В жизни и спорте

не каждый. Клуб этот занимает площадь в несколько квадратных километров. Здесь

можно промчаться на гоночном автомобиле, испытать резвость хорошего арабского

скакуна, поиграть в хоккей на траве и в кегли и заодно поговорить о делах, выпить виски,

не выходя из бассейна, получить восточный массаж, попытать счастья в рулетку. А после

всего полакомиться изысканными сладостями, слушая прекрасную музыку.

Одна за другой подъезжали машины. Это члены клуба. Они приезжают сюда в

основном вечером, когда не так жарко.

Выступающий в "Гизири" должен заручиться тремя рекомендациями состоятельных

и авторитетных членов клуба и уплатить 40 египетских фунтов — это почти

восьмимесячный заработок рабочего. Помимо этого, каждый месяц нужно делать взнос в

размере 5 фунтов.

Помню ещё один спортивный клуб — "Гелиолида". Мы быстро подружились с

неграми — служащими клуба. Мы отказались от их услуг: сами надевали на штангу

диски, отказались от дежурства с чашечками кофе, которые они почтительно держали во

время тренировки. Хозяин был удивлён: он ведь хотел, чтобы было лучше, чтобы русские

остались довольны.

Однажды в клубе выступали знаменитые сёстры-танцовщицы. Сочетание

удивительного танцевального и драматического мастерства поразило нас. Потом

разрисованный и обвешанный украшениями негр под глухие удары барабана исполнил

танец суданского племени. Он, по-видимому, изображал охоту, борьбу человека со зверем

и торжество победы. После этого актёр подошёл к нам. По его иссиня-чёрному с

татуировкой лицу катились крупные капли пота.

— Первый раз в жизни вижу русских. Ваши аплодисменты для меня счастье, —

сказал он.

Автобус мчался по узкой асфальтированной дороге, что вилась между небольшими

песчаными холмами. Мы ехали в другую столицу Египта — Александрию. Кое-кто из нас

был разочарован: там почти совсем не было экзотики. Ни оазисов, ни караванов, ни

бедуинов. Зато сколько угодно рекламы. Особенно много щитов на все лады прославляли

кока-колу и пепси-колу. За много километров виднелось огромное вращающееся колесо

— это реклама новой марки машины: "Каждый может и должен иметь автомобиль!" От

императивного и категоричного тона этого заявления аж захватывало дух.

Первое, что мы увидели в Александрии — это владения бывшего короля Фарука.

Его дворцы и дачи, превращённые теперь в музеи, являются воплощением многовекового

строительного опыта и трудового гения народа.

Более всего впечатляет летняя резиденция. Красота, богатство внутреннего

убранства нескончаемых помещений — кабинетов, гостиных, банкетных залов, туалетных

комнат, спален — превосходят все представления о роскоши.

Нам показали его любимый павлиний питомник. Ныне все животные, которые здесь

обитали, переданы в зоопарк. Остались только искусственные водоёмы, скалы, пещеры за

высокой железной оградой. Король любил завтракать в приятном обществе львов. Им

бросали мясо коров, коз, буйволов.

В гардеробе висели сорок мундиров последнего монарха. Здесь формы едва ли не

всех полков королевских вооружённых сил Египта. Сверкая галунами, висели мундиры

французской, итальянской и других армий.

— Эти экспонаты теперь будут единственными чужеземными мундирами в нашей

стране, — сказал Ради.

Александрия — город старых тяжелоатлетических традиций. Чамс, Фаяд, Ибрагим,

Хамуда — все они из этого города. Мы снова победили со счётом 7:0. В особенности

понравилась зрителям уверенная и спокойная манера выступления Фёдора Осыпы,

который вплотную приблизился к мировым рекордам и легко обошёл египтянина Салеха.

Во время соревнований Рафаэль Чимишкян установил новый мировой рекорд в

полулёгком весе: 342,5 кг.

В Александрии мы познакомились с известным в прошлом спортсменом, чемпионом

Олимпийских игр 1936 года Ибрагимом. Теперь он работал уличным разносчиком кофе. А

чемпион мира 1950 года Файяд устроился несравненно лучше. Он оставил спорт, открыл

большой магазин и мог позволить себе иметь четырех жён.

Нас снова привезли в Каир. Мы сидели на балконе советского посольства с Туни и

молча смотрели в тёмные воды Нила. Он вспоминал 1936 год, Германию, Берлин, где

проходили Олимпийские игры. Тогда он впервые удивил спортивный мир своими

феноменальными достижениями. В том году Международная федерация тяжёлой

атлетики получила для утверждения сенсационный протокол: девятнадцатилетний Туни

установил у себя дома мировые рекорды в полусреднем весе: в жиме — 112,5 кг, рывке —

115 кг, толчке — 147,5 кг.

Это были очень высокие результаты, и руководители федерации, не поверив

протоколу, решили подождать, пока собственными глазами не увидят феноменального

атлета.

Он доказал своё право называться рекордсменом мира на Олимпиаде в Берлине.

Гитлер, Геринг и Геббельс пришли посмотреть на победу представителя "арийской расы"

Руди Исмаера, который выступал в этом весе. Но уже после рывка разочарованный фюрер

со своей свитой покинул соревнования. Исмаер потерпел поражение во всех трёх

движениях. "Мышечное чудо" — Туни подтвердил свои исключительные возможности и

даже превысил достижения, которые так поразили Международную федерацию. Он

поднял в сумме троеборья 387 кг (117,5 + 120 + 150).

"Великий аллах дал Туни невиданную силу, и на Земле не будет человека, который

превзойдёт его", — писали в те дни египетские газеты. Что ж, тогда ещё никто не слышал

о киевлянине Григории Новаке...

Когда Туни не смог уже выступать, ему долго не удавалось найти работу. Его

назначили чиновником ведомства по делам физической культуры, но потом уволили,

ссылаясь на его малограмотность.

— Наши скоро поедут в Москву, — говорил Туни, не глядя на меня. — Хочется хотя

бы мельком взглянуть на этот город. Но кому я сейчас нужен, кто оплатит мой проезд, где

взять такие деньги?

Да, мы не увидели его среди египетских тяжелоатлетов, вскоре посетивших Москву,

Ленинград и Киев. В 1956 году я с огорчением узнал, что Туни умер.

13 апреля наша делегация вылетела в Ливан. Под нами был Суэцкий канал,

красивый и сверкавший как зеркало, вставленное в огромную земляную раму, и вскоре

увидели Бейрут. Его красота побуждает даже бывалых путешественников зачарованно

рассматривать всё вокруг. Небесная голубизна сливается с неправдоподобно синим

морем, и на этом фоне где-то на горизонте, будто в сказке возникает бело-розоватое

пятно, которое, постепенно увеличиваясь, обретает контуры прекрасного города.

Нас не встречали. Пограничники сочувствовали нам и ругали на чём свет стоит

руководителей спортивной федерации. Прошло 10, 20, 30 минут, а за нами никто не

приезжал. Позже выяснилось, что устроители наших выступлений получили непонятную

телеграмму, которая сообщала, что мы ещё на неделю задержимся в Каире. Нужно было

что-то делать. Нас усадили в машину, напоминавшую грузовое такси, и повезли в

посольство. Оттуда кому-то позвонили, и через полчаса мы увидели смущённые и

удивлённые лица тех, кто пригласил нас. Они извинялись, кого-то ругали, а тем временем

машина везла нас в отель "Биарриц".

— Вы первые русские в моём отеле, — говорил хозяин. — Вам здесь будет очень

хорошо.

Этот отель рассчитан на богатых туристов. Своё название он получил в честь

известного французского курорта, расположенного недалеко от испанской границы. Кафе,

что занимало первый этаж, отделано по мотивам тавромахии. На стене огромная голова

быка с бандерильей, вонзённой ему в шею. Официанты и швейцары в чёрных плоских

шляпах и красных куртках подобны тореадорам.

Моря называют жёлтыми, красными, чёрными. Море, которое я увидел из окна

гостиницы, было по-настоящему синим. Совсем как на лубочных картинках. Слева —

заросли гигантских кактусов-опунций и песчаные дюны, между которыми в пещерах,

превращённых в жилища, живёт беднота Бейрута. Смуглые женщины в пёстрых

шальварах несли на головах раскрашенные глиняные кувшины.

Утром, сидя за изысканно сервированными столиками, мы не без ироничных

усмешек ждали повторения каирского ленча. К счастью, страхи оказались напрасными.

Официанты принесли большие блюда ароматных бананов, яблок, гранатов. Потом на

тележке подвезли нашпигованного и зажаренного барана.

— Почти по-кавказски, — обрадовался Рафаэль Чимишкян.

Бейрут застроен хаотично, и ориентироваться в лабиринте его улиц тяжело. Но

каждая из них непременно выведет в порт, к морю. Здесь днём и ночью бурлит жизнь.

Множество контор, складов, автомобилей, сплошной поток фруктов, оливкового масла,

шерсти, шёлка, который идёт отсюда во все концы мира, разнообразная морская братия,

бойкие докеры — всё это создаёт очень своеобразную, красочную атмосферу восточного

порта. Одновременно облик этого портового и курортного города определяется давними

интересами капиталистических компаний Америки и Западной Европы. В центре города

почти не встретишь прохожего в национальной одежде. Автомобилей так много, что

хочется разгрести их руками. Туристские проспекты, например, так рекламируют Бейрут:

"Свежая, богатая витаминами еда станет источником динамизма для каждой клетки

вашего желудка. Ваш интеллект найдёт стимулирующий фактор в великом множестве

впечатлений. Здесь вы узнаете какие угодно виды климата. За каждым поворотом в горах

вас ждёт новый ландшафт. Долины зовут разбить в них лагерь. Видели ли вы что-либо

прекраснее, нежели сосны, за которыми просматривается море? Полосатые гиены, шакалы

в горах, сирийские медведи и райские птицы — всё это наполнит ваше путешествие

особенной экзотикой".

Ливан — это восточная Швейцария, действительно чарующий край, и путеводители

не преувеличивают его пленительной красоты.

Во время парада нас приветствовал маленький, лысый, невзрачный мужчина. Он

был очень богат — владелец банка, ипподрома и богатейшей конюшни. Он рассказывал,

что недавно подарил 10 арабских скакунов королю Саудовской Аравии. А тот, в свою

очередь, преподнёс ливанскому банкиру саблю в золотых ножнах с золотым эфесом,

украшенную бриллиантами. Оказывается, нашим приездом в Ливан мы во многом

обязаны этому банкиру. Его называют "Фараон". Он принял нас в своей вилле, которая

находится в центре города. Фараон увлекался стариной. У него имелись даже подлинники

рукописных сур (стихов) Корана. Эта громадная ценность находится под опекой

государства. Фараон не имеет права продать суры никому, кроме государства, а

государство не имеет денег, чтобы купить их.

Финансист, эксплуататор, меценат спорта, он поддерживает движение за мир и за

дружбу с Советским Союзом. Он прятал рабочих, которым угрожал арест, принимал

участие в национально-освободительном движении. Местные власти никогда не знают,

что Фараон собирается выкинуть или с каким заявлением выступить.

Извилистая дорога вела нас в горы, чем-то похожие на крымские. Где-то далеко

внизу, за частоколом деревьев виднелось море. Мы ехали в солнечный город Баальбек,

расположенный неподалёку от сирийской границы.

Наше выступление состоялось на стадионе "Пале де спорт". На чёрном небе сияли

звёзды. Помост был освещен юпитерами. Никогда ещё не было у нас такого экзотического

выступления.

Новый мировой рекорд в толчке — 142 кг — установил Николай Саксонов. А

легковес Фёдор Никитин в жиме показал 117,5 кг. Аркадий Воробьёв установил два

всесоюзных рекорда: 442,5 кг в сумме и 174,5 кг в толчке; Фёдор Богдановский в сумме

показал 377,5 кг.

На следующий день президент Камиль Шамун принимал нас в своём дворце.

Саксонову и Никитину он лично вручил национальный орден Ливанского кедра.

Руководителю делегации Петрову он поднёс бокал шампанского. Я подчёркиваю "лично"

потому, что всё, что делает президент на Востоке сам, — высшее проявление уважения.

По пятницам он никогда не пьет вина, но в тот день выпил бокал шампанского, чтобы

доставить нам удовольствие.

Мы покидали Египет и Ливан, переполненные впечатлениями и добрыми

воспоминаниями. И вместе с тем ничто не могло компенсировать наше чувство

разочарования, которое осталось после соревнований.

Где былое величие загадочных арабских атлетов? Почему мировые рекорды этих

великолепно тренированных атлетов с темпераментным стилем, отточенными и быстрыми

движениями все перекрыты, и почему среди них сейчас нет ни одного, кто был бы в

состоянии вернуть славу своему спорту?

Возможно, ответ заключался в трёх словах: современные методы тренировки. За

исключением Туни, египетским тяжелоатлетам всегда не доставало скрытой мускульной

силы для надёжного фиксирования поднятого веса. Правда, они очень техничны, но этого

недостаточно: "дополнительная сила", которой им не хватало, требует специальных

тренировок. А быть может, сказывались религиозные установки: в течение месяца

рамадана мусульманам позволяется есть только один раз в день. Однако раньше было то

же самое...

В прошлом египетские методы тренировок признавали все штангисты мира. Теперь

тяжелоатлетическая наука сделала большой шаг вперёд, а египтяне остались на прежнем

уровне. Скорость — это хорошо, но она должна сопровождаться всё возрастающей силой.

Если Халиф Гоуда имел бы достаточную физическую силу, он непременно стал бы

достойным соперником самых сильных.

Глава 9

Как мы увезли "бронзового мальчика"

"Это невероятно! Наконец-то я нашла его, — заламывала руки госпожа Гертруда

Дюрихен из Гамбурга. — Это он, конечно же, это он, мой дорогой Вальтер, — говорила

она окружившим её фоторепортёрам. — Он жив! Боже мой, он жив!".

Даже ко всему привыкшие журналисты ловили каждое её слово с особым

вниманием. Ещё бы! Вдова офицера гитлеровской армии, увидев в газетах фотографию

Саксонова среди тяжелоатлетов, которые должны были приехать на первенство мира в

Вену, заявила, что это её муж Вальтер Дюрихен, якобы погибший в 1942 г. На следующий

день западногерманский журнал "Квик" поместил рядом с портретом Саксонова портрет

унтер-офицера. Сходство действительно было поразительным. "Мой муж живёт в

качестве победителя в СССР" — было напечатано огромными буквами на первой

странице журнала. Понятно, что на эту выдумку никто не обратил серьёзного внимания.

Саксонов мог легко доказать противоположное: его отношение к гитлеровской армии

ограничивалось тем, что он, воин Советской Армии, был среди тех, кто уничтожил

фашистскую гидру и спас народы Европы от рабства.

В Вене было очень жарко. Президент австрийской федерации тяжёлой атлетики

Вундерер говорил недолго. Он был толст и больше всех страдал от жары. "Ни пуха, ни

пера", — неожиданно закончил он свою приветственную речь.

По дороге в город Вундерер, вытирая платком потное лицо, говорил:

— Будете соревноваться в "Концертхаузе". О, там выступали Паганини, Иоганн

Штраус, великий Фёдор Шаляпин. Тренироваться будете во дворце Франца Иосифа, —

продолжал он, подставляя лицо встречному ветру.

Участники чемпионата из 28 стран размещались в 10 гостиницах. Тренировки в

разных залах — плохо: не удастся посмотреть своих собственных противников.

— Реклам, афиш вы не увидите. Нет надобности: билеты уже давно проданы, —

сказал Вундерер.

Мы узнали, что американская команда не торопится в Вену — она застряла в

Копенгагене и тренируется почему-то там. Норберт Шеманский уже успел дважды

превысить мировые рекорды. Ещё один сюрприз: Томми Коно, оказывается, передвинулся

ещё дальше, в средний вес, и тоже установил мировой рекорд в толчке для этой категории

— 172,5 кг. Так блистательно "выложиться" за нёсколько дней до чемпионата —

отчаянное решение. Всё свидетельствовало о том, что американцы сильны. Психическая

атака оказывала своё влияние.

Вечером, прогуливаясь по улицам Вены, в витрине одного большого магазина мы

увидели выставку призов и медалей, которыми собирались награждать победители. Вот

он, "Приз наций", — бронзовая фигура мальчугана. Его получит команда-победительница.

А за призами — большие фото американских атлетов. Из наших — никого.

За три дня до первенства в Вену прилетели американцы. Организаторы чемпионата

устроили общую тренировку.

Всё было обставлено очень торжественно. Вход по пропускам. Много

приглашённых гостей. Информатор по микрофону сообщал имена приехавших атлетов,

президентов национальных федераций, именитых людей.

Все работали только с малыми весами. Все были осторожны. Никаких

сенсационных событий не произошло. Просмотр асов штанги не состоялся. Газета

"Арбайтер Цайтунг" комментировала:

"Великие соперники, Америка и Россия, не позволили друг другу заглянуть себе в

карты. Все старались перещеголять друг друга в вежливости".

И всё же мне, главному тренеру, необходимо было посмотреть тренировку

Шеманского, Коно и Шеппарда. Я сказал об этом Терпаку.

Он нерешительно ответил:

— Мы хотели, чтобы было поменьше зрителей, но для старых друзей...

Мы встретились в назначенное время. Терпак растерянно объяснил, что точно не

знает, где проходят в данный момент тренировки. Мы предприняли кое-какие поиски. Но

время шло, а мы, кажется, всё больше и больше удалялись от места тренировки. Терпак

чувствовал себя ужасно неловко. Я это видел.

Так как с нами были австрийские коллеги, на следующий же день этот случай стал

достоянием прессы. "Дер Абенд" написала:

"В противоположность советским штангистам, руководители американской

делегации оберегают своих питомцев от каких бы то ни было высказываний по поводу их

тренировок. Американцы по каким-то причинам тренируются за закрытыми дверьми.

Посмотреть на их тренировку не дали даже тренеру советской команды Куценко.

"Занавес", за которым американцы скрывают свои тренировки, вызвал осуждение

спортсменов других стран."

Спустя год, встретившись в Москве с Джоном Терпаком, я вспомнил этот случай и

спросил у него:

— Мы сможем в будущем находить места, где тренируются ваши ребята?

Терпак расхохотался:

— Не спрашивай: таковы были обстоятельства...

Тактика. В ней много непонятного. В каком весе будет выступать Шеппард? А

дебютант Клайд Эмрич — в среднем или полутяжёлом весе? Да и свою расстановку сил

мы не уяснили до конца. Что делать с нашими запасными: Вильховским, Медведевым,

Саксоновым, Костылевым, которые были отлично подготовлены?

Почти у каждого города есть свои особенности, свойственные ему одному,

делающие его известным далеко за пределами страны.

Быть может, в те времена, когда король вальса дарил миру собственные мелодии,

Дунай был действительно голубым. Река и сама Вена с тех пор, наверное, сильно

изменились. Столица обрела совсем иной облик, а воды Дуная — другой цвет.

Вена — город песни. Вена — город уюта. Вена — город весёлых гостеприимных

людей. Это далеко не полный перечень её характеристик. Весёлый, поющий город с

бесконечным множеством памятников, танцплощадок и ресторанов.

Город великолепных памятников, город, переживший фашистскую диктатуру,

аннексию, войну и освобождение.

Но теперь всё позади. Позади? Воспоминания об ужасах войны — разве о них не

помнят? Стены Карл-Маркс-хора, изрешечённые пулями фашистов. Они и в данный

момент стоят как немой призыв.

Каждое утро мы гуляли в Штадт-парке, расположенном недалеко от нашей

гостиницы. В парке было множество цветов и беседок, оформленных с удивительным

изяществом. По аллеям запросто расхаживали павлины, этим гордым птицам все уступали

дорогу. Павлины подходили к людям и выжидательно стояли, требуя подарка. Они делали

это так, будто оказывали величайшее одолжение, что вот в данный момент возьмут

кусочек булки. Даже озорные недоверчивые воробьи садились тут на руки.

Для детских игр были отведены специальные места. Но что поделаешь, иногда мяч

попадает на клумбу. Нехорошо. Об этом напоминает табличка. На ней рисунок: слон,

топчущий цветы, и надпись: "И ты тоже?"

Тут почти каждый день можно послушать симфоническую музыку. Правда,

появился новейший серьёзный соперник — джаз, каждый вечер игравший в "Курхаузе" —

ресторане, где ежегодно 25 декабря происходит традиционный рождественский бал.

Венцы рассказывают, что дуэль оркестров длится долго, но победитель не определён: и

там, и там хватает любителей.

В Штадтпарке много памятников. Вот стоит великий Иоганн Штраус, склонившись

к скрипке. Вокруг танцуют девушки — дунайские русалки. А под вечер, когда начинается

гулянье, кажется, будто слышишь в этом оркестре его скрипку, будто он тут веселится,

как и все.

Мы посетили исторический погребок знаменитостей. Его называют по-разному:

погребок Марка Твена, погребок Штрауса и т.д. Стены и потолки его исписаны

автографами. Свои подписи тут оставили даже Бетховен и Шаляпин.

Возможно, впервые в "Концертхауз" зрители пришли не на симфонический концерт

и не послушать выдающихся музыкантов. Сюда пришли любители спорта, силы.

У болельщиков в те дни жизнь стала заметно напряжённее. Они жили прогнозами

серьёзной борьбы, победами, поражениями. Венские болельщики чтили свои традиции. В

1898 г. тут был проведён первый чемпионат Европы, победителем которого стал австриец

Вильгельм Тюрк. Тут Карл Свобода — 150-килограммовый гигант — в 1911 г. взял на

грудь в несколько темпов 186 кг. Андрисек, Рихтер, Хипфингер — вот победители,

которых имела Австрия с 1920 по 1940 годы. После этого в Австрии известных силачей не

было.

— Мы оба мусульмане. Ты веришь в аллаха?

— Нет, я ему не доверяю.

— А я верю и молюсь. Это должно мне помочь победить тебя, неверного.

И оба собеседника улыбнулись. Данная беседа произошла между Намдью и нашим

Бакиром Фархутдиновым. Намдью и теперь оставался верен себе. Как всегда, немного

ироничный, немного самонадеянный. Но имел ли он право на это в данный момент? Ведь

долгое время он не участвовал в соревнованиях. А Бакир был не так беззащитен, как

казалось. В 1953 г. он стал победителем чемпионата СССР и выиграл первенство на

Международном фестивале молодёжи и студентов.

После первого движения Бакир стал лидером и одержал победу с суммой 315 кг.

Намдью стал вторым с суммой 307,5 кг.

Бакир радовался как ребёнок. Он целовал своих соперников, целовал президента

Международной федерации тяжёлой атлетики Нюберга. Поцеловал даже девушку,

вручившую ему розы. Кстати, после Бакира все победители целовали девушек, вручавших

цветы. "Это смущало наших красавиц и приводило в восторг зрителей", — написала одна

из газет. "Тон делает музыку", — молвил Жан Дам, поздравляя нас с первой победой.

Полной неожиданностью для зрителей было появление Удодова рядом с

Чимишкяном. Никто не ожидал, что он выступит не в своей "родной" категории — в

полулёгком весе.

Был ещё один претендент на первенство, который привлекал внимание всех —

британец Тун Моунг. Я видел его почти каждый день. Его тренировки проходили

слишком напряжённо. Пресса считала его фаворитом. Тун Моунг стал победителем уже

на тренировках.

С ним случилось то, что может быть у прыгуна в высоту после километрового

разбега. Наставники и менажеры загнали его. Он устал. Кроме того, каждый день он

буквально на глазах уменьшался в объёме — сгонял вес.

Дважды он падал у штанги, и дважды его уносили с помоста.

Чимишкян и Удодов были великолепны. Удивительная синхронность — они оба

показали по 350 кг. Чимишкян возвратил себе корону победителя: он оказался легче

Удодова на 300 г. Фактически не было ни побежденного, ни победителя. 300 граммов вряд

ли свидетельствуют о превосходстве в силе и мастерстве. Вообще, мне кажется, было бы

справедливым в подобных случаях золотые медали и титул победителя присуждать

двоим.

В дополнительном подходе Чимишкян вытолкнул штангу весом 143 кг. Это был

новейший мировой рекорд.

Итак, у нас прибавилось ещё 8 очков.

За несколько дней до вылета в Вену Дмитрий Иванов был в очень хорошей форме.

Никто не сомневался в его победе. Неожиданности начались ещё в самолёте: Иванов

почти ни с кем не разговаривал. Приехали в Вену. Тренировки, несмотря на видимые

волевые усилия, не клеились. Его угнетенность заметили все. Осторожно пытались

выяснить, в чём причина. Напрасно. Казалось, только И.Механик что-то знал.

Соревнование Дмитрий начал неудачно, но не по своей вине. 110 кг были выжаты

очень хорошо, но зажглись почему-то две красные лампочки. Решение непонятное. А

зрителям это понравилось: неудача Иванова давала больше надежд на успех австрийца

Таухнера.

Я подал протест в апелляционное жюри. С меня потребовали один фунт стерлингов

— таковы, оказывается, правила: если протест удовлетворяется, деньги возвращаются;

если же жюри считает заявление необоснованным, деньги идут в кассу федерации.

Я растерялся. Члены жюри вопросительно смотрели на меня. Что делать? Столько

денег у меня не было.

И вдруг судья-голландец (я не знал даже его фамилии) протянул жюри

десятидолларовую бумажку.

Около десяти минут мы ждали приговора жюри. Шум в зале нарастал. Я не уходил

со сцены.

Вес был засчитали.

Но на атлета это подействовало гораздо сильнее, чем на зрителей: повысить

результат в жиме он уже не смог.

Иванов одержал победу с суммой 367,5 кг. Вторым стал египтянин Гоуда — 355 кг.

Третьим — Таухнер с суммой 352,5 кг. Дмитрий Иванов показал результат на 10

килограммов меньше того, что был продемонстрирован им в Египте.

Всё прошло прекрасно. Однако и теперь Иванов оставался равнодушным ко всему

происходящему. Даже к награждению.

И вдруг он заплакал.

— У меня перед нашим отъездом умер сын.

Это были первые слова, которые мы услышали от Дмитрия. До этого о постигшем

его горе не знал никто: для того чтобы Дмитрий одержал победу, команда должна была

верить в его победу. А его победа была необходима для команды.

Итак, мы имели уже 18 очков, в то время как американцы только готовились к

выходу. Это говорило либо об их слабости, либо о силе, которая могла преподнести

сюрпризы.

Ситуация была поистине захватывающей. Заинтригованы были все: зрители, судьи и

участники соревнований. Расчёт Гофмана был очевиден: Станчик, Шеппард, Джордж,

Шеманский, Коно и Эмрич должны оттеснить наших атлетов.

И вот на сцену вышли полусредневесы. По залу прокатился возглас удивления,

забегали карандаши, застучали машинки. Сенсация! Станчик согнал 10 кг веса, чтобы

снова испытать покинувшее его счастье. Мы преподнесли новинку — Фёдора

Богдановского.

Появление Богдановского почти никого не встревожило. Ведь был Джордж,

который дважды выигрывал первенство мира. Был Станчик, который побеждал в лёгком,

легчайшем, полулёгком и среднем весах.

Богдановский знал всё это и чувствовал себя ужасно. Он был в том состоянии,

которое мы называем "предстартовой лихорадкой". Он суетился, его лицо покрылось

испариной.

За день до соревнований мы долго гуляли с ним перед сном. Он устал, и было

похоже, что ночь будет спокойной. А утром он сообщил мне: "Не спал всю ночь".

Он был очень хорошо подготовлен, но волнение его только усилилось. После двух

первых движений — жима и рывка — он, как и Джордж, имел сумму 245 кг. Станчик

отставал от них на 5 кг.

Всё решали последние подходы. Толкнув 157,5 кг, Богдановский обеспечил себе

второе место. Он выполнил поставленную перед ним задачу: во что бы то ни стало вбить

клин между Джорджем и Станчиком.

Тем временем Джордж в последней попытке толкнул 160-килограммовую штангу и

набрал в сумме 405 кг.

У Богдановского оставался ещё один подход, и он заказал столько, сколько

потребовалось для его победы — 162,5 кг. Фёдор очень хорошо взял штангу на грудь, но

зафиксировать над головой не смог. Что ему помешало — возгласы зрителей,

убеждённость, что всё уже сделано? Трудно утверждать, одно лишь ясно: к такой победе

нужно быть психологически подготовленным. А быть может, он просто испугался тех

возможностей, что неожиданно открылись перед ним? Да, бывает и такое. Не смог

воспользоваться случаем, который так щедро преподнесла ему судьба. В общем, Федя был

молодцом и выполнил свой долг.

Спустя два месяца в журнале Гофмана видный специалист по тяжёлой атлетике

Чарльз Костер написал: "Богдановский закончил первенство вторым, и общее мнение

таково, что этот атлет намерен в ближайшее время здорово побить кое-кого. Он стал

одной из сенсаций первенства, и никто не пожалеет выразить свою похвалу и восхищение,

которые он заслужил в этой борьбе!"

А как же Станчик? Станчик, победитель мировых первенств в трёх категориях?

— Мне не везёт уже два года. Я согнал 9 кг. Мне казалось, что так будет легче

последний раз попытать счастья. Мне это было необходимо — победить ещё раз.

Не каждый способен трезво определить свои возможности. Так, видимо, было и у

Станчика. Горько было смотреть на него: где его великолепная техника, изумительный

стиль, который всем запомнился в Париже? Где его поистине аристократическая манера

движений?

Три года он шёл по очень трудной дороге, чтобы ещё раз попытать счастья. А это

счастье, если ему суждено сбыться, заманчивее всех побед молодости.

Что же дальше? Ещё год тренировок, ожиданий, тревог. И вообще, будет ли это

"дальше"? Ведь он уже не молод. А тут ещё теснит Богдановский...

У Станчика остался лишь один подход. Он пошёл на 165 кг. Этот вес мог принести

ему победу.

Терпак стоял с полотенцем возле меня: "Ничего из этого не получится".

Станчик упал под весом. Затем поднялся и с выражением полного безразличия ко

всему покинул сцену.

Это было последнее выступление шестикратного чемпиона мира.

Сюрпризы соревнований ещё не иссякли.

Следующим был Коно, который после Стокгольма передвинулся в среднюю

категорию.

Коно и Ломакин начали жим, когда все другие соперники уже использовали свои

попытки. Первым подошёл к штанге наш спортсмен. В результате ему подчинились 137,5

кг, а Коно установил новый рекорд США, выжав 140 кг. Зато в рывке Томми чуть было не

заработал нулевую оценку — лишь в третьей попытке сумел поднять начальный вес —

122,5 кг.

Зрители бурно приветствовали успех Ломакина, зафиксировавшего во втором

движении 130-килограммовую штангу над головой. Он опередил американца в сумме

двух движений на 5 кг. Казалось, только теперь начнется напряжённая борьба за победу, а

шансы нашего спортсмена были совсем не плохие, ведь ему принадлежал мировой рекорд

в толчке — 170 килограммов. Но всё сложилось иначе. Трофим едва справился в первой

попытке с 160-килограммовой штангой, а два подхода к 167,5 кг использовал неудачно.

Коно же показал тут 172,5 кг — новый рекорд мира. Рекордной оказалась и его сумма —

435 кг.

Ломакин показал 427,5 кг и занял второе место. Француз Дебюф с суммой 405 кг

стал третьим.

Положение обострилось. Перед началом соревнований в полутяжёлом и тяжёлом

весах наши штангисты имели 24 очка, американцы — 11. Но у нас остался только один

участник — Воробьёв, а у американцев — ещё четыре. 13 очков при хороших атлетах

набрать не очень сложно.

Оставалась одна надежда — Аркадий Воробьёв.

...Он стоял на пьедестале почёта очень бледный и уставший, сощурившись от

слепящего света юпитеров и вспышек импульсных ламп. Его лицо, пожалуй, можно было

назвать суровым. Он единственный их всех, кого мне приходилось видеть на пьедестале

почёта никогда не улыбавшимся. Было даже как-то неловко за его хмурый вид. Зал

неистовствовал. А он стоял почти по стойке "смирно".

...Аркадий Воробьёв победил. Шеппард и Эмрич, на которых так надеялся Боб

Гофман, главный тренер команды США, намного отстали.

Воробьёв в тот вечер достиг "звукового" барьера — 460 кг в сумме троеборья. Это

было на 17,5 кг больше мирового рекорда американца Норберта Шеманского, которому

мы удивлялись всего два года назад...

...Старый капельдинер зала Шуберта, где атлеты проводили разминку, подошёл к

Аркадию, пожал ему руку и сказал:

— Из русских знаменитостей такие овации в этом зале доводилось слышать только

Шаляпину. Мне кажется, в спорте вы сделали то же, что он в своё время в пении...

Итак, штангисты СССР набрали 29 очков, штангисты США — 23. Судьба

командного первенства была решена. Но оставалось самое интересное — спор

тяжеловесов.

Норберта Шеманского было трудно узнать: он стал массивнее, его мышцы

обозначились резче, а вес достиг 104 кг...

...Тренировку Шеманского мне так и не удалось посмотреть, но Джон Терпак,

помощник главного тренера американцев, сказал коротко:

— Шеманский сейчас страшен.

В самом деле — то, что Норберт тогда совершил, оставило самое яркое впечатление.

Шеманский выжал 150 кг, вырвал тоже 150 кг и толкнул 187,5 кг, набрав тем самым в

сумме 487,5 кг. Как и Воробьёв, Шеманский сделал гигантский скачок в будущее. Стиль

его рывка и толчка, скорость в сочетании со стремительным подседом под снаряд в

"ножницах" были близки к идеалу. Шеманский легко поднял на грудь 192,5 кг, и только

досадная совершенно незначительная ошибка (штанга чуть-чуть подалась вперёд)

помешала ему зафиксировать данный вес.

Но на этом выступление Шеманского не закончилось. Что называется, "на бис" он

совершил ещё один спортивный подвиг. Не уходя со сцены, Шеманский попросил

установить на штангу 200 кг.

Он надел жёсткий пояс с большой пряжкой, поправил очки и подошёл к штанге.

Сначала Шеманский взгромоздил снаряд на пояс, а потом дополнительным подбросом, за

которым последовал подсед, поднял штангу на грудь и толкнул от груди. Это был так

называемый "континентальный" толчок.

Самый первый подъём 200 кг с помоста

Среднее качество —

объём 2,6 Мбт Чуть лучшее качество —

объём 63 Мбт

Продемонстрированный подъём, казалось, превосходил все человеческие

возможности: человек без посторонней помощи поднял над головой два центнера.

Такое не удавалось ещё никому. Какого же взлёта воли, мастерства, силы,

сплавленных воедино, потребовал этот до сих пор не преодолимый рубеж... Лучше

всего сие понимали сами штангисты. Старый атлет Тиммер даже заплакал от

счастья.

Когда Шеманский сошёл с пьедестала почёта, на сцене появился Боб Гофман,

главный тренер американцев. Зрители затихли, ожидая, что же он скажет. Гофман

поднял руку с телеграфным бланком:

— Леди и джентльмены, я только что получил телеграмму из города Токкоа,

штат Джорджия. Никому из нас не известный парень по имени Пауль Андерсон

показал в сумме двоеборья 500 кг. Так написано в телеграмме.

В зале поднялся шум. Силясь перекрыть его, Гофман выкрикнул:

— Но я не поверю этой телеграмме, пока сам всё не увижу...

Мало кто серьёзно отнёсся тогда к прозвучавшей новости. Какой-то Андерсон

из какого-то Токкоа, штат Джорджия — и вдруг поднял целых 500 кг в сумме...

Очень уж похоже на розыгрыш...

Зато тут, рядом стоял живой, реальный чудо-человек Норберт Шеманский.

Мы одержал победу, завоевав главный приз — "Бронзового мальчика". У нас

было четыре победителя из семи. Газеты писали:

"Поединок между советскими и американскими атлетами превратил почти

всех остальных штангистов в статистов. Это первенство мира представляло собой

удивительный эксперимент, показавший, на что способен человек. Русские одержал

победу за счёт хорошей техники и умного руководства — их тренеры умело

расставили силы."

Однако не вся австрийская пресса объективно освещала ход и результаты

соревнований. В газетных отчётах и репортажах можно было встретить и немало

выдумок, недоброжелательных высказываний по отношению к советским

спортсменам. Какой-то Шумейт в истерической статье "Как мы можем побить

русских?" написал:

"Всё, что случилось в Вене, означает то, что в Мельбурне нас ждёт

национальное унижение... Мы побеждены в том смысле, что наши атлеты играют

роль пешек в шахматной игре международных политических сил..."

Антисоветская суть выступлений такого рода очевидна. Конечно,

прогрессивная общественность, огромная армия любителей тяжёлой атлетики

понимали ничтожность подобных попыток. Очевидно, "оруженосцы" холодной

войны хотели и на этот раз воспользоваться спортивными соревнованиями для

политических провокаций.

Успех Шеманского, вернувшего американцам корону самого сильного

человека в мире, ободрил Гофмана и его ребят. Он писал:

"Русские одержали победу. Они имеют четырех победителей в лёгких

категориях и Воробьёва. Но мы можем гордиться, что в лице Шеманского, Дэвиса и

Брэдфорда мы имеем таких атлетов, которые победят все категории. Самый

сильный человек мира принадлежит Америке. Лучше иметь одну большую лошадь,

чем 36 белых кроликов", — недвусмысленно сострил он в наш адрес.

Откровенно говоря, у него было достаточно оснований для гордости. Где-то он

был прав. Как ни неприятно нам было сознаться в этом. Мы действительно не

имели атлета, способного сдержать триумфальное шествие заокеанских тяжеловесов.

Алексей Медведев — наш "запасник", с восторгом наблюдавший выступление

Шеманского, — был со своими 450 кг ещё очень далёк от него.

Советская школа тяжёлой атлетики двинулась дальше — это было ясно для

всех. Специально-вспомогательные упражнения давали шанс для изумительного

роста силы. Началась расчленённая тренировка жима: это уменьшило нагрузку в

начале тренировки и высвободило больше энергии, скорости, координации, которую

раньше "гасила" слишком интенсивная жимовая работа. Мы стали больше

заниматься жимом лёжа и на наклонной доске, что облегчало работу сердца.

Мы внесли значительные изменения в движение жима двумя руками. Мы

избавились от невыгодного вертикального положения туловища, когда штанга

держалась только силой рук и плеч в ожидании хлопка. Рисунок этого движения

изменился — это диктовал всё больший вес, который поднимали атлеты. Новое

было в создании крепкой грудной опоры для грифа. Теперь штангу уже держали не

только руки, но и грудная "подушка". Руки освобождались от тяжёлого

статического напряжения и позволяли с огромной скоростной силой начинать

движение.

Удодов был особенным в этом отношении. Он выжал 107,5 кг со скоростью

реактивного снаряда.

В считавшееся силовым упражнение надёжно вводились элементы

необходимого техницизма.

Мы чувствовали почтительное уважение к себе и интерес атлетов и тренеров

многих стран: нас фотографировали, прислушивались к нашим замечаниям, что-то

записывали. Английский специалист по тяжёлой атлетике написал:

"Новое идёт из России и становится достоянием всех".

Ломались старые, казавшиеся непреложными правила и рождались новые,

которые нужно было ещё проверить. Особенностью венского чемпионата, по

единодушному признанию специалистов, было дальнейшее укрепление

дружественных связей между атлетами разных стран. Почти не стало конфликтных

дел, на мировом помосте царил дух настоящей спортивной дружбы сильных людей.

Глава 10

Визит команды Гофмана

Минуло уже много лет, но москвичи всё ещё помнят холодный дождливый

летний день 1955 года и рекламные афиши по всей Москве:

"В Зелёном театре состоится матчевая встреча тяжелоатлетов США и СССР".

Тогда об этом дне говорила почти вся Москва. Говорили не только любители

тяжёлой атлетики, говорили пенсионеры, домохозяйки. Говорили потому, что в

Москву приехал самый большой и самый сильный человек планеты Пауль

Андерсон.

Вот они вышли из самолёта — Гофман со своими ребятами. Внуковский

аэропорт гудел. И непонятно, что было сильнее — гул моторов или приветственный

гул встречающих.

Андерсон шёл вразвалочку. Он был в плотно облегающей рубашке с

короткими, даже слишком короткими рукавами. Ещё бы: бицепс 57 см. Такой

бицепс стоит показать! Вот Шеппард в клетчатой рубашке и в куртке, белозубый,

красивый и очень симпатичный парень, замечающий, вероятно, всех девушек в

толпе.

А вот и Чарльз Винчи — какой-то испуганный, смущённый. Мы видели его

впервые. Прогрессировал он с невероятной быстротой. Недавно побил рекорд мира

нашего Вильховского.

Вот наконец и Гофман. Сейчас он был каким-то совсем для нас новым:

теплоты и приветливости в лице больше, чем когда бы то ни было.

В общем, всё было очень хорошо и празднично. Лето, солнце, тысячи улыбок.

Мы пошли к машине. В центре внимания был, конечно, Андерсон. Он подошёл

к автомашине и, настораживаясь, остановился. Оказывается, год назад Андерсон

попал в автомобильную катастрофу. В результате было сломано три ребра, а рука

вот болит до сих пор. Андерсон показал толпе кисть левой руки в крепкой кожаной

повязке. Он протягивал руку очень доверчиво, совсем по-детски.

Стенли Станчик, которому травмы никак не давали возможности стать

чемпионом мира, пытался говорить на своём родном языке — он ещё не совсем

забыл польский.

Томми Коно, как всегда, блестел стёклами очков. На его лице, как всегда,

виднелась полуулыбка, иронический прищур раскосых глаз. Хотелось думать —

добрый прищур.

На первую тренировку американцев пришло много зрителей — спортсменов,

журналистов и тех, кого провели сюда по знакомству.

— Не помешают?

— Напротив, — заулыбался Гофман. — Мы привыкли к зрителям.

Тренировались вместе. Постепенно воздух наполнился специфическим запахом

— американские ребята, как всегда, растирались белой вязкой жидкостью: она

хорошо разогревает мышцы. Потом следовал массаж. Вот сейчас они должны были

подойти к штангам. Но что это? Они ещё 10-15 минут разминались с малыми

весами. Все, кроме Андерсона. Раньше такого не было. Где же незыблемые основы

тренировочных принципов наших друзей?

— Русская школа, — заулыбался Коно.

Тренировались все очень серьёзно, сосредоточившись, ни на кого не обращая

внимания.

Особенно Коно. У него удивительная способность отключаться в нужный

момент от всего на свете. Вероятно, поэтому его и назвали "загадочным японцем".

Интересен тот факт, что знаменитый атлет пришёл в тяжёлую атлетику путём

довольно-таки нетипичным. С детства и до четырнадцати лет он болел астмой, и

врачи оказались бессильны помочь парню. Кто-то из них посоветовал ему

заниматься физкультурой, и, вопреки запретам родных, Коно начал упражняться с

гантелями. Болезнь отпустила, а Коно серьёзно увлёкся спортом. В 1950 году

двадцатилетний юноша завоевал второе место на чемпионате США, а ещё через два

года стал олимпийским чемпионом.

Но наступали моменты, когда в зале прекращалось щёлканье фотоаппаратов и

стрекотание камер. Прекращались разговоры, прекращался звон падающего

металла: к штанге подходил Андерсон.

Дикси Деррик.. Андерсону нравилось, когда его так называли. В южных

штатах Америки так называют подъёмный кран. Губернатор штата Джорджия

установил в его честь "день Андерсона". Его принимал вице-президент США

Никсон. Андерсона называли титаном, чудом природы. Не часто в наше время

можно услышать такие слова применительно к человеку.

Андерсон родился, несомненно, с незаурядными физическими способностями.

Но только развитие этих способностей привело к тому, что он стал таким

Андерсоном, каким узнал его весь мир.

"Андерсон не был бы Андерсоном, если не тренировался бы", — заметил кто-

то из американских журналистов.

Пауль родился в 1932 году в городе Токкоа. Его родители, люди физически

неприметные, не имели ничего общего со спортом. А ему спорт нравился — там

можно было проявлять решительность и смелость, а этого у Андерсона было в

избытке. Он был примерным учеником, и родители, гордясь своим сыном,

поощряли его занятия спортом.

Несмотря на свой солидный вес (в 16 лет Пауль весил 97 кг), Андерсон

считался лучшим игроком футбольной команды школы. На него обратил внимание

тренер футбольной команды университета в Южной Каролине. Андерсон стал

студентом, но спустя год, несмотря на блестящие успехи, оставил футбол. Причина

была уважительной: его недостаточно кормили. Он похудел там на 20 кг. У

Андерсона, по словам его товарищей, мягко выражаясь, был повышенный аппетит.

Впредь Андерсон наотрез отказывался от многочисленных предложений,

поступавших к нему от сильнейших университетских и профессиональных

футбольных клубов США.

Он установил у себя в спальне небольшой помост, принёс туда штангу и

несколько гирь.

Так он стал штангистом. Первые тренировки были весьма однообразны:

приседания с весом на плечах.

Весть о его необыкновенной силе быстро разнеслась по всему штату. На него

приехал посмотреть знаменитый силач Боб Пилс. Пауль присел два раза с весом 250

кг. Этого было достаточно, чтобы взять над ним шефство.

Тренировки разнообразились. Появился жим, рывок, толчок. Но главным

упражнением оставалось приседание. Каждый день — 100 приседаний с весом до 150

кг. Результаты росли фантастически быстро. Ещё зимой 1953 года Пауль поднимал в

сумме 397,5 кг, а уже осенью его результат вырос до 483,5 кг. Это превышало

официальный мировой рекорд Дэвиса.

Андерсон начинал тренироваться каждый день рано утром — это было его

основным занятием. Иногда он шёл на охоту. Выпивал по 8 литров молока в день —

родителям пришлось купить две коровы.

Занимался он без тренера. Осенью, зимой — у себя в спальне, а летом — во

дворе.

В январе 1954 года Пауль уже мог считаться сильнейшим человеком мира: в

жиме показывал 162,5 кг, в рывке — 145 кг, в толчке — 186,5 кг. Но в том году на

соревнованиях в Филадельфии он порвал связку на левой руке.

Для его повреждённой кисти сконструировали специальный аппарат, и он

продолжил тренироваться. Андерсон почти выздоровел, но попал в автомобильную

катастрофу. Опять наступил перерыв.

В апреле 1955 года на соревнованиях в Южной Каролине Андерсон показал в

сумме 518,5 кг.

Пройдут годы, нет — месяцы, и мир будет изумлён невиданными

килограммами, которые одолел Андерсон. Но об этом позже.

А пока он был здесь, в одном с нами спортивном зале. Сегодня — последняя

тренировка. Обстановка как никогда тёплая. Гофман дарил всем свои растирки для

мышц, угощал белковыми таблетками. Воробьёв протянул Шеппарду шоколад...

Мы закончили тренировку и ушли отдыхать перед соревнованиями.

Наступило 15 июня. Впервые у нас испортилось настроение: с утра пошёл

дождь. Надолго ли? Хмурое низкое небо не оставляло никакой надежды на

изменение погоды. В спортивных организациях Москвы, в "Вечёрке" не

прекращались телефонные звонки: состоятся ли соревнования?

К вечеру мы приехали в Зёленый театр. На эстраде блестели лужи. Было

холодно. Имели ли мы право предлагать нашим гостям выступать в таких

условиях? Начало задерживалось. Мы ждали Гофмана — он опаздывал. Около 15

тысяч людей в плащах и под зонтиками упрямо ждали выхода сильнейших в мире.

Гофман был растроган. Мы предложили американцам перенести

соревнования. Они отказались.

Грянул бодрый марш, и зажглись огни. Соревнования начались.

К счастью, дождь прекратился. Но стало холоднее. За ширмой как никогда

старательно работали массажисты. Американцы растирались своей огненной

жидкостью и кутались в одеяла.

На Юрия Дуганова свалился рекламный щит, сорванный ветром. На какое-то

мгновение Юра потерял сознание. Кажется, никогда ещё соревнования не проходили

в таких неудобных условиях.

Но всё это компенсировали улыбки, огромные букеты цветов, чувство юмора,

которое оказалось в тот вечер почти у всех выступающих.

Большое впечатление на всех произвело выступление Стенли Станчика и

Томми Коно. Чарльзу Винчи не повезло: после первого же движения он растянул

мышцы спины и выбыл из соревнований. Мы так и не увидели его рывок, о котором

было столько разговоров. Питмэн ещё раз показал свой блистательный техничный

толчок.

Если на помост выходит Аркадий Воробьёв, то поединок обязательно будет

увлекательным. Это знают зрители. На этот раз противником Воробьёва был

Шеппард.

В жиме и рывке они не уступили друг другу ни грамма. И вот последнее

упражнение — толчок. Шеппард поднял 177,5 кг и стал победителем.

Воробьёв был далеко не в лучшей своей форме. Шеппард об этом знал и

поэтому отнёсся к своей победе не очень серьёзно.

Новый мировой рекорд установил Николай Костылев: в рывке он показал 123

кг. Питмэн так оценил его успехи:

— Я считаю Костылева сильнейшим легковесом мира. Я знал, что проиграю

ему — он моложе меня на 7 лет, но не думал, что проиграю так много.

Почти все замёрзшие и промокшие зрители, которые сидели в Зелёном театре,

ждали, когда же на сцене появится "чудо-человек".

До вызова на помост Пауль Андерсон лежал на кушетке, почти не двигаясь. Он

не сделал никакой разминки, даже не присел, не прошёлся перед тем, как его

вызвали. На штанге было 172,5 кг — на 5 кг выше мирового рекорда Дага Хэпбурна.

Этот вёс оказался для американца лишь лёгкой разминкой в полном смысле этого

слова.

Андерсон показал тогда в троеборье 517,5 кг.

Он действительно был чудо-человеком. Зрители забыли о дожде, ветре и

холоде. Соревнования закончились, а они всё ещё в каком-то оцепенении сидели на

своих местах.

В ту же ночь американские атлеты выехали в Ленинград.

...Трибуны Ленинградского цирка были заполнены до отказа.

Винчи, несмотря на боль в спине, решил выступать, команде были нужны его

очки. Фархутдинов выступил гораздо ниже своих возможностей — его результат

составлял всего 305 кг. Удодов не имел соперника и показал 345 кг.

В трёх последующих весовых категориях победителя было предсказать трудно.

В среднем весе выступал Василий Степанов. Мы ещё не знали, как он себя проявит в

таких соревнованиях. Коно многозначительно заявил, что борьба с Фёдором

Богдановским предстоит сёрьезная. Шеппард ждал встречи с Фёдором Осыпой.

Коно в тот вечер был блистателен, он ещё раз удивил всех прекрасным

сочетанием физической силы и волевых качеств. Он установил мировой рекорд в

жиме — 132,5 кг. Выжал он этот вес удивительно чисто, без малейшего отклонения

туловища, силой одних только могучих рук. Вырвав 125 кг и толкнув 165 кг, Коно

превысил свой мировой рекорд в сумме на 15 кг.

Юрий Дуганов установил также новый рекорд мира в рывке — 132,5 кг. Наш

атлет подарил Коно алое трико с государственным гербом Советского Союза.

— Я никогда не видел такой доброжелательной публики, — сказал Коно. —

Зрители не скупились на аплодисменты, когда я устанавливал мировые рекорды, но

такой энтузиазм мне приходится наблюдать впервые.

Штангу легче поднимать, когда чувствуешь доброжелательность зрителей.

О Богдановском, который поднял в сумме 407,5 кг, Коно сказал:

— Лучший результат ему помешала показать только неопытность, но я уверен,

что он ещё станет чемпионом мира.

Станчик был уверен в своей победе над Степановым. Но, несмотря на высокий

результат многократного чемпиона мира — 417,5 кг, сумма Степанова оказалась

выше на 7,5 кг.

Исход командной борьбы был предрешён. Степанов принёс нашей сборной

столь необходимые для победы 2 очка.

Теперь нам не были страшны даже победы Шеппарда и Андерсона.

Исход поединка Шеппарда и Осыпы решался в толчке.

Осыпа был спокоен, нетороплив, а Шеппард почему-то очень возбуждён. 172,5

кг Осыпа одолеть не смог. К этому же весу подошёл и Шеппард. Его лицо было в

магнезии, волосы растрепались. Два раза он брался за гриф — и отходил от штанги.

Он хотел установить мировой рекорд — 182,5 кг. Но, взяв этот вес на грудь, не

смог с ним встать.

Шеппард подошёл к Осыпе.

— Вы прекрасный человек и штангист, — сказал американец. — Если мы

могли бы тренироваться вместе, то стали бы большими друзьями.

Пауль Андерсон показал на этот раз 512,5 кг. Новиков отстал от него на 62,5 кг.

— Мне жаль уезжать отсюда, — искренне говорил Андерсон. — Мы полюбили

ваших людей. Нам было хорошо здесь.

Два-три раза в год в моём почтовом ящике появляется длинный узкий конверт,

на котором в углу изображено три силуэта, держащих на вытянутых руках штангу. В

конверте либо яркая поздравительная открытка, либо короткое деловое письмо, а

иногда фотографии семейной хроники.

Это от Бена Вейдера. И хотя с Беном Вейдером — известным специалистом и

популяризатором тяжелоатлетического спорта в Канаде и США — мне пришлось

встретиться только один раз, я давно уже называю его просто по имени. Потому что

Бен — мой друг.

Жарким июльским днём 1955 года мне позвонили домой и сообщили, что

завтра в Киев приедет Бен Вейдер — издатель популярного среди тяжелоатлетов

журнала "Масл Пауэр" ("Мускульная сила"), что выходит на английском,

французском и испанском языках.

Незадолго перед этим редакция журнала установила специальные золотые

медали для спортсменов и тренеров, имеющих особые заслуги в развитии тяжёлой

атлетики. В США такими медалями наградили чемпионов мира Н.Шеманского и

Т.Коно. После них почётной награды удостоились советские атлеты — Н.Шатов,

И.Механик и я.

Приехав в Советский Союз, Бен Вейдер пожелал встретиться со мной в Киеве.

Меня представили высокому русоволосому человеку с энергичным и

приятным лицом.

Мы великолепно провели вместе три дня, и я сделал всё, чтобы Киев

запомнился гостю из Канады как самый прекрасный город в мире. Вероятно, это

мне удалось, потому что с тех пор уже прошло более пятнадцати лет и в каждом

письме Вейдер вспоминает о Киеве и мечтает ещё раз побывать здесь.

Но ежегодно путешествие откладывается. Причины в какой-то мере веские:

вначале женитьба, потом рождение ребёнка — одного, другого, третьего.

Тяжёлая атлетика в Канаде — это прежде всего фирма Бена Вейдера, его

журналы, статьи, книги по гантельному спорту и другим вопросам физического

воспитания. Вместе с тем этот журналист и популяризатор физической культуры

прекрасно понимает, что в его стране нет тех условий для массового развития

спорта, какие созданы в Советском Союзе. В письме ко мне он написал:

"Частный характер организации спорта в Канаде не даёт возможности

полностью выявить спортивные таланты. В этом смысле ваша страна вызывает у

меня восхищение."

Глава 11

Четвёртая победа

Самолёт приземлился на аэродроме Шенефельд вблизи Берлина. Через этот

город лежал наш путь в Мюнхен, на очередное первенство мира. Я очень хорошо

запомнил город — суровый, негостеприимный. И всюду свастика.

С тех пор прошло 18 лет...

Советская команда поселилась в Грюнвальде, в нескольких километрах от

Мюнхена. Тут была сооружена хорошо оборудованная спортивная база. В первый же

день вечером у нашего корпуса собрались все атлеты, приехавшие на чемпионат.

Немец Оскар Нюкес хорошо играет на аккордеоне. Он исполнял итальянские песни.

И вдруг зазвучала наша "Катюша".

— Ты знаешь эту песню?

— А как же, и песню, и артиллёрию.

Все засмеялись, а Нюкес показал на раненую ногу.

— Это подарок от "Катюши". Хорошо, что хоть так обошлось.

Коно собрал флажки всех государств и поставил их на один стол. Как выразить

наше доброе отношение друг к другу? Мы сфотографировались и пообещали всегда

хранить этот знак доброй дружбы.

У представителей прессы забот было хоть отбавляй: не успевали они

запечатлеть иранцев или египтян, как надо было бежать в другой конец зала, чтобы

успеть сфотографировать официанта с пятилитровой кружкой молока для

Андерсона.

Корреспонденты усердствовали в оригинальности:

"На тренировке Дэвид Шеппард был непревзойдённым. Окажет ли ему

сопротивление мрачный Воробьёв, который толкнул 180 кг?" — прочитали мы в

газете.

Всё было верно, кроме одной "незначительной" детали: Шеппард вообще не

приехал на чемпионат. Не выступал и Шеманский. Это для нас было

неожиданностью. В каком весе выступит Коно? Как Боб Гофман расставит братьев

Джорджей?

После "карлика" из Голливуда Джо ди Пиетро американцы долго не могли

найти атлетов легчайшего веса. В своё время "малыш" Джо не имел себе равных.

Гофман заметил маленького итальянца Чарльза Винчи на одном из конкурсов

красоты. Не прошло и двух лет, как безвестный рабочий-упаковщик стал

рекордсменом мира в рывке.

В Москве никому из наших атлетов так и не удалось его раскусить: от рывка и

толчка он отказался из-за травмы. Тогда все карты Гофмана смешал наш Владимир

Стогов. Как ни горько было признать преимущество соперника, Гофман в какой-то

мере мог радоваться по поводу этой неудачной встречи. Ведь Винчи познакомился с

будущим соперником, почти не раскрыв своих карт. Стогов, безусловно, был

сильнее в толчке, но зато Винчи победит в рывке. Что же касается жима, то этот

вопрос оставался открытым.

И вот они снова встретились. Оба молодые. Оба — дебютанты на чемпионатах

мира. Они молча разминались и не всегда приветливо поглядывали друг на друга.

Винчи волновался больше. По крайней мере, внешне. Володя был спокоен, только

раскраснелся. Через час ему, спортсмену, который три года назад и мысли не имел о

тяжёлой атлетике, предстояло стать одним из её фаворитов.

Часто многие люди не знают своих возможностей до тех пор, пока не подскажет

случай или наблюдательный посторонний человек. Возможно, Стогов и не выступал

бы здесь, в Мюнхене, если не служил бы в армии, где он стал победителем на

гарнизонных соревнованиях в беге на 5.000 метров.

Ему не сразу удалось завязать узел с "грифом", как он часто любил говорить.

Штанга вырывалась из рук, прижимала к помосту... Надо уметь пользоваться своей

силой. Союзница успеха — техника — не спешила раскрывать свои законы и

секреты. Необходимо было время, усилия, прежде всего, волевые. Стогов это понял.

У него был хороший хлыст — самолюбие. Он ревниво относился ко всем, кто

поднимал больше его. Отметив в своей тетради первые, показанные в 1953 году в

Ростове достижения — 77,5 кг, 77,5 кг и 102,5 кг, он тут же добавил: превзойти

Фархутдинова!

Редко кому из спортсменов удавалось так быстро обогнать всех соперников. В

1954 году Стогов занял седьмое место среди сильнейших "мухачей". А в следующем

году он, не имея ещё звания мастера спорта, выполнил свою программу-минимум:

победил Фархутдинова. Это был самый короткий путь от новичка до чемпиона в

тяжёлой атлетике. Такой молниеносный успех вызвал кое у кого удивление.

Владимира сравнивали с машиной, которая работает на сверхмаксимальных

режимах и скоро должна выйти из строя. Кое-кто откровенно поговаривал, что это

произойдёт именно сейчас. Стогову никогда раньше не приходилось выступать

перед такой многочисленной аудиторией.

Он выжал 100 кг, 105 кг, а затем попросил поставить на штангу 107,5 кг.

Ассистенты, не скрывая недоумения, надели на втулки ещё две тоненькие

пластинки. В зале стояла такая тишина, что слышны были шаги Владимира и

похрустывание канифоли под его ногами.

Упражнение было выполнено идеально, а рекорд Ди Пиетро побит. Стогов

поднял в сумме 335 кг!

На сцену вышли одетые в костюмы средневековых герольдов музыканты.

Прозвучал сигнал "Слушайте все!", и Владимиру Стогову вручили две золотые

медали. Пресса окрестила его "нарушителем всех законов и пределов". Один

журналист восторженно написал:

"Он просто забавлялся штангой, этот маленький атлет... Он надолго закроет

рекорды в своей весовой категории".

Гофман был поражён:

"Американцы должны узнать о тебе".

И он действительно написал о Стогове статью — большую и увлекательную.

Растрогавшись, он сравнивал нашего атлета с прекрасным мотыльком в чарующей

тишине ночи.

Каждый спортсмен имеет свою критическую точку нервных сил. Вот и Удодов

подошёл к этой черте. После жима и рывка он изменился буквально на глазах.

Впервые за пять лет я услышал:

— Не могу... Не хочу толкать.

В этих случаях неуверенность одного придаёт силы другому. Маленький

Чимишкян выглядел на помосте Голиафом.

Журналисты с напряженным вниманием следили за единоборством

соотечественников. Создалось пикантное положение. Как же отнесутся друг к другу

соперники? Но вот снова прозвучал торжественный сигнал и...

Чимишкян обнимался с Удодовым.

В своё время эксперты считали сумму 380 кг "полюсом неприступности" в

лёгкой весовой категории. Николай Костылев победил с суммой 382,5 кг. Какое-то

время (к сожалению, непродолжительное) его считали "феноменальным",

"уникальным". Вот и ныне на Родине остались способные атлеты Бушуев, Рыбак,

Жгун. Между тем каждый из них мог претендовать на выступления в Мюнхене. И

всё-таки преимущество было отдано Костылеву.

Я не встречал среди чемпионов человека более своеобразного,

противоречивого, неуравновешенного, чем этот атлет. Его поступки вызывали то

восхищение, то насмешки. Подлинно артистическое, блистательное выступление в

какое-то мгновение могло закончиться срывом, унижением. После триумфа в

Мюнхене — полнейший провал на Спартакиаде народов СССР. Его, обладавшего

невероятными возможностями, считали ненадёжным. За Костылевым необходим

был постоянный контроль. Но зато его слабость в любую минуту могла обернуться

всесокрушающей силой. Так и случилось в Мюнхене.

Он был удивительно пластичен — это качество, исключительное для

штангистов. Он был великолепным гимнастом, акробатом, легкоатлетом. Что же

заставило его избрать тяжёлую атлетику?

"Желание стать чемпионом, — не скрывая, говорил Николай. — Стремление к

популярности. Я мечтал о ней. Я постоянно думал о соревнованиях и всегда видел

себя там победителем".

Костылев очень серьёзно тренировался, чаще всего наедине. Работал на грани

своих огромных возможностей. Такая методика нередко заканчивалась срывами, а

он всё увеличивал нагрузки. Скорее, скорее увеличить сумму! Страх сменялся

отчаянной смелостью. Такая неуравновешенность не могла привести к стабильным

победам.

В него не верили. Он и сам перестал верить в себя.

"Каждый раз перед соревнованием я боролся с предчувствием собственной

неудачи и стыда", — признавался атлет.

Как же можно было помочь этому одарённому атлету? Прежде всёго —

умерить, притушить его честолюбие, постоянную "игру" на зрителя, на эффект.

Высокие результаты Николая на тренировках обязывали его подтвердить их в

соревнованиях.

Мы установили для Костылева строгие ограничения, чётко спланировали его

тренировки. Постепенно приучили Николая работать спокойно, беречь нервы для

решающих схваток. В 1953 году в Польше он установил мировой рекорд в рывке —

121 кг.

В Мюнхене Костылев поднял 125 кг. В зале бушевала овация: это был новый

мировой рекорд. На сцену вынесли весы. Костылев встал на них. 67 кг 560 г —

Николай оказался тяжелее установленной нормы на 60 г. Это значило, что рекорд не

будет засчитан...

В толчке борьба стала ещё напряжённее. Бирманец Тун Моунг взял 140 кг.

Костылев поставил на штангу 145 кг. Если он возьмёт этот вес, то на 12,5 кг побьёт

официальный мировой рекорд Питера Джорджа... Вес был взят, Костылев стал

чемпионом мира.

Лишь на четвёртый день чемпионата американцам удалось завоевать первую

золотую медаль. Это сделал Питер Джордж не без помощи Фёдора Богдановского. А

ведь мы так рассчитывали на победу Фёдора! Тем более что после двух движений он

был впереди Пита на 2,5 кг... Но преградой стали поспешность, суетливость. Откуда

всё это? Богдановский мог бы толкнуть значительно больше 155 кг. Но ему всегда

трудно давался толчок, и это, видно, негативно повлияло на него.

Удивительна судьба Богдановского. Его назвали самым "великим

неудачником". На протяжении многих лет он был совсем рядом с победой. В 1954

году проиграл Питеру Джорджу, не зафиксировав толчок. В следующем году

проиграл ему же при равенстве результата — оказался тяжелее. Во встрече с Томми

Коно в 1957 г. ему не удалось добиться победы по той же самой причине.

"Атлет из СССР готов показать 442,5 кг!" — такая реклама собрала

переполненный зрительный зал в день соревнований средневесов.

Трофим Ломакин был силён, как никогда. И вдруг в день выступления он

заболел — температура 40,3°. Острое отравление. Вместо Ломакина на помост

вышел Василий Степанов.

Коно, конечно, победить он не смог, но задачу свою выполнил, оттеснив Джима

Джорджа на третье место.

Медаль Коно "весила" на этот раз 435 кг. Опять та же выдержка, та же

безупречность выполнения движений. Всё у него было настолько идеально, что

выступления Коно, хотя это и покажется парадоксом, перестали вызывать интерес.

Он всегда выигрывал, победа словно заранее предназначалась ему, никто другого

исхода не ждал.

Степанов дебютировал прекрасно, если учесть, что он проиграл Коно всего 10

кг. Однако его результаты могли быть выше. И в том, что этого не случилось,

виноваты были мы, тренеры. Мы забыли, что запасной должен быть в такой же

боевой готовности, как и основной участник.

Итак, у нас набралось 24 очка, у команды США — 14. Но к этим 14 очкам

можно было сразу же прибавить 8: Андерсон и Брэдфорд не имели равных

противников, и если Эмричу удастся обойти Воробьёва, то штангисты Советского

Союза и США закончат состязания с равными результатами — каждая команда

будет иметь по 27 очков. Но в командном зачёте первыми всё же станут американцы

— у них будет четыре первых места из семи. Все понимали: Аркадий наша

последняя надежда.

Уже после первого движения мы вздохнули с облегчением, убедившись, что

Воробьёв гораздо сильнее Эмрича. В жиме Аркадий поднял 145 кг, установив новый

мировой рекорд. В сумме он оторвался от американца на 27,5 кг.

Конечно, если на соревнования приехал бы Шеппард, то этот поединок был бы

намного интереснее и результаты оказались бы выше. Тем не менее, это была уже

третья победа Воробьёва.

Андерсон поднял в сумме 512,5 кг, превысив рекорд Шеманского на 25 кг.

Наша команда победила с 29 очками. Однако американцы потребовали первый

командный приз себе. К своим результатам они добавляли очки, присуждённые

Томми Коно за красоту фигуры в конкурсе культуристов. Возмущённый Оскар

Стейт — секретарь Международной тяжелоатлетической федерации — заявил:

— Ни на одном соревновании, ни на одном конгрессе не было и речи о том, что

победа в конкурсе культуристов может хоть как-то отразиться на командных местах.

Официальный приз должен быть вручён только советским атлетам.

Команда США в четвёртый раз потерпела поражение на мировом чемпионате.

Последний вечер мы провели в старинном пивном "Лев-баре". Очень много лет

назад здесь поглощали пиво баварские пастухи, короли, поэты, композиторы. Здесь,

говорят, начал пробовать свои ораторские способности Гитлер. Может быть, именно

это и направило мои размышления по определённому руслу. Неподалёку сидел мой

бывший соперник Мангер. Он пополнел, стал, кажется, коммерсантом. У него была

мягкая улыбка, и он смотрел на нас очень доброжелательно. А я всё старался

представить его другим — ведь этот человек на Олимпийских играх нёс флаг со

свастикой, фашистские газеты провозглашали атлета лучшим представителем

чистой расы. Как он улыбался тогда, о чём думал, что чувствовал? Задумывался ли

он, что чемпион — это не только слава, успех, популярность, но и ответственность за

каждое слово, за каждый поступок? Чемпион уже не принадлежит себе, равно как и

поэт, известный артист, деятель культуры.

Дирижёр Артуро Тосканини не пожелал работать в фашистской Италии и

эмигрировал в США. Отказался петь перед Муссолини и прославленный баритон

Титто Руффо. А не менее знаменитый тенор Бенья Мино Джильи пел — и перед

Муссолини, и перед Гитлером.

Правда, позже в своих мемуарах он посвятил диктаторам не очень

почтительные слова. Но это было позже.

Другой известный дирижёр Вильгельм Фуртвенгер при фашизме руководил

оркестром Берлинской филармонии. Говорят, он был порядочным человеком,

пытался спасти от смерти евреев-музыкантов, но первые его послевоенные

концерты были скандальны, слушатели едва не побили маэстро. Для них он был в

тот момент не известным мастером, а фашистским дирижёром.

Я думал обо всём этом и смотрел на Мангера...

Из Мюнхена поездом, имевшим далеко не железнодорожное название —

"Моцарт", мы поехали в Париж. Прибыли на рассвете. По мокрому асфальту

мчались грузовики. Рабочие мыли витрины магазинов, загулявшие усталые

парочки выходили из ночных ресторанов, цветочницы готовили букеты роз и

тюльпанов, уборщики мыли столики кафе. Город просыпался.

Спустя некоторое время мы, с трудом пробивая себе дорогу в нескончаемом

потоке машин, наконец добрались в район Больших бульваров, где нас уже ждали в

радиостудии. По дороге мы узнали, что парижане ежедневно покупают 800 новых

автомобилей. А гаражей нет. Над проблемой транспорта ломают свои головы

десятки комиссий. Наглядной иллюстрацией тому служит и наша поездка. Шофёр то

и дело устремлялся в какую-нибудь "щель", совершал сногсшибательный обгон,

мгновенно выскакивал из-за угла и, страшно скрежеща тормозами, замирал в

нескольких сантиметрах от другой машины.

Нас поражали эти головокружительные виражи.

— А что вы вообще понимаете под правилами уличного движения? — спросил

кто-то из нас.

— Да что там говорить. Уличное движение подобно нашей жизни, в нём никто

не разбёрется.

Приблизительно в таком же тоне шофёр отвечал и на вопросы

радиокомментатора в передаче, участником которой он был вместе с нами, так как

разговор начался именно с проблемы уличного движения в Париже. Потом говорил

научный работник какого-то музея, и наконец очередь дошла до нас. Первый вопрос

для меня в какой-то мере оказался неожиданным:

— Каково ваше мнение об автомобильном движении в Париже?

— О! Я хорошо подумал бы, прежде чем сесть за руль и проехаться по

Большим бульварам.

— Мсье Куценко, вы уже четвёртый раз в Париже. Нравится он вам?

— На этот вопрос я мог бы отвечать долго. — Комментатор, вероятно,

почувствовал это и после нескольких фраз тактично перешёл к спортивным делам:

— Чем вы ныне удивите парижан, мсье Воробьёв?

— Кажется, парижан вообще трудно чем-либо удивить. Я устал в Мюнхене, но

всё-таки постараюсь выступить хорошо.

Разговор получился непринуждённый, живой, остроумный — по крайней мере

в этом нас убеждал на прощание комментатор.

Потом в небольшом кафе близ Триумфальной арки мы встретились с

известными иностранными спортсменами. Здесь всегда можно увидеть кого-нибудь

из спортивных звёзд.

В этот же вечер советские атлеты вместе с французами и иранцами выступали

в огромном зале Кубертэна.

Все изрядно устали после напряжённого мирового чемпионата и ночного

переезда. Наши спортсмены почти не отдыхали. Никто не рассчитывал на

рекордные результаты, и соревнования могли быть, скорее, показательными. А

между тем Стогов и Костылев, которые только что стали чемпионами мира, как бы

по инерции показали результаты, близкие к мировым.

Особенно понравился зрителям Стогов. И не столько тем, что набрал в сумме

327,5 кг, сколько манерой выступления, какой-то трогательной скромностью.

Французы умеют ценить подобные качества.

Это впечатление ещё усилилось оттого, что его соперник Намдью вёл себя

совсем иначе. Как всегда, он не выходил, а выбегал на помост, что-то нашёптывал,

поднимал руки и с выкриком хватался за гриф.

Под гром аплодисментов Николай Костылев вырвал 125 кг. В Мюнхене он

показал 123 кг. Судьи бросились к весам, чтобы взвесить атлета и штангу. Костылев

жестом руки остановил их — он был на 2 кг тяжелее нормы. Досадно, но ничего не

поделаешь.

На следующий день Жан Дам пригласил нас на прогулку. За годы, прошедшие

после первого знакомства, он стал нашим другом.

— Друзья, мы везём вас в ресторан на Эйфелевой башне, — сияя от

удовольствия, сообщил Жан Дам.

В каком уголке Парижа вы ни находились бы, отовсюду видна Эйфелева

башня. Известно, что автору её проекта и руководителю строительства

талантливому инженеру Эйфелю пришлось выдержать длительную баталию со

многими влиятельными представителями французской общественности, которые

выступали против сооружения башни, не без основания утверждая, что стальное

сооружение обезобразит облик красивейшего города в мире. Кроме того, уже во

время строительства работы неоднократно прекращались из-за отсутствия средств.

— Кто не хочет достраивать башню, тот не хочет, чтобы французский флаг

развевался выше всех других флагов мира, — сказал Эйфель.

Поговаривают, что этот неопровержимый аргумент в конце концов и повлиял

на самолюбивых французов. А теперь они говорят: "Не было бы башни, не было бы

и Парижа".

Вечером нас пригласили на телестудию и в редакции журнала "Мируар

Спринт" и газеты "Экип".

Ответственный редактор газеты "Экип" Марсель Оже завёл разговор о

футболе, хотя должен был по случаю приёма сказать несколько слов о тяжёлой

атлетике. Но как было не коснуться футбола, если только что из Москвы

возвратились два сотрудника газеты, как нам сказали, с полным "мешком"

новостей, которых с нетерпением ожидали парижане-болельщики?

— Надеемся, новости, которые вытащат из этого "мешка", будут правдивыми,

— сказал Воробьёв, напоминая, что в своё время газета не всегда объективно писала

о советских спортсменах.

— Газета посвятит этим событиям лучшие строчки, написанные сердцем и

совестью, — заверили нас.

Разговор на футбольные темы продолжался, а я тем временем, не будучи

футбольным болельщиком, рассматривал большие фото на стенах. Вот

прославленный Шарль Ригуло, Нурми, Джесси Оуэнс, боксёр Марсель Тиль. Даже в

этом кабинете не обошлось без рекламы. На фотографии победитель, сидя возле

велосипеда, пил воду. Рядом была надпись: "Хорошо выиграть этап, но ещё лучше

выпить несколько глотков лимонной воды".

Марсель Оже говорил:

— Прощаясь, я хочу закончить тем, с чего я должен был начать. Мы уже

несколько раз были свидетелями ваших выступлений, и они нас поражали. Желаю

вам и впредь удивлять всех.

Во Франции наша делегация посетила ещё Лилль. Зная, что это город

спортивных традиций, мы были удивлены, не увидев в зале зрителей, хотя до начала

выступлений оставалось 15 минут. Но нам объяснили: жители Лилля очень точны.

Действительно, ровно в восемь огромный зал был, будто по мановению волшебной

палочки, до отказа заполнен людьми.

И снова героем стал Стогов.

Радостно встречали французы Дебюфа. Он полностью заслужил такой приём,

легко выжав и вырвав 122,5 кг и толкнув 165 кг. Воробьёв уговаривал его толкнуть

171 кг. Дебюф не решался, но поздно: Аркадий сам добавил на штангу диски, а

зрители скандировали: "Де-бюф! Де-бюф!"

Дебюф вышел на сцену. Могучий подрыв — и вес оказался на груди. Пауза,

сильный толчок от груди. Но разгоряченному телу не хватило точности, и штанга

упала на помост. Больше всего это огорчило юную жену Дебюфа, которая пришла с

двумя маленькими сынишками.

Нас пригласили на праздник песни, который должен был состояться в

воскресенье. Стояла осень, и улицы заполнили тысячи людей с букетами цветов.

Девушки в старинных национальных костюмах торопились к местам сбора. Шли

рабочие, покуривая трубки, шагали юноши с музыкальными инструментами. Все

шли на карнавал.

Отдохнув в обществе весёлых и приветливых лилльцев, мы возвратились в

Париж. Здесь познакомились с Андре Ролле, членом бюро французской

тяжелоатлетической федерации. За его плечами — крупные победы в тяжёлой

атлетике, в десятиборье, в шоссейных велогонках, в ходьбе, в регби. Он герой

движения Сопротивления, в годы войны был полковником, имеет множество

орденов и почётных званий. Во время наступления союзников на Париж Андре

Ролле возглавлял отряд Сопротивления и взял в плен 1.200 эсэсовцев. Он показывал

места ожесточённых боёв.

А потом мы слушали рассказ 70-летнего вице-президента Французской

тяжелоатлетической федерации Бюнссона. Он вспоминал о своей первой победе. Ему

пришлось бежать целый час, чтобы успеть на соревнования, ибо на метро у него не

было денег. Бюнссон тогда выиграл первенство, а через год стал одним из

сильнейших атлетов мира.

Накануне отъезда мы побывали на кондитерской фабрике "Гондоло". Она

оказалась не только "сладкой", но и "тяжелоатлетической". Здесь работал чемпион

Франции в лёгком весе Нотес. Мастер одного из цехов был чемпионом Парижа в

тяжёлой категории. Начальник пожарной охраны, он же и шеф столовой, — тоже

чемпион города.

Этими людьми список кондитеров-тяжелоатлетов не исчерпывался.

Мы прощались со столицей Франции. И каждый из нас надеялся вновь

посетить её. Но сейчас, когда я пишу эти строки, я знаю, что мне больше не придётся

увидеть Париж. И я иногда возвращаюсь мыслью на его улицы и площади,

впитываю в себя его вечную красоту, ибо тот, кто хотя бы раз побывал здесь,

навсегда сохраняет в своём сердце живой негаснущий образ этого города.

Глава 12

Дорога длиной в четыре года

Мы ехали в Мельбурн на Олимпийские игры. Ехали на край света, в страну, о

которой говорят, что она находится там, внизу, за экватором. В то время с

Австралией у нас не было дипломатических отношений. Что мы знали о ней? То, что

её история как государства насчитывает немногим более 170 лет; что в среднем

каждый австралиец выпивает в день до двух литров пива; что там очень любят

лошадей, увлекаются скачками и тотализатором; что австралийцы потребляют

приблизительно в восемь раз больше чая на душу населения, чем американцы. Мы

где-то читали, что австралийцы — народ весёлый, любезный, у них очень сильно

чувство товарищества и худшее, что можно сказать там о своём знакомом: "Он

подвёл меня" или "Он оставил друга в беде".

Последние дни в Ташкенте. Последние напряжённые тренировки, проверка

готовности, уточнение состава. Ведь не у каждого сборника была возможность

поехать на "край света". И препятствием этому были вовсе не десятки тысяч

километров воздушных и морских путей, а ничтожные сантиметры, секунды,

килограммы.

3 ноября 1956 года предрассветный аэродром содрогался от рокота ТУ-104.

Тогда мы как зачарованные впервые смотрели на эту удивительную машину,

которая должна была доставить нас в Рангун.

Через какой-нибудь десяток минут мы летели навстречу восходу солнца,

летели из осени в весну. Под нами были Гималаи. Ослепительные зубчатые

вершины, громоздящиеся в заоблачной выси, порозовевшие от первых солнечных

лучей снеговые отроги. Мы прилипали к иллюминаторам, щёлкали затворами

фотоаппаратов — может быть, увидим снежного человека?

Словно огромный многоцветный ковёр стлалась под нами земля Индии. Мне

кажется, что, даже не побывав здесь, можно полюбить её, увидев эти изумительной

свежести краски: зелень лесов, золото полей, белизну горных отрогов и светлые

ленты рек.

На Рангун мы летели над Бенгальским заливом — об этом нам сообщила

стюардесса. Из-за десятикилометровой высоты и большой облачности мы ничего не

видели. Но зато удивительное зрелище представляли собой освещённые солнцем

тучи. Они приобретали самые причудливые очертания. Одна туча была очень

похожа на двух борющихся гигантов. Кто-то в одном из них узнал нашего борца

Парфёнова. "Анатолий побеждает турка", — так расшифровали эту заоблачную

композицию.

Первая посадку сделали в столице Бирмы городе Рангун. Едва открылась

дверь самолёта, как мы почувствовали себя будто в парной: 40 градусов при

большой влажности. Большое впечатление произвела на всех своеобразная

архитектура города, в особенности храмов. Сотни юношей в жёлтой одежде сидели у

подножий будд — от совсем маленьких до колоссальных фигур, которые достигали

высоты трёхэтажного здания. Быстрый и монотонный шёпот молитвы. Всё это — и

погода, и юноши, и монахи — как будто из средних веков, как будто роскошный и

причудливый спектакль.

В Рангуне очень много собак. Они блуждают по улицам и площадям, никто их

не трогает, потому что это священные животные. С симпатией относятся здесь и к

ящеркам, что всё время бегают под ногами на горячих каменных плитах храмов и

дворцов.

Утром мы поступили во власть американской компании "Пан-Америкэн",

которая бралась за 21 час доставить нас из Рангуна в австралийский порт Дарвин.

Стюардесса популярно объяснила, как пользоваться надувными резиновыми

костюмами в случае вынужденной посадки на воду. Показала аварийные окна, через

которые следовало спасаться в этой печальной ситуации.

— А как вы предлагаете вести себя при встрече с акулами? — пошутил кто-то

из нас.

— В моей практике встречи с акулами не случались, — в тон ответила

стюардесса.

Мы поднялись в воздух.

Под нами расстилался Таиланд. Раньше всего мы увидели воду страны, а не её

землю. В залитых водой рисовых полях причудливо отражались облака, деревья,

дома. Тянулась широкая мутноватая лента реки Менам, усеянная джонками.

За время нашего короткого отдыха в Бангкоке под деревьями цветущего

дерева чанг десятки самолётов с опознавательными знаками многих авиакомпаний

мира опускались на бетонированную дорожку и поднимались в безоблачное

тропическое небо.

Снова в путь. Стюардесса предложила нам пообедать и была крайне удивлена,

что мы отказались от "смирновской" водки, которую компания запасла для нас в

изрядном количестве. Щедрость была вполне понятной, если учесть, что перевозка в

Австралию четырёхсот советских спортсменов являлась для "Пан-Америкэн"

весьма выгодным заказом.

Мы летели в сказочно голубоватом тумане, и уже нельзя было понять, где

море, где небо. Ещё немного — и появились ослепительно белые здания. Это был

Сингапур с его золотыми пляжами и ослепительной южной лазурью. "В бананово-

лимонном Сингапуре..." Мы провели там несколько часов. Это была последняя

остановка.

Вечером самолёт пересёк экватор. Мы узнали об этом от стюардессы, и все

инстинктивно прилипли к окнам, словно стараясь разглядеть линию, которая делит

нашу планету пополам. Странное состояние: несмотря на то что, конечно, ничего не

видно, кроме черноты ночи, волнуешься, как рёбенок.

Командир корабля обратился к нам с краткой речью по поводу столь

знаменательного события. Говорил он привычным безучастным голосом — сколько

раз приходилось ему пересекать экватор!

Стюардесса записала наши адреса и пообещала, что компания вышлет нам

соответствующие грамоты.

Итак, мы были уже на другой половине земного шара, и впереди нас ждало

десять часов полёта над морем.

В ночном море светились огоньки кораблей. Мы летели уже вторые сутки.

Летели очень удобно и комфортабельно. Но вся эта благоустроенность уже порядком

надоела. Утром мы оказались в Дарвине.

Открылась дверь самолёта, и появились очень волосатые, мускулистые ноги.

Потом кожаные трусы. И вот мы увидели обладателя этих ног и трусов. Это был

огромный детина. В руках он держал что-то вроде паяльной лампы, которую он

вдруг навёл на ближайшего к нему пассажира и опрыскал того какой-то жидкостью.

Это, наверное, была дезинфекция. А пассажиром оказался гигантского роста

баскетболист Круминьш. Почти вся жидкость, рассчитанная на всех нас, досталась,

вероятно, ему. Австралиец улыбнулся: эта процедура доставила ему удовольствие.

Мы были в Австралии.

Конечно, вряд ли кто-нибудь предполагал, что встретят нас здесь темнокожие

аборигены с кольцами в носах и с бумерангами в руках. Но всё-таки представления

об экзотической Австралии отложились в нашем сознании, и, пожимая руки

джентльменам с бумерангами не в руках, а в петлицах безукоризненно элегантных

костюмов (маленький бумеранг — это символ Австралии, равно как и кенгуру), мы

невольно искали глазами "настоящих" австралийцев. Но ни в Дарвине, ни

впоследствии в Мельбурне нам так и не довелось повидать коренных жителей

Австралии. 50 тысяч туземцев навсегда отделены от белых. Нам, конечно, и думать

нельзя было о посещении резервации.

В Дарвине было жарко.

— В Мельбурне будет прохладней, — успокоили нас.

Странно, Мельбурн ведь южнее... Ах да, мы ведь в Южном полушарии: чем

ближе к югу, тем холоднее. Полетели в Мельбурн. Самолёт должен был вот-вот

приземлиться. В окошко иллюминатора мы увидели журналистов с нацеленными на

дверь аппаратами. Они стояли в шеренгу, один за другим, совсем как солдаты. Я

тоже приготовил фотоаппарат. И едва только открылась дверь, вслед за стюардессой

вышел я и навёл объектив на корреспондентов. Все засмеялись.

В Мельбурне жара была ещё большей. "Солнце и хорошую погоду привезли

вы, русские" — это первая фраза, которую мы услышали. Ослепительное солнце,

ослепительные улыбки, ослепительные вспышки блицев: "Задержитесь,

пожалуйста, и улыбнитесь для австралийских девушек".

На нескольких из 3.000 автомобилей и 200 автобусов, которые обслуживали

Олимпиаду, мы поехали по городу. Мельбурн — странный город: такой огромный и

весь такой низенький, будто не город, а предместье. Аккуратненькие домишки —

зелёные, красные, жёлтые, аккуратненькие газончики, аккуратненькие

палисаднички. Только центр — деловая часть — похож на большой город.

Австралиец очень любит свой дом. Главное развлечение у австралийцев в

субботу и в воскресенье — уход за домом и садиком.

Реклама здесь — постоянный спутник. Можно ехать сотни и тысячи

километров, и она неотступно преследует вас, провожая, приглашая, забегая вперёд.

Вдоль дороги развешано бесчисленное количество плакатов, рекламирующих фирму

братьев Гриффитс, торгующую чаем и кофе. О расстоянии до Мельбурна можно

узнать по такой рекламе: "396 миль к чаю и кофе братьев Гриффитс".

Рассказывают, что солдаты австралийского соединения, прибывшие в Лондон,

"украсили" памятник Нельсону на Трафальгарской площади такой надписью: "12

тысяч миль к чаю и кофе братьев Гриффитс". А вот ещё одна реклама на дороге:

"Добро пожаловать в Гоулберн, прекрасный город, который пользуется мылом

"Рексона"".

Первый вечер в Мельбурне. Это не был спокойный, тихий вечер, который

обычно бывает за границей, когда вы с достоинством чужеземца прогуливаетесь по

его улицам и рассудочно фиксируете какие-то детали, чтобы потом подробно

рассказать о них знакомым. В городе шёл карнавал.

На улицах горели костры, вся молодёжь была в масках. Карнавал этот

называется "Пороховой заговор" в честь неудавшегося покушения католиков на

английского короля Якова I в 1605 году. В день открытия парламента заговорщики

хотели при помощи пороховых бочек взорвать здание. Заговор был раскрыт, все его

участники казнены. Через три с половиной столетия по улицам Мельбурна носят

чучело Гая Фокса — предводителя заговора. Поздно ночью его должны сжечь на

костре. Теперь вся эта процедура происходит чрезвычайно весело. На нас тоже

надели какие-то маски. Австралийский тяжелоатлет Джон Сантос, взявший

шефство над советской командой, сказал:

— Традиции устарели: сегодня вместо Фокса следовало бы носить чучела тех,

по чьей вине бросают бомбы на Суэцкий канал.

Он был прав. В олимпийском селении не было египетских спортсменов — они

воевали, отстаивая свою страну от империалистической агрессии.

Мы получили слишком много впечатлений за первый день, усталость давала о

себе знать. Большие, пожалуй, слишком жёсткие постели показались нам царским

ложем. Наступила первая ночь под созвездием Южного Креста. На второй день

температура воздуха снизилась с 35 до 15 градусов. Потом мы перестали удивляться:

в Мельбурне каждый день могут быть четыре времени года.

Автобус вёз нас за город в помещение шотландской военной части. Здесь мы

должны были тренироваться. Первые тренировки нас очень встревожили: все

чувствовали себя плохо. Вялость, а поэтому и плохое настроение.

Где наши лучшие килограммы, показанные в Ташкенте? У Фёдора

Богдановского и Игоря Рыбака совсем ничего не получалось. Объяснения веские:

нарушение ритма жизни, длительный переезд, изнуряющая жара Рангуна, Бангкока,

Сингапура, перемена климата, семичасовая разница во времени. Мы начинали

тренироваться в 12 часов дня, а в это время в Москве было 5 часов утра. Но всё это

мало успокаивало. Мы надеялись, что через несколько дней всё изменится. Так и

вышло. Совсем скоро появилось бодрое настроение и восстановилась былая форма.

Участники Олимпийских игр тренировались на восьми помостах, после нас

приходили американцы. Так было спланировано время. С американцами мы

встретились очень тепло: традиционные похлопывания по плечу, Шеппард

вспоминал Ленинград, мечтал ещё раз посмотреть "Лебединое озеро". Вслед за ним

все американцы вспоминали о Москве.

— Что же помешало нашему визиту в Америку? — спрашиваю я Терпака.

— От вас требовались отпечатки пальцев. Мы сделали всё чтобы вас

освободили от этого. Не помогло.

Эта формальность, кстати, тянулась ещё два года, пока наша команда наконец

смогла выехать в США.

Гофман представил нам 20-летнего Исаака Бёргера — кумира калифорнийских

и флоридских пляжей. Его имя появилось в журнале "Стренгс энд Хэлс" несколько

лет назад. Тренеры не торопились привозить его на чемпионат мира, ставить под

удар Удодова и Чимишкяна.

— Мы долго держали его в клетке тяжелоатлетического зала "Барбелл-клуб",

пока хороший мальчик не был готов, — объяснил в свойственной ему манере

Гофман.

Бёргер точно такой, каким я представлял его по фотографиям и рассказам

Шеппарда. "Йоркский соловей" — в шутку называли его товарищи. Нежный овал

лица, мягкие каштановые волосы, голубые глаза — внешне он был совсем не похож

на штангиста. Он был общительным и очень разговорчивым. Не прошло и часа, как

мы уже знали, что он родился в Иерусалиме в 1936 году, что его дед прожил 103 года,

а отцу надоела бесконечная война с соседями. Исаак помнил пожарища, по которым

он носил еду своим родственникам. Семья решила переехать в Америку.

На тренировке Бёргер уверенно показал сумму 350 кг.

— Запишите в свою книжечку, — сказал он мне, — я сделаю 352,5 кг.

Бёргер сказал это просто, уверенно. Я понял, что кому-то из наших — Удодову

или Минаеву — придётся нелегко.

Андерсон стал гораздо изящнее — похудел почти на 20 кг. Утверждали, что это

было категорическое требование его любимой девушки. Тренировался он в очень

оригинальных ботинках, напоминавших ласты с большой резиновой подошвой и

широким каблуком. "Для устойчивости" — объяснял он. И это была ещё одна из

загадок, которыми он себя окружал. Рывок 140 кг у него никак не получался.

Андерсон нервничал совсем чуть-чуть, а в остальном чувствовалась такая же

беззаботность, как всегда.

Чарльз Винчи выжал 110 кг. Видимо, это был его тренировочный рекорд.

Слишком уж откровенным был его восторг. Тонкий, восторженный голос Чарльза

был слышен по всему залу.

Форму Шеппарда трудно было определить: он работал не чисто. Джим

Джордж, как и в Мюнхене, тренировался бессистемно, гримасничая и носясь по

всему залу.

Впервые мы увидели японских атлетов. Подчёркнуто вежливые, молчаливые и

наблюдательные, они держались в стороне с большим достоинством. Они

присутствовали на всех тренировках: молча записывали, почти шёпотом

переговаривались, фотографировали.

Молодые бородатые почтительные индусы в чалмах и марлевых повязках,

пакистанцы в барашковых шубах — будто с этнографических открыток. Надменные

иранцы резались в карты в интернациональном клубе. Группками ходили

спортсмены Нигерии в белых одеждах. И всюду можно было встретить весёлых

французов с эмблемой "галльский петух". Особенно часто их можно было увидеть с

бразильцами, которые всегда с гитарой.

Кто-то представил нам австрийского тяжелоатлета Сантоса — большого

добродушного парня. Он слушал и рассматривал нас с огромным интересом.

— Что вы знаете о русских?

Сантос улыбнулся, помолчал, потом откровенно сказал:

— Признаться, мало: русские — хорошие воины, любят водку, исполняют

танец с саблями и хотят завоевать весь мир.

Все засмеялись: сведения более чем подробные.

К нам в деревню несколько раз приезжали австралийцы с маленьким кенгуру.

Каждый хотел с ним сфотографироваться. На площадке все увлечённо метали

бумеранг. Вместо того чтобы возвратиться, он часто взлетал на крышу или врезался

в толпу зрителей.

Интерес австралийцев к нашей делегации был огромным. Ежедневно мы

получали сотни писем. Фермер из Аделаиды предлагал овцу или кенгуру в обмен на

тренировочную рубашку с буквами СССР. Ученик из Сиднея написал:

"Я знаю, вы русские — добрые парни. Вы всем помогаете. Вышлите мне,

пожалуйста, денег, чтобы я смог посмотреть Олимпиаду".

"Не посетите ли вы наш завод — у нас лучшее пиво в мире", — писали рабочие

пивного завода.

У себя в зале мы познакомились с легкоатлетом Морроу. Он немного

тренировался с тяжестями. Морроу всё время очень подробно рассказывал о себе, о

травмах и неудачах перед Олимпийскими играми. Сейчас он чувствовал себя

хорошо. Приехали его тренер и жена. Вернулись силы и уверенность. Он, конечно,

хочет выиграть 100 и 200 м.

Встречи с журналистами не всегда были приятными. В особенности в первые

дни. Только в США мне доводилось встречаться с такими циничными и наглыми

представителями прессы, как здесь. Вот одна из бесед.

— Скажите, что ожидает вас в случае проигрыша?

— Помощь, для того чтобы выиграть в следующей встрече, — ответил я.

— Но мы, в общем-то, не собираемся проигрывать, — добавил кто-то из наших.

— Может ли Рыбак остаться в Австралии, если ему предложат большую сумму

денег?

— Есть много такого, что дороже денег: Родина, семья, родной дом, друзья,

работа, гордость советского человека.

Журналист решил освободить себя от какой бы то ни было формы

пристойности:

— Родина — это хорошо, но чего она стоит без денег? Довольно ломаться: вы

коммунисты, а предложи вам деньги, вы немедленно схватите их.

Он что-то говорил ещё, а переводчик молчал. Я почувствовал, что

самообладание покидает меня. Похоже, нас провоцировали на скандал. Я поднялся,

показывая, что разговор окончен. А Игорь Рыбак, которого особенно обидно

поразили слова журналиста о нём, с достоинством проговорил:

— Порядочные журналисты никогда не позволили бы себе такой наглости по

отношению к гостям своей страны.

Это произвело впечатление.

На тренировке мы познакомились с несколькими удивительными

тяжелоатлетами-девушками. Одна из них — мисс Кетберг — в жиме показывала 50

кг, другие толкали по 30-40 кг. У всех было прекрасное строение тела, каждая из них

была достойна украсить обложку модного журнала. Поднятие тяжести нисколько не

испортило их фигур. Напротив, они были твёрдо убеждены, что тренировки со

штангой укрепляют организм женщины и придают ей красоту. Это увлечение

пришло сюда из Америки.

Тренировки заканчивались. Заканчивалось время томительного ожидания

"большого помоста" в зале "Экзибишн". Наши прогнозы и расчёты были

оптимистичны.

Вечером нас посетили австралийские атлеты. Кто-то предложил пойти в лес

послушать птицу-лиру. Лира может воспроизвести пение любой другой птицы,

имитировать собачье гавканье, автомобильную сирену. Но говорят, что птицу-лиру

никто никогда не видел. Она стеснительна, и чувствуя, что за ней наблюдают, не

показывается людям. О ней знают главным образом из кинофильмов либо по

записям на плёнку. Говорят, что тот, кто услышит птицу-лиру, будет счастливым.

Взвешивание заканчивалось, а весы упорно показывали лишние 100 граммов.

Оскар Стейт напомнил: осталось пять минут. Закутавшись в одеяло, Винчи прыгал,

приседал, бегал на месте. Осталось три минуты. Атлет снова встал на весах: теперь

лишними были 30 граммов. Катастрофа: Чарльз мог выбыть из игры! Теперь вряд

ли что можно изменить. И вдруг к нему метнулся Терпак с ножницами — оставалась

минута. Чёрные локоны Винчи упали на пол. Последние секунды взвешивания —

всё в порядке.

Винчи плакал: сдали нервы. Терпак, бледный и мокрый, взял бутылку кока-

колы и сел на скамейку. Я понимал его: в Вене у нас был почти такой же случай с

Ломакиным.

— Так в сорок лет можно получить инфаркт, — проговорил Терпак.

Винчи, оказывается, за полтора дня согнал 4 кг. Избавлялся от лишнего веса не

только Винчи. Стогов тоже грелся в финской бане — правда, недолго. Он

сравнительно легко отдал свой лишний килограмм.

Итак, соревноваться должны были Стогов, Винчи и "старик" Намдью.

Последнему уже 42 года. Сколько раз видел я его на помосте! И сейчас, как всегда —

уверенность, соревновательная злость. В жиме иранец достигал 100 кг. Стогов и

Винчи шли одинаково — выжали по 105 кг. В рывке они тоже не уступили друг

другу — те же 105 кг.

Толчок начал Намдью. Увы, он даже не смог закончить соревнование: судорога

свела ногу, и его унесли с эстрады. И пока за кулисами шумные иранцы приводили

его в чувство, на помосте происходило нечто совершенно неожиданное.

Американец на пределе своих сил толкнул 132,5 кг. И это после тяжёлой

сгонки, после такого нервного напряжения! Столько же необходимо поднять и

Стогову. Тогда суммы будут равны, но победит наш атлет: он легче. Мы почти не

сомневаемся, что всё будет в порядке.

Стогов дважды брал роковой вес на грудь, посылал его вверх на прямые руки,

но едва заметная ошибка мешала ему достичь успеха. В эти решающие судьбу

поединка секунды не хватило того самого "чуть-чуть", которое приносит атлету

олимпийскую медаль. А ведь она была почти у него в руках!

Винчи не мог скрыть радости. Похоже, что эта победа — самая большая

неожиданность для него. Он стоял на пьедестале очень счастливый и очень смешной

— на голове в разные стороны торчали остатки волос. Что ж, титул олимпийского

победителя стоит такой жертвы. Винчи благодарил Стогова за борьбу, которая

подхлестнула его нервы на свершение подвига.

В автобусе было тихо. Стогов молчал. Он не оправдывался и никого не винил.

Он сам вынес себе приговор. На следующий день Володя как ни в чём не бывало

сказал:

— Что ж, придётся ещё год ждать, чтобы вернуть победу.

Вечером в штабе делегации были удивлены: ведь все так верили в крепость

этого звена команды!

Шёл второй день соревнований. Мы засыпали, не сомневаясь в том, что завтра

вернёмся с золотой медалью.

Отсутствие острой конкуренции с зарубежными полулегковесами на

протяжении многих лет приучило всех нас к мысли, что победа в этой категории

всегда за нами. Увы! И здесь нас поджидал неприятный сюрприз: Евгений Минаев

уступил Бёргеру.

Минаев блестяще начал соревнования, заставив зрителей пережить по-

настоящему волнующие минуты, и установил рекорд мира в жиме — 114,5 кг.

Евгений опередил Бёргера на 7,5 кг и, казалось, помимо количественного перевеса,

приобрёл чувство морального превосходства, необходимого для продолжения

борьбы.

Но получилось наоборот. В рывке и толчке Минаев стал вдруг неузнаваем. Он

не смог показать даже тренировочные результаты. Растерявшийся было Бёргер

заметил это и сразу воспользовался обстановкой. Он почувствовал себя хозяином

помоста и показал 352,5 кг — ровно столько, сколько обещал мне.

Дебютант мирового помоста вёл себя непринуждённо. Он постоянно улыбался,

однако это не мешало ему максимально "собираться" перед подходом к штанге.

Терпак сказал:

— Есть три вещи, от которых он не устаёт: от разговоров, тренировок и

соревнований.

Что же всё-таки произошло с Минаевым? Трудно всё взвесить. Очень тяжело

проникнуть за оболочку психологической изоляции атлета, которая появляется в

таких случаях. Соревнования раскрывают характер, волю, опыт спортсмена.

Значительная часть вины ложилась и на нас, тренеров. В команде было два

претендента на право выйти на помост: Минаев и Удодов. Уже за месяц в команде

знали своё место все, кроме них. Мы не могли решить: кто же будет выступать? С

одной стороны — авторитет опытного Удодова, но у него недавно была травма ноги.

А Минаев — юный атлет, результативный в тренировках, но далеко не стабильный

в технике рывка и толчка. Да и качества бойца у него пока что сомнительные. Кого

же выставить? На каких весах можно взвесить и сравнить их качества, нюансы их

характера, которые часто проявляются только в соревнованиях?

Мы детально и долго изучали Удодова и Минаева и просмотрели главное:

слишком интенсивные тренировки Минаева. Он знал, что авторитет Удодова велик,

и поэтому хотел быть всё время первым. Ему во что бы то ни стало нужно было

выглядеть на тренировках лучше Удодова. Тренировался Евгений легко, но это нам

только казалось. Когда наконец решили, что на помост выйдет Минаев, он к этому

времени исчерпал свои духовные и нервные силы. Его хватило только на жим. Даже

безграничная воля не способна ничего сделать, когда не хватает запаса сил.

Яростное нападение в жиме сильно ослабило его силы в рывке, и он потерял

способность не только к атаке, но и к обороне.

Минаев стал каким-то безразличным. Слова, разминка, массаж, призывы к его

самолюбию — всё было бессильно.

— Не могу, не понимаю, что со мною случилось, — только и сказал он.

Мы, тренеры, поначалу не до конца осмыслили глубину нашей ошибки и были

недовольны Минаевым.

Бёргеру тогда было 19 лет. Он понравился нам и стал другом нашей команды.

Американец вынашивал смелые мечты: показать 370-380 кг.

Третье место с суммой 332,5 кг занял польский атлет Мариан Зелинский. Это

была первая ласточка будущей грозной команды поляков.

Минаев тяжело переживал свою неудачу. Он считал, что не оправдал нашего