В капкане

Глава 1

К исходу ночи молния вспорола сизую тучу, и на землю посыпался густой весенний дождь. Через минуту вода пригладила кудри берез, через две — затопила ямы и ложбины, через три — хлынула по лугам бурлящими потоками. Рыхлое седое небо, в толще которого утонули солнечные лучи, провисло до макушки леса, затмив последние надежды на прояснение. Тем, кто встретил это утро в пути, вряд ли оно показалось добрым.

На краю большого в пышных яблонях села, посреди раскисшей от дождя дороги, бойко дергалась и гулко завывала застрявшая в канаве «БМВ». В машине сидели двое: за рулем — крепкий молодой мужчина с пухлыми, словно укрывшими пару яблок, щеками, в соседнем кресле — бритый наголо парень, похожий на штангиста или борца-тяжеловеса. Они махали из окон руками (а водитель отчаянно сигналил), подавая аварийные знаки ревущему в поле трактору. Но тщетно. Механизатор широкого профиля Афанасий Колокольников, следуя испытанной деревенской традиции, не спешил проявлять отзывчивость. Чем длиннее пауза, тем выше вознаграждение — проверено на собственном опыте. А то ведь некоторые рассуждают, мол, сунь крестьянину на шкалик, и тот запрыгает от счастья. Э нет, дружок, шалишь. В селе законы рынка знают — литр, не меньше. А то и два, если повезет. Тут главное — не суетиться.

— Надо идти за трактором, — сказал водитель «БМВ», потеребив свой жиденький, филированный под садовую оградку чубчик. — Нас оттуда не видно.

— Все видно, — буркнул пассажир, откинувшись на спинку кресла. — Просто гнида-тракторист цену себе набивает. Подождем немного, сам приползет.

Афанасий Колокольников, рыжий сорокалетний верзила, усыпанный с головы до пят крупными, как горох, веснушками, сразу заметил неладное. Приезжие почему-то успокоились и, перестав махать руками, беззаботно развалились в креслах. Что бы это значило? Не конкурент ли поблизости объявился? Колокольников выглянул из кабины, зорко осматривая окрестности. Нет, кажется, все чисто. Но интуиция подсказывала: надо торопиться, иначе уведут толстосумов из-под носа, и тогда прощай, заслуженное вознаграждение. Включив повышенную передачу, тракторист стегнул железного коня педалью газа…

— Ну вот, говорю же — сам ползет, — удовлетворенно хмыкнул пассажир, тыча пальцем в открытое окошко. — Глянь, губищу-то раскатал — рулить мешает. Приценивается, наверное, думает, как нас на бабки развести.

— Да хрен с ними, с бабками, — махнул рукой водитель. — Лишь бы передок на тачке не порвал, а то знаю я сельских умельцев, им что трос, что шнурок на хлопушке дернуть — чем резче, тем веселее.

— Не боись, все будет нормательно, — уверенно кивнул бритоголовый.

Тем временем, Афанасий Колокольников аккуратно подогнал трактор к застрявшей машине, достал из кармана расплющенную папироску, со свистом продул мундштук (от чего табак вылетел из «беломорины», как дробь из ружья) и, сипло чертыхнувшись, соскочил на землю.

— Ну что, мужики, с приездом, как говорится?!

— Слышь, хлебороб, у тебя трос есть, — то ли спрашивая, то ли утверждая, пробасил водитель.

— Трос?.. Надо поискать, — хмуро буркнул Колокольников, соображая, сколько можно сорвать за дополнительную услугу. — Только это будет, того… дороже.

— Дороже чего? Какая здесь такса?

Алчный взгляд механизатора беспокойно взметнулся к пасмурному небу, отскочил к березовому подлеску, пробежал по зеленому, щетинистому от молодых всходов полю и, не найдя ответа, вернулся под ноги, в грязную лужу. Какую же цену запросить?

— Уснул, что ли? — рявкнул бритоголовый, выгнув толстую, как бабья ляжка, шею.

— Так я ж считаю: если взять, к примеру, один литр солярки, то это будет где-то…

— Штуки хватит? — прервал бухгалтерию водитель.

— Ну, дык, — захлебнулся первым же литром Колокольников. — Еще и до места проводим. Вам, извиняюсь, в какую сторону?

— На улицу Труда… Мы правильно едем?

Тракторист со знанием дела уточнил.

— На улицу или в переулок?

— На улицу.

— Тогда правильно. А то в соседнем зверохозяйстве есть переулок Труда. Так вам, я извиняюсь, не туда.

— Логично, — хмыкнул бритоголовый. — У что вас, других названий, что ли нет — одно и то же склоняете?

— Почему нет — есть. Просто в каждом поселке должна быть улица Мира и Труда, а в зверохозяйстве их всего две — стало быть, без вариантов.

— Хрень какая-то, — хмыкнул бритоголовый. — Кстати, кого на вашей ферме разводят — коров?

— Сам ты, коров, — промычал Колокольников, выбросив папироску. — Хонориков.

Лысый гоготнул, будто его пощекотали.

— Это кто такие, внебрачные дети хана, что ли?

— Какие дети? При чем тут дети?

— Ну, как же: дети хана — хан-орики.

— Не “ха”, а “хо” — первые буквы от названий скрещенных животных, понял!?

Бритоголовый закатился хрюкающим смехом.

— Хомяка и норки, что ли?

— Хорька и норки, — не без гордости поправил механизатор.

На первый взгляд парень был квел и тщедушен, казалось, открой форточку — и его вытянет сквозняком, но когда дело дошло до рукопашной, лейтенант пожалел, что недооценил противника.

Вот уже полчаса в маленькой городской квартире продолжалась непонятная возня, которую нельзя было назвать ни борьбой, ни дракой, ни задержанием. Щуплый длинноволосый юнец, едва ли проживший на белом свете лет семнадцать-восемнадцать, извивался ужом всякий раз, когда милиционер заходил на прием. Со стороны это напоминало дурашливую игру, где один участник пытался ухватить другого за шкирку, а тот, в свою очередь, усердно этому сопротивлялся. Правда, с юридической точки зрения такие действия сложно было назвать сопротивлением — оно предполагает активность нарушителя (удары, толчки, броски и так далее), здесь же ничего подобного не было. Юнец просто выскальзывал из рук, точно обмылок, закатываясь под стол, кровать и даже один раз под старое, на длинных ножках, кресло. Ситуация выглядела тем более нелепо, если принять во внимание, что лейтенант пришел сюда не за юным шустриком, а за его приятелем — крепким и высоким, как сторожевая башня, Сергеем Зотовым, который сейчас тихо сидел на диване и с удовольствием наблюдал за происходящим.

— Значит так, попрыгунчик, — устало сказал милиционер, заглядывая под кровать, — не вылезешь оттуда сам — выкурю “Черемухой”. Хорошо меня понял?!

— Не имеете права, я ничего плохого не сделал, — вежливо ответил парень. — И потом, если станете превышать свои полномочия, я обращусь в прокуратуру, — под кроватью послышалось громкое шуршание бумажки. — Вот, ваши данные у меня здесь записаны. Лейтенант милиции Полянцев Андрей Николаевич, участковый уполномоченный. Верно?

— Полынцев, — поправил фискала лейтенант.

— Вы удостоверение вверх тормашками показывали, — ехидно заметил юнец, — поэтому неточно перевел.

Фраза прозвучала насмешливо и обидно, что переполнило и без того неглубокую чашу милицейского терпения.

— Молодец, малыш, хорошо пошутил — считай, на свои пятнадцать суток заработал. Собирайся.

— За что это? — возмутился фискал.

— За то, что мешаешь мне проводить дознание.

— Не мешаю, а помогаю.

— Да что ты говоришь?!

— Конечно. Я же пытаюсь вам объяснить, что мой друг ни в чем не виноват.

— Надеюсь, он сам это объяснит, и не здесь, а в РУВД.

Зотов подпрыгнул на диване, будто оттуда выскочила пружина.

— Зачем в РУВД? Разве на месте нельзя разобраться?!

— Причинение легких телесных повреждений — это уголовная статья, и тебя будет допрашивать следователь. А поэтому… попрошу на выход, — Полынцев сдвинул на затылок фуражку и решительно направился к Зотову, не без оснований полагая, что он тоже будет активно защищаться. Но здесь легче — сила против силы. С этим приходилось сталкиваться чуть ли ни ежедневно. Однако все получилось гораздо сложнее.

Нет, Зотов не стал защищаться, в том смысле, что шуметь, бунтовать, размахивать кулаками и прочее. Но вот по части освобождения от захватов он оказался удивительно ловок, если подобные действия можно было отнести к категории ловкости. Парень просто встал у стены, чуть напрягшись, скрестив руки на груди и по-боксерски опустив голову.

Полынцев аккуратно подтолкнул его плечом, направляя к выходу, но с таким же успехом можно было сдвинуть с места телеграфный столб или вбитую в землю сваю — ни на йоту.

Предпринятая вслед за первой, вторая попытка началась обнадеживающе: «столб», все же, покачнулся, но, как оказалось, лишь затем, чтоб расставить пошире ноги, да сцепить покрепче руки. Теперь толкай его хоть семеро — не шелохнется. Здесь бы самое время нанести расслабляющий удар по системе боевого самбо, но мешала тому одна маленькая проблема, можно сказать, личный психологический комплекс — не мог Полынцев бить нарушителя, если тот вел себя спокойно (а Зотов сейчас выглядел безмятежней сытого удава).

— Товарищ участковый, — отвлекая на себя внимание (как и получасом раньше) напомнил о своем присутствии нахальный фискал. — А сколь вам до следующей звездочки осталось?

— Много.

— И даже больше, чем вы думаете, — многозначительно пообещал юнец. — После моей жалобы вы ее вообще не получите и на пенсию уйдете старым седым лейтенантом.

— Спасибо тебе, добрый мальчик, — прокряхтел Полынцев, стараясь вытянуть руку противника на излом. — Я уж, признаться, на понижение рассчитывал.

— И понизят, обязательно понизят, — с удовольствием подхватил фискал. — И разжалуют, и еще наград лишат… Всех. Если, конечно, они у вас есть. А если нет, то на пенсию уйдете, как в том веселом стишке:

— Это откуда у тебя такие познания в армейском фольклоре? — заинтересовался услышанным лейтенант.

— Друг просветил, которому вы, между прочим, пытаетесь дело пришить.

Полынцев взглянул на Зотова удивленными глазами, какими обычно смотрят герои индийских фильмов на неожиданно открывшихся родственников.

— Так ты армеец?

— Месяц, как дембельнулся.

— А где служил?

— Да какая разница.

— В каких войсках?

— В сухопутных. Послушай, лейтенант, допрашивай меня прямо здесь. Я ж не отпираюсь, сознаю свою вину, то есть не вину, а участие в драке, то есть не в драке, а в одном ударе, точнее, в двух. Но ведь он первый на меня бросился, я, можно сказать, защищался.

Полынцев отступил на шаг.

— Как же можно с тобой здесь разговаривать, если ты еще рот не успел открыть, а уже наврал с три короба.

— Да чтоб мне муху проглотить — правду говорю.

— Ты, конечно, можешь глотать все, что угодно, но с фактами, друг, не поспоришь. Гематома в области печени, перелом хрящей носа, перелом челюсти — итого, сколько ударов?

— Два.

— Правильно — три, как минимум.

Зотов упрямо тряхнул головой.

— Два.

— Объясняю по пунктам для тех, кто забыл математику. Печень — раз. Нос — два. Челюсть — три. Возражения против точных наук имеются?

— Имеются, и могу доказать.

В душе Полынцева всколыхнулось профессиональное любопытство. С недавних пор он регулярно заглядывал в спортзал СОБРа (с бойцами которого был хорошо знаком и тесно дружил), где постигал основы рукопашного боя. Не то, чтобы собровцы его в буквальном смысле тренировали — не положено — но все-таки кое-что показывали. В общем, спортивное любопытство одержало верх.

— Хорошо, доказывай, только аккуратно.

То, что произошло в следующее мгновенье, по времени длилось меньше, чем требуется глазу, чтоб моргнуть.

Зотов, мрезко сжавшись в пружину, еще не успев до конца распрямиться, выбросил от пояса левый кулак (и тот пришелся в милицейскую печень), потом вскинул правую ладонь и впечатал ее основанием в челюсть, а согнутыми пальцами — в нос противника. Обладатель последнего от неожиданности ухнул.

— С ума сдурел?! Сказано ж — аккуратно.

— Куда уж аккуратнее, почти не задел.

— «Почти» не считается, — буркнул Полынцев и захватил руку соперника в жесткий замок. Агрессивное движение, пусть и показательное, было тем совершено, а этого вполне достаточно для начала задержания. Комплекс приличия допускал.

Система боевого самбо так же проста в исполнении, как и надежна в результате. На заре двадцатого века большой энтузиаст своего дела и великий мастер Анатолий Харлампиев разработал абсолютно новый вид борьбы. Собрав воедино лучшие приемы из ведущих мировых школ, он свел их в универсальный стиль и предложил поставить спорт на службу армии. Наши прадеды — лихие красные командиры — с радостью приняли ценный подарок и с успехом пользовались им в ожесточенных схватках с противником. С той далекой поры самбо во многом усовершенствовалось, прошло период недоверия, когда молодежь заглядывалась на экзотические: ушу, кун-фу, тхэквондо, выдержало военно-полевые и сезонные испытания. Оказывается, по пояс в снегу, в шинелях да валенках, заокеанские приемы почти невыполнимы и к тому же, трудны в освоении: гибкость, растяжка, филигранная техника — на это требовались годы. Одним словом, не для наших дорог и не с нашими дураками. Но, будучи изначально задуманной, как созвездие лучших приемов планеты, школа боевого самбо впитала в себя массу полезного из других видов спорта (бокса, карате, айкидо, джиу-джитсу, дзюдо) и в итоге превратилась в самую практичную на сегодняшний день систему защиты без оружия. Спрашивается, к чему был столь подробный экскурс в историю малозначительной детали?

Все дело в том, что один из прадедов Полынцева (со стороны матери) был царским офицером, служившим под началом Колчака в период его сибирского правления, и, вероятно, отсюда в правнуке сидел тот самый комплекс, что не позволял бить спокойного, неагрессивного человека. Зато второй пращур (по линии отца) воевал на другой стороне окопов, в легендарной Буденовской конармии, с шашкой наголо, с лихим боевым кличем, под рвущимися на ветру, алыми, как горячая кровь, знаменами. Именно эта кровь и закипала в молодом лейтенанте, когда дело доходило до рукопашной.

Захватив предплечье Зотова, Полынцев круто развернулся через плечо и провел свой излюбленный прием: «рычаг руки наружу». Но сорвалось — не тут-то было. Соперник, видимо, прошел неплохую армейскую школу. Быстро среагировав на захват, он заблокировал движение контрприемом и попытался выполнить подножку.

— Серега, не сопротивляйся! — крикнул из-под кровати шустрый фискал. — Пожалей лейтенанта.

Только зря юнец беспокоился. Хоть и был Зотов крепок и высок, но и он имел ахиллесову пяту.

Дело в том, что в войсках отрабатывается грубая, убойная техника, рассчитанная на уничтожение противника — здесь ее не применишь (не станешь ведь скручивать голову представителю власти). В милиции же наоборот, основной упор делается на приемы задержания — более квалифицированные, мягкие, щадящие. Преступник, хоть и мерзавец, но свой — убивать нельзя, по крайней мере, до тех пор, пока он не бросится на тебя с оружием.

Словом, Зотов эту схватку явно проигрывал, напоминая неуклюжего медведя, отбивавшегося от острозубой сибирской лайки. Полынцев моментально ухватил соперника за ладонь, быстро изменил угол атаки, резко повернулся через плечо и вздернул кисть на себя.

— У-е! — вскрикнул Зотов, падая на пол. — Больно, блин!

— А потерпевшему, думаешь, щекотно было?!

— Он сам виноват.

— Конечно. Это же он в твой дом ворвался. Он драку устроил, он хозяина избил.

— Я туда зашел друга проведать — два года не видел. В той квартире раньше парень с дедом жили.

Полынцев слегка ослабил захват.

— Ну, и что. В чем проблема?

— Ни в чем. Я только спросил: куда, мол, они переехали? А тот на меня матюгами погнал: достали, мол, идите все кобыле в хвост, не знаю, мол, ничего, и все такое прочее. Урод, короче. Ну… и вот.

— Что, «и вот»?

— Вот… не сдержался.

Из-под кровати донесся поникший голос фискала.

— Мужик не стал ничего объяснять, сказал, что недавно купил эту квартиру, и куда переехали старые хозяева, не знает.

Полынцев отпустил захват.

— И что с того? Ну, переехали люди, он-то здесь при чем? Считаете, это повод для драки?

Зотов поднялся на ноги, растирая покрасневшую ладонь.

— Это — не повод. А то, что он меня в грудь толкнул — повод. Я его, козла, руками не трогал, по-человечески спрашивал.

— Разберемся, — кивнул Полынцев, вынимая из-за пояса наручники. — Сам пойдешь или на привязи?

— Сам, — подтягивая штаны, буркнул Зотов. — Свисток, блин, в фуражке, — добавил он уже шепотом.