В краю саванн

От Бамако до Сегу

Вряд ли найдутся люди, сколько-нибудь знающие Африку и не мечтающие побывать в стране догонов. Догоны — это один из немногих африканских народов, который мало подвергся иноземному влиянию и сохранил в почти нетронутом виде старый уклад жизни, обычаи, религию. Я всегда с интересом слушал рассказы моего студента Умара Касоге, догона по происхождению, о жизни этого удивительного народа.

Чтобы добраться от Бамако до страны догонов, надо проехать более 700 километров по областям, населенным бамбара, фульбе, бозо, сомоно, моей, бобо. Дорога идет по сердцу Мали — через старинные центры цивилизации на Нигере, наиболее крупные города страны — Сегу, Сан, Мопти, Бандиагару. Первая поездка к догонам произвела на меня такое сильное впечатление, что я повторил это путешествие и на следующий год. Моими спутниками были советские преподаватели.

Мы отправились в путешествие в конце декабря, за неделю до Нового года. Период с декабря по февраль — самое лучшее время для путешествий по Мали. После окончания сезона дождей неасфальтированные дороги становятся проезжими, в этот период еще нет изнуряющей жары. Запасов продовольствия не берем. Можно пообедать в ресторанах при гостиницах. Иное дело вода. Водопроводы с фильтрованной водой есть лишь в немногих городах. Поэтому делаем большой запас газированной воды и пива. На случай непредвиденной встречи со змеями берем шприц и сыворотку. С нами едет и Умар Касоге, который решил провести каникулы у родителей. Нашего шофера зовут Секу Туре. Он малинке, работает в профтехцентре. Поездку совершаем на небольшом советском автобусе, уже привыкшем к малийским дорогам. Наш путь лежит на северо-восток вдоль течения Нигера.

В десять часов утра въезжаем на красивый железобетонный мост через Нигер. Длина его около километра. На мосту из-за застрявшего впереди грузовика стоим минут десять. Сверху с моста река кажется особенно величественной. Кое-где на воде застыли одинокие черные пироги рыбаков. Недалеко от берега медленно движется по воде какой-то желтый островок. Вглядевшись, замечаю, что это пирога, нагруженная с верхом слоновой травой. Ее обгоняет другая, идущая с большой скоростью. Двое молодых парней — один на корме, другой на носу, — ловко работая длинными бамбуковыми шестами, быстро гонят лодку. В декабре вода на Нигере уже спала, и здесь мало кто пользуется веслами.

По обоим берегам Нигера в сероватой дымке лежат отроги древних Мандингских гор. Возраст их геологи определяют миллионами лет. Горы, вершины которых сглажены погодой и временем, крутым уступом обрываются к реке. Сейчас они напоминают каких-то исполинских животных, разомлевших от жары и склонивших к воде свои лобастые головы.

В Бамако нет промышленных пригородов. Поэтому, проехав мост, мы сразу попадаем в саванну. По бокам асфальта красная африканская земля. Эта глинистая земля в период дождей превращается в густое липкое тесто. Передвижение по проселочным дорогам становится невозможным. Сухие толстые стебли трехметровой слоновой травы, чередуясь с кустарниками, выстроились по обочине дороги. Полотно дороги приподнято над местностью. Дальше по обе стороны расстилается слегка всхолмленная бескрайняя саванна, покрытая низким редколесьем и кустарниками.

Многие участки саванны усыпаны бурыми камнями. Некоторые из них содержат столько руды, что раньше использовались для выплавки железа. На каменистых участках в сухой сезон даже африканцу трудно обнаружить следы сельскохозяйственной деятельности. Чтобы обозначить, что поле занято, крестьяне выкатывают наиболее крупные камни на край поля. Каменные гряды, кроме того, задерживают воду и тормозят вымывание почвы в период тропических ливней. Иногда на полях попадаются соломенные хижины — место отдыха крестьян в период полевых работ и убежище от дождя и солнца.

Изредка встречаются остатки крупных причудливых скал — результаты происходящего сотни миллионов лет выветривания и эрозии. В 20 километрах от Бамако в районе поселка Багинеда нам встретился настоящий каменный музей. Вдоль дороги на острых каменных наконечниках застыли огромные каменные глыбы. Непропорциональность опоры и удерживаемой ею каменной массы казалась непостижимой. Трудно было поверить, что это результат стихийной работы природы. Как будто циклопы некогда соревновались в искусстве насаживания каменных громад на острия своих копий. Казалось, достаточно малейшего усилия, чтобы глыбы обрушились вниз, на асфальт.

Скопление причудливых скал малийцы называют «хаотическим городком». Местность вокруг него усыпана разного размера камнями и не представляет никакого интереса для крестьян. Этим воспользовалась слоновая трава, заполонившая все вокруг. Раздвигаю плотные жесткие стебли и делаю шагов пятьдесят в сторону от дороги. Желтая стена трав смыкается за мной, и я оказываюсь окруженным миром саванны. Легкие порывы ветра раскачивают высокие желтые стебли, еще выше поднимаются в подернутое дымкой небо зеленые стволы бамбука. Засохшими листьями усыпана вся земля, поэтому здесь невозможно идти бесшумно.

А кругом тишина! Кроме легкого шелеста желтых стеблей да отдаленного воркования небольших диких голубей, не доносится ни единого звука. Эта тишина поражала меня всегда, когда я оказывался в саванне один.

После Багинеды дорогу обступили посадки молодого тэкового дерева. У тэкового дерева необычно прямые для саванны стволы и широкие листья. Мы измерили один лист: ширина и длина его были равны: по 50 сантиметров. Родина тэкового дерева — Азия. Тэк служит прекрасным материалом для изготовления мебели, при строительстве судов. Дерево достигает зрелости к 50–60 годам. В это время диаметр его ствола составляет 2,5 метра. Посадки тэкового дерева в Мали вызываются отсутствием лесов и нехваткой деловой древесины, которая импортируется. Длительный сухой сезон, недостаток влаги, пожары, удаленность деревьев друг от друга — все это приводит к тому, что в саванне большинство деревьев вырастает с искривленными стволами. Тэк хорошо растет в таких африканских странах, как Дагомея, где сухой сезон не превышает 4–5 месяцев. В районе Бамако сухой сезон длится 7 месяцев. Поэтому посадка тэка имеет здесь опытный характер. Деревья специально сажают часто, чтобы иметь возможность через каждые 7–8 лет вырубать наиболее слабые.

Вид саванны весьма однообразен. Поэтому всякий раз радуют редкие группы пальм, растущие по берегам небольших, пересыхающих в сухой сезон речушек.

За поворотом мы увидели стадо обезьян. Некоторые сидели на асфальте, другие — на росших возле дороги деревьях. Это были бабуины — крупные собаковидные обезьяны. Когда мы подъехали ближе, обезьяны как бы нехотя уступили дорогу и с любопытством разглядывали нас. Вожак стада был гораздо крупнее других. Казалось, обезьяны нас не боятся и только для приличия сохраняют дистанцию.

Мы обрадовались, что обезьяны не убегают, и устремились к ним, чтобы сфотографировать с близкого расстояния. Однако бабуины при нашем приближении стали слезать с деревьев. Угрожающе тявкая и оборачиваясь на ходу, они медленно отступали в поросшую высокой травой саванну. Теперь мы их плохо видели, но все еще слышали и не теряли надежды догнать. Бабуины, кажется, это поняли. Раздался повелительный крик вожака, и тявканье прекратилось. Мы потеряли всякий ориентир и прекратили преследование.

Обезьяны — бич полей проса, арахиса, кукурузы, посадок бананов. При этом они больше ломают и выдергивают растения, чем поедают. Особых средств борьбы с обезьянами у малийцев нет. Их отпугивают криками, стуком, выстрелами. Мне приходилось видеть, как обезьяны развлекаются, пугая пасущийся в саванне скот. Оседлав ишака, один из бабуинов проскакал на нем почти до самой деревни.

Километрах в ста от Бамако мы заметили возле дороги несколько хижин, едва видневшихся в зарослях слоновой травы. Мы остановились и увидели, что деревня покинута жителями. Стены хижин рухнули, крыши провалились. Огромные травы победоносно разрослись не только на деревенских улицах, но и внутри домов. Вокруг деревни были видны зарастающие поля. На привале к нам робко приближаются два подростка. Через Секу мы узнаем, что жители деревни переселились из-за недостатка воды.

Декабрь-время сбора хлопка. То и дело встречаются хлопковые поля. Крестьянки собирают хлопок в калебасы. Кучки хлопка снежными комьями белеют под деревьями, сушатся на плоских крышах деревенских хижин. Во многих деревнях хлопок сложен вдоль дороги в большие кучи и ждет отправки на хлопкоочистительные заводы.

Мы едем по самому густонаселенному району Мали, где на квадратный километр приходится 18–20 жителей. Быстро проносятся тесно стоящие конусообразные и квадратные хижины: деревни напоминают издали пчелиные соты. Но они все равно редки. Одно селение от другого отделяют десятки километров лесистой саванны. В саванне встречаются множество термитников. Больших двух-трехметровых термитников сравнительно мало, но грибовидные термитники высотой от 40 сантиметров до метра заняли огромное пространство и тянутся буквально на десятки километров. Иногда начинает казаться, что перед нами целые города термитов с четко распланированными улицами и кварталами. Возле одной деревни мы увидели крестьянина, разбивающего термитник. Куски его он бросал курам, которые выклевывали подземных обитателей.

К пяти часам вечера, проделав 240 километров по саванне, мы очутились под зелеными сводами деревьев города Сегу. Сегу — наиболее крупный после Бамако-город с 35-тысячным населением. Исторически Сегу — тот центр, вокруг которого группировался самый многочисленный в Мали народ — бамбара. Бамбара считаются одной из наиболее развитых народностей Западной Африки. Их основное занятие — мотыжное земледелие. Часть населения занимается торговлей, кустарными промыслами, рыбной ловлей, охотой.

В XVII–XVIII веках Сегу был столицей королевства бамбара. В середине XIX века город захватил вождь народа тукулёров и проповедник ислама аль-Хадж Омар, который сделал его своей столицей. В 1890 году Сегу приступом взяли французские войска.

После избавления от колониализма Сегу стал административным центром одной из самых богатых сельскохозяйственных областей, населенной в основном бамбара. Однако в самом городе имеются кварталы, где живут тукулёры, сомоно, бозо. С пуском текстильного комбината будет возрастать промышленное значение этого города. По планировке Сегу не похож на другие города Мали. Основу его составляют две центральные улицы, идущие вдоль Нигера, — Бульвар-независимости и Бульвар аль-Хадж Омара. Бульвары пересекаются немощеными улицами, один конец которых упирается в Нигер, другой — в саванну.

После небольшого отдыха отправляемся осматривать город. Как и все города, развивавшиеся при колониализме, Сегу делится на европейскую и африканскую части. В европейской части среди зелени белеют прекрасные виллы. Раньше здесь располагалось управление «Оффис дю Нижер», службы колониальной администрации и жили колониальные чиновники.

Сегу — самый зеленый из малийских городов. Мы все время идем под сенью могучих манговых деревьев. Перед виллами — рощи пальм. Стволы их похожи на высокие, хорошо отполированные железобетонные столбы. Ветви на верхушке похожи чем-то на крылья ветряной мельницы. Зреют тяжелые гроздья крупных плодов. Сопровождающие нас мальчишки показывают, как можно быстро забираться на пальму. В небольшом городском парке земля усыпана опавшими лимонами. Никто их не собирает.

Нас тянет к Нигеру, разлившемуся здесь особенно широко среди пологих берегов. Более чем в километре желтеет пустынный противоположный берег с прекрасным пляжем. Двое рыбаков недалеко от берега сбрасывают в воду бесконечную ленту сети. Река спокойна и безмятежна. И кажется, не было недавнего наводнения, когда вода смывала прибрежные деревни и угрожала самому городу. Теперь на удобренной илом земле жители вновь возятся на своих огородах: дважды в день мужчины носят калебасами воду из реки и поливают картофель, лук, помидоры.

Идем к скоплению лодок, где начинаются африканские кварталы. Группа рыбаков меняет прогнивший длинный нос пироги. Он выдолблен из цельного куска дерева. Несколько бурых копен растения дах (ндаду — на бамбара) плавает возле пирог. Один из рыбаков накладывает на копны тяжелые камни, стараясь утопить их в воде. Вымачивание дах необходимо для извлечения волокна, из которого затем делают рыболовные сети, веревки, мешки.

Несколько стариков, одетых в белые бубу, сидят на земле в тени «капокье». Они нас заметили, но не подают вида.

Приветствуем их на бамбара. Это старикам нравится, и один из них указывает нам на едва заметный проход между домами, побеленными раствором из жженых костей, воды и гуммиарабика. Вскоре попадаем на местный базарчик. Прямо на земле лежат свежая рыба, фрукты, перец, галеты. По сравнению с Бамако цены на рыбу баснословно дешевы.

Ужинаем в единственной в Сегу небольшой гостинице. Вечером в ресторане появляется группа пожилых европейцев. Это делегация финансовых работников из ФРГ, совершающих поездку по странам Западной Африки.

Тропическая ночь надвигается быстро. Город почти не освещен. Кругом непроглядная тьма, но спать еще рано, и я решил немного посидеть на берегу Нигера.

Мне вспомнилась героическая история первооткрывателя Нигера шотландского хирурга Мунго Парка, который побывал во Внутренней Африке, откуда до него никому из европейцев не удалось вернуться. До его путешествия европейцам было неизвестно даже, в каком направлении течет река. Ее обычно считали притоком Нила. И вот 20 июля 1796 года здесь, в районе Сегу, Мунго Парк впервые увидел величественный Нигер, к которому так долго стремился. Но какой ценой это ему далось! Путешественник был враждебно встречен маврами, не желавшими пропускать чужеземца через свою страну. Негритянское население принимало его за мавра и не всегда относилось доброжелательно. К этому добавлялись лихорадка и грабежи, голод и жажда, не говоря о прочих опасностях, которым подвергался безоружный человек. Достаточно сказать, что до Нигера он добрался совершенно нищим. Король Сегу отказался его принять и приказал покинуть пределы страны. Несмотря на это, путешественник, прежде чем повернуть на запад, собрал наиболее достоверные сведения о реке. Сколько неукротимой энергии, терпения, выносливости надо было иметь, чтобы пройти через все это!

У скотоводов-фульбе

В семь утра следующего дня наш «кар», как называет Секу автобус, снова в пути. Сегодня предстоит добраться до Мопти. Сегу только еще просыпается. Медленно бредут по улицам закутанные фигуры первых прохожих. Казалось, они надели на себя все, что было в доме: поверх бубу накинуты на спину и грудь полосатые одеяла, широкие шарфы и просто куски материи. На голове намотан невероятной величины тюрбан или платок, закрывающий шею, уши, нос. Оставлена лишь узкая щелка для глаз. Прохладный сезон — лучшее время для европейцев в Мали. Но для малийцев декабрьские и январские ночи — время испытаний. Они жалуются, что плохо спят из-за холода, кашляют, чихают, болеют гриппом. Чем дальше мы ехали на северо-восток, тем больше попадалось закутанных людей и тем теплее становилась сама одежда.

Сразу за Сегу начинается сахель — переходная область, лежащая между суданской саванной и Сахарой. Для сахеля характерно большое количество баобабов, возвышающихся над остальными деревьями. Внешне баобабы неодинаковы. Некоторые похожи на вкопанные в землю вверх корнями деревья. Их стволы на высоте 20–30 метров разветвляются на короткие толстые отростки, которые, описав полукруг, загибаются к земле. Ветви баобаба покрыты наростами, делающими их некрасивыми. Стволы некоторых деревьев полые, так что внутри свободно могут поместиться два-три человека.

Встречаются баобабы высокие, одноствольные. Вот прямо на нашем пути высится темно-серая громада баобаба-гиганта: из земли поднимаются сразу несколько стволов. В сравнении с ним вся остальная растительность саванны выглядит мелким кустарником. В автобусе нас четырнадцать. Беремся за руки и пытаемся обнять «часового саванны». Зовем Секу, но все равно не хватает еще человек пяти-шести.

Баобаб увешан «обезьяньим хлебом» — так называют плоды этого дерева. Мы не раз видели, как при приближении людей с дерева проворно спрыгивали крупные рыжие мартышки. Пытаемся сбить несколько плодов. Для этого надо разорвать плотную, крепкую, как веревка, плодоножку метровой длины. Плоды баобаба овальной формы, заостренные на концах. Длина их около 30 сантиметров, вес 1–3 килограмма. Снаружи плод покрыт твердой темно-зеленой бархатистой кожурой, которая при созревании плода становится желтоватой. «Обезьяний хлеб» находится внутри плода и представляет собой беловатую массу с серыми ядрами. Этой массой лакомятся и люди.

Чтобы сфотографировать гигантский баобаб, приходится долго отступать в саванну, натыкаясь на острые сучки сухого, негниющего валежника. Сероватые шарики растения крам-крам, унизанные острыми иголками с крючками на конце, впиваются в брюки и начинают колоть ноги. И снова бежит навстречу саванна, белеют в ее бурых травах арбузы и беловатые калебасные тыквы, иногда мелькают бродящие по саванне охотники с длинноствольными ружьями местного производства и узлами на головах.

Наш Секу не любит останавливаться даже перед дорожным знаком, который этого требует. Но зато он тормозит, когда посреди дороги застывают коровы, бродящие по саванне в поисках корма. Малийские шоферы весьма деликатны с животными, не кричат на них, ждут, пока те сами уступят дорогу.

Километра за два до крупного притока Нигера, реки Бани, лесистая саванна сменяется травянистой. Солнце успело выжечь зеленый цвет, и травы теперь' имеют неопределенную серовато-желтоватую окраску. Бани переезжаем по только что построенному мосту. Еще год назад переправа осуществлялась с помощью медлительного парома.

Сразу за рекой начинается самый тяжелый двухсоткилометровый участок неасфальтироваиной дороги между Сегу и Саном. Колеса машины врезаются в толстый слой красной пыли, плюхаются в ямы. В автобусе висит густое красноватое облако. Ближайшие соседи стали едва различимы. Встречная машина становится наказанием. Пыль в носу, в ушах, на зубах. Разговоры прекращаются, некоторые закрывают глаза. Страдаем не только мы, но и природа. Метров на тридцать вокруг дороги кустарники и деревья густо облеплены пылью. Такая езда длится несколько часов. Ближе к Сану пыли стало меньше, и мы вздохнули с облегчением. Вскоре показались городские кварталы Сана с довольно многочисленными домами европейского типа. В стороне виднеется высокая красивая мечеть — единственная достопримечательность этого города.

Секу останавливает автобус перед низким одноэтажным каменным зданием и объявляет, что это кемпинг. Возле кемпинга под открытым небом возвышается большая печь с куполообразным верхом. Из-под заслонки торчат концы жарящихся бараньих ног. Около печи стоит толстый африканец средних лет в белой рубахе и широких штанах с намотанным на шею красным полосатым шарфом.

Нам предстоит заказать обед. Но хозяин называет слишком высокую цену, и разговоры о том, сколько мы платили в Сегу, не производят на него никакого впечатления. Тогда решаем отправиться в соседнее заведение. Тут хозяин сразу же идет на уступки.

На обеих щеках хозяина от глаз до подбородка проложены две глубокие темные борозды. На висках тоже по пять параллельных шрамов. В Мали до сих пор встречаются люди, даже дети, с различной татуировкой на лице. Особенно эффектны насечки на лицах моей и бобо. Наш хозяин принадлежит к народности бобо. На мой вопрос о происхождении насечек он ответил, что когда-то бобо воевали с другими племенами. Чтобы в бою не перепутать своих с врагами, бобо стали делать такие насечки. Теперь войн нет, но насечки вошли в традицию. Насечки делают в раннем детстве, и хозяин не помнит, когда это было.

Пока готовится обед, отправляемся осматривать город. В малийских городах существует, так сказать, два центра. Базар — центр торговой и деловой жизни, мечеть — центр религиозной жизни. Направляемся сначала к мечети, которая возвышается на огромной немощеной площади. Высота мечети равна двух-трех-этажному дому. Стены оштукатурены и выбелены.

«Можно ли войти внутрь?» — спрашиваем мы себя, стоя перед узкой деревянной калиткой. Выручает проходящий мимо малиец в коричневом бубу и синей феске. По-французски он не говорит, но показывает, что надо разуться. Оставляем на площади ботинки и переступаем порог. Нас обступает полумрак мусульманского храма. У входа на разостланных циновках молятся два старика сурового вида. Обращаемся к ним. Один из стариков строго, но доброжелательно показывает, куда надо идти. Шагаем по глинобитному полу. Кое-где разостланы циновки, но молящихся не видно. Стены мечети высокие, толстые, небеленые. На потолке мощные деревянные балки перекрытия. Из внутреннего дворика по видавшей виды глинобитной лестнице со стертыми ступеньками взбираемся на крышу мечети. Она представляет собой большую обмазанную толстым слоем глины галерею, по наружным краям которой сделан высокий, почти в рост человека глинобитный барьер. Вдоль него со всех сторон поднимаются высокие овальные башни с торчащими из них деревянными жердями. Это и своеобразное украшение-мечети и способ придать прочность глинобитному сооружению. Башни увенчаны железными крестовинами, украшенными страусиными яйцами. Внутри башен узкие проходы с покатыми глиняными ступеньками. Попытка проникнуть в одну из этих лазеек ничего не дает — отверстие слишком узко.

Сверху открывается великолепный вид на плоские крыши многочисленных одноэтажных глинобитных домов, со всех сторон придвинувшихся к площади.

На базаре множество народа. Отведенное для торговли место всех не вмещает, поэтому торговцы заняли и прилегающие улицы. На краю базара возле огромных кулей сидят торговцы рисом. Сан — один из рисоводческих районов. Невдалеке торгуют вязанками дров, которые приносят на базар молодые женщины. По центральной торговой улице трудно пройти из-за расставленных на земле тазов с зерном и множества людей. Здесь я встретил нескольких молодых девушек фульбе, на голове которых были надеты красивые диадемы из старинных французских серебряных монет. У некоторых ленточка с такими же монетами ниспадала через весь лоб к переносице, а на шее висели длинные, до пояса, связки бус. Без всяких уговоров они разрешили себя сфотографировать и, кажется, были польщены нашим вниманием.

В кемпинге обед уже готов: жареные куры, огромный, как лопухи, но мягкий и нежный салат с уксусом и чешское пиво. Пока мы обедаем, желающие подработать мальчишки чистят автобус.

И снова в путь по сахелю. Наряду с земледелием скотоводство занимает центральное место в хозяйстве страны. Из всех стран Западной Африки Мали — самая богатая скотом. Он занимает большой удельный вес в малийском экспорте.

На севере сахеля и в присахарской зоне живут мавры и туареги, занимающиеся исключительно скотоводством. В поисках пастбищ и воды они постоянно кочуют со стадами верблюдов и крупного рогатого скота.

Юг и центр сахеля заселены скотоводами-фульбе (или пёль — по местному названию), которые ведут полукочевой и оседлый образ жизни. Оседлые фульбе пасут скот возле своих деревень, что способствует унавоживанию почвы и повышению урожайности.

Фульбе — прирожденные скотоводы. Их можно встретить повсюду, где есть скот. Но если в сахеле они хозяева скота, то в суданской саванне работают пастухами у земледельцев. Селясь возле земледельцев, фульбе живут в соломенных хижинах и длительное время сохраняют полукочевой образ жизни.

Едем по округу Масина. Здесь фульбе сами разводят крупный рогатый скот. Их деревни застроены прямоугольными глинобитными домами с плоской крышей и внутренним двором, где отдыхают, спят в жаркие ночи, занимаются ремеслом, ткут, прядут. Возле домов видны загоны для скота, огороженные вкопанными в землю заостренными кольями.

После первых дождей фульбе начинают передвигаться со своими бесчисленными стадами горбатых зебу на север сахельской зоны. Деревни фульбе пустеют. В них остаются старики и больные. Чтобы жить на пастбищах, фульбе берут с собой циновки, одеяла, посуду. Тяжелый скарб привязывают на спины быков.

Скот находит воду и обильную пищу в быстро покрывающейся травой саванне. Отгон скота на север вызывается и необходимостью сохранить поля от потравы, так как многие семьи фульбе сочетают скотоводство с земледелием.

Считается, что скот у фульбе принадлежит мужчинам, а молоко — женщинам. Выручку от продажи молока женщины оставляют себе. В тех семьях, где мало мужчин, для присмотра за скотом нанимают пастухов.

В Мали разводят все виды домашних животных. В суданской саванне распространен низкорослый короткорогий скот породы ндама. В Масине фульбе разводят горбатых мясных быков зебу с огромными рогами.

Разведение зебу — традиционное занятие фульбе. У них сохранились остатки старых тотемических верований, по которым они рассматривают коров не как собственность и богатство, а как своих родственников, требующих уважения к себе. Об этом поют пастухи-фульбе в своих песнях:

Отгон скота на север — всегда радостное событие з жизни подростков фульбе. Им хочется скорее научиться находить дорогу в саванне, пастбища и воду для скота, испытать разные приключения.

С началом сухого сезона временные водоемы на севере пересыхают, выгорают травы на пастбищах. В это время фульбе направляются со своими стадами обратно — либо в освобождающуюся от паводка Масину, либо к Нигеру и Сенегалу, где много травы и воды. По издавна существующему соглашению между кочевниками и земледельцами, на обратном пути стада пасутся на обрабатываемой земле, с которой уже убран урожай.

Два раза в году у фульбе бывают праздники животных: один в марте, второй в октябре. Во время праздников устраивают смотр всех стад. Хозяева лучшего стада награждаются. Иногда на праздник приезжают руководители республики.

Кочевые народы живут почти исключительно за счет доходов от своих стад. Зерновые, животное масло, молоко, мясо коз и баранов составляют основу их питания. Шкуры и шерсть служат для изготовления одежды, палаток и различной утвари. Продажа скота и молочных продуктов дает скотоводам необходимые деньги.

Кочевники-фульбе сыграли немалую роль в истории Судана. В начале XIX века они объединили под. своей властью все народы средней дельты Нигера от Сенегала до Томбукту. Захваченных во время войн пленников они обращали в домашних рабов и заставляли смотреть за своими стадами. Их называли римайбе. У фульбе была своя знать и свои касты. И сейчас богатые семьи владеют тысячами голов скота.

Вторжение колонизаторов нарушило традиционный быт фульбе. В песнях фульбе поется:

В районе сахеля распространены ослы, которые вместе с быками выполняют роль транспортных животных. Выносливые и умеренные в пище, они могли бы облегчить труд крестьян. Разведением лошадей занимаются к югу от внутренней дельты Нигера. Но лошади в Мали немногочисленны и используются исключительно для верховой езды, а не для сельскохозяйственных работ. Они считаются предметом роскоши. В Масине и в стране догонов нам попадались величественного вида всадники в высоких богато расписанных седлах.

Особенно развито в сахеле овцеводство, много коз. Свиней разводят народности бобо и моей, не исповедующие ислам.

Все дальше и дальше углубляемся в сахель. В 110 километрах от Сана слева от дороги появляется большой белый камень. На нем написано: «Дженне». Это поворот к старейшему городу Мали, расположенному в затопляемом районе в 29 километрах от асфальтовой дороги за рекой Бани. В наши планы не входило посещение Дженне, но заманчивая надпись породила раскол в рядах. Вопрос решается самым демократическим образом — открытым голосованием. Едем! Секу не одобряет нашего решения, так как дорога очень плохая, но молчит. Надо сказать, что Секу — молодой парень лет двадцати трех — очень привязан к преподавателям профтехцентра. Девушки-переводчицы то и дело подтрунивают над ним, но он отвечает добродушно и с юмором. Все началось с женитьбы Секу. Как-то он попросил отпуск по случаю бракосочетания. О предстоящей свадьбе вскоре стало известно всем пассажирам автобуса, которых Секу ежедневно возил на работу. Женитьба в Африке — дело очень дорогое, и поэтому многие парни долгое время остаются холостыми. Накануне свадьбы Секу получил от своих пассажиров подарки и деньги, что ему, выходцу из Гвинеи, не имевшему родственников в Бамако, было весьма кстати.

Свернув с дороги, едем по красноватому проселку среди ощетинившейся шипами кустарниковой саванны. Через три-четыре километра выезжаем на залитую водой равнину. Дорога идет по высокой земляной дамбе. По обеим сторонам, насколько хватает глаз, раскинулись затопленные водой травы. Лишь где-то далеко-далеко у горизонта, обозначая деревни, поднимаются одинокие группы высоких деревьев. В воде плавают розовые, сиреневые и голубые лилии.

Мы попали в царство непуганых птиц. Стаи уток проносятся, едва не задевая крышу автобуса, и в 30–40 метрах от берега совершенно не реагируют на наше появление. Вдоль дороги, как на параде, выстроились группы цапель, пеликанов, марабу, нырков. На краю дамбы много куликов. Рыжие грифы нехотя поднимаются перед самым носом ковыляющего по дорожным ямам автобуса и, отлетев полсотни метров, снова садятся на дорогу.

Рыба то и дело плещется в затопленной траве. Водяная равнина живет своей жизнью. В протоках видны пироги рыбаков. Возле мостов рыбаки развесили свои сети. Тут же сушится на солнце разложенная на земле рыба.

Километров через пятнадцать показывается большая глинобитная деревня. Она расположена на возвышенности, окруженной заливными лугами. Трава здесь такой высоты, что в ней едва видны стада коров, лошадей и ослов. От затопляемой части долины деревня ограждена земляной насыпью. У некоторых хижин растут высокие стройные пальмы. С десяток подростков и молодых жительниц деревни собралось посмотреть на нас. У старосты выясняем, что дальше автомобильной дороги нет. В трех километрах от деревни находится река Бани. Переправиться через нее можно только на пирогах. На противоположном берегу до Дженне надо идти еще девять километров.

Район Дженне — начало огромной постоянно затопляемой зоны. Сам город почти полностью окружен водой в течение всего года. Город невелик — 6–7 тысяч жителей. Этот один из старейших исторических и религиозных центров Мали основан около 800 года. Дженне славится знаменитой мечетью, которая послужила образцом для строительства мечетей в других городах Судана. Пеший путь к Дженне занял бы около суток, а времени у нас мало. Поэтому не без сожаления покидаем страну непуганых птиц и возвращаемся в выжженную солнцем саванну.

Софара

Километрах в шестидесяти от Мопти вдруг выясняется, что родители жены Секу живут недалеко, и теперь он просит разрешения заехать к тестю, чтобы передать поклоны от своей Фаны. Место, где живут родственники Секу, находится в 3–4 километрах от асфальтовой дороги. В сухой сезон съехать с асфальта не страшно. Мы посмотрели немало придорожных деревень, но ни разу не были в глубине саванны. Вдоль проселочной дороги потянулся типичный пейзаж сахеля: одинокие баобабы, на открытом пространстве невысокие колючие кустарники и деревья, возделываемые поля. А4алийцы говорят, что в сахеле человек видит далеко впереди себя. Это действительно так. Карите и нере встречаются здесь реже, травянистый покров более низок, чем в суданской саванне. Неизменный спутник сахеля — колючая трава крам-крам.

По травянистой долине вдоль дороги не спеша движется стадо. За пастухом бредут козы, а за ними беловатыми комками катятся в пожелтевшей траве бараны. Становясь на задние ноги, козы ловко объедают нижние листья с деревьев.

Пастух одет так, как обычно одеваются фульбе, которым приходится жить в саванне. На нем длинный широкий халат из толстой темно-серой домотканой шерстяной материи и конусообразная соломенная шляпа, защищающая голову и плечи от солнца. На подбородке шляпа крепится ремешком, и в случае необходимости ее можно передвинуть на спину. На плече пастух держит железное копье, на котором висит жестяной чайник. Копье служит как для защиты от хищников, так и для наведения порядка в стаде.

Мы въезжаем в Софару, расположенную на берегу реки Бани. Кроме оседлых фульбе здесь живут рыбаки бозо и сомоно, есть и земледельцы бамбара. Секу останавливает автобус на краю довольно большого базара и отправляется к родителям жены.

Европейцы, видимо, действительно редко съезжают с асфальта, а местное население не часто бывает в больших городах. В одну минуту автобус окружает толпа мальчишек, которые с молчаливым изумлением разглядывают нас. Взрослые мужчины стоят поодаль. На базаре за каждым из нас идет пять-шесть подростков. По-французски объясниться не удается. На вопросы на бамбара ребята также не отвечают. Здесь распространен язык фульбе.

В прохладное время мужчины носят шерстяные шапочки с острым верхом, которые закрывают уши и шею. У некоторых на голове надеты нарядные высокие синие и зеленые колпаки с красным верхом или цветные тюрбаны со спадающими на плечи концами. На шее у многих черные плетеные шнурки с украшениями.

24 марта 1828 года в Софаре побывал знаменитый исследователь Судана француз Рене Кайе. Это был второй европеец, которому удалось добраться до Томбукту. Передвигался он пешком и на осле. Чтобы не привлекать внимания фанатичных мавров, он выучил арабский язык и выдавал себя за бедного араба, освободившегося из христианской неволи и пробиравшегося на родину, в Александрию. Даже записи о путешествии ему часто приходилось делать тайком. Мимо Софары Рене Кайе плыл в пироге, в которой везли партию рабов. Это путешествие доставило ему немало неудобств, так как хозяин пироги кормил его всего раз в сутки, не делая различия между ним и рабами. В надежде купить что-нибудь на завтрак он и вышел на берег в Софаре. По его оценке, в то время в Софаре жило около 250 человек. Теперь Софара — районный центр, где живет около двух тысяч человек. Здесь два-три одноэтажных административных здания европейского типа.

Мы уже закончили осмотр Софары, когда вернулся Секу Туре и пригласил нас в дом тестя — пожилого степенного бамбара, семья которого занимается земледелием и торговлей и принадлежит к числу зажиточных.

Среди родственников выделяется высокий африканец лет сорока пяти, с открытым мужественным лицом и атлетической фигурой. Он оказывается охотником и приглашает нас к себе. Зовут его Карамоко Дугаре. Мы идем за ним на соседнюю улицу. Он живет с братом, тоже охотником. Во дворе лежит с десяток огромных черепов гиппопотамов. Вдоль стен дома сделаны ниши, в которых выставлены головы больших и малых антилоп с рогами. В одной из ниш лежат две массивные львиные головы, высушенные на солнце. Угадывая наше желание, Карамоко приносит ружье, и оба брата дают запечатлеть себя возле охотничьих трофеев. Объясняться нам помогает Умар Касоге.

Мы просим рассказать об охоте на львов. Карамоко говорит, что львы и люди стараются не трогать друг друга. Крестьяне загоняют скот с заходом солнца в деревню. Для львов достаточно антилоп. Но иногда перемирие нарушается, как это случилось однажды в деревне Бугуба. В этот день коровы, лошади и ослы вернулись раньше времени. Они дрожали, ревели, беспокойно прядали ушами. Возле деревни появился лев. Животные успокоились лишь под утро, когда лев ушел. Но днем он убил корову. Не вернулся домой пастух, отправившийся на поиски скота. В деревне установили ночные дежурства, но вскоре грозный хищник терроризировал всех. Было убито еще несколько животных, вышедших в саванну на поиски корма.

— Нельзя сказать, что в Бугубе не хватало охотников, но никто не решался выступить против царя саванны. Наконец, двое посланцев прибыли за мной, — говорит Карамоко. — Я взял ружье и отправился в Бугубу, чтобы все узнать на месте.

Карамоко рассказывает о том, что снаряжение на охоту — долгая и важная процедура. Охотник надевает рубаху и тунику, на которой есть изображения ящерицы и масок. На шапке укреплены гри-гри — амулеты, раковины каури. Они защищают охотника от злых сил, делают его невидимым и опасным для зверей. На шею, локти, запястья и рубашку охотник также надевает гри-гри, пучки волос, кожи, кореньев и раковины каури. Считается, что кусок веревки, обмотанный вокруг пояса, придает телу упругость. На поясе у охотника висят два ножа. В полном охотничьем облачении и с ружьем на правом плече Карамоко появился перед почтенными людьми деревни, чтобы выслушать последние советы и получить благословение.

В это время лев находился в полукилометре от деревни и спокойно пожирал корову хозяина хижины, где Карамоко снаряжался на опасный подвиг. Обходным путем охотник вышел из деревни.

— Сначала я подбирался ко льву под прикрытием кустарника, — говорит Карамоко, — потом лег на живот и пополз в траве, как солдат. Конечно, я боялся, хотя у меня было надежное европейское ружье. Целиться начал, когда ясно стал слышать хруст костей. После первого выстрела лев взревел так близко от меня, что я сильно испугался, но все же выстрелил еще раз. Потом я услышал крики людей, бежавших от хижин. Вся деревня следила за мной из укрытий. Лев был нашим общим врагом. Меня поздравляли и хвалили за смелость, благодарили за избавление деревни от опасного хищника.

Карамоко рассказывает нам и о бегемотах. В их стаде может быть только один самец. Перед появлением потомства самка уходит из стада. Если на свет появляется новый самец, то она вскармливает его вне стада. Когда он вырастает, то возвращается в стадо. Происходит поединок между двумя самцами за право быть хозяином в стаде. Один из них либо погибает, либо изгоняется.

Из Софары выезжаем в сумерках. Кое-где мелькают тлеющие угли очага да неяркий костер пастухов. Совсем стемнело, когда мы въехали в поселок Севаре, где должны ночевать. Здесь в лицее работают два советских преподавателя — Борис и Лида Нестеровы. Борис преподает математику, физику и рисование, Лида — химию и биологию. В течение девяти месяцев они почти не встречаются с советскими людьми и чрезвычайно рады нашему приезду.

В поисках баранов

После ужина уточняем план на ближайшие дни. Решаем купить двух баранов и зажарить их на вертеле. Затем предстоит осмотреть Мопти и после этого двинуться в страну догонов. На огонек заглядывает сосед Нестеровых француз Ив, коллега по лицею. Узнав, что мы собираемся ехать на базар за баранами, Ив просит взять его с собой. Он ждет в гости друзей из других городов и хотел бы тоже купить барана. Он знает деревенский базар, где бараны стоят 2–3 тысячи франков. Только на месте надо быть в семь часов утра, так как деревенские базары начинаются рано.

В половине седьмого мы уже на ногах, будим Ива и выезжаем. Дорога идет среди полей, с которых убран урожай. Солнце еще только встает, утро свежее. Одна из закутанных в покрывало женщин, идущих по дороге, поднимает руку. Подвозим ее, но разговора не получается: французский язык здесь бесполезен. Ив делает знак, и мы сворачиваем в большое село. Это районный центр Фатома, находящийся в 14 километрах от Севаре. Улицы с трех сторон окружают большую базарную площадь. Но на рынке никого нет. Несколько мужчин греются на солнце. Говорят, что базар соберется не ранее девяти часов. Холодно!

В начале десятого мы снова в Фатоме. Солнце уже хорошо пригревает, открылись лавки, на базаре появились связки кур, кислое молоко в калебасах, веревки из коры баобаба, но баранов не видно. Народу на базаре становится все больше, и мы привлекаем всеобщее внимание. Меня заинтересовал невысокий крепкий парень в синем бубу. На шее у него серебряный «секрет» побольше спичечного коробка, на груди на ремешках висят еще две прямоугольные коробочки, какие обычно носят мавры в качестве амулетов. Но по внешности парень не похож на мавра. Спрашиваю, какой он национальности. Он молчит, хотя я перечисляю почти все национальности, проживающие в Мали. Тогда Секу задает вопрос на бамбара.

— Белла, — отвечает парень.

— Но белла — это ведь бывшие рабы?

— Да, — отвечает кто-то из стоящих вокруг африканцев.

В окружающей группе замечаю высокого старика в белом дорогом бубу. У него умное лицо, высокий лоб, на чисто выбритом подбородке как бы приклеена длинная узкая полоска белой бороды. Он знает французский язык, и мы разговорились. Это Муктар Сиссе, фульбе по национальности, местный марабут. Он рассказывает, что у мусульман-фульбе есть две разновидности марабутов: одни у кочевых фульбе, другие у оседлых. Муктар был марабутом оседлых фульбе. Он наставник в коранической школе, где преподавание ведется на местном языке. В Мали имеются также медресе, где преподают на арабском языке. К моему предложению сфотографироваться Муктар Сиссе относится серьезно. На свой высокий лысый лоб он наматывает белую чалму. По его приказу приносят четки, которые он надевает на грудь. На прощание марабут просит прислать фото и пишет свой адрес.

Рядом с Муктаром стоит молодой африканец со спиленными верхними зубами, от чего рот его похож на белую пилу. Заметив мой интерес к его зубам, африканец смущается, сжимает губы. На мой вопрос он отвечает, что операцию с зубами выполнил кузнец. Это делается не всегда для моды, как говорит парень. При обрядах посвящения спиливание зубов иногда служит испытанием мужества.

Шел уже одиннадцатый час, а бараны все не появлялись. В это время Секу подвел к нам невысокого плотного человека, одетого в черный толстый шерстяной халат с широкими рукавами и видавшую виды некогда белую чалму. У незнакомца было очень черное обветренное лицо с решительными чертами, орлиным носом и большими черными глазами. В наружности его было что-то от цыгана. Секу представил незнакомца как хозяина бараньего стада, находящегося в пути на базар. Если мы не намерены больше ждать, то надо ехать навстречу стаду.

И вот наш автобус бодро трясется по сносной проселочной дороге. Слева тянется большая луговина, заросшая высокой травой. Параллельно нашей дороге по луговине проходит еще одна дорога, невидимая нам. По ней едут всадники, идут люди, которых мы угадываем лишь по движущимся над травой калебасам. Вскоре на пригорке показывается и баранье стадо.

Наш незнакомец быстро сходит с дороги и скрывается по самый тюрбан в траве. Он двигается наперерез стаду. Нам видно, как он долго объясняется с пастухом. Вернувшись, он говорит, что это не его стадо и нам лучше ехать по дороге, где гонят овец. Вскоре мы ехали по дороге, по которой шли на базар люди И Гнали животных. Казалось, все предвещало удачу. Но владельцы баранов делали свои выводы. Вид нашего автобуса посреди саванны изумлял их. Европейцам очень нужны бараны, иначе они сюда бы не приехали. Значит, надо повышать цену! И действительно, запрашивали тройную цену. Наш опыт в африканской торговле тут не помогал. Одним словом, за баранами нам пришлось приехать в Фатому в третий раз. Это было уже к вечеру. Но теперь сами продавцы искали нас, и баранов мы купили самым прозаическом образом и по дешевой цене.

Под вечер улицы Севаре огласились криками и музыкой балафонов и тамтамов. Это праздновали Новый год принявшие христианство малийцы. Минут тридцать они неистово играли и плясали возле виллы Нестеровых.

Танцоры были одеты очень оригинально и казались расписанными белыми квадратами. Их рубашки были похожи на рыболовную сеть с очень крупными ячейками, через которые просвечивало темное тело. К шортам из белой шерсти на длинных бечевках были прикреплены белые шерстяные помпоны, которые во время танца летали в воздухе.

Повеселив нас, христиане двинулись к соседним виллам, и вскоре оттуда понеслись будоражащие звуки тамтама и выкрики. Но на виллах, очевидно, жили малийцы-мусульмане, переживавшие последнюю неделю поста. Возле веселящихся христиан появился разгневанный малиец, который властным голосом стал высказывать свое неудовольствие. Танцующие со смущенным видом стали уходить.

На следующий день вечером у нас состоялся «пир кочевников». На сдвинутых столах лежали туши двух пахнущих дымом, зажаренных на вертеле баранов. В последней поездке в Фатому Ив не участвовал, а гости к нему все же приехали. Поэтому на ужин приглашаем и четырех преподавателей-французов. Они демонстрируют знание русских песен. Переводчицы из профтехцентра знают французские песни. Интернациональный вечер проходит дружно, правда с некоторым перенапряжением голосовых связок с обеих сторон.

Мопти — малийская Венеция

Чтобы увидеть рыбные богатства Мали, надо побывать в «малийской Венеции» — городе Мопти. Город называют так потому, что он расположен на трех островах и значительную часть года почти со всех сторон окружен водой. С одной стороны, это река Бани, с другой — огромные затопляемые рисовые поля. Мы едем в Мопти по узкой тринадцатикилометровой дамбе, соединяющей Мопти с Севаре. По обеим сторонам дамбы крестьяне по колено и по пояс в воде жнут рис, связывают его в пучки и ставят для просушки на свободные от воды островки. По рисовому полю медленно двигаются две пироги. С одной из них рыбак забрасывает сеть. Слева рисовое поле заканчивается озером, ширина которого 3–4 километра. По ту сторону водной глади в утренней дымке развертывается панорама большого африканского города, не похожего на другие города Мали. Над четкой линией темно-серых домов поднимается красивый зубчатый квадрат мечети.

Проехав под каменной аркой, на которой выложено название города, попадаем на большую людную площадь. Мопти делится на три части: «туземный» город Комогель, административный город Шарлоттвиль и торговый город. Осмотр начинаем с Комогеля, который наиболее красив. В отличие от малопримечательных кварталов других малийских городов Комогель характерен оригинальной архитектурой и добротными массивными постройками. Строители заставили заговорить здесь серую глину и камень, и каждый дом имеет свое лицо, а весь городской ансамбль — свою выразительность. Ни один дом не напоминает о европейском архитектурном влиянии. Дома в Комогеле одно- или двухэтажные, отгороженные от улиц высокими стенами. По городу проходят две довольно широкие асфальтированные улицы, их пересекают слегка изогнутые узенькие улочки, на которых двум автомобилям не разъехаться.

Сначала проезжаем Комогель на автомобиле. Завидя нас, ребятишки хором скандируют: «Тубабу, тубабу!» («Европейцы, белые люди»). Затем отправляемся побродить по городу пешком. Улочки живут своей жизнью: женщины толкут просо, о чем-то беседуют молодые люди, наблюдая за нами.

Любуемся видом города со стен мечети. Хотя город и представляется сплошным полем плоских глинобитных крыш, но здесь нет того однообразия, которое характерно для Сана. Архитектура каждого дома оригинальна и достаточно сложна. Часть здания сделана одноэтажной, часть двухэтажной, много различных пристроек, выступающих башенок. Крыши некоторых домов обнесены балюстрадой. Женщины тщательно сметают с них пыль. Здесь сушат зерно, спят или отдыхают. Из двориков на крыши ведут красивые лестницы.

Двигаясь вместе с живописной толпой, пересекаем земляную дамбу, соединяющую Комогель с остальными частями города, и оказываемся на огромном рыбном базаре. Он отделен от административного города широким языком глубокого залива Бани. У берегов залива, касаясь бортами друг друга, стоят большие моторные пироги. Они имеют крытый верх, внутри вдоль бортов сделаны скамейки для пассажиров, середина предназначена для грузов.

Реки и озера Мали очень богаты рыбой. Здесь встречаются нильский окунь, сом, карп, угорь.

На левом берегу залива стоят большие каменные лабазы, забитые тюками сушеной и вяленой рыбы. Между пирогами и лабазами тесно от торговцев рыбой. Сушеная и копченая рыба всевозможных размеров большими и малыми кучками разложена иа подстилках и прямо на земле. Рыбы так много, что порой некуда поставить ногу.

Ежегодно в Мали вылавливается около 100 тысяч тонн рыбы. Большая часть ее потребляется на месте. Экспортируется около 6 тысяч тонн в год. Для оптовой торговли рыбу выкладывают своеобразными штабелями: метр в длину и высоту и полметра в ширину. Затем эти штабели обшивают рогожей и готовят для от, — правки в соседние африканские страны, где малийская рыба пользуется большим спросом.

Рыбной ловлей занимаются все жители Мали, живущие по берегам рек. Но для 80 тысяч бозо и сомоно рыбный промысел издавна был главным занятием. Они же сушат и коптят рыбу, торгуют ею. Рыба служит доходной статьей, некоторые рыбаки разбогатели, имеют несколько пирог, которые используют сами и сдают в аренду. Бозо и сомоно занимаются предпринимательской деятельностью, перевозя грузы и пассажиров по Бани и Нигеру.

С трудом пробравшись через тесный рыбный базар, я выхожу на берег Бани. Вдоль него тянутся легкие навесы, откуда доносится визг пил и стук топоров. Часть бозо и сомоно специализировалась на строительстве пирог, которые делают из теса, привезенного из Берега Слоновой Кости. Рядом с навесами судостроителей в легких хижинах из соломенных матов, которые вяжут прямо на базаре, работают кузнецы. Один из них с помощью ручного горна нагревает докрасна металл, другие превращают его в четырехгранные гвозди. Кузнецы в основном из народа сорко.

Возле строящихся пирог два могучих рыбака-бозо просят меня их сфотографировать. Они надевают длинные черные тоги и забираются в стоящую на воде пирогу. Затем один из них спрашивает, не нужен ли мне крокодил. Я уже знаю, что ловля маленьких крокодильчиков для изготовления чучел приносит рыбакам известный доход. Им можно заказать крокодила любых размеров. Я предлагаю рыбакам сигареты и прошу рассказать об охоте на крокодилов. Они говорят, что при этой охоте сомоно и бозо не пользуются ружьями. Удача достигается знанием особых секретов. Охота на крокодила начинается с того, что на железный крюк насаживают кусок пахучего бараньего или собачьего мяса. К крюку привязывают толстую веревку и забрасывают его в воду. Второй конец веревки прикрепляют к дереву и уходят. Жадный крокодил заглатывает приманку вместе с крюком. Почувствовав себя пойманным, он начинает метаться, пытаясь оборвать веревку или отрыгнуть приманку вместе с крюком.

Через день-два рыбаки возвращаются к месту охоты на пирогах. Убедившись, что добыча на крючке, они отвязывают веревку от дерева и прикрепляют ее к одной из пирог. Теперь наступает заключительная и самая опасная часть охоты. Рыбаки начинают подтягивать крокодила на поверхность. Почувствовав опасность, он делает новые попытки сорваться с крюка, пускает в ход свои страшные челюсти. Голова крокодила скользит вдоль бортов пироги, он старается схватить людей. Если крокодилу удастся схватить человека за ногу, то это будет мертвая хватка. Чтобы освободить ногу, надо убить крокодила и отрезать ему голову. Охотники вооружены только крепким двойным гарпуном, похожим на железную скобу, края у которой покрыты большими зазубринами. Выбрав удобный момент, один из рыбаков с силой вонзает гарпун в бок крокодила. Крокодил приходит в бешенство, вода окрашивается кровью. Могучие челюсти крошат борта пироги, кипит вода под ударами хвоста. Ярости и силе животного противостоят ловкость и смелость потомственных рыбаков.

Самый ответственный момент — извлечение раненого крокодила из воды. Когда крокодил оказывается в лодке, ему скручивают веревкой страшные челюсти. Чтобы крокодил не поднялся, одновременно связывают обе пары его лап, причем их растягивают в разные стороны так, чтобы веревка проходила через спину. Затем доставляют крокодила в деревню. Мясо его съедобно, лучший кусок предназначается самому старому рыбаку деревни. Остальное идет в пищу участникам охоты и членам их семей. Шкура крокодила достается тому, кто поразил животное гарпуном. Уничтожению подлежат прежде всего крокодилы, поселяющиеся возле деревень и нападающие на приходящий на водопой скот и собак, а иногда и на людей.

В тени невысокого склада замечаю изготовителя амулетов гри-гри. Он делает их из блестящей черной кожи и очень искусно сшивает. Я наблюдаю за его работой, но сфотографировать его с инструментами он не разрешает.

Гуляя по городу, видим много местных красавиц, одетых по случаю базарного дня во все самое лучшее. То и дело на солнце вспыхивают золотые украшения. Женщины-фульбе носят огромные золотые серьги и золотые кольца в носу и в ноздре. У некоторых женщин серьги настолько велики, что почти касаются плеч. Такие серьги напоминают золотые раковины с вывернутыми створками. Верхние края раковины соединены толстым дугообразным жгутом, проходящим через мочку уха. Под тяжестью золота дыра в мочке настолько удлиняется, что кажется, мочка вот-вот разорвется. Для поддержания тяжелых серег оба жгута соединены бечевкой, искусно скрытой под платком и волосами. Ближе к вискам на подвеске женщины носят крупные белые камни. Руки их украшены браслетами — серебряными или кожаными, обшитыми бисером.

У торговцев я узнал, что цена золотой серьги равна стоимости быка. Сфотографировать носительниц огромных золотых серег не просто. При нашем приближении они стараются скрыться. Однако на помощь нам почти всегда приходят мужчины, которые принимаются уговаривать красавиц. В конце концов они соглашаются за плату попозировать, но при этом нетерпеливы и не задерживаются «и одной лишней минуты.

Встречаются и женщины-мавританки. Золота они не носят. Их главное украшение — красивая прическа из длинных волос, к которым прикреплены два очень крупных белых камня. Носить украшения из золота принято не у всех народов Мали. Например, у народа сенуфо считалось, что золото — священный металл и его хранение может навлечь беду.

Идем по красивой набережной города. Она обсажена большими тенистыми деревьями. Здесь находятся мэрия, городской суд, госпиталь, полицейское управление и тюрьма. По реке, отталкиваясь о дно шестами, быстро проносятся длинные черные пироги, как бы речные трамвайчики, доставляющие крестьян да базар. В этой части города находится большой базар гончарных изделий. На обширном поле разложены горы глиняных горшков, кувшинов, жаровен, цветных жбанов с ручками. Расписанные полосами розовой и белой краски кувшины играют роль своеобразных холодильников. Через пористые стенки вода попадает на поверхность горшка и испаряется. От этого стенки кувшина всегда влажные и холодные.

На базарах Мопти большой выбор домотканых одеял с разнообразными узорами, высоких седел и красиво расписанных кожаных карманов к ним. Здесь продаются железные копья, стрелы, дротики, медные колокольчики, которые пришивают к поясам и надевают во время плясок.

Обедаем в Комогеле в ресторане без вывески. Как и в Сане, здесь подают жареных кур, салат и чешское пиво.

В стране догонов

Выезжаем ночью. Вначале наш путь лежит в окружной центр догонов Бандиагару, находящийся примерно в семидесяти километрах от Мопти. Хорошо укатанная дорога все время идет по саванне. То и дело дорогу перебегают зайцы, иногда в свете фар мелькают антилопы. Вокруг ни звука, ни огонька.

В Бандиагару — небольшой городок на границе равнины Масины и гористого плато догонов — въезжаем до рассвета. Ни единого фонаря, ни указателя дорог. Свет фар вырывает из темноты одинокие закутанные фигуры, похожие на призраки. Это мусульмане спешат на утреннюю молитву. Они показывают нам поворот на Санту — один из районных центров догонов.

Когда рассвело, наш автобус переваливался по каменистому плато. Дорога угадывалась лишь по примятым клочкам сухих трав да по слегка потертым автомобильными скатами камням. Мы ехали по удивительной стране камней. Как будто некогда разбушевался океан жидкого камня и вдруг застыл, оставив каменные гребни волн и провалы между ними. Лишь редкие деревья и пучки низких желтых трав поднимались из расселин. Иногда мы проезжали мимо деревень, напоминающих средневековые крепости. Деревни обнесены высокими каменными стенами, из-за которых наподобие сторожевых башен выглядывали какие-то узкие сооружения с островерхой крышей. И кругом все камни, камни.

Что же привело людей в этот бесплодный и печальный край? Настоящая родина догонов, по их легендам, находилась в стране Манде, в районе, где живут народы малинке и бамбара. Причина ухода догонов, по одним их легендам, — натиск более сильного народа, по другим — отказ принять ислам. Возможно, существовали обе причины. Переселение догонов произошло между X и XIII веками еще во времена империи Сундиаты. Догоны принесли с собой и свои алтари.

Новую родину догоны нашли в стране, бедной водой и плодородными землями, возле огромного каменного уступа Бандиагара, протянувшегося более чем на сто километров с юга на северо-восток. У догонов до сих пор существует запрет охотиться на крокодилов и черепах, которые якобы в период переселения помогли вождям догонов найти воду в этих местах.

До прихода догонов здесь обитал народ курумба, переселившийся в более плодородную долину. Первое время догоны жили в тесном соседстве с курумба. Но все же приход догонов способствовал окончательному выселению курумба из этих мест. До сих пор в районе плато на неприступных скалах сохраняются их глинобитные жилища, амбары, алтари, деревянные статуэтки религиозного назначения.

Благодаря добровольной изоляции от внешнего мира догоны меньше других народов подверглись влиянию колонизации, сохранили старинные обычаи и традиционную религию.

Правда, и на новом месте у догонов появились враги из числа более сильных народов: сонгаи Гао, бамбара Сегу, фульбе Масины, тукулёры. Особенно длительную борьбу они вели с кочевниками-фульбе из Масины, которые вторгались со своими стадами на их поля. Это заставило догонов строить дома в труднодоступных местах, на скалах возле уступа Бандиагары, с тем чтобы было легче скрываться от неприятеля и отражать его набеги. Кроме того, возле уступа было больше источников воды, такой редкой и высокоценимой в этих местах. У догонов до сих пор существует обычай угощать путников пивом или подносить им воду.

Четыре племени догонов — дион, ару, оно и дом-но — поселились на каменистом плато и на плодородной равнине. Их объединял верховный вождь огон, соединявший в своих руках религиозную, политическую и юридическую власть. Жил он обособленно от остальных, и в его хижину могли входить только мужчины. В 1893 году колониальные войска под руководством генерала Аршинара захватили город Бандиагару, затем Сангу. По приказу огона население Санги сопротивлялось три дня. Французские власти не могли окончательно покорить районы обитания догонов вплоть до 1921 года.

Догоны — земледельцы. Они отличаются большим трудолюбием. Догоны выращивают просо, сорго, фонио, кукурузу, арахис, рис, хлопок, лук, табак, фасоль, щавель. Если в доливе достаточно плодородных земель, то в районе каменного уступа возделывается каждый клочок земли. Огороды создают на искусственных террасах, скатах, принося землю в корзинах из долины. Чтобы ливневые дожди не смыли землю, террасы окружают каменной стеной. Плужное земледелие не применяется. Как и другие народы Судана, догоны возделывают землю мотыгой.

Климат в стране догонов засушливый. Сухой и жаркий период длится с февраля — марта до июня, сухой и холодный сезон — с декабря до конца февраля. В это время температура по ночам опускается иногда до +15. Сезон дождей начинается в середине июня и заканчивается в середине октября. В стране догонов нет рек с постоянным течением. С первыми дождями наполняются водой болотистые долины и природные водохранилища — каменные котловины и ямы. В это время начинаются сельскохозяйственные работы.

В сезон дождей все, кроме ремесленников, работают в ноле. Просо и сорго сеют в середине июня. Мужчины выкапывают мотыгой неглубокие ямки, женщины и подростки кладут в них зерна и засыпают землей. Даже самые младшие имеют свои обязанности — охраняют поля от набегов многочисленных врагов: обезьян, птиц, саранчи. Прополку производят все члены семьи. Урожай собирают в октябре. Мужчины срезают колосья, женщины и дети связывают стебли в снопы и переносят в деревню. Месяц спустя в затопляемых местах сажают рис. В это же время сажают лук, который растет с октября по март. Лук требует ежедневной поливки, но он играет важную роль в экономике догонов. Лук продают скупщикам, а те перепродают его в Мопти бозо, которые на пирогах развозят по рынкам страны или отправляют на экспорт.

Догоны имеют свой календарь. Год по нему начинается с половины октября и состоит из тринадцати месяцев по двадцать восемь дней. Неделя имеет пять дней. Догоны делят год на четыре сезона: начало сухого сезона, полный сухой сезон, период последней луны перед дождями и сезон дождей. В середине октября догоны отмечают праздник урожая.

Во время сухого сезона догоны чинят жилища, готовя их к сезону дождей, занимаются отхожими промыслами, торговлей (особенно те, кто сумел скопить деньги), пасут скот. Скота у догонов мало, поэтому присмотр за ним считается почетным делом.

Общество догонов до недавнего времени было разделено на многочисленные группы. Так, мужчины делились на прошедших посвящение и не прошедших, существовали различные возрастные классы. У догонов, живущих в долине, различались земледельцы и люди каст — кузнецы, сапожники, гриоты. Кроме того, в деревнях имелись различные общества: масок, пастухов, прорицателей, колдунов.

В деревнях представители родов живут в отдельных кварталах и образуют большие семьи, называемые гинна. Большая семья делится на малые семьи, группирующиеся вокруг большого дома и зависимые от него. Управляет гинной патриарх, наследник общего предка. В своих решениях он должен учитывать мнение членов рода, но его авторитет неоспорим. Патриарх распоряжается имуществом семьи, он же — жрец семейного культа. Он дает имена новорожденным, руководит ритуалом сельскохозяйственных праздников, церемонией погребения, осуществляет необходимые жертвоприношения в честь предков, следит за соблюдением запретов. Патриарх принимает участие в заседании деревенского совета. Когда дело касается нескольких семей, то оно коллективно обсуждается представителями этих семей. Большая семья может разделиться. В этом случае делятся и ритуальные принадлежности, строится новый алтарь, но все старые запреты соблюдаются.

Работы по железу, меди и дереву в традиционном обществе догонов выполняли люди каст. Кузнецы жили в особых кварталах на краю деревни или отдельно от основного населения. Ремесленники сами не возделывали полей, но они изготовляли необходимый сельскохозяйственный инвентарь, оружие для охотников и рыболовные снасти, а также ритуальные предметы. Кузнецы занимают важное место в обществе догонов, как, впрочем, и у других суданских народов.

Главная продовольственная культура у догонов — просо. Для его хранения делают два вида глинобитных амбаров. Одни, называемые гэ, устраивают во дворе хижин. Из этих амбаров зерно берут для ежедневного потребления. Другие, большие амбары гэна, строят на высоком месте возле самого каменного уступа, подальше от муравьев и термитов. Это амбары большой семьи, где хранятся ее резервы. Догоны пользуются амбарами гэна, когда пустеют домашние. Обычно это случается в жаркий период.

По обычаю догонов, если женится один из мужчин, то ему не выделяют особого участка до тех пор, пока у него не появляются дети. Как и раньше, он должен работать на общем семейном поле.

Помолвка у догонов ранняя, и жених задолго до свадьбы делает подношения в натуре и помогает обрабатывать поле семьи невесты. Чтобы объявить о помолвке, мальчик кладет перед дверью своей невесты две вязанки дров. Когда невеста становится взрослой, ее семья получает крупные подарки от жениха, но специального выкупа он не платит. Особой церемонии свадьбы нет. Просто возрастная группа жениха приводит к нему невесту, несмотря на мнимое или искреннее ее сопротивление. Утром она возвращается в дом отца. После этого она открыто приходит к своему жениху, но продолжает жить в доме отца. Она может перейти к мужу окончательно теперь чаще всего после рождения первого ребенка, а по старому обычаю — только после рождения третьего, причем она должна оставить в доме родителей своего первого ребенка.

На торжествах перед переселением молодой жены в дом к мужу присутствуют лишь друзья мужа и жены. На следующий день она идет за водой вместе с женщинами семьи мужа и готовит вместе с ними пищу как младшая хозяйка. У догонов мало женщин, и поэтому считается, что если у мужчины две жены, то он имеет идеальную семью.

Есть у догонов и другой вид брака, получающий все большее распространение, когда девушка уходит из дома к тому, кто ей нравится, чтобы избежать брака по воле родителей. В этом случае она сразу поселяется у мужа. Однако стабильная семья у догонов возникает лишь с появлением ребенка. Никаких препятствий к разводу нет.

У догонов существует разделение труда между мужчиной и женщиной. Мужчины строят дома, занимаются портняжничеством, ткачеством, плетением корзин. Женщины ведут домашнее хозяйство, делают глиняную посуду, прядут хлопок, красят ткани, собирают дрова. Но во многих работах мужчина и женщина участвуют вместе. Это прежде всего полевые работы, торговля на базаре. В семье существует разделение собственности. Считается, что мужчине принадлежит зерно, а женщина — собственница приправ. Женщины изготовляют для продажи пиво и своеобразное пирожное из проса, что часто дает женщине более высокий доход, чем мужчине.

Большую роль в жизни догонов играют будущие работники — дети. Если у женщины дети от мужа не родятся, ей не возбраняется иметь их от другого. Если и в этом случае женщина остается бездетной, то судьба ее печальна. Отсутствие детей у женщины считается большим несчастьем.

…С восходом солнца на дороге, ведущей в Бандиагару, нам стали попадаться люди. Женщины, одетые в темно-синие домотканые одежды, несли на головах большие плетеные корзины. Они имели четырехугольную форму снизу и круглую сверху. Эта форма корзин у догонов символическая. По мифам, в корзинах такой формы восемь бессмертных предков догонов доставили на землю всех животных, растения, все сорта зерна. Глинобитные амбары догонов также имеют четырехугольную форму.

Часть дороги проходит возле небольшой болотистой речки. Мужчины носят калебасами воду и поливают изумрудные грядки лука. Наконец дорога с каменистого плато спускается в долину, на которой расположена Санга. Въезжаем на большую площадь, на которой растут могучие сейбы с доскообразными корнями-подпорками. На одной стороне площади десятка два женщин и молодых девушек толкут просо.

За Сайгой автомобильной дороги нет. Дальнейшее путешествие предстоит совершить пешком. Надо представиться местному начальнику и получить гида. В десять часов утра мы сидим в кабинете коменданта района Санги. Комендант, Мамаду Сиссе, молодой мужчина в униформе, рассказывает, что в уезде есть одна начальная школа на 5–6 деревень, что раньше население лечилось у деревенских знахарей, а теперь строятся медицинские пункты. Большинство догонов — анимисты. Мусульман и протестантов в Сайге мало.

Комендант представляет нам гида Ама Серу — местного статистика. Должность гида он выполняет по совместительству. Ама Серу лет тридцать, он худ, легок, одет в белое рабочее бубу. У него приятное лицо. Перед отправкой он говорит, что мы должны посетить четыре деревни догонов — Тирели, Гоголи, Банани и Бонго, пройти около 20 километров очень трудного пути. Решаем взять с собой воду. Пока мы думаем, как ее разместить, Ама Серу манит подростка, и тот ловко ставит себе на голову картонный ящик с бутылками, как будто всю жизнь занимался этим.

От самой Санги дорога идет по пустынному каменистому плато. По дороге расспрашиваю Ама Серу о верованиях догонов. Он рассказывает, что главным богом у догонов считается Амма. Это бог-создатель. У догонов существует система мифов, объясняющих происхождение людей, животных, растений. Они поклоняются мифическим сподвижникам Аммы, а также силам природы — богу дождя Ана, богу солнца Най и богу огня Няу. Общение с богами происходит через посредство фетишей — деревянных статуэток, масок, ритуальной глиняной посуды, секретного языка сиги со. Фетиши каждой большой семьи находятся в семейном алтаре, стоящем во дворе патриарха и представляющем собой особую хижину, которую строят в первую очередь при основании деревни. Есть семейные алтари предков. Существует также общий алтарь для всей деревни, который устраивается обычно в пещере. Туда имеют право входить только жрец и вместе с ним самые старые мужчины. Догоны поклоняются священным местам и священным деревьям, посаженным либо предками, либо в их честь. На них живут духи — покровители деревни. Люди должны приближаться, к священным местам, сняв обувь. Возле этих мест не разрешается веселиться.

Причиной для обращения к богу Амме и предкам бывает забота об урожае, желание помочь кому-либо избавиться от болезни. После первого дождя крестьяне просят бога продлить дождь, в период чрезмерных дождей они просят прекратить их, иначе погибнет просо. Если урожай богатый, бога благодарят.

Обращение к Амме и душам предков сопровождается жертвоприношением. Чаще всего режут кур, коз, собак, баранов, в особо важных случаях — корову. Жертва эта велика, так как догоны почти не держат коров, а покупка ее обходится крестьянину необычайно дорого. Жертвы приносят также по случаю начала или окончания охоты, путешествия. Часто богам наливают пива, в глиняные тарелки, стоящие в алтаре, кладут кашу из проса.

Количество и вид жертвенных животных определяет жрец. Зарезанных животных держат так, чтобы кровь стекала на фетиш. Мне приходилось держать в руках эти темно-коричневые, шершавые от высохшей крови статуэтки. Некоторые предприимчивые французы тайно вывозят их из Мали и выгодно продают американским и французским коллекционерам.

Километрах в четырех от Санги дорога спускается с плато в неглубокое ущелье. Справа тянется поросшая невысокими баобабами и кустарниками каменистая расселина, над которой поднимается отвесный уступ Бандиатара, имеющий вид каменной стены; его высота от 450 до 950 метров.

В нескольких десятках метров от земли в стене имеются большие продольные ниши. Невооруженным глазом в этих нишах видны полуразрушенные глиняные хижины и амбары. Это и есть остатки поселений народа курумба, или телем, как называют их догоны. Природные ниши недоступны дождю, и поэтому сооружения сохранились до сих пор. Вероятно, жители могли забираться в свои дома только с помощью веревок. Мне интересно, что знает об этих домиках Ама Серу. Он говорит, что здесь жили пигмеи, потом они ушли.

В 1964 году в этом районе работала экспедиция этнографов и антропологов, которые с помощью подвесных кабин сумели попасть в ниши, где жили курумба. Здесь они обнаружили обширные некрополи, полные скелетов. И хотя курумба были невысокого роста, но предположение о том, что они были пигмеями, не подтверждается. Исследования о происхождении курумба говорят о том, что они также переселились из страны Манде, но раньше, чем догоны.

В момент прихода догонов курумба жили наверху, догоны же обосновались у подножия уступа. Курумба не противились поселению догонов, но и не стремились к общению с ними. Однако со временем у догонов появились друзья среди курумба, которые стали их приглашать к себе наверх. По преданиям, догоны переняли у курумба способу обработки железа и дерева, а также много секретов, касавшихся приготовления лекарств, магии и колдовства. Хорошие отношения между курумба и догонами вошли в традицию. Когда курумба видит обедающего догона, он садится к нему, не дожидаясь приглашения. Считается, что, если догон откажется дать проса по просьбе курумба, его поле перестанет родить. Но, несмотря на дружбу, догон не мог жениться на женщине-курумба. Последнее время молодежь перестает соблюдать эти обычаи.

Дорога по камням становится все труднее. Сначала она шла вверх, теперь начинается очень крутой и опасный спуск. Иногда он прерывается обрывами. В этих местах приходится спускаться по почти вертикально поставленным бревнам с вырубленными на них неглубокими ступеньками, скользкими и отшлифованными до блеска ногами путников. Надо соблюдать величайшую осторожность, чтобы не свалиться вниз. Часть дороги идет по узкому карнизу отвесного обрыва. Внизу, метрах в семидесяти, шумит невидимый за скалами поток, оттуда слышны голоса набирающих воду женщин. Они, наверно, комментируют наш спуск. Очевидно, опускаемся мы не очень красиво, так как скалолазов среди нас нет. Как горная серна, прыгает лишь подросток с ящиком газированной воды на голове. Ама Серу останавливается на особо опасных участках и подает женщинам руку. Дрожат уставшие от непривычного напряжения ноги. Падение с обрыва будет, вероятно, смертельным или в лучшем случае кончится увечьем.

С крутого обрыва открывается перед нами удивительная, незабываемая картина. Внизу расстилается огромная равнина с редкими деревьями, уходящая вдаль. Сверху хорошо видна деревня Тирели, прилепившаяся к крутому каменистому подножию уступа Бандиагары. Дома слеплены среди валунов и скал на крутом каменистом склоне. Дворы домов похожи на крепости: они обнесены высоким каменным забором сухой кладки. Из-за стен поднимаются многочисленные узкие остроконечные хранилища проса, которые издали можно принять за сторожевые башни. Улицы деревни кривые, извилистые, в некоторых местах впору пройти лишь одному человеку.

Спустившись с обрыва, устраиваем привал у первой же хижины. Чуть выше хижины почти вплотную к каменной стене стоят массивные амбары больших семей. Среди камней видны рогатые головы пасущихся коз и баранов. Мимо нас проходят женщины, несущие на голове глиняные горшки с водой. Одеты они только в юбки.

Нам хорошо видна часть деревни. Жилище догонской семьи обычно состоит из двух небольших домов прямоугольной формы, стоящих друг против друга, и круглого помещения для очага. Крыша дома сделана в виде террасы, на которую забираются по приставной лестнице. Вода с крыши стекает по деревянным желобам. Дома и очаг соединены высокой стеной. Жилища, амбары и алтари догоны делают из глиняных кирпичей, смешанных с соломой и высушенных на солнце. Сверху стены штукатурят глиной.

К главному дому прилегает двор, где находятся амбары, стойла для скота, запасные помещения. Амбары догонов имеют высоту 5–6 метров. Верхняя часть амбара — это особое отделение, где хранятся глиняная посуда и вещи, представляющие ценность для хозяев. Есть амбары, принадлежащие мужчинам и женщинам. Хотя у догонов воровство сурово карается, амбары закрываются деревянным замком.

В деревнях каждый сам строит себе жилище. Но обычно это коллективное дело молодежи квартала. Когда молодой человек решает построить себе дом, глава семьи дает ему место.

Мне хочется побывать в одном из домов догонов. За дощатой калиткой вижу мужчину, подхожу ближе и прошу показать мне дом. Он молчит, может быть не понимая, а может быть не желая меня впускать. Предлагаю хозяину деньги. В это время мне на помощь приходит Секу, которому я объясняю свое намерение. Секу несколько раз что-то говорит хозяину, тот берет деньги и открывает калитку.

Входим во двор. Справа из земли наклонно поднимается большая каменная плита. Под ней в естественной нише, где разложен костер, в окружении калебас сидит пожилая женщина. Увидев меня, она молча наливает воду в калебасу и протягивает мне. От этого подношения отказываться нельзя. Прошу у хозяина разрешения войти в дом. Пол таков, каким создала его природа. В углу насыпана широкая грядка мягкой земли. Постелив шкуру или циновку, здесь спит хозяин.

На улице в тени дома стоит группа мужчин и женщин. Я обратил внимание на молодую красивую маму лет пятнадцати, с ребенком за спиной. Раковины ее ушей унизаны алюминиевыми колечками. Небольшое алюминиевое колечко продето и в нижней губе. На мой вопрос Ама Серу отвечает, что кольца в ушах защищают женщину от дурных слов.

Во время привала, который затянулся после трудного перехода, Ама Серу рассказал нам немало интересного о догонах.

Раз в 60 лет догоны отмечают праздник масок Сиги, посвященный памяти первого догона, умершего на новом месте после переселения из страны Манде. Смысл ритуальных плясок при праздновании Сиги состоит в том, чтобы выразить почтение душе первого предка-покойника. По преданиям догонов, раньше люди были бессмертны, но один из их предков нарушил запрет и умер. С тех пор смерть появилась на земле и среди людей. Последний раз догоны праздновали Сиги в 1968 году. Следующий праздник они отметят в 2028 году.

Сиги занимает большое место в духовной жизни догонов, и ему предшествует серьезная подготовка. В конце сухого сезона деревня, желающая отметить Сиги, объявляет об этом через своих представителей на центральной площади Санги. В этот год каждый должен возделать проса больше, чем обычно. Часть урожая предназначена для стариков и тех, кто будет занят подготовкой к празднику и не сможет участвовать в сельскохозяйственных работах. С этой целью обрабатывают дальние поля или просят часть земли у жителей соседних деревень, которые в этот год не отмечают Сиги.

За четыре месяца до праздника в деревне начинают изготовлять большую маску. Ее вырезают один раз в 60 лет. С этой целью 12 человек идут в саванну, ищут подходящее дерево и рубят его. Работой руководят старики, присутствовавшие на последнем Сиги. По преданиям догонов, первый человек умер в облике змеи. Поэтому во всю длину ствола делают плоскую змею, голова которой имеет форму прямоугольника. Длина маски достигает 4-10 метров. На мачте маски вырезают отверстия в форме равнобедренного треугольника.

Отверстия облегчают маску. Догоны говорят, что через них проходит ветер, который может опрокинуть маску, когда она ставится на церемонии погребения возле дома покойника.

На лбу маски вбивают железный крючок, который должен придать ей дополнительную силу. Во время этой операции старик читает часть мифа о первом покойнике. Треугольники маски красятся черным и красным цветом. К красной краске добавляют немного красной земли, смоченной кровью жертвенного животного.

Следующий этап — переселение души предка из старой, уже разрушившейся маски в новую. С этой целью новую маску несут в хранилище и кладут рядом со старой маской на специально подготовленный алтарь. Возле масок ставят две глиняные тарелки, чтобы душа предка-змеи могла пить. Переселение души предка из старой маски в новую обеспечивают жертвоприношением. Убивают собаку, курицу, иногда ящерицу, имеющую, по представлению догонов, большую жизненную силу. Во время жертвоприношения самый старый догон на секретном ритуальном языке сиги со читает молитву, в которой просит душу предка — хозяина саванны — переселиться из одной маски в другую.

Одновременно идет подготовка подростков, которые будут обслуживать маску во время праздника. Старики, присутствовавшие на последнем Сиги, отбирают десять подростков из всех четырех племен догонов. Об этом подростки узнают лишь в самый последний момент перед выходом в саванну. Там они должны жить в течение трех месяцев в пещере, изучать под руководством стариков секретный язык сиги со и заучивать наизусть мифы. С собой разрешается брать только кожаные сандалии и шкуры коз и баранов. Это делается для того, чтобы напомнить время, когда люди не знали ткачества. Во время обучения подростки носят специальный костюм и не должны видеть других людей. Жи- телям деревни запрещается выходить в саванну.

К празднику масок все мужчины делают из деревянной рогульки особые «стулья масок» на одной ножке в виде буквы «Т». Стулья представляют одного из предков догонов с раскинутыми руками. На них мужчины садятся, когда пьют пиво.

Праздник начинается по сигналу барабана деревни, открывающей торжество. Ему вторят барабаны других деревень. В это время старик, уже видевший Сиги, поднимается на террасу дома и бросает призыв на ритуальном языке сиги со. По его сигналу все мужчины деревни моются, бреют голову, смазывают голову и тело маслом и одеваются в праздничные одежды. Затем они отправляются к хранилищу масок, откуда посвященные выносят новую большую маску, которая воплощает первого мифического покойника.

Замена маски обозначает объединение всех мужчин, не присутствовавших на первом Сиги. Жертвоприношение дереву не только обеспечивает переселение души предка, но и связывает живущих до следующего Сиги.

Праздник Сиги длится три месяца. В это время догоны прославляют бога Амму, большую маску, рассказывают мифы о сотворении мира, пляшут, едят мясо, рисовую и просяную кашу, пьют много пива, причем начинает старший и заканчивает младший. Однако бывают дни, когда старики угощают пивом молодых. Подростки, прошедшие посвящение, имеют право на дополнительное пиво. Руководят праздником старики, уже видевшие Сиги. Каждый вечер они делают круг, выступают гуськом друг за другом, звонят в колокольчики, поют песни в честь тех, кто умер и кого нет на празднике. На протяжении всего праздника старики, уже присутствовавшие на празднике масок, остаются ночевать около большой маски.

Во время праздника мужчины наносят визиты в соседние деревни, где их угощают пивом, пляшут там на ритуальном поле, принимают гостей у себя. Женщинам участвовать в праздновании Сиги запрещено.

В каждой деревне есть общество масок, которое образуют взрослые мужчины, прошедшие обряд обрезания. Во главе этого общества стоят старики, и авторитет его членов зависит от возраста. Каждая возрастная группа вырезает свою маску. Каждая маска — плод собственной фантазии, но соблюдаются определенные каноны. В настоящее время появились мастерские, где режут маски.

Танец в маске требует умения, и этому надо учиться. Масок у догонов много, и они разнообразны: есть маски животных, птиц, маски представителей определенного ремесла. Но мужчины никогда не танцуют в масках, изображающих животных, старую женщину, черный знак. Под этими масками танцуют подростки. Посторонним не разрешается видеть, как надеваются и снимаются маски.

Каждая деревня или группа деревень имеет несколько больших масок (высотой до 4–6.метров), которые хранятся в особых убежищах возле деревень. Женщинам и детям запрещается приближаться к этим укрытиям. Мальчикам до обрезания ничего не говорят о масках. Ама Серу рассказывает, что в деревне Гоголи большая маска хранится на подставке из черепов. Есть маски, вырезанные в 1725 и 1730 годах.

В обществе масок старики за плату, вносимую раковинами каури, обучают молодежь языку сиги со. Обучению предшествует специальный ритуал, состоящий в том, что учитель и ученик шьют из одной калебасы пиво, смешанное с кунжутным маслом.

…Наконец мы трогаемся в путь. Ама Серу уверенно находит дорогу в лабиринте деревенских улиц. В деревне Гоголи мы услышали звуки барабана, крики, плач и стрельбу. Вскоре показалась группа мужчин и женщин, которые почти бежали. На носилках, сделанных из веток, мужчины несли умершего человека, завернутого в белый саван. Люди двигались как-то странно: сначала шли вперед, потом делали попытку пойти назад. Затем покойника положили посредине деревенской площади и стали приносить жертвы. Седобородый старик в это время читал молитвы. Это был один из элементов похоронной церемонии догонов, которая весьма оригинальна.

Ритуал погребения у них складывается из двух частей. Это церемония погребения непосредственно после смерти, длящаяся неделю, и дама — пышный ритуал по истечении некоторого срока. Для женщин дама проводится через три недели после смерти, для мужчин — через год, а иногда через три.

Ама Серу рассказывает, что умершему мужчине бреют голову, а волосы собирают в калебасу, которую ставят в некрополь в момент погребения. Затем тело через деревенскую площадь несут на семейное кладбище, находящееся обычно в пещере. По ритуалу, люди должны двигаться вперед и назад, как бы не желая отдавать покойника. На кладбище в течение недеди тело покойника охраняют, чтобы избежать злых козней колдунов. Во время церемонии погребения жители деревни не могут заниматься обычными делами. В день смерти, вечером, мужчины из рода умершего под руководством самого старого, вооружившись ружьями и пиками, поднимаются п. а террасу дома покойного и в присутствии жителей деревни бряцают оружием, стреляют. Старший сын в это время произносит похвалу покойному, благодарит его «за воду, за галеты из проса, за вчерашние благодеяния». Родственники покойного остаются на террасе до утра.

В последующие дни женщины оплакивают покойного возле его дома, скребут осколками калебасы землю. Все мужское население деревни, вооружившись ружьями и пиками, разделяется на два лагеря и имитирует сцену боя, который начинают самые старые. В ритуал похорон мужчины входит также разыгрывание ночных сцен нападения и преследования, а также охоты. Всю ночь в деревне играет оркестр из флейт, рогов и барабанов, звучат погребальные песни. При похоронах взрослого мужчины на церемонии дама устраивают пляски масок, в которых участвуют все мужчины, способные носить маски. Если смерть произошла во время Сиги, то во двор покойного вносят большую маску.

Во время недели траура в дом умершего приходят друзья и родственники из многих деревень. Их угощают просяной кашей и пивом. При церемонии погребения устанавливают глиняную тарелку для покойного в семейном алтаре. Это означает его переход в разряд предков. После окончания траура деревня принимается за свои обычные дела, но семья усопшего обязана долго соблюдать определенные запреты, в частности она не должна работать в поле, а вдова или вдовец — выходить замуж или жениться.

В деревне Гоголи останавливаемся, чтобы полюбоваться массивным сооружением, называемым тогуна. В этом месте собираются мужчины для обсуждения всех деревенских дел. Оно состоит из нескольких рядов неотесанных каменных столбов и очень толстой крыши из стеблей проса. Внутри сделаны скамейки из бревен. Тогуна стоит на возвышенном месте. Здесь всегда царит густая тень и продувает ветерок. Возле тогуны находятся общие алтари деревни. Мне хочется как можно лучше сфотографировать место «деревенской мудрости». Но мои топтания с фотоаппаратом вызывают протест старца, до того незаметно сидевшего в тени дома. Старец вскакивает, машет руками, что-то кричит.

Пройдя Гоголи, спускаемся на равнину. Это сплошь возделанное поле, на котором оставлены редкие деревья. Перевалило за полдень, и солнце немилосердно жжет. Идем по утомительной песчаной дороге. Сходить с нее нельзя. Во-первых, энергично протестует Ама Серу, во-вторых, колючки крам-крам тут же впиваются в ноги. По дороге попадается несколько молодых баобабов, у которых кольцами срезана кора, идущая на изготовление веревок. Мы быстро устаем, и группа растягивается.

Вдруг наш гид, который только что оживленно разговаривал с нами, замолкает. Он выглядит серьезным и испуганным. Я смотрю вокруг, пытаясь понять причину перемены, происшедшей с Ама Серу. Впереди метрах в тридцати от дороги стоит баобаб, кора с которого не срезана. По обеим сторонам баобаба в землю воткнуты высокие колья, на концах которых укреплены пучки какого-то растения. Баобаб — священное дерево в деревне Гоголи, на нем живут духи — покровители деревни. Шуметь здесь нельзя, чтобы не потревожить и не разгневать могущественных духов. Глядя на Ама Серу, примолкли и мы.

Проходим еще километров пять по тяжелой дороге вдоль купающейся в знойном мареве высокой каменной стены Бандиагары. Наконец Ама Серу объявляет привал под баобабом, который в сухой сезон стоит без листьев и не дает тени. Ама Серу что-то говорит мальчику, который несет воду. Тот обивает несколько низко висящих плодов баобаба, раскалывает их и протягивает нам. Внутри плода мучнистая беловатая масса, сладкая и приятная на вкус.

К нам подходят трое молодых парней, очевидно направлявшихся из деревни в саванну. В руках у них длинные ножи, которыми они как-то полувоинственно играют, поглядывая на наших девушек. Один из них понимает по-французски. Спрашиваю, какие крупные города он знает. Называю Париж, Лондон, Москву Парень отрицательно качает головой. Тогда прошу назвать города, которые ему знакомы. Парень называет Абиджан, Дакар. Туда он ходит на заработки.

Чтобы вернуться в Сангу, надо подняться на каменный уступ, с которого мы с таким трудом опустились. Но подъем оказался гораздо сложнее. Карабкаемся по крутому узкому каменистому коридору. Гулко стучит сердце, с трудом ступают ноги. Вода уже вся. Пересохла она и в колодце, который попадается на нашем пути. Наконец мы наверху. Вокруг застывшая каменная лава. Возле деревни Бонго нас поджидают человек десять мужчин и подростков, которые предлагают тамтамы, деревянные замки, стилизованные статуэтки, калебасные тыквы, расписанные символическими фигурками животных. Торг идет в подземном туннеле. Сюда не проникают лучи солнца, поэтому здесь прохладно.

Пора отправляться в обратный путь, но вставать очень трудно: сказалось напряжение сегодняшнего дня. Один из наших товарищей не может подняться. Приходится сидеть в туннеле еще около часа. На обратном пути ничто уже не радует и не удивляет. Приходим в себя лишь в Сайге, когда сидим в каменном помещении бара и льем холодное пиво.

Солнце начало склоняться на запад, и длинные тени могучих сейб протянулись по площади Санги, когда Ама Серу возвестил, что скоро начнутся пляски догонов, организованные комендантом по нашей просьбе. Мы пересекли площадь, где женщины толкли просо на ужин, и направились к дому коменданта. Возле каменного сарайчика мы увидели какие-то странные фигуры. Догадываемся, что это танцоры одеваются в своей «артистической уборной».

Минут через двадцать на площади появляются двое тамтамщиков. Один ставит на землю тамтам в форме ступы, обтянутый с одной стороны кожей. Второй тамтам похож на широкий низкий бочонок. Он обтянут и кожей с двух сторон и висит на ремне, перекинутом через плечо. Тамтамщики условными сигналами вызывают танцоров и возвещают о начале представления. Появляются маски, о которых мы немало слышали. Одежда танцоров поражает своей живописностью. На лицах надеты маски, сделанные из белых раковин каури с черными, проемами глазниц. Все танцоры — мужчины, но у некоторых из них на обнаженной груди надеты лифчики, обшитые каури. К ним прикреплены черные деревянные конусы, имитирующие женскую грудь. Это маски, изображающие женщин-фульбе. От пояса к коленям наподобие верхней юбки свисает толстая бахрома из волокон сизаля, окрашенных в ярко-розовый цвет. Такая же бахрома, только короткая, охватывает руки танцоров у локтей и у запястья. Под сиза-левой юбкой до щиколоток свисает более редкая бахрома из черных как смоль блестящих волокон, напоминающих обрезанные конские хвосты. Обуви на танцорах нет. В руках у них коровьи хвосты. На головах укреплены деревянные маски.

Впереди выступает главная маска. На деревянной основе, имеющей отверстия для глаз и три параллельные полосы, означающие нос и щеки, возвышается восьмиметровая планка, раскрашенная в белый и розовый цвет. У остальных танцоров на деревянных масках своеобразные двойные кресты высотой более метра. Это стилизованное изображение крокодила.

Зрелище танцующих догонов необычайно красочно. Во время танцев догоны двигаются по кругу на некотором расстоянии друг от друга. Движения сопровождаются выпадами то в правую, то в левую сторону. Ритм тамтамов нарастает. Развевается черная бахрома, вздрагивают ярко-розовые юбки, мелькают, покачиваясь, белые кресты и белые маски с черными глазницами, хлопают коровьи хвосты, раздаются глухие гортанные выкрики. Выпады и наклоны становятся все стремительнее. Теперь танцоры на ходу быстро откидывают корпус назад и так же быстро наклоняются вперед, от чего кресты описывают в воздухе дугу и, поднимая пыль, касаются земли.

В заключение главная маска высоко подпрыгивает и демонстрирует искусство управления своей «антенной». Закончив танец, догоны издают гортанные крики и бросаются преследовать собравшихся вокруг деревенских ребятишек. Ребятишки с воплем удирают. Зазевавшихся хлещут коровьими хвостами.

Обратно выезжаем, когда солнце начинает садиться. От Бандиагары до Севаре большинство из нас дремлет после трудного дня. Вдруг автобус резко прыгает вперед, затем дергается и останавливается. Сидевшие впереди малийцы, которых мы взялись подвезти, что-то кричат и выскакивают из машины. Секу тоже как ветром сдуло из-за руля. Разбуженные криками, минуты две мы недоумеваем, но вот появляется Секу с малийцами, волоча что-то тяжелое. Стараясь скрыть торжество в голосе, ой сообщает, что сбил автобусом антилопу.

Малийцы теперь уже по-французски стали рассказывать, как это произошло. Свет фар ослепил антилопу, стоявшую на обочине. Не видя перед собой дороги, животное не двигалось. В это время Секу прибавил газ. Напуганная шумом мотора антилопа все же побежала, но не в спасительную саванну, а через дорогу, тут и настигли ее колеса автобуса. Убитую антилопу вечером освежевали, и она пошла в общий котел. Секу как охотник забрал себе шкуру и голову. Грациозную голову животного он укрепил на моторе и открыл капот. Теперь каждый мог видеть, что за рулем сидит лихой шофер.

Когда на обратном пути в Бамако наш автобус безнадежно сломался, мы шутя говорили Секу, что он сбил священную антилопу и духи догонов мстят ему за это. Секу промолчал, но голову с мотора снял.