В деревне

VI

Переночевали и вторую ночь Клянчины въ деревнѣ на дачѣ. Вторая ночь проведена была уже при нѣкоторой домашней обстановкѣ. Спали на тюфякахъ, положенныхъ на козлы съ досками, сколоченными плотниками. Прислугѣ также были сдѣланы кровати изъ козелъ и досокъ, такъ что на полу уже стлаться не пришлось. Не поражало и отсутствіе столовъ въ комнатахъ. Плотники сколотили столы и скамейки, сдѣлали даже табуреты для кухни. Утромъ на столы даже выданы были цвѣтныя скатерти, дабы прикрыть некрашенныя доски столовъ. На окнахъ Клянчинъ прибилъ кисейныя занавѣски. Комнаты постепенно приняли жилой видъ. Такъ какъ кухарка была отказана, то обѣдъ стряпала сама Клянчина. Оставшаяся прислугой одна только нянька сначала помогала Клянчинымъ въ устройствѣ дома и въ стряпнѣ, хоть то и дѣло фыркала и гримасничала, но къ полудню, сбѣгавъ въ лавочку, стала отказываться отъ работы и заявила:

— У меня не десять рукъ. Не могу я занавѣски на окна вѣшать и гвозди въ стѣны вбивать. Да и не на это дѣло я приставлена. Я нянька. Меня наняли, чтобы за дѣтьми ходить. Дѣлайте какъ хотите.

— Но вѣдь это же пока только мы еще не устроились, а послѣ никто отъ тебя не потребуетъ такой работы, отвѣчала ей Клянчина. — И наконецъ, не будемъ же мы жить съ одной прислугой. Понятное дѣло, что мы возьмемъ кухарку.

— Все равно. И устраиваться я не нанималась.

Клянчина не хотѣла отпускать отъ себя эту послѣднюю прислугу, а потому только замѣтила:

— Какая ты, Даша, неснисходительная.

— Вы очень снисходительны къ прислугѣ. Кухарку, вонъ, отказали и даже трехъ законныхъ дней не хотите послѣ отказа держать.

— Да вѣдь она дерзничаетъ, грубитъ, смѣется надъ нами, вредитъ намъ, становится на сторону тѣхъ людей, которые противъ насъ. Вчера пьяные мужики начали насъ ругать, и она вмѣстѣ съ ними. А тебѣ-то было бы ужъ и совѣстно такъ итти противъ насъ. Ты дѣвушка молоденькая.

— Молоденькая-то дѣвушка еще хуже подохнетъ отъ скуки въ такой глухой деревнѣ, куда меня завезли.

— Ахъ, ты вотъ изъ-за чего! Ты общества ищешь.

— Да конечно же. А главное, я черную работу работать не намѣрена. Взяли бы мужика въ подмогу, коли вамъ надо устраиваться.

— Да вѣдь это только на сегодня. Какая ты, право… И наконецъ, вѣдь тебѣ за лѣто два рубля въ мѣсяцъ прибавлено жалованья.

— Велики эти деньги, два рубля!

— Такъ не десять же рублей тебѣ прибавить. За эти деньги я къ дѣтямъ ужъ бонну, гувернантку могу нанять.

— Такъ вамъ и будетъ гувернантка занавѣски на окна вѣшать и гвозди въ стѣну вбивать!

— Ты все съ занавѣсками… Но вѣдь занавѣски къ окнамъ вѣшалъ Василій Романычъ, а ты только ему помогала.

— Ну, а теперь и помогать не намѣрена. Да вотъ что… Лучше ужъ намъ честь-честью разойтиться, по хорошему. Какъ сошлись, такъ и разойдемся. Отпустите меня, увольте. Здѣсь мнѣ не жизнь, а каторга.

Клянчина поморщилась. Приходилось остаться вовсе безъ прислуги.

— Хорошо, но только ты должна дожить, пока я найду себѣ другую няньку. Завтра Василій Романычъ поѣдетъ въ Петербургъ и привезетъ новую прислугу.

— Нѣтъ, ужъ, сударыня, пожалуйте мнѣ сегодня расчетъ и паспортъ. Тогда бы я вмѣстѣ съ кухаркой сегодня и уѣхала. Намъ и лошадь дешевле вмѣстѣ нанять до желѣзной дороги.

— Но какъ же я тебя отпущу, оставшись рѣшительно одна? недоумѣвала Клянчина, смѣшавшись.

— А ужъ это какъ хотите. Не слѣдовало завозить тогда въ такую глушь прислугу. Вѣдь вы сказали, что ѣдете на дачу. Я и думала, что это дача. А тутъ ни музыки, никакого даже сада и никакой публики. Вонъ мы въ прошломъ году въ Шуваловѣ жили…

— Да зачѣмъ тебѣ музыка?

— Какъ возможно! Все-таки пріятно около забора послушать музыку… Нѣтъ, ужъ отпустите меня.

— Василій Романычъ! У насъ и нянька уходитъ и хочетъ сейчасъ насъ оставить, требуетъ паспортъ и расчетъ, обратилась Клянчина къ мужу, стучавшему молоткомъ въ другой комнатѣ.

— Какъ уходитъ? Съ какой стати? откликнулся тотъ.

— Не могу я, баринъ, здѣсь у васъ жить. Мочи моей нѣтъ, отвѣчала нянька. — Пожалуйте расчетъ, и я сегодня съ кухаркой уѣду.

— Не отпущу я тебя сейчасъ. Что это за глупости! Ты должна дожить до найма другой прислуги.

— А кухарку вы оставили дожить до второй прислуги?

— Кухарка дѣло другое, а тебя не отпущу.

— Не отпустите, такъ вѣдь все равно я буду, сложа руки, сидѣть… Хоть вы, тамъ, что хотите, а я палецъ о палецъ не ударю, такъ какая же отъ меня будетъ польза?

— Ну, убирайся къ чорту! вспылила Клянчина. — Я пойду въ деревню и какую-нибудь здѣшнюю бабу найду себѣ въ подмогу.

— Давно бы такъ и надо сдѣлать. Здѣшнія бабы къ здѣшней жизни привычны, а вы вдругъ везете сюда городскую прислугу. Вчера, вонъ, я вышла за ворота… Идетъ пьяный мужикъ и валится на меня. Я его оттолкнула и сказала ему политичнымъ манеромъ, а онъ мнѣ вдругъ такое слово сказалъ, что просто ужасти. Я не привыкла къ такимъ словамъ. Это въ будни, а что въ праздникъ-то здѣсь будетъ? Какъ здѣсь въ праздникъ-то въ новомъ платьѣ погулять на деревню выйти? Съ кѣмъ здѣсь компанію водить?

— Ну, довольно, не разсуждай! Сдавай вещи, которыя тебѣ были даны, и убирайся вонъ! крикнула Клянчина. — Василій Романычъ! Разсчитай ее и выбрось ей паспортъ. Я сейчасъ пойду въ деревню и отыщу себѣ бабу-поденщицу, а ты завтра поѣдешь въ Петербургъ и привезешь новую прислугу.

Нянька была разсчитана и удалилась. Работники лавочника потащили ея сундукъ и подушки со двора. Клянчины сѣли обѣдать и ужъ прислуживали себѣ сами.

— Нѣтъ, какова наглость! говорила Клянчина про прислугу.

— Не любитъ городская избалованная прислуга деревню. Ей мелочная лавочка нужна, трактиръ, портерная, сообщество сосѣдской прислуги, чтобъ было съ кѣмъ колоторить, сплетничать, ругать господъ. Что ей хорошаго на лонѣ природы?

— Да ужъ и для насъ нѣтъ ничего хорошаго въ этомъ лонѣ природы. Помилуй, двое сутокъ, какъ пріѣхали сюда, и только и дѣлаемъ, что воюемъ съ кѣмъ-нибудь. И, какъ видится, этой войнѣ конца не будетъ.

Клянчинъ вздохнулъ и молчалъ. Онъ былъ согласенъ съ женой.