности они предпочитали оставлять прежних правителей и прежние обычаи. В одних случаях этот традиционный порядок выражался в сохранении прежних феодальных княжеств, но уже в качестве вассалов Нидерландов под строгим контролем голландских резидентов. Так, на Яве, в центральной ее части, существовало четыре таких княжества. В большинстве же случаев прежние феодалы были лишены владетельных прав и основной части своих земельных владений и превратились в служилое феодально-бюрократическое сословие, звено колониального административного аппарата, также поставленное под контроль голландских чиновников. «Государственный механизм остался и до сего дня еще странным сочетанием европейского и туземного элемента: везде существует как бы наслоение двух управлений. Вверху голландский генерал-губернатор, а внизу множество туземцев, потомков прежних раджей, сохранивших со своим титулом и различные привилегии. Далее следует местная администрация, основанная на тех же началах — распределение власти между параллельными должностными лицами, голландцами и туземцами» [20, с. 36].

При этой системе голландцы, забрав в свои руки все командные высоты, в том числе судебную власть, финансы и высший надзор, оставили за индонезийскими начальниками лишь местное управление, исполнительную и полицейскую власть. Этой системой управления, как подметила Щербатова, голландцы достигли того, что верхушка местного общества продолжает играть видную роль и при новых властителях, она получает щедрое жалованье и не имеет основания проявлять недовольство. Эта гибкая система дала возможность колонизаторам в определенной мере привлечь на свою сторону яванскую аристократию, участвовавшую в эксплуатации народных масс.

Но вся полнота высшей власти была сосредоточена в руках представителя голландской короны в лице генерал-губернатора. Облеченный самыми широкими полномочиями, он правит почти самостоятельно, подчеркивает путешественница. Для простых яванцев он «туан бесар», т. е. большой начальник. Он командует военными и морскими силами колонии, назначает резидентов (начальников провинций) и подвластных им голландских и местных должностных лиц, применяет законы, утвержденные голландским парламентом, имеет право на основании правительственных постановлений 1854 г. издавать приказы и административные распоряжения. Они действуют и до их утверждения или изменения законодательными органами Нидерландов. При генерал-губернаторе имеются назначенные по его представлению королем генеральный секретарь и совет Нидерландской Индии в составе вице-председателя и четырех советников, играющий роль совещательного органа. Выслушивая мнение совета при решении тех или иных вопросов, генерал-губернатор вовсе не обязан считаться с ним.

Вся Ява делится на ряд провинций или резидентств во главе с резидентами-голландцами. Резидентства же, в свою очередь, делятся на области-регентства (кабупатены), формально управляемые местными регентами, или бупати, из представителей родовитой яванской аристократии. При регентах находились голландские чиновники, чьи обязанности официально сводились только к общему надзору, советам и содействию. Однако фактический механизм взаимоотношений местного регента и его голландского советника показан Щербатовой достаточно убедительно: «Можно сказать, что все это лишь самообольщение, так как голландцы хозяева страны, и хорошо известно, что все приказания и требования исходят от них, кем бы они ни выполнялись, но на деле это так. Резидент может и в случае нужды действительно внушает регенту отдать такие и другие приказания низшим туземным начальникам, но, за исключением особенных и безотлагательных случаев, никакая перемена не производится без предварительного совещания между резидентом, регентом и другими членами ландраада» [20, с. 45]. Путешественница отмечает далее, что должность регента в большинстве случаев наследственная. «Он окружен всей пышностью и представительностью туземного двора и держит многочисленную свиту» [20, с. 49]. Общеизвестно мздоимство, взяточничество, злоупотребление своим служебным положением местных чиновников. На все это голландские власти смотрят сквозь пальцы. Как подчеркивает Щербатова, регент весьма редко увольняется с должности.

Дискриминация яванцев проявляется, в частности, и в существовании раздельных судов для «белых» и «туземцев». «Туземный» суд имеет право рассматривать лишь дела местных жителей. Европеец, какое бы преступление он ни совершил, может быть арестован только европейцами. Для него существует особый европейский суд.

Индонезийцы привлекаются к службе в колониальной армии. Они составляют более половины всех сухопутных войск и около трети экипажей военных судов. Однако и в армии существует расовая дискриминация, подмеченная Щербатовой. Артиллерия, например, состоит из европейских артиллеристов с местными ездовыми: «Все штаб-офицеры европейцы, за исключением некоторых туземцев, которым даны почетные чины. В каждой туземной роте, кроме того, по крайней мере половина унтер-офицеров состоит из европейцев» [20, с. 57].

Внимание путешественников привлекла и роль местных князей, окруженных почетом, получающих щедрые субсидии от голландцев, но низведенных до положения безвольных марионеток. Щербатовы посетили кратоны сусухунана Соло и султана Джокьякарты, еще играющие некоторую роль центров старой яванской классической культуры, и познакомились с придворным бытом. Колонизаторы не только жестко контролировали каждый шаг номинальных правителей Соло и Джокьякарты, но и вмешивались в дела их престолонаследия, всегда готовые устранить строптивого властителя и заменить его более послушной фигурой. Такие случаи в истории бывали.

Положение яванских князей весьма метко охарактеризовано Щербатовой: «Император Суракартский, или сусухунан, в сущности таков только по имени, и настоящей власти почти не имеет, так как в его владениях голландцы более чем где-либо следят за всеми действиями местного управления. Зато нравственное и религиозное значение его громадны для всех жителей острова. В глазах яванцев престиж его титула остается неприкосновенным, и для них сусухунан продолжает быть и главой их религии, и преемником тех властителей, которым они привыкли столько веков подчиняться. Малейшие его желания и изречения принимаются беспрекословно и считаются священными как высшими, так и низшими классами туземного населения. Понимая всю важность этой нравственной силы императора, голландцы окружают его почетом и поддерживают внешний вид царственного двора, пользуясь при этом его личностью, чтобы управлять и действовать на народ.

Де-факто же сусухунан лишь строго оберегаемый пленник нидерландского правительства, не имеющий даже возможности выехать из своего кратона без позволения резидента, которым тем не менее оказываются ему все наружные знаки почтения, подобающие его высокому положению. Состояние его состоит из обширных имений и из 45 000 рублей, выплачиваемых ему ежемесячно правительством» [20, с. 266–267].

Аналогично положение и джокьякартского султана, который считается по своему иерархическому рангу ниже сусухунана. «Султан получает от правительства 37 000 рублей ежемесячно и владеет, кроме того, значительным земельным имуществом» [20, с. 264]. Его жизнь также протекает на положении пленника в четырех стенах кратона, откуда он никуда не выезжает. Сусухунан и султан ненавидят друг друга и никогда не встречаются. Первый смотрит на второго как на узурпатора, а тот не желает встречаться с сусухунаном, потому что был бы вынужден оказывать ему по местному обычаю знаки почтения как старшему; а это султан считал бы для себя унизительным.

Голландцы установили такую систему, которая обеспечивала зависимое положение феодального правителя с момента его вступления на престол. Сусухунану или султану сразу же давали понять, что он стал правителем не столько по праву престолонаследия, сколько благодаря воле Нидерландов. Только голландцам он всецело обязан своим высоким положением. Эту систему красноречиво описывает Щербатова: «Следующие небезынтересные подробности относятся до правил, соблюдаемых при кончине здешних туземных властителей. Так как все дела «Суракартского княжества» ведутся самим сусухунаном и бумаги запечатываются им лично его печатью, то, когда он совсем при смерти и не в состоянии более заниматься делами, резидент отправляется во дворец и живет там до кончины больного, забирая при этом все бумаги в свои руки и храня у себя печать, которая в случае нужды прилагается первым министром к документам в его присутствии. После смерти императора тело его выносится в задние ворота для перенесения на руках в Мегири; церемония перенесения продолжается три дня; наследник престола и представитель голландской власти провожают усопшего до выхода из кратона и затем возвращаются во внутренние покои, где соглашаются относительно условий престолонаследия. По окончании переговоров прежняя печать уничтожается, и будущему властителю дается новая, причем он подписывает бумагу, в которой изложены его обязательства, и начинающуюся следующими словами: «Не имея решительно никаких прав на престол, я, император, лишь по милости и назначению Нидерландского колониального правительства и т. д.» Документ этот хранится в архивах резидентства» [20, с. 280–282].

Далее путешественница рассказывает, ссылаясь на местного резидента, что у его предшественника было много неприятностей с сусухунаном, который не хотел его слушаться и постоянно действовал наперекор его советам. Прибыв в Соло, новый резидент Лаутиер начал с того, что потребовал у сусухунана аудиенцию и показал ему ту самую бумагу, которую вассальный монарх подписал при вступлении на престол, спросив, имеет ли он понятие о содержании этого документа. Сусухунан отговорился незнанием содержания и вообще неумением читать. Тогда резидент велел переводчику огласить бумагу, а затем прочел монарху длинное нравоучение. С тех пор поведение сусухунана изменилось. Путешественница подчеркивает, что «здешних властелинов держат в руках отчасти посредством их преемников, угрожая, в случае неповиновения, не утверждать их избранников. Таковым теперь официально объявлен сын сусухунана, утвержденный генерал-губернатором, когда ему минуло три года. Обыкновенно же голландское правительство не объявляет имя своего кандидата на престол, пользуясь своим правом как орудием для усмирения неподатливых правителей» [20, с. 282–283]. Далее Щербатова приводит пример, как в недалеком прошлом голландцы распорядились престолом Соло по своему усмотрению.

Права собственной полиции княжества ограничиваются, по существу, только кратоном. Городская полиция в ее действия не вмешивается. В кратоне провинившегося судят по местным законам.

Не ограничиваясь жестким контролем над яванскими князьями, голландцы разжигают между ними соперничество и вражду. Так, еще в конце XVIII в. колонизаторы противопоставили сусухунану принцев Мангкунегоро, выделив для них часть области и города Суракарты. В связи с посещением кратона принцев Щербатова написала: «Колониальное правительство с умыслом покровительствует нескольким таковым лицам высшего туземного сословия, считающимся соперниками императора и султана, дабы посредством взаимной их вражды держать и тех и других у себя в повиновении» [20, с. 284].

При всех метких и справедливых оценках, создающих весьма критическую и негативную картину голландских колониальных порядков на Яве, Щербатова все же пытается найти в них положительные стороны. И это здесь более заметно, нежели в книге «По Индии и Цейлону». Так, путешественница утверждает, что своим строгим надзором за местным управлением и разумным применением своей власти для удовлетворения потребностей страны голландцы достигли, с одной стороны, благоустройства и законности, а с другой — «постепенного обогащения колонии, а вследствие того и метрополии, довольства жителей и общего благоденствия» [20, с. 38]. В другом месте автор старается уверить читателя, что у всех встречавшихся путешественникам индонезийцев был «сытый, довольный и здоровый вид» и что «патриархальное управление голландцев не обременяет их ни излишними налогами, ни работами; поэтому неудивительно, что при таких обстоятельствах они относятся беспечно ко всему в жизни» [20, с. 172].

Оставим на совести автора эти далекие от реальной, действительности рассуждения. Нидерланды стали к концу XIX в. одной из высокоразвитых в индустриальном отношении капиталистических держав именно благодаря безудержному и хищническому грабежу своих колоний. Вывоз из Индонезии полезных ископаемых, плантационных культур, использование индонезийского рынка для сбыта своих товаров обеспечивали голландской буржуазии баснословные прибыли. Между тем никаких серьезных вложений в экономическое и социальное развитие колонии голландцы не делали, если не считать некоторых затрат на развитие путей сообщения и создание небольшого числа предприятий по переработке сельскохозяйственного сырья. Обрабатывающая промышленность находилась в зачаточном состоянии. Индонезийский народ подвергался безжалостной эксплуатации и был доведен до нищеты и разорения, не имея к тому же никаких политических прав. Выдающийся русский ученый — ботаник и географ А. Н. Краснов, основатель Батумского ботанического сада, побывавший на Яве, даже сравнивал положение яванских крестьян с русскими крепостными [7, с. 210].

Основой хозяйственной политики голландцев на Яве в XIX в. была пресловутая система принудительных культур, творцом которой был губернатор ван ден Босх. Щербатова упоминает об этой системе, подробно не анализируя ее. А такой анализ помог бы выявить действительную картину социальных отношений на Яве.

По системе принудительных культур крестьяне должны были выращивать на лучшей, наиболее плодородной части своих наделов те культуры (например, кофе, сахарный тростник), которые приносили колонизаторам в данный момент наибольшие прибыли. Свой урожай земледельцы были вынуждены продавать представителям колониальных властей по ценам, произвольно ими установленным и, как правило, заниженным. Фактически крестьяне лишились права свободно распоряжаться своей землей и оказались в положении крепостных. Система принудительных культур принесла колонизаторам огромные прибыли. А во второй половине XIX в. голландцы, убедившись в том, что подневольный труд крестьян становился все менее и менее производительным, постепенно отказались от этой системы и перешли к свободному капиталистическому предпринимательству в сельском хозяйстве. Стали складываться крупные плантационные хозяйства на основе наемного труда.

Видимо, недостаточное знакомство с историей Индонезии не позволило путешественнице воссоздать сложную картину социально-экономических отношений на Яве в XIX в. Не были столь «разумными», как это представляла себе Щербатова, и отношения между колонизаторами с их «патриархальным управлением» и яванцами. Весь XIX век был наполнен острой борьбой народных масс против угнетателей. Вершиной этой борьбы была яванская народная война (1825–1830) против голландских колонизаторов под руководством принца Дипонегоро, охватившая значительную часть острова.

Однако факты, приводимые в книге «В стране вулканов», нередко оказываются убедительнее общих рас-суждений автора. И нередко факты эти подводят критически мыслящего читателя к прямо противоположным выводам. В этом отношении убедительным примером может служить развитие просвещения на Яве, к которому путешественники проявили интерес.

В Гаруте (Западная Ява) путешественники побывали в индонезийской и голландской школах. В первой из них обучалось 140 учеников, из которых девочек было только три; во второй обучалось около 45 детей голландцев и метисов. Из повествования видно, что в голландской школе дети получали лучшую подготовку, круг предметов там был обширней.

В вводном разделе книги приведены весьма интересные общие сведения о просвещении на Яве. Хотя Щербатова и утверждает, что ежегодно властями ассигнуются крупные суммы на развитие народного просвещения и что голландцы искренне желают распространить образование среди индонезийцев, приведенные автором цифры говорят совсем о другом. Эти красноречивые цифры заслуживают того, чтобы целиком их привести: «В данную минуту на Яве 164 школы для европейцев, посещаемые 14 735 учениками и стоящие правительству 2 386 054 гульдена; для туземцев же — 202 школы с 31892 учениками, стоящие 1018 687 гульденов. Кроме того, есть 163 частные туземные школы и 23 021 магометанских школ с 313 978 учениками; многие из этих школ получают субсидии от правительства. В общем, получается 23 550 школ с 360 605 учениками»[13] [20, с. 25–26].

Автор не делает выводов из этих цифр, но они невольно напрашиваются. Прежде всего, обучением был охвачен незначительный процент детей школьного возраста. Население Явы в то время составляло 23,6 млн. Это означало, что одна школа приходилась на тысячу жителей, а обучалось всего 15 % населения, или значительно менее половины всех детей школьного возраста. Подавляющее большинство учащихся занималось в мусульманских школах, где почти все обучение сводилось к начальному религиозному образованию — нередко не охватывало даже элементарной грамоты и арифметики. И государственные школы были в своем подавляющем большинстве начальными. Особенно незначительным был охват школьным обучением девочек, как это видно из посещения Щербатовыми гарутской школы (3 девочки на 140 учеников).

Наконец, уровень обучения в европейских и местных школах был далеко не одинаковым. И это видно из сумм правительственных ассигнований. На европейские школы выделялось в два с лишним раза больше средств, чем на индонезийские, хотя последних было значительно больше и учащихся в них насчитывалось больше в два с лишним раза.

Внимание путешественников привлекла яркая и самобытная культура народов Явы, их памятники прошлого. Щербатова подметила поверхностный характер ислама на Яве, не подавившего здесь многих доисламских обычаев и представлений яванцев: «Горячо преданные своим древним учреждениям, они, хотя и не поклоняются идолам, но сохранили до сих пор высокое почтение к законам, обычаям и народным обрядам, существовавшим до введения магометанства. Так, веруя в единого бога и Магомета как его пророка, придерживаясь некоторых наружных форм этой религии, они одновременно поклоняются предкам и силам природы и приписывают духам все события своего существования. С учением магометанства они мало знакомы и, хотя его праздники соблюдаются из года в год все с большим рвением, но наравне с этим они держатся многих индусских верований. В общем, можно сказать, что влияние магометанства самое поверхностное, и религия эта не укоренилась, по-видимому, в сердцах яванцев» [20, с. 27].

В книге приводится немало описаний раннесредневековых архитектурных памятников, связанных с заимствованными из Индии буддизмом и индуизмом. Самый замечательный из этих памятников — Боробудур, возведенный в конце VIII или в первой половине IX в. одним из правителей династии Шайлендра. Щербатовы застали этот храм в весьма поврежденном виде. Насколько можно судить по иллюстрациям в книге «В стране вулканов», многие фрагменты сооружения, ступы, участки галерей представляли лишь хаотические груды камней. Это было результатом частых землетрясений. Значительная реставрация Боробудура была проведена позже, лишь в начале нынешнего столетия. «Весь памятник до того разрушен и в таком запустении, что трудно правильно судить о нем», — пишет Щербатова [20, с. 250]. Но и то, что сохранилось, не могло не произвести на путешественников сильного впечатления. «Наконец, в конце длинной аллеи показались на холме развалины Боробудур; аллея вела кругом пригорка к маленькой гостинице, от которой хорошо был виден великолепный памятник, содержащий в своих bas reliefs полную историю Будды. Из всех монументов Явы Боробудур самый древний» [20, с. 242].

Путешественники увидели воплощение замечательного таланта и мастерства создателей памятника: строителей, скульпторов, резчиков по камню. Это грандиозное сооружение не имело аналогий ни в Индии, ни в Индонезии. Это не храм в обычном понимании, а именно храм-памятник. В каменной громаде Боробудура путешественники не нашли никакого внутреннего помещения. Перед ними предстало гигантское сооружение, покрывающее холм, в виде многоступенчатой ступы. Все ярусы памятника украшали многочисленные рельефные изображения и статуи Будды. Три верхних яруса, предшествующие увенчивающей ступе-дагобе, представляли собой кольцевидные площадки с установленными на них каменными ступами в форме колокола. Внутри каждой ступы-колокола помещена статуя сидящего Будды. Эта верхняя часть сооружения, включая и увенчивающую ступу, особенно пострадала от землетрясений. Многие ступы, как можно судить по иллюстрациям в книге, были полностью разрушены. Лучше сохранились нижние ярусы, опоясанные рядами барельефов, общая протяженность которых достигала двух с половиной километров. Все же путешественники смогли ознакомиться с пространным жизнеописанием Будды, этой каменной книгой буддизма, заполненной множеством сценок и персонажей. В какой-то мере безымянные скульпторы, создавая рассказ-легенду, воссоздавали реальные черты жизни раннесредневекового яванского общества. Щербатова, давая характеристику памятнику, приводит пространную выдержку из известной в то время монографии о восточной, в частности индийской, архитектуре английского автора Фергюссона. В этой выдержке рассказывается об истории создания памятника, его архитектурном облике, некотором влиянии индийских образцов.

Вблизи Боробудура путешественники увидели небольшое храмовое сооружение Мендут, относящееся к той же эпохе. Еще недавно этот памятник был скрыт под толщей земли, образующей холм. После расчистки он открылся взору посетителей. Несмотря на внешние повреждения, внутри храма хорошо сохранились три великолепные статуи, принадлежавшие к лучшим образцам средневековой яванской скульптуры. Фотографии двух из них приведены в книге. Одна из этих статуй воспроизводит образ Будды: «Фигура Будды из серого гранита имеет спокойное, кроткое выражение лица и так же, как и другие фигуры, отличается тонкостью работы» [20, с. 241]. Другие же две статуи автор ошибочно посчитал фигурами Шивы и Вишну, тогда как в действительности это были бодхисатвы — перевоплощения Будды.

Из Маланга путешественники выезжали на плоскогорье Дьенг, где сохранились развалины целого ансамбля шиваистских раннесредневековых памятников. В связи с этим Щербатова пишет о некоторых особенностях древнеяванской архитектуры: «Заговорив о яванском искусстве, кстати будет упомянуть о двух замечательных его чертах, а именно: об отсутствии во всех древних зданиях острова пилястр или колонн, а также и настоящих арок или сводов… Другая отличительная характеристика строений острова состоит в том, что они выложены без извести, которая употреблялась только для штукатурки» [20, с. 258].

Несколько страниц книги «В стране вулканов» посвящены другому замечательному, всемирно известному памятнику раннесредневековой яванской архитектуры шиваистскому ансамблю Прамбанан, расположенному в Центральной Яве между городами Джокьякарта и Суракарта. Путешественники не смогли составить полного представления о первоначальном облике всего комплекса сооружений. Прамбанан подвергся страшным разрушениям во время сильного землетрясения 1880 г., которым сопровождалось извержение вулкана Мерапи. Щербатова застала здесь храмовые сооружения «в таком разрушенном виде, что трудно даже представить первоначальное их очертание» [20, с. 270]. В ее книге приведены фотографии центрального и еще одного, меньшего, сооружения. На них мы видим лишь поврежденные основания памятников. Их верхние части были полностью разрушены.

Все же Щербатова находит Прамбанан, хотя он меньших размеров и в худшем виде, чем Боробудур, интересным памятником. Ансамбль называли «Тысяча храмов». «В действительности в состав его входит не тысяча, но не менее значительное число — 288 малых кумирень, расположенных в несколько рядов вокруг центрального большого капища. Последний, крестообразной формы, имеет девяносто футов длины в каждую сторону и стоит на богато украшенном квадратном цоколе. Вдоль всех фасов квадрата возвышались громадные человеческие фигуры, сохранившиеся по большей части и по сих пор еще в целости» [20, с. 270–271]. Далее автор отмечает, что все части главных сооружений покрыты рельефными изображениями, среди которых множество изображений животных: коз, обезьян, птиц и др.

Совершая поездку из Сурабаи на юг, в район Маланга, путешественники побывали в Сингосари, бывшем в XIII в. важным политическим и культурным центром Восточной Явы. От этой эпохи сохранились памятники — небольшой полуразрушенный храм, два огромных изваяния каких-то божеств и каменная фигура священного быка Нанди, носившего бога Шиву. Их фотографии приведены в книге «В стране вулканов».

Щербатова обращает внимание на то, что все сохранившиеся средневековые памятники связаны с религиозным культом, а старинных памятников гражданской архитектуры не сохранилось вовсе. «Весьма странно, что, несмотря на существование всюду на Яве древних памятников из камня, нигде не найдено по сих пор следов каменных дворцов или других жилищ, кроме воздвигнутых в сравнительно недавнее время. Из этого следует заключить, что яванцы как теперь, так и прежде всегда строили свои дома из дерева» [20, с. 296.]

Всякий, прочитавший книгу Ольги Александровны, хотя и не получит полного и исчерпывающего представления о ярком и самобытном искусстве народов Явы, все же найдет сведения и о яванском традиционном оркестре гамелане, и о различных формах местного классического театра. Рассказывая о своих гарутских впечатлениях от яванской музыки и театра, Щербатова дает описание основных музыкальных инструментов гамелана, в котором преобладают ударные инструменты типа металлофонов и ксилофонов, а также театра масок ваянг-то-пенг и театра плоскостных марионеток ваянг-кулит. Ваянги — это название как самих представлений, так и их персонажей. Актеры в театре масок, как свидетельствует автор, одеты в старинные национальные костюмы и исполняют свои роли с большой грацией. Все представление имеет скорее характер балета, чем драмы или комедии, и человеческие страсти, страдания и увлечения выражаются в основном движениями, а также словами. Неизменными сюжетами служат любовь и война; спектакли обычно заканчиваются битвой между героями-соперниками.

Ява, «страна вулканов», произвела неизгладимое впечатление на путешественников.