В краю саванн

Первые впечатления

Шел второй час пополудни по местному времени, когда самолет приземлился в аэропорту Бамако, столицы Республики Мали. Как только я вышел из самолета, на меня пахнуло жаром, будто из раскаленной печи. В тот январский день, мой первый день на малийской земле, я понял, что такое африканский зной и африканское солнце.

…И вот аэропорт и въездные формальности уже позади, мы въезжаем в город. Справа видны островки зеленых деревьев, за которыми начинается выжженная солнцем саванна. Слева тянутся кварталы темно-серых одноэтажных африканских домиков, обсаженных цепочками манговых деревьев и акаций. По обочинам дороги движутся вереницы женщин в широких пестрых одеяниях с тяжелыми, установленными в несколько ярусов тазами фруктов на голове. За спиной у многих привязан ребенок. Обращаю внимание на мужчину, который несет на голове два больших, положенных крест-накрест древесных ствола. Впоследствии я убедился, что для африканцев переноска грузов на голове так же обычна, как для нас — в руках или на плече. На голове, подложив скрученную жгутом тряпку, носят ведра с водой, железные сундуки, тес, тяжелые вязанки дров и хвороста, копны арахисовой соломы, учебники и даже чернильницы. Ручки школьники втыкают в свои густые вьющиеся волосы. Одним словом, что бы ни несли африканцы, руки у них всегда свободны.

Самолет прибыл в Бамако во время «сьесты» — трехчасового перерыва с двенадцати до трех часов дня, когда в учреждениях прекращается работа, а в учебных заведениях — занятия. Такой перерыв — требование по-своему сурового африканского климата. В это время в воздухе висит тяжелый одуряющий зной, который изгоняет с улицы все живое. Даже дежурящие на перекрестках полицейские прячутся в тени деревьев. Мне приходилось наблюдать часового, который с наступлением сьесты ставил к дереву винтовку и ложился отдыхать в его тени.

…В «Гранд-отеле» и «Мажестике» — двух гостиницах, где обычно останавливаются европейцы, мест нет. Теперь мы едем в загородный мотель, который должен стать моим первым жилищем в Африке.

Мотель — несколько одноэтажных зданий — расположен на зеленой поляне под сенью могучих манговых деревьев в километре от города.

В конторе мотеля навстречу мне поднимается высокий, величественного вида человек лет тридцати в просторной африканской одежде. Есть свободные номера. Узнав, что я преподаватель политэкономии, Сиси Геди — так звали администратора мотеля — неожиданно изъявил желание обсудить со мной некоторые вопросы политической экономии. Отвечаю, что согласен на любую дискуссию, но только после того, как отдохну от шестнадцатичасового перелета. Сиси Геди как будто недоволен, но кивает бою, и тот подхватывает мои чемоданы.

Вскоре оказываюсь в небольшом однокомнатном номере. Бой демонстрирует, как пользоваться кондиционером. Принимаю душ, затем включаю кондиционер и засыпаю сном праведника.

На следующий день отправляюсь в город пешком, чтобы получше рассмотреть людей. С утра не жарко, и идти легко. Минут через пятнадцать нахожусь уже в районе «Воздушной базы» — квартала каменных домов, где не так давно располагался французский авиационный гарнизон, эвакуированный после завоевания страной независимости. Виллы утопают в густой зелени, и я иду в тени деревьев. Спешат на базар женщины и подростки с тяжелыми тазами на голове, велосипедисты везут на багажниках ящики с тощими африканскими курами. Иногда меня обгоняют повозки на резиновом ходу, запряженные лошадьми. Хозяин такой повозки за плату возит в город на базар торговок с их товарами. Но большинство крестьян приносят свой товар сами, иногда вышагивая при этом не один десяток километров. Пригородный транспорт почти не развит.

В тени деревьев группами и в одиночку расположились ткачи. На деревянных станках они ткут узкие полоски ткани. Потом из этой ткани, когда полоски сошьют и окрасят, будут шить одежду. Конечно, такая одежда не предназначена для богатых: зажиточные малийцы предпочитают импортные ткани.

Чем ближе к центру, тем больше людей. На улице довольно много невзрачных на вид лавок золотых дел мастеров. Здесь же помещается и мастерская. Малийские ремесленники широко известны своим искусством работы по золоту, серебру и слоновой кости. На многих вывесках значится, что ее хозяин — дипломированный ювелир. В окне выставлены образцы изделий. Цена на изделия у каждого мастера своя. Зависит она не только от стоимости золота и качества работы: мастер может снизить цену, если он знает покупателя и в данный момент не очень нуждается в деньгах.

Миную самый крупный в Бамако частный французский магазин «Прентанья» и оказываюсь на треугольной площади — Пляс такси. Важно, неторопливо проходят мужчины в традиционных белых, синих, темных бубу. Одежда эта весьма своеобразна. При изготовлении бубу ниток почти не требуется. Берут широкое хлопчатобумажное полотнище, перегибают его пополам и посередине перегиба делают отверстие для головы. Состоятельные малийцы носят бубу с богатой вышивкой на груди, тут же на груди делают карман. Бубу шьют длинным до пят. Ширина праздничных бубу почти равна длине. Излишек материи укладывают на плечах в складки. Бока у повседневных бубу не зашивают, что обеспечивает хороший доступ воздуха к телу. Бубу различаются по назначению, качеству материала и отделке. Повседневное бубу делают с рукавами или без рукавов, смотря по сезону, наподобие широкого халата. Праздничное бубу обычно белоснежное, тонкое, с красивой отделкой и длинными рукавами. По праздникам бубу надевают и многие из тех, кто в будни носит европейскую одежду (чиновники предпочитают френч без подкладки и брюки, учащиеся — рубашку навыпуск и брюки или шорты; молодые крестьяне к шортам добавляют укороченное хлопчатобумажное бубу).

Малийцы носят необычайно широкие шаровары урусиба, собранные в складки на поясе и перехваченные тесьмой ниже колен. На голову мужчины надевают разноцветные фески фууля, колпаки и иногда тюрбаны. Крестьяне, подолгу бывающие на солнце, носят конусообразные соломенные шляпы гефан. Но большинство малийцев, особенно молодежь, не признают никаких головных уборов. Не носят головных уборов и европейцы, несмотря на разговоры о вреде тропического солнца. Я убедился на собственном опыте, что оно более опасно для глаз, чем для головы.

На ноги малийцы надевают пластмассовые сандалии, а по праздникам носят особую обувь из воловьей кожи местного изготовления — муке — с глубоким носком, но без задников.

Малийские девушки славятся своей красотой. Точеные плечи, красивые руки, прямая спина, высокий тонкий стан, неторопливая гордая походка.

Малийки любят одеваться ярко и разнообразно. Каждая находит для себя такой наряд, который больше всего подчеркивает ее привлекательность. Сиреневый, фиолетовый, золотистый нейлон хорошо гармонирует с темным цветом кожи. Даже в будний день трудно встретить в Бамако двух одинаково одетых женщин. Девушки и молодые женщины носят открытые кофточки без рукавов и длинные юбки с красными, зелеными и желтыми поперечными полосами. Юбка — это трехметровый кусок материи, который обертывается несколько раз вокруг талии, подчеркивая ее стройность.

Молодые девушки с раннего возраста большое внимание уделяют прическе. Как-то раз во время праздника Табаски я натолкнулся в одном из переулков на женскую парикмахерскую. В тени дома мужчина-парикмахер скручивал тонкие волосяные «антенны» на голове клиентки лет шести-семи. Вокруг стояли зачарованные зрители такого же возраста. Но женские парикмахерские в Мали скорее исключение, чем правило. Искусство женских причесок — дело семейных традиций. Иногда я встречал девушек с пышными волосами. Я принимал их за мулаток. Но однажды, находясь в гостях у приятеля, жившего по соседству с малийской семьей, я увидел, как молодая красивая малийка нагревала на открытом огне алюминиевую гребенку и принималась яростно расчесывать ею свои курчавые волосы. При этом волосы трещали и, видимо, расправлялись, от головы шел дым, но прическа становилась пышнее. Чего не сделаешь, чтобы быть красивой!

Многие девушки носят цветные тюрбаны, имитирующие высокую прическу. Замужние женщины поверх обычной одежды, особенно в праздничные дни, надевают широкие, ниспадающие с плеч прозрачные нейлоновые накидки всех цветов радуги, сшитые по типу бубу. Тюрбаны у них не столь высоки, как у девушек, в ушах красновато-золотистые сережки, напоминающие свернувшихся толстых гусениц.

У малиек считается модным красить нижнюю губу, ближе к подбородку, в темно-синий цвет. Десны у некоторых малиек тоже темно-синие. Чтобы иметь такие десны, надо выдержать мучительную операцию накалывания их иголкой. В темно-синий цвет красят ступни ног и ладони рук.

Свою привлекательность девушки быстро теряют, становясь матерями. Государственные законы и религиозные обычаи запрещают ограничивать рождаемость, и малийские женщины многодетны. После замужества одеваться они начинают уже не так тщательно, стройная талия не видна из-за привязанного сзади ребенка. Если рождается двойня, то женщине приходится носить обоих детей сразу или поручать одного старшей дочери. Маленькие граждане Мали очень спокойны. Мне ни разу не приходилось слышать надрывного крика младенца. Женщины не расстаются с детьми ни во время работы, ни во время танцев, их берут даже на театральные представления. Во время молебна ребенок также находится за спиной матери и отвешивает вместе с ней поклоны аллаху.

По одежде малийца можно судить о его социальном положении. Ткани дороги. Пышность женских одеяний находится в прямой зависимости от материального достатка главы семьи. В деревнях женщины одеваются гораздо скромнее: юбка из грубой материи, поверх нее открытая кофточка без рукавов на узких бретельках или широкий короткий сарафан. В сельской местности, особенно в жару, нередко можно встретить женщин, одетых только в юбки. Мальчики не носят одежды лет до пяти, девочек начинают одевать гораздо раньше.

По своему характеру малийцы приветливый, но сдержанный народ с ярко выраженным чувством собственного достоинства. При непосредственном общении они просты, умеют ценить юмор и шутку. Однако состоятельные хозяйчики порой раздражают своим высокомерием.

Надо признаться, что планировку центра Бамако я постиг не сразу и первое время много плутал. Виной тому была густая зелень, скрывавшая перспективу, неумение разговаривать с местным населением. Желая узнать дорогу, я обращался обычно к скромно одетому малийцу, принимая его за коренного жителя столицы. Но чаще всего я ошибался и попадал на крестьян, пришедших в город в поисках работы; им самим столица казалась сложным и запутанным лабиринтом. К тому же они просто меня не понимали и на мое обращение отвечали встречным вопросом на бамбара. Правда, малийцы знали универсальное средство помочь иностранцу:

— Такси! Такси! — вдруг начинало кричать несколько голосов.

Через несколько минут появлялся таксист и отвозил меня на одну из центральных улиц. После пяти-шести основательных прогулок я стал свободно ориентироваться в городе даже ночью.

Малийская столица расположена в неширокой долине на левом берегу Нигера. Городские кварталы протянулись на восемь километров вдоль берега. С юга город опоясывает почти километровая лента реки, на севере он упирается в красноватый отвесный склон куполообразной горы Кулубы.

Возле почты я купил открытку с видом президентского дворца и теперь прошу шофера отвезти меня к этому зданию.

— Это на Кулубе, мосье. Далеко, будет стоить триста франков.

Дорога на Кулубу вьется серпантином. Сквозь листву я вижу, что машина поднимается все выше нал городом. Через полчаса я оказываюсь в центре застроенной красивыми зданиями асфальтированной площади. Вокруг много зелени. Это и есть Кулуба — административный центр Бамако. На Кулубе всегда тянет ветерок и воздух значительно свежее, чем в городе. Раньше здесь находились резиденция губернатора Французского Судана, учреждения колониальной администрации и виллы чиновников. Теперь дворец губернатора перестроен и в нем располагается глава малийского государства.

Я подхожу к высокой железной ограде, за которой виднеется двухэтажное здание дворца. Из ворот выходят несколько солдат. Настроены они добродушно, и мы обмениваемся приветствиями.

— Камарад пришел осмотреть дворец?

Вопрос для меня неожиданный. Когда я сюда ехал, у меня не было такого намерения. К тому же я не знаю, как относятся к этому местные власти.

— Да, но у меня нет специального разрешения.

Один из солдат уходит во дворец и через несколько минут возвращается с положительным ответом. Я захожу в высокий красивый вестибюль, отделанный деревом. Здесь много барельефов и скульптур. Затем осматриваю фасад дворца, благодарю солдат и ухожу.

Таксист ждет меня. Теперь он предлагает посмотреть на Бамако с туристской площадки. При спуске в город мы сворачиваем на каменистую дорогу, проложенную по склону Кулубы, обращенному к городу. Отсюда столица видна как на ладони. Колонизаторам не очень уютно жилось в завоеванной стране, и они хорошо оценили господствующее положение Кулубы над городом. В тринадцати километрах отсюда стоял французский военный гарнизон. В случае нужды на Кулубу всегда можно было подвезти пушки, которые могли бы обстреливать любой район города.

На туристской площадке мы разговорились с шофером. Его зовут Амаду Ба. В прошлом он был солдатом французской колониальной армии, воевал во Вьетнаме. Сейчас получает небольшую пенсию и работает. Такси принадлежит не ему, а владельцу мебельной мастерской, который имеет еще две машины. Ежедневно Амаду должен платить хозяину две тысячи франков. Остальное — заработок водителя. Такси — дорогой транспорт для рядового жителя. Поэтому в поисках клиентов Амаду приходится с утра до позднего вечера разъезжать по городу.

На обратном пути Амаду сам останавливает машину возле пьедестала, оставшегося от памятника завоевателю Бамако Борньи-Деборду. Вместо монументов завоевателям в малийских городах теперь поставлены скромные обелиски всем жертвам, павшим в борьбе с колониализмом. Амаду показывает мне единственный монумент, оставшийся от колониальных времен. Это памятник суданским стрелкам, отдавшим свои жизни за интересы французского империализма.

Амаду везет меня в новый район Бамако — Бадала-бугу. Бамако стало тесно в старых границах, и он перешагнул на противоположный берег реки Нигер. Машина въезжает на красивый железобетонный мост длиной метров восемьсот. Проезжая часть неширокая — могут разъехаться лишь два автомобиля.

На противоположном берегу прошу остановиться. Здесь идет разгрузка больших деревянных шаланд с песком, которые рабочие подгоняют, упираясь бамбуковыми шестами о дно реки. К шаландам по пояс в воде подходят носильщики. Рабочие набрасывают в носилки мокрый песок. Носильщики выносят его на берег и рассыпают для просушки. Все работы производятся вручную, никаких признаков механизации.

Стоя на берегу, наблюдаю за разгрузкой. Вдруг ко мне подходит представительный мужчина с выхоленным лицом, одетый в дорогое голубое бубу.

— Вы хотите купить песок?

— Песок? — Я удивленно смотрю на голубого.

— Да, песок! — Он называет какие-то цифры, но, видя, что я не понимаю, показывает на вкопанный в землю столб.

На куске жести я читаю цену кубического метра песка. Голубой принял меня за предпринимателя. Я извиняюсь и спрашиваю, куда идет этот песок.

— На бетонный завод, — Мужчина показывает на виднеющиеся невдалеке дома.

Это и есть Бадалабугу, новый район столицы.

Через четверть часа мы въезжаем на высокий холм Бадалабугу. Здесь на средства Европейского экономического сообщества, «ассоциированным членом» которого является Мали, построено здание педагогического института. Внизу лежат кварталы аккуратных одноэтажных и двухэтажных домов. Среди них видна строящаяся мечеть. Я спрашиваю у беседующих невдалеке мужчин, на какие средства строится мечеть.

— На пожертвования верующих.

— Ну, а если верующий бедняк?

— Каждый дает сколько может.

Затем я прошу Амаду провезти меня по самой людной улице столицы. Это Бульвар дю пёпль — Народный бульвар, улица, проходящая через торговый центр. Здесь всегда интенсивное движение. Снуют мопеды, велосипеды, автомобили. О велосипедистах следует сказать особо. Пожалуй, они чувствуют себя большими хозяевами улицы, чем водители автомобилей. Нисколько не заботясь о том, что делается позади, велосипедист быстро показывает пальцем в сторону и тут же поворачивает руль. Раза два Амаду резко тормозит, слышится ругань на бамбара, но велосипедисты мало на нее реагируют.

Густота транспортного потока возрастает в полдень, когда наступает сьеста. Каждому хочется поскорее выбраться из раскаленного пекла улицы. Чтобы умерить пыл водителей, полицейские взбираются на широкие табуреты на перекрестках и регулируют движение.

Не обращая внимания на транспорт, не спеша переходят дорогу величественные мужчины в бубу. Женщины более робки. Часто они перебегают улицу, взявшись за руки, но смотрят только на поток транспорта, идущий по противоположной стороне. Машины, идущие слева, их не интересуют.

Бамако — молодой город. В 1883 году, когда его захватили французские войска, он представлял собой деревню с глинобитными одноэтажными домами. Во времена колониализма город стал расти благодаря железной дороге, связавшей Нигер с Дакаром. Но колониальные власти не стремились благоустраивать город и развивать его коммунальное хозяйство. До сих пор в городе совсем немного многоэтажных зданий. Когда смотришь на Бамако с Кулубы, то сразу же видишь минарет главной мечети, католический собор и гостиницу.

По вечерам освещается лишь несколько центральных улиц. Дома африканцев, как правило, не электрифицированы. Ведь электроэнергия очень дорогая, немало стоит и ее подключение. Так, плата за установку одного только импортного счетчика превышает два месячных заработка квалифицированного рабочего.

В архитектурном отношении Бамако можно условно разделить на две части — европейскую и африканскую. Здания европейского типа построены с учетом тропического климата — с лоджиями, защитными козырьками. Встречаются дома в мавританском стиле. Здания расположены вдали от проезжей части в просторных тенистых двориках, обнесенных невысокой железобетонной оградой с красивым орнаментом.

Африканские кварталы однообразны. Вдоль дороги тянется сплошная застройка, образованная либо массивной глинобитной стеной выше человеческого роста, либо передними стенами одноэтажных домов. Окна маленькие, служат в основном для вентиляции. Вместо стекол на деревянную раму набиты полоски железа, так что в домах полутемно. Каждый дом имеет глухой внутренний дворик, где на открытом воздухе готовят пищу и протекает вся жизнь семейства. Нередко из дворов слышится мычание коров, а в тени стен дремлют овцы. Зелень в африканских кварталах очень скудная.

Тротуары в Бамако существуют лишь в центре города, да и то лишь на нескольких улицах. Пешеходам приходится ходить либо по пыльной обочине, либо в непосредственной близости от транспорта. В колониальное время пешеходами бывали только африканцы. До сих пор таксисты не могут равнодушно смотреть на идущего пешком европейца. Во время моих прогулок по городу автомобильные гудки то и дело раздавались за моей спиной. Некоторые машины останавливались передо мной, и шофер распахивал дверцу.

Когда я проходил по улицам африканских кварталов, ко мне всегда подбегали детишки с протянутыми ручонками. Африканцы любят здороваться за руку даже с незнакомым человеком. Дети тоже не хотели упускать такой возможности. При этом мне часто кричали «бонжур, мадам» и «добрый вечер» вместо «доброе утро».

Торговцы

Сразу же по приезде в Бамако я обратил внимание на обилие торговцев и ремесленников. Это характерно и для других малийских городов, возникших как торговые центры. Возвратившись с Кулубы, иду по сердцу торгового Бамако — кварталам, расположенным между магазином «Прентанья» и Домом ремесел — «Артизана». Это самая оживленная часть города, сплошь застроенная лавками и магазинами. Возле одной из лавок слышится грохот тамтама, толпятся пестро одетые люди. Торговцы разматывают ткани и помахивают ими в воздухе. На таких аукционах обычно распродают залежалые товары по сниженным ценам. Чаще всего это делается перед поездкой хозяина лавки в Абиджан или Дакар за новой партией товара.

Хотя некоторые магазины принадлежат государству, в Мали преобладает частная торговля, причем довольно много купцов-иностранцев: ливанцев, французов. Лавки частных торговцев, как и мастерские ремесленников, часто бывают семейными предприятиями. Торговцы помельче ведут торговлю прямо на улицах. Весь «магазин» мелкого торговца обычно умещается на широком прилавке, возле которого на скамеечке примостился и сам хозяин. По улицам проходят своеобразные коробейники, ведущие торговлю вразнос. Витриной и прилавком у них служат переносные щиты, к которым прикреплены темные очки, авторучки, зажигалки и разные блестящие безделушки. Часть торговцев промышляет перепродажей сигарет, шариковых ручек, жевательной резинки, открыток.

Центр торговой жизни Бамако — «Гран марше», большой крытый рынок, около которого перекрещиваются потоки людей и машин. Все стены этого сооружения увешаны тканями ярких расцветок, кружевами, платками, бубу. На многих тканях изображены африканские лидеры.

Солнце стояло почти в зените, и мне пришлось зайти под черепичную крышу рынка. Здесь наряду с фабричными товарами продаются изделия местных ремесленников — муке, гефан, бубу всевозможных размеров и расцветок, замки для велосипедов. Меня привлекают светло-алые и бледно-желтые орехи кола — распространенное тонизирующее средство. Часть их разложена на лотках, но основная масса хранится в устланных влажными листьями мешках и корзинах. Пробую купленный орех: он чуть горьковат.

Через поперечные проходы полутемного лабиринта попадаю во внутреннюю часть «Гран марше». Здесь расположились продавцы раковин каури, привезенных с берегов Индийского океана. Теперь эти белые раковины величиной с небольшой желудь идут на украшение масок и праздничных причесок девочек. А раньше они служили деньгами.

Кроме каури здесь много любопытных предметов: тяжелые железные перстни и браслеты, пики и стрелы, бронзовые колокольчики, которыми пользуются во время танцев, старинные французские серебряные монеты, арабские книги, путеводители по Судану времен колониализма, всевозможные бусы и ожерелья из жемчуга.

В уголке примостились молчаливые продавцы высушенных на солнце голов обезьян и варанов, отрубленных обезьяньих лап, зубов каких-то животных и другого таинственного товара. Мне не удалось узнать точное назначение этих магических предметов. В ответ на мой вопрос продавцы молча пожимали плечами или вообще смотрели мимо меня. Но главный предмет продажи в этой части рынка — недорогие блестящие украшения, к которым, как и к яркой одежде, африканцы имеют большое пристрастие.

На деревянных лавках лежат пудовые бруски темно-серой соли из Тауденни. Более чистая соль истолчена и расфасована. Прежде Западная Африка испытывала большой дефицит в соли, и она была главным предметом торговли. Чтобы показать, как человек богат, говорили: «Он ест с солью». И теперь еще цена килограмма соли равна стоимости трех килограммов проса или бананов.

Здесь же продаются трех- четырехметровые питоньи шкуры, огромные мешки зеленого африканского табака сирамугу, который не курят, а кладут за щеку.

Рядом на лавке сидит босоногая девочка, перед которой лежит какой-то товар, завернутый в зеленые листья, перевязанные мочалом. Под листьями видна беловатая твердая масса. Это масло из плодов дерева карите.

С интересом разглядываю африканскую посуду — калебасы, вмещающие от нескольких литров до нескольких ведер. Эти «ведра» делают из огромных калебасных тыкв. На корню вырастают и ложки галама размером с небольшой черпачок. Их получают, разрезая пополам особый сорт тыквы. Некоторые галама предназначены для декоративных украшений и расписаны змеями и крокодилами.

Внутренний двор рынка — большая бетонированная площадка, заставленная калебасами с толченой маниокой, просом, фонио, рисом. Кучки копченой рыбы лежат прямо на земле. Вот возвышаются пирамидки легких шариков. Это галеты. Белые галеты сделаны из толченой маниоки, желтые — из маиса, черные — из арахиса. Здесь продается самодельное мыло, множество кореньев, трав, порошков, ягод. При сжигании темно-серых корешков гуэни распространяется аромат, напоминающий запах духов. Из твердых бобов растения моро-моро женщины делают пояса, придающие приятный запах коже. Вот корень гасэ, который жуют. Связки травы конго-лили кипятят в воде и получают напиток вроде чая, который улучшает пищеварение. Красные зерна дья-фране суеверные африканцы сажают вокруг дома, чтобы изгнать дьявола.

На улицах города предлагают связки палочек лофиры, которые малийцы употребляют вместо зубных щеток.

Я обратил внимание, что одни товары продают только мужчины, другие — женщины. Я ни разу не встретил на рынках Мали женщин, торгующих птицей, скотом, мясом, тканями, обувью, галантереей, орехами кола. И наоборот, не увидишь мужчину, продающего свежую рыбу, муку, местное лакомство — подсоленный жареный арахис, продукты огородничества и садоводства, плоды диких растений саванны, которые собирают женщины.

«Марше де легюм» — Овощной базар — расположен возле «Гран марше». Мои коллеги повезли меня туда вскоре после моего приезда в Бамако. Впоследствии мне приходилось бывать там часто, но первое впечатление осталось самым сильным. Пе успел наш «Москвич» остановиться, как к машине бросилось человек восемь подростков лет двенадцати-четырнадцати, размахивавших картонными коробками. Они стали открывать дверцы машины, хватали нас за руки. Каждый старался изо всех сил обратить на себя внимание. Так я познакомился с «боями» — неотъемлемой принадлежностью овощного рынка. За небольшую плату они носили на голове по базару картонки с покупками. Когда подходящих клиентов не было, бои торговали марками.

Бои предлагали свои услуги лишь европейцам. Причем они знали не только всех европейцев и их машины, но и то, какое вознаграждение можно ждать от каждого. Наша машина всегда встречалась с энтузиазмом.

Бои не могли равнодушно смотреть, если европеец сам нес по базару сумку. И вежливо и невежливо они старались заполучить ее в свои руки или, еще лучше, заменить своей картонкой. Чтобы избавиться от нескольких пристающих боев, надо было сразу взять одного.

Овощной базар, расположенный под высоким железным навесом, издали напоминает огромный улей. Здесь, как и на других африканских базарах, всегда царят шум и оживление. Десятки торговок, окруженных горами бананов, ананасов, помидоров, апельсинов, арбузов, кокосовых орехов, крупного нежного салата, наперебой зазывают покупателей.

Благодаря нелегкому труду огородников здесь круглый год можно купить любые овощи и фрукты. Но под тропическим солнцем они быстро портятся. Бананы, помидоры, манго гниют, апельсины и кокосовые орехи высыхают. Поэтому главная забота торговок — как можно скорее продать свой товар.

Стоит европейцу показаться возле овощного базара, как он сразу же подвергается атакам молодых торговок. Поднимается страшный шум, торговки протягивают свои подносы, заискивающе заглядывают в глаза покупателю. Если у вас в руках сумка и вы не проявите должной твердости, в нее пересыплют все, что есть на подносах.

Под навесом сидят пожилые дородные матроны. Они менее назойливы, но и менее склонны уступать в цене. Они не снижают цену, даже если часть загнивших фруктов приходится выбрасывать.

Торговцы фруктами награждают вас подарком, добавкой к купленному, особенно если вы берете много. Это обычай африканской торговли и, вероятно, способ обеспечить постоянную клиентуру. У торговцев существуют двойные цены: более высокие для европейцев, более низкие для местных жителей.

Часть овощного рынка занята мясными и рыбными рядами. Тут можно купить знаменитого нильского окуня — «капитана», лучшую рыбу Нигера. Его вес достигает иногда нескольких десятков килограммов, а мясо очень вкусное. Продают и рыбу-собаку с мощными челюстями, способную перекусить металлическую рыболовную снасть.

Торговля на многих малийских базарах ведется почти круглосуточно. Во время полуденного зноя торговцы сидят под плетеными щитами из слоновой травы, установленными на подпорках, или дремлют на циновках в тени деревьев. С наступлением темноты в торговых рядах зажигаются керосиновые фонари или свечи. Малийский торговец даже глубокой ночью ждет покупателя.

Торговок фруктами в Бамако можно увидеть в тени каждого дерева. Многие торгуют вразнос, обходя квартиры европейцев и зажиточных малийцев. Некоторых из них сопровождает бой с тяжелым тазом фруктов и овощей на голове. Матери приучают к торговле девочек с раннего детства. Из-за этого многие из них не посещают школу. Мать закупает на рынке оптом бананы, апельсины, арахис, а их розничная распродажа поручается девочкам шести-десяти лет, порой едва умеющим считать. Они располагаются возле учебных заведений, заходят в виллы, занимаемые европейцами. Почти у каждой из них есть своя клиентура. Малолетние торговки появились и у нас. Причем если мать поручила им продать два десятка бананов за сто франков, то далеко не всегда они были согласны уступить десяток бананов за пятьдесят франков.

На малийских рынках множество всевозможных посредников и перекупщиков. Ходовые товары, которые появляются в магазинах, моментально скупаются и тут же перепродаются по новым ценам. Как ни странно, мне ни разу не приходилось слышать, чтобы малийцы возмущались посреднической торговлей.

Выручка мелких торговцев мизерна, и я долго не мог понять, как они сводят концы с концами, продавая дюжину пачек сигарет или пакетиков с ландрином. Секрет я узнал только весной, когда начались первые дожди. В это время недели на две исчезли многие знакомые торговцы. По возвращении они рассказали, что в саванне у них есть поля, урожай с которых служит подспорьем семье.

На тротуарах вокруг «Гран марше» стрекочут швейные машинки портных. Они работают под открытым небом. Тут же вывешены для продажи брюки, шорты, рубашки. В течение двух-трех дней вам могут выполнить любой заказ. Шьют эти портные, правда, неважно, большинство из них — самоучки. Один из портных, Абдуллай Диалло, — мой знакомый. Его мастерская, открытая солнцу и всем ветрам, состоит из двух табуреток, скамейки и машинки-кормилицы. Абдуллаю лет двадцать пять. Он холост, живет с матерью и сестрами.

— Почему ты не женат? — спрашиваю я его.

— На женитьбу еще не заработал денег.

Абдуллай с завистью говорит о портных, работающих в отдельных помещениях, над которыми висит вывеска «Дипломированный портной». Плата за пошив там в два-три раза выше. Абдуллай мечтает поучиться портняжному мастерству во Франции, да нет денег на поездку.

Возле рынков и магазинов стоит множество велосипедов и мопедов. Некоторые предназначены для продажи. На других приехали сотни торговцев и покупателей. На перекрестках Бамако в тени деревьев десятки «ремонтных мастерских», где вам быстро подтянут цепь, заклеют камеру. Механик по мопедам и велосипедам, вероятно, самая распространенная техническая специальность в стране.

На окраине города работают кузнецы. Они изготовляют на продажу мотыги, топоры, ножи, железные крашеные сундуки и жаровни. До недавнего прошлого доля ремесленного производства в валовом продукте в пять раз превышала долю местной промышленности.

Малийский купец любит поторговаться. Не моргнув глазом он называет вначале баснословную цену. Дальнейшее зависит от вашего опыта и терпения. Фантастической игрой цен особенно славятся торговцы произведениями искусства — масками, статуэтками, изделиями из крокодиловой кожи, маленькими препарированными крокодильчиками. Двери их лавок, сосредоточенных вокруг «Прентаньи», всегда распахнуты, изделия выставлены напоказ. Покупка тут любой вещи — своеобразный психологический поединок.

В лавку торговец приглашает вас почти спокойно:

— Зайди, только посмотри!

Но это западня. Торговец прекрасно знает, какое действие оказывает его товар на европейца. Произведения малийского ремесленного искусства на самом деле прекрасны и разнообразны. Раз увиденные чудовищные маски и великолепные статуэтки из эбенового и красного дерева долго не дают вам покоя, будоражат воображение. Торговец вначале не торопит, он издали наблюдает за вами. Но вот вы снова подходите к понравившейся диковинной маске: гневное широконосое лицо, открытый толстогубый рот. А на голове маски — три обезьяны. Одна из них лапами зажала рот, вторая — уши, третья закрыла глаза. Они изображают свадебный совет: ничего не говорить, ничего не слышать, ничего не видеть.

Вы берете маску в руки, любуетесь ею, прикидываете, где ее можно будет повесить дома. Торговец в это время безошибочно читает ваши мысли, но молчит. Безразличным голосом спрашиваю цену. Поединок начался. Следует первый, давно подготовленный удар.

— Пятнадцать тысяч! — твердым голосом говорит торговец.

Если у вас есть опыт, вы знаете, что маска стоит от силы тысячи три-четыре. Потрясенный, я ставлю маску на место. Но не тут-то было. Торговец теперь уже возле меня. Он хватает маску и сует ее мне в руки.

— Ну, сколько, сколько? — кричит он.

Маска снова у меня.

— Четыре тысячи, — говорю я и ставлю маску на прилавок.

— Четырнадцать с половиной!

Маска опять оказывается у меня в руках.

— Четыре тысячи, — как можно спокойнее повторяю я и протягиваю маску.

Торговец убирает руки.

— Четырнадцать! — кричит он распаляясь. — Смотри, это же старая маска! — Он показывает изъеденное термитами дерево.

Так повторяется несколько раз. Пора пустить в ход главное оружие.

— Такую же маску я купил вчера на соседней улице за четыре тысячи, — говорю я.

Торговец подскакивает, как ужаленный.

— Где? Это была не такая маска! Я дам тебе четыре тысячи, купи мне такую маску!

Лицо торговца становится злым. Он смотрит на меня, как на последнего бедняка с пустым кошельком, который осмелился его побеспокоить. Но я чувствую, что уверенность его поколеблена. Однако так быстро он не уступит.

За поединком молча наблюдают еще два торговца. Втроем они арендуют помещение лавки. Подхожу к прилавку одного из них. Он молча смахивает с фигур опилки и пыль. Я его старый клиент. Выбираю деревянную фигуру догона с поднятыми вверх руками. Быстро договариваемся о цене. Когда я расплачиваюсь, остальные торговцы не спускают глаз с моего кошелька. Теперь уже третий из них приглашает меня к своему прилавку. Я выхожу из лавки, когда сзади раздается голос:

— Мосье, подожди! — Первый торговец протягивает мне маску.

— Четыре тысячи, — повторяю я.

— Давай деньги, — говорит он безразличным голосом.

Когда в лавке нет ничего интересного, я просто наблюдаю за работой торговцев.

— Что-нибудь из догонских изделий, — просит покупатель.

Тотчас же весь арсенал лавки становится догонским.

Ни один из встреченных мной торговцев не мог объяснить назначения тон или иной ритуальной маски и, казалось, совершенно не интересовался этим.

Иногда я заглядывал в подсобные помещения лавки, где покрытые серым налетом в беспорядке хранились изделия из белого, красного или черного дерева. Всякий раз мне становилось не по себе от множества обступивших меня пыльных фигур. Здесь были маски — гневные, угрюмые, ехидные, сидели или стояли бесстрастные истуканы почти в рост человека. Казалось, что я попал в какой-то древний музей. Почти на всех фигурах и масках можно обнаружить сколы и трещины, дерево источено термитами.

Многие из этих экспонатов могли бы немало рассказать о людях и их вере в давние времена, о том, как деревенский кузнец, прежде чем приступить к изготовлению фигурки, тщательно выбирал дерево, приносил жертву, чтобы не разгневать духа леса, освящал инструмент, говел. Не так-то просто было сделать святыню анимистов или ритуальную маску, которые служили средством связи с таинственным миром духов, окружавших затерянную в саванне деревню.

Но наряду с действительно ценными старинными фигурками и масками в лавках торговцев множество изделий, сделанных для продажи. За последнее время резко возрос спрос на деревянную скульптуру со стороны иностранцев. Многие ремесленники специализируются на изготовлении женских и мужских бюстов, фигурок обезьян, игроков на тамтаме, женщин с ребенком за спиной, антилоп с теленком и т. д. К сожалению, работа на рынок и приспособление к вкусам потребителей часто ведут к снижению художественной ценности и оригинальности изделий.

И все же в лавках попадается немало интересных вещей. Но их символический смысл известен только людям той общины, где они были созданы. К торговцам они попали оптом, и те в лучшем случае могут назвать лишь народность, которой принадлежит та или иная статуэтка или маска. Распад родовой общины, исчезновение древних религиозных обрядов и церемоний приводят к тому, что маски и статуэтки теряют прежнее культовое значение и перекочевывают в лавки торговцев.

С первого взгляда африканская традиционная скульптура вызывает недоумение. В ней сознательно нарушается привычное соотношение размеров: головы, туловища, ног. Особенно тщательно обрабатывается голова. На фигурке всегда передается татуировка, обозначающая племенную принадлежность. Ноги изображаются в виде двух коротких обрубков. На туловище намечены половые органы и пупок.

Каждый из народов Мали имеет свой стиль резьбы по дереву. Этим объясняется большое многообразие скульптур и масок. Скульптуры догонов представляют собой один из самых древних образцов африканского искусства. Статуэтки часто располагаются парами одна над другой на одном и том же основании. Встречаются деревянные замки и доски от деревянных дверей догонских хижин, сплошь покрытые рядами стилизованных резных фигур. В одной лавке мне попалась деревянная трость с резной рукояткой. По преданию, предки догонов достали такой тростью кусочек солнца, чтобы разжечь необходимый для кузнецов огонь.

Я видел статуэтки, изображающие предков бамбара играющими на тамтаме, разнообразные маски для обрядов и танцев, огромные табакерки в виде горшка на четырех ножках с крышкой, на которой установлена табакерка поменьше. Мировую известность имеет стилизованная деревянная антилопа с откинутыми назад необычайно длинными рогами, непомерно большой по сравнению с туловищем головой и длинным свернутым в кольцо хвостом. Это символ плодородия и старая эмблема парода бамбара. По преданию, творец мира Пемба послал эту антилопу, чтобы научить бамбара возделывать зерновые культуры.