В деревне

VIII

Вскорѣ явился Караваевъ, отрепанный, грязный рослый мужикъ въ опоркахъ на босую ногу и, не взирая на лѣтнюю пору, въ выѣденной молью мѣховой шапкѣ.

— Чай да сахаръ… сказалъ онъ, кланяясь лавочнику, лавочницѣ и Клянчину.

— Здравствуй, Караваевъ, отвѣчалъ лавочникъ. — Вотъ я за тобой послалъ. У тебя Пелагея-то на заводъ въ обрѣзку ходитъ?

— Въ обрѣзку, это точно.

— А двѣ другія дочери даромъ дома хлѣбъ ѣдятъ?

— Да что жъ подѣлаешь, кормить надо.

— Такъ вотъ, не хочешь ли Варвару-то барину въ работницы отдать? Варварой, кажется, у тебя средняя-то дочь зовется?

— Варварой.

— Такъ вотъ, не хочешь ли? У барина прислуга городская сбѣжала, такъ вотъ до прислуги, пока онъ прислугу найметъ. Плата поденно.

— Потомъ даже можно и не поденно, а на все лѣто оставить ее прислугой, ежели она дѣвушка работящая и скромная, прибавилъ Клянчинъ.

— Дѣвка ломовая лошадь — вотъ какъ я скажу, а насчетъ скромности — овца, далъ отвѣтъ Караваевъ.

— Такъ вотъ уговаривайтесь съ бариномъ насчетъ цѣны, да и присылай къ нему дочь сейчасъ же.

— Сегодня-то ужъ не знаю какъ прислать. У насъ вѣдь праздникъ.

— Какой праздникъ?

— А девятая пятница. Старики еще наши дали зарокъ въ девятую пятницу послѣ Пасхи не работать. Развѣ завтра. Сегодня у насъ и Пелагея въ обрѣзку не пошла.

— Ну, это что за праздникъ! А намъ безъ работницы сегодня нельзя. Мы вовсе безъ прислуги, проговорилъ Клянчинъ. — Или сегодня, или будемъ другую искать.

— Конечно же, тутъ праздника нѣтъ.

— Зарокъ. Боюсь, какъ бы пятница-матушка не прогнѣвалась.

— Не прогнѣвается, улыбнулся Клянчинъ.

— Да вѣдь по-господски хоть въ Пасху работать — вотъ какое у нихъ разсужденіе, а за грѣхи-то наши намъ отвѣчать, а не имъ.

— Богъ труды любитъ.

— Вы это, баринъ, оставьте. Насъ не сговоришь. У васъ свое, у насъ свое… серьезно замѣтилъ мужикъ.

— Да вѣдь мы ее сегодня ни въ какую такую особенную работу не пошлемъ, а такъ по дому… Вотъ самоваръ намъ поставить, плиту къ ужину растопить. Эту-то работу, я думаю, она у васъ сегодня и дома будетъ дѣлать.

— Развѣ ужъ что неволить не будете. А то вѣдь господа сейчасъ: «мой полы».

— Не будемъ сегодня мыть полы.

— А поденная плата сегодня за полдня будетъ считаться, или за цѣлый день?

— Да пожалуй, хоть и за цѣлый день.

— Ну, ладно, пришлю. А только коли ежели что — грѣхъ на вашей душѣ, сказалъ мужикъ и сѣлъ. — Надо торговаться, прибавилъ онъ. — Какъ ваша цѣна?

— Я не знаю, по чемъ у васъ здѣсь поденщина?

— Да и мы не знаемъ. Мы этимъ дѣломъ не занимаемся. Дочерей въ услуженіе не отдавали. И такъ-то ужъ, думаю, не стали бы сосѣди смѣяться… Харчи ваши?

— Разумѣется, мои харчи.

— По чемъ у тебя, Савелій Прокофьичъ, бабы огородъ полютъ? обратился мужикъ къ лавочнику.

— Да на прошедшей недѣлѣ по три гривенника въ день пололи.

— Ну, это дешево. Это дальнія бабы могутъ, а намъ не сподручно.

— Такъ сколько же ты хочешь?

— Да вы надолго ли берете-то?

Мужикъ очевидно боялся ошибиться цѣной.

— Ну, четыре-пять дней поденно продержимъ. А можетъ она намъ вполнѣ замѣнить прислугу, да понравится ей и захочетъ она остаться, тогда жалованье помѣсячно.

— А сколько жалованья помѣсячно положете?

— Да вѣдь нужно сначала видѣть, годится ли твоя дочь для постоянной прислуги. Покуда давай рядиться поденно.

Мужикъ все еще колебался. Онъ сначала взглянулъ на лавочника, потомъ на Клянчина и спросилъ:

— По рублю не дадите?

— Что ты, что ты! Да вѣдь эту цѣну плотникъ получаетъ, а плотникъ спеціалистъ.

— Плотники — они ужъ на то пошли, а мы дѣло другое. Чай и сахаръ вашъ будетъ?

— Все, все наше, все готовое.

— Ну, три четвертака.

— Да невозможно же вѣдь это. У насъ въ Петербургѣ поденщицы на стирку по пятидесяти копѣекъ.

— То въ Петербургѣ. Тамъ ужъ она не у одного, такъ у другого, господъ много, а здѣсь дачники. Съ кого же и взять, какъ не съ дачника? Дачниковъ-то мы зиму ждемъ. Пелагея въ обрѣзку ходитъ на заводъ и задѣльно работаетъ, такъ и то разстарается, такъ три-то четвертака всегда домой принесетъ.

— Да вѣдь на своихъ харчахъ, замѣтилъ лавочникъ. — И наконецъ, тамъ одинъ день три четвертака, а другой день и три гривенника. Да и работа при обрѣзкѣ тяжелая. А здѣсь по домашеству.

— Ну, шестьдесятъ пять. Тридцать копѣекъ ей, а тридцать пять мнѣ, проговорилъ мужикъ.

— За что же тебѣ-то?

— А за то, что изъ дома отпустилъ. Я отецъ, я воленъ въ ей. Такъ шестьдесятъ пять копѣекъ.

— Странно… покачалъ головой Клянчинъ. — Въ деревнѣ, и вдругъ хочешь дороже городскихъ цѣнъ.

— Такъ вѣдь вы для чего же нибудь къ намъ въ деревню поѣхали — вотъ мы и пользуемся. Ну, ладно, пятачокъ спущу. За шесть гривенъ берите.

— Да ужъ полтинникъ, что ли…

— Зачѣмъ баловать? Дачники-то сюда къ намъ только на три мѣсяца наѣзжаютъ. У насъ на облаву охотники дѣвокъ берутъ, полдня работы, такъ и то тридцать копѣекъ. Вы ужъ не скупитесь. Вѣдь въ девятую пятницу дѣвку на работу отпускаю, грѣхъ на душу беру.

— Хорошо, но ты дѣлаешь то, что я потороплюсь ѣхать въ Петербургъ и поскорѣй оттуда себѣ прислугу привезу.

— Это ваша воля. Такъ ежели согласны — пожалуйте задатокъ!

— За что? Нужно, чтобы твоя дочь сначала пришла къ намъ и поработала.

— Не обманемъ. Сейчасъ вотъ схожу домой и пришлю ее. А только все же надо на спрыски-то. Безъ спрысокъ нельзя, коли дѣло сдѣлали.

— Приведешь дочь — рюмку водки поднесу. Водка у меня есть, отвѣчалъ Клянчинъ.

— То особь статья, улыбнулся мужикъ. — А вы вотъ сейчасъ пошлите къ Савелью Прокофьичу за сороковкой. Честь честью.

— Не желаю. Хочешь, такъ приводи дочь такъ и у меня ужъ рюмку водки получишь.

— Ну, пивка бутылочку. Что вамъ стоитъ за пивкомъ-то послать! Гривенникъ деньги не велики. Съ вами бы и выпили. Что вамъ стоитъ сосѣда-то потѣшить! Вѣдь сосѣди теперь.

— Вотъ тебѣ гривенникъ, по дорогѣ зайди и выпей, а потомъ скорѣй приводи ко мнѣ дочь.

Клянчинъ сунулъ мужику монету. Мужикъ поднялся съ мѣста.

— Такъ по шести гривенъ въ день? спросилъ онъ Клянчина.

— Да, да, да…

— Ладно, сейчасъ приведу. До свиданія.

— Ты ужъ въ заведеніи-то долго не засиживайся, а веди дочь къ барину скорѣй! крикнулъ ему вслѣдъ лавочникъ.

— Зачѣмъ засиживаться! Я живо… отвѣчалъ мужикъ и побѣжалъ, шлепая опорками.