В квадрате 28-31

Счастливчик

Обоз с продовольствием из Партизанского края в Ленинград сопровождали двадцать два человека. Это были отважные партизаны, колхозники, представители оргтроек, учителя…

Петру Антоновичу Войчунасу, командиру разведки отряда «Дружный» и председателю Дновской районной оргтройки, выпала честь представлять в составе делегации Партизанского края коллектив Пятой бригады. Целый месяц его друзья жадно ловили сводки Советского Информбюро, листали газеты: нет ли сообщений о красном обозе, прорвались ли ребята через линию фронта, дошли ли до берегов Невы? И вот наконец долгожданные вести: сообщение специального корреспондента ТАСС на Северо-Западном фронте, передовая «Правды» «Советские люди никогда не будут рабами», статьи Грудинина и Славиной о прибытии партизан в Ленинград и о встречах с его героическими защитниками.

Дорога в Ленинград и обратно заняла больше месяца.

— Войчунас приехал! Войчунас вернулся! — первыми сообщили разведчики.

Петр выглядел усталым, изрядно похудевшим: путь был опасным и трудным. Но глаза его светились радостью. Когда он снял фуфайку, друзья увидели на его гимнастерке орден Красной Звезды.

— Поздравляем, Петр Антонович, от всех нас поздравляем, — поочередно обнимали разведчика Шурыгин, Тимохин, Фатеев, Власов, Никитин.

Командование бригады организовало встречу со счастливцем, побывавшим в городе-герое. И, конечно, больше всего расспросов было: как там, в Ленинграде?

— Нас приняли Алексей Николаевич Косыгин, Андрей Александрович Жданов, Петр Сергеевич Попков, члены Военного совета фронта. Михаилу Харченко вручили Золотую Звезду Героя Советского Союза, Александру Поруценко — орден Ленина, Мартыну Полкману и мне — орден Красной Звезды… А знаете, когда Поруценко передал наше письмо и чек на сданные в банк деньги, Андрей Александрович Жданов сказал: «Доброе письмо. Спасибо вам, товарищи!» — и на глазах у всех поцеловал тетрадь, испещренную тысячами подписей. А потом обнял и расцеловал каждого из нас.

Войчунас достал из полевой сумки «Ленинградскую правду».

— И поэты нас порадовали, — продолжал он. — Вот, можно прочитаю? Это Виссарион Саянов написал:

Всем хотелось самим подержать газету в руках, рассмотреть ее повнимательнее, — она ведь печаталась в осажденном Ленинграде!

— У нас было много встреч — с рабочими Кировского завода, моряками Кронштадта, фронтовиками, — рассказывал Войчунас. — И всюду мы чувствовали: не бывать немцам на священных улицах великого города. И о партизанских делах мы много рассказывали. В общем, все это было очень волнующим, впечатляющим. Город стойко обороняется. Он закалился в борьбе, возмужал. Сейчас снова начал ходить трамвай. Артисты дают в театрах концерты.

— А бомбежки и обстрелы продолжаются? — спросил Александр Иванов.

— Бомбят теперь реже. Наши разгоняют стервятников на подступах. Но разрушений много. В Мариинский театр попала бомба, в Эрмитаж…

Нам говорили, что артобстрелы немцы ведут варварски — бьют по больницам, жилым кварталам.

Поэтому на стенах домов множество сине-белых трафаретов-надписей: «Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна».

— У, негодяи, — непроизвольно сжались кулаки у Александра Макаровича Никитина. Ему, как и всем, был очень близок и дорог Ленинград, который он защищал еще во время финской кампании, в котором часто бывал по долгу службы, приезжая в командировку из Пестова. — А жизнь там, Петр Антонович, очень не похожая на довоенную?

— Это город-фронт. В конце Международного проспекта уже прифронтовая зона. Надолбы, баррикады, доты. В садах и скверах — зенитные батареи. Золоченые купола и шпили закрашены. Спрятаны или надежно укрыты ценные памятники. Вид, в общем, суровый, друзья. Но каждый человек там на своем посту, несмотря ни на что. Вот какой случай произошел с поэтессой Ольгой Берггольц.

Шла она как-то зимой на радио — читать свои стихи. Шла, медленно передвигая опухшие ноги, по тропинкам среди сугробов. Стала переходить Невский — от Публичной библиотеки к «Гастроному», витрина которого была закрыта громадным деревянным щитом. Ну и чтобы сократить расстояние, пошла тропинкой наискосок. И вдруг на середине пустынно безлюдного проспекта остановил ее постовой милиционер. В шлеме с шерстяным подшлемником. Лицо темно-свинцовое, глаза ввалившиеся, как у каждого голодающего блокадника. А он как будто ни в чем не бывало еле слышно проговорил: «Гражданка, платите штраф!» — «За что?» — «За неправильный переход улицы… За нарушение правил уличного движения».

А сами поймите, ребята, — никакого движения-то не было. Разве что кто-нибудь протащит саночки с водой или с покойником. А вот, понимаете, полу-умиравший милиционер стоял на посту и честно, до конца, исполнял свой долг. И ничего противоестественного в этом не было. Сама поэтесса потом вспоминала, как она с глубокой благодарностью вручила постовому пятерку штрафа. А тот, выдав квитанцию, вежливо козырнул и предупредил: «Прошу больше не нарушать порядок, гражданочка».

Долго еще Войчунас был героем дня. Его спрашивали о норме выдачи продуктов по карточкам, о работе ледовой Дороги жизни. Кто-то даже поинтересовался, не видел ли Петр его брата с Кировского завода… Как мог, он старался исчерпывающе ответить товарищам.

— И вот еще о чем хочу рассказать вам, друзья. Чтобы вы знали об огромнейшей силе морального духа ленинградцев.

Войчунас в деталях вспомнил услышанное в Смольном:

— Многие из вас знают, наверное, Казанский собор. Так вот, однажды проходила, четко печатая шаг по опустевшему, застывшему Невскому, колонна красноармейцев. Батальон, а может быть, рота или там взвод. Когда поравнялись бойцы с Казанским, молоденький командир-лейтенант повернулся вдруг к ним и, приставив ладонь ко рту, чтобы громче зазвучала команда, юношеским, еще не очень-то властным голосом, крикнул:

«Слушай мою команду! Равнение на-пра-а-во! На маршала Кутузова! На бессмертие воинского подвига. Во славу русского оружия».

Помните, у Казанского памятник стоит — Михаилу Илларионовичу Кутузову?! Еще четче отпечатали красноармейцы шаг, проходя мимо памятника великому российскому полководцу. Это было необычно, но так справедливо, что с тех пор стало традицией. Каждая воинская часть, проходя по Невскому хоть днем, хоть ночью, делает равнение на бессмертие воинского подвига, отдает дань уважения великой славе русского оружия, великим победам предков над врагами родины.

К Войчунасу подошел Пильченко:

— Спасибо, Петя, за рассказ. Растрогал ты наши души. Разбередил… Я думаю, что теперь каждый из нас станет еще злее в борьбе с фашистскими собаками. Правильно говорю, ребята?

— Правильно! — отовсюду послышались возгласы одобрения. — Смерть за смерть! Кровь за кровь! — вот наше партизанское равнение во славу русского оружия.

Через несколько дней поступил в бригаду приказ номер 0562 от 15 мая 1942 года по войскам Северо-Западного фронта. Командно-политический состав бригады познакомил с его содержанием начальник штаба Фатеев.

Закончив чтение приказа, Фатеев сказал:

— Командование поздравляет вас, товарищи, и желает новых боевых успехов всем партизанам и партизанкам.

— Служим Советскому Союзу! — встав, громко ответили собравшиеся.

Слово взял комиссар Тимохин.

— Я хочу выполнить просьбу наших друзей из далекого Забайкалья. Они прислали защитникам Партизанского края свои подарки. Среди них — карманные часы. В поздравительном письме забайкальцы пишут, что уверены: для уничтожения противника, кроме исправного боевого оружия, требуется знать и точное время. Разрешите вручить эти ценные подарки нашему главному разведчику — начальнику штаба отряда «Боевой» Александру Никитину, командиру роты отряда «Храбрый» Владимиру Афанасьеву, командиру отделения отряда «Дружный» Алексею Захарову и разведчику отряда «Вперед» Василию Бородину.

— Пусть стрелки их часов скорее приближают время разгрома врага! — сказал Матвей Иванович.

«Желаю сил и удачи»

Комбриг Шурыгин получил донесение командиров отрядов «Боевой» и «Дружный»: «Разведкой установлена временная стоянка трехсот пятидесяти немцев в Ломовке. Разрешите атаковать двумя отрядами.

Просим группу заслона выслать вдоль дороги на Станки».

— Твое мнение, Андрей Кириллович? — спросил Фатеева Шурыгин.

— Боеприпасов у них хватает. Пусть повторят Тюриково. А в заслон поставим отряд «Вперед» — он в сборе. «Храбрый» поротно вышел в засады.

— Тогда посылай связного!

В ту ночь жительницу Ломовки Прасковью Филипповну одолевала бессонница. Да и было отчего: донимало беспокойство за мужа, который служил в Красной Армии, сама что-то занемогла. Была и другая причина: в избе, под ее родной кровлей, ночевало четырнадцать гитлеровцев. Долго ворочалась она с боку на бок. Наконец не выдержала и потихоньку вышла на крыльцо. Постояла, прислушиваясь невольно к доносившемуся из избы храпу непрошеных своих постояльцев. «Ишь храпят, ироды! Сделать бы так, чтобы вам вовек не проснуться!» Но что может одинокая больная женщина? Только ненавидеть этих выродков лютой ненавистью…

Вдруг она увидела на улице темные мечущиеся тени. «Может быть, свои?..»

Это действительно были партизаны — командиры отделений Ефим Бударин, Алексей Захаров, бойцы Михаил Пугачев, Алексей Буянов, Дмитрий Федоров, Юрий Бисениек, Ермолай Николаев…

Сняв бесшумно часовых, они проникли в Ломовку.

Женщина бросилась к ребятам:

— В моем доме фашисты. Жгите его, не жалейте. Бросайте туда гранаты!

Потом она показала, где у гитлеровцев штаб, склад, пулеметные точки и в каких домах ночуют солдаты и офицеры.

По условному сигналу начальника штаба отряда «Боевой» Никитина гранатометчики во главе с Николаем Петровым атаковали одновременно все указанные Прасковьей Филипповной объекты. Пулеметчики Александр Савенков и Валерий Иванов, примостившись за высокой поленницей, расстреливали уцелевших после взрывов гитлеровцев, выбегавших на улицу.

После разгрома фашистского гарнизона в Ломовке стал широко известен гражданский подвиг простой русской крестьянки. Этому помог Иван Антонович Шматов. В дедовичскую газету «Коммуна» он написал небольшую, но очень теплую заметку «Героиня», в которой рассказал, как с помощью Прасковьи Филипповны партизаны уничтожили около пятидесяти гитлеровцев.

В один из погожих дней на лесной лагерной стоянке у хутора Пожариха комиссар Тимохин и редактор газеты «Дновец» Шматов с интересом читали новые советские листовки, сброшенные ночью возвращавшимися с боевого задания краснозвездными бомбардировщиками. Разведчики нашли их утром в районе Великой Нивы и только что привезли в штаб. Одна из листовок принадлежала перу талантливого советского писателя-публициста Ильи Оренбурга и была адресована партизанам «пятерки», об удаче которых в Тюрикове писатель узнал из газет.

— Оставить это без внимания нельзя. Верно, Иван Антонович? Ты газетчик и должен лучше знать, как ответить в таком случае, чтобы и поблагодарить, и приятное доставить писателю.

— Завтра, Матвей Иванович, ждем самолет за ранеными. Может, отправим с ним и письмо?

— А у тебя что, и адрес писателя есть? — улыбнулся Тимохин. — Может, в гостях бывал?

— Не довелось, к сожалению. Но думаю, что это не беда. Не на деревню же дедушке пошлем письмо, а известному писателю. Можно для верности направить в Политуправление фронта: оттуда дойдет по назначению.

— Вот это идея! Что ж, берись, редактор, за карандаш!

И они принялись за дело:

Матвей Иванович и Иван Антонович, вкратце рассказав писателю об операции в Ломовке, перешли к итогам:

Это послание ушло на Большую землю самолетом. Отправляли его бережно, завернув и в бумагу, и в обрезок домотканого полотна, и даже в кусок клеенки, — мало ли что случится в пути.

Ответа не было долго.

— Может, не получил? — иногда сомневались Тимохин и Шматов.

— Всякое случается. Только не хочется верить в это. Наверное, просто некогда писателю.

Но письмо все-таки дошло до Эренбурга. В самый разгар боев с июньской карательной экспедицией от него пришел в редакцию «Дновца» ответ:

Надо ли говорить, сколько радости было и у инициаторов письма, и у всех, от чьего имени они выступали.

Высокая оценка

Лето обещало быть сухим, жарким. Во всяком случае, старик Липатыч именно так предсказывал. Жил он на хуторе недалеко от Яборкова. По всей вероятности, о барометре старик имел слабое понятие, но предсказывать погоду умел. И температуру определял — по-своему, но верно.

— Что нонче на дворе, Липатыч? — бывало по зиме интересовались разведчики.

— Двадцать, ребятушки, — отвечал дед.

— А по чем же ты отгадываешь?

— Смотря, за что мороз щиплет. Если за уши тягает — значит, двадцать. Ежели за нос — тогда, почитай, двадцать пять. Ну а если ногам в валенках мерзко — все тридцать с гаком.

— А летом как же, Липатыч?

— Опять же, где и как пот прошибает. Лоб в испарине, рубаха на спине мокрая, либо бороду хоть выжимай — на всё свои градусы. Это понимать нужно.

Забавный был старик. Добрый, умудренный житейским опытом. Редко, когда разведчики не наведывались к нему на хутор.

— Теперь и без хлеба не пропадем, — сообщил он в последний раз ребятам. — На заячьей капустке, ростках хвоща, дудках камыша и то прокормиться можно. Так что не робейте, если фрицы в лесу запрут.

Лесные болота к этому времени подсохли, обозначив ходовые тропы, покрылись сочными кустиками брусники, черники, морошки. На полянах и лугах неумолчно жужжали вокруг цветов трудолюбивые шмели и пчелы. Иной раз, глядя на такие мирные картины природы, казалось, что нет войны. Но так только казалось… Да и то мгновение!

Генерал Шпейман, командующий войсками охраны тыла северной группировки немецко-фашистских армий, как только подсохли дороги, вновь бросил свои подразделения к границам Партизанского края. К регулярным вражеским войскам, в частности 163-й пехотной дивизии, присоединился и специальный карательный батальон. Вновь разгорелись горячие бои у Мякшина и Релок, у Крутца и Сосниц. Пять тысяч гитлеровцев, двадцать танков и самоходных орудий, десять самолетов составили ударную силу очередной карательной экспедиции.

Асмолов и Гордин внимательно следили из Валдая за развитием обстановки в тылу противника. Чтобы избежать ненужных потерь, они радировали Шурыгину: «Фронтового удара противника не принимать. В случае вынужденного отхода устраивать на путях движения врага засады-ловушки с обязательным минированием впереди лежащих участков. Засады делать так, чтобы они образовывали огневой мешок. Ближайшая к противнику засада обязана тщательно маскироваться, пропуская его мимо себя, и обрушиваться всей силой ружейно-пулеметного огня и гранатами с тыла, когда откроет огонь вторая засада. При всех обстоятельствах не отходить дальше лесных массивов района Яблонец, Роговая, Гористая. Ввиду недостатка технических средств связи не ждать указаний сверху, инициативу держать в руках, действовать внезапно, сеять в рядах противника панику и причинять ему возможно большие потери».

Частям и отрядам карательной экспедиции так и не удалось навязать партизанам дневную позиционную борьбу. Народные мстители вовремя уходили из-под фронтальных ударов в леса, а ночью сами наносили удары по временным стоянкам карателей, уничтожали их авто- и мотомеханизированные колонны из засад. Около ста различных боевых операций провели партизаны против карателей, так и не позволив им прорваться сквозь линию обороны своего участка.

Вскоре в штабе Второй бригады была получена радиограмма от Военного совета Северо-Западного фронта: «Военный совет приветствует славных народных мстителей и удовлетворен первыми итогами боев против карательной экспедиции, проводимой оккупантами сейчас. Уверены, что партизаны Северо-Западного фронта до конца выполнят свой долг перед Родиной. Курочкин, Пронин».

Карательная экспедиция не достигла цели. Гитлеровцы вынуждены были снова расставлять свои усиленные гарнизоны. Один из них они разместили в населенном пункте Тарасово. Отрядам Пятой бригады предстояло разгромить его.

К землякам-дновцам в село Лисье приехал из штаба бригады комиссар Тимохин. Вместе с командиром отряда «Дружный» Александром Ивановым он принял участие в подготовке всех, кому предстояло штурмовать вражеский гарнизон в Тарасове. Командир разведки Войчунас докладывал обстановку:

— Крестьяне выселены карателями. Гитлеровцы укрепились в подвалах сожженных домов. Подходы сложные — населенный пункт на возвышенности. После налета на Кряжи охрана Тарасова усилена. Установлен прожектор.

— Может быть, ударить не со стороны леса — там ночное охранение? — спросил Иванов. — Как думаешь, разведчик? — обратился он к Войчунасу.

— Можно незаметно подобраться лощиной, потом огородами — между гряд и борозд. А у леса провести отвлекающий маневр.

^{А. И. Иванов, командир отряда «Дружный».}

Предложения, высказанные Петром Антоновичем Войчунасом и Александром Ивановичем Ивановым, были приняты командованием. Пароль на время операции — «Самолет», отзыв — «Смоленск».

Штурм начали ровно в полночь. Во всех ударных группах гранатометчиков и автоматчиков первыми шли, как всегда, коммунисты и комсомольцы. Их встретила свинцом охрана гарнизона. Партизаны залегли. Когда огонь противника стал стихать, поднялся командир:

— Вперед, ребята! За мной!

Он повел одну роту на блиндаж, а в обход его указывал путь второй роте Войчунас.

Кольцо сужалось. Юра Бисениек, Ваня Богданов, Леша Буянов, Миша Кумров приблизились к блиндажу на дистанцию броска гранаты. В этот момент упал Александр Иванович Иванов.

— Командира ранило! — крикнул Буянов.

Он уже бросился к Иванову. Правая нога Александра Ивановича оказалась перебитой разрывной пулей.

Подползла с санитарной сумкой Шура Иванова.

— Как же так, Александр Иванович? — с горечью спросила девушка.

Она была уже расстроена: только что на ее руках умер смертельно раненный командир отделения Ефим Иванович Бударин.

— Вот, видишь, землячка, не повезло.

— Давайте перевяжу.

Превозмогая боль, Иванов продолжал руководить боем. Иногда приподнимался на руках, смотрел сквозь темноту ночи, полз вперед. Герой Халхин-Гола не мог оставаться вне отряда, не хотел отправляться на медпункт.

Александр Иванович был в строю, пока вторая пуля не остановила биения его сердца.

— Леша, — сказала Буянову Шура, — передай по цепи: командир погиб, последние слова его: «Только вперед»…

Девушка не договорила: она сама получила два ранения и потеряла сознание.

Ударным группам других отрядов тоже удалось проникнуть в деревню. Партизаны отряда «Боевой» — Петров, Осипенков и Космачев противотанковыми гранатами уничтожили два дзота, пулеметный расчет и около тридцати фашистов.

В этом бою геройски погиб лихой разведчик Николай Космачев.

…На востоке заалела заря. Воздух посвежел. Несколько бойцов из отряда «Вперед» вместе с начальником штаба Сюгиным находились в дозоре метрах в трехстах от Тарасова.

Вдруг совсем недалеко из кустарника выпорхнула стайка птичек, явно чем-то потревоженных. Хотя гитлеровцев с этой стороны и не ждали, но Анатолий Сюгин шепнул:

— Маскируйтесь лучше!

Настали минуты тревожного ожидания. На фоне кустов, едва различимые, показались три гитлеровца в зеленых шинелях. Через короткое время партизаны увидели не менее сотни солдат. Они шли цепочкой.

Казалось, что вступать в бой с такой оравой бессмысленно и следует ретироваться, но со стороны Тарасова еще доносилась перестрелка, — следовательно, враг мог подойти туда незамеченным.

— Пропустить их нельзя! — сказал Сюгин. — Первым открываю огонь я!

Бойцы замерли. Стало так тихо, что, казалось, можно было слышать биение их сердец.

Пулемет застрочил. Фашисты залегли и открыли огонь.

— Не тратьте зря патроны! Цельтесь лучше!

Анатолий Степанович Сюгин мельком взглянул на суровое, сосредоточенное лицо пулеметчика. По его вискам стекали ручейки пота, лицо исказила болезненная гримаса. Сюгин спросил:

— Что с тобою?

— Ничего страшного, ногу царапнуло.

Противник пошел в атаку. Раненый пулеметчик стрелял короткими очередями почти без промаха. Порой бойцы бросали гранаты. Вдруг пулеметчик охнул и уткнулся лицом в землю.

— Что случилось, Кузьма Иванович? — с тревогой спросил Сюгин.

^{А. С. Сюгин, начальник штаба отряда «Вперед».}

Ответа не было. Голова пулеметчика была пробита пулей.

Гитлеровцы стали обходить партизан. Захватив пулемет, бойцы поползли к отряду, чтобы предупредить своего командира о подходе к осажденному тарасовскому гарнизону подкрепления.

Николай Николаевич Шамшурин послал связного с сообщением об этом в штаб бригады. А тем временем парторг отряда Георгий Васильевич Игнатьев повел еще одну группу бойцов к Тарасову. Обошли лес, подобрались к огородам.

— За мной! — крикнул Игнатьев и, перемахнув через изгородь, побежал к ближайшим домам.

Справа заговорил пулемет. Группа залегла, начала отстреливаться. Игнатьев дал две длинные очереди из автомата — пулемет замолчал. Но буквально сразу же метрах в тридцати — сорока от него застрочил другой, молчавший до сих пор пулемет. Пули не давали возможности поднять голову. Тогда Игнатьев дал команду нескольким бойцам обойти огневую точку и подавить ее, а сам с другими партизанами пополз вперед между грядами.

Через несколько минут там, где находилась вражеская огневая точка, раздались два взрыва. «Молодцы ребята, — подумал Игнатьев, — разделались».

Группа Игнатьева с боем продвигалась к домам. Самого парторга ранило в плечо, правая рука повисла плетью. «Жаль, что я больше своим не помощник», — с горечью думал Георгий Васильевич. Он лежал на огороде, истекая кровью. Теперь он мог только ползти на левом боку…

Бой в Тарасове длился уже несколько часов.

…Шура Иванова пришла в себя. Огляделась и сразу не могла сообразить, что делается вокруг. Рядом стонал раненый боец Носов. То тут, то там в разных позах лежали убитые. Откуда-то доносились редкая стрельба, крики, чужой говор. Она достала револьвер, но вдруг услышала голоса своих товарищей по отряду.

— Ребята! — крикнула Шура.

К девушке и Носову подползли Миша Елкин, Юра Бисениек, Миша Кумров. Они вынесли раненых в безопасное место.

По приказу Шурыгина партизаны покинули село. Вскоре, однако, основательно потрепанный вражеский гарнизон тоже оставил Тарасово и ушел в сторону Дедовичей.

Через несколько дней тяжело раненных Александру Иванову, Георгия Игнатьева, Анатолия Сюгина отправляли в Ржаные Роги, затем к аэродромной базе. В деревне Дровяная храбрую девушку хорошо знали крестьяне.

— Что же ты, голубонька, лежишь на соломе? — участливо спросила одна из женщин. — Сейчас постель принесу.

— Не надо хлопот. Постель-то ваша пропасть может.

— Пустое, милая. То ли в боях с супостатом пропадает. Разве ж для вас чего жалко?

Женщины принесли матрац и подушки, уложили раненую поудобней. Проститься пришли почти все ребята из «Дружного»: ведь она была единственной в отряде представительницей женского пола.

— Возьми на память, Шурочка. — Алексей Буянов, храбрец из боевой группы ботаногских парней и девчат, протянул девушке яркий кисет из бусинок. — Поправляйся скорей! Пиши!

Подошел Петр Войчунас. Крепко пожал руку, пожелал быстрее выздоравливать.

— А вам боевых успехов, Петр Антонович! Я слышала: вас назначили командиром нашего отряда. Правда?

— Правда. Ну, счастливого тебе полета!..

Конференция

В Партизанском крае 18 июня сорок второго года произошло знаменательное для всех партизан и колхозников событие — состоялась первая партийная конференция. Делегатами ее от Пятой бригады были Юрий Павлович Шурыгин и Матвей Иванович Тимохин.

На озаренной солнцем большой лесной поляне недалеко от деревни Серболово — признанной столицы Партизанской республики — собрались пятьдесят шесть делегатов. Здесь же присутствовали и посланцы Большой земли — представители штаба и Политического управления фронта Алексей Алексеевич Тужиков и Семен Львович Беспрозванный.

Разговор шел о боевых делах, о работе партийных организаций, о главной задаче ближайшего будущего — расширении зоны партизанского влияния на другие, особенно западные районы Ленинградской области.

Это была необычная, впечатляющая картина: партийная конференция проходила в тылу противника, торжественно, как полагалось такому форуму, и закончилась пением «Интернационала».

В глубине Серболовских лесов написано было тогда приветствие товарищам И. В. Сталину и А. А. Жданову.

Текст этого документа сохранился в архиве — в нем и сегодня чувствуется грозное дыхание тех героических дней:

Слава о героических делах ленинградских партизан разнеслась далеко за пределы края. Писатель Николай Тихонов в своем выступлении по радио, обращаясь к ним, говорил:

На следующий день после конференции защитники Партизанского края слушали вечернее сообщение Советского Информбюро от 19 июня:

— Это про вторую карательную экспедицию. Правда, с небольшим опозданием, но все же и нас оценили, — заметил комбриг.

— Конечно, в этом успехе есть и наша доля. Но мы имеем еще и «заначку» — третью экспедицию, — добавил комиссар, намекая на боевые успехи партизан в боях с июньской карательной экспедицией.

Партизан и колхозников глубоко взволновало также полученное в один из первых июльских дней послание представителей братского бурят-монгольского народа:

Проникновенные слова письма свидетельствовали о прочнейших нитях братства и дружбы, связывавших партизан со всем советским народом.

Они еще раз подчеркнули, что в своей героической борьбе партизаны не одиноки, о них думает, их окружает вниманием и заботой вся страна!

Средь бела дня…

Фронтовое снайперство было хорошо известно партизанам из газет, из сообщений Советского Информбюро и очень пришлось им по душе.

«Вот бы и у нас такое наладить!» — мечтал молодой порывистый разведчик Осипенков.

— Ты же знаешь, Саша: у нас всего три снайперских винтовки, — говорил ему командир роты Павел Васильевич Долинин. — Вот пришлют еще — тогда у начснаба выпросим.

— А может, пока с простых попробовать, — не унимался Саша. — Из роты Полкмана, слыхал, «охотники» не пустые возвращаются.

Осипенков был прав: лучшие ротные стрелки Мартына Мартыновича Полкмана положили в бригаде начало движению «лесных охотников», которое по существу было сродни движению снайперов на фронте. По одному, по двое, по трое ребята пробирались в зоны расположения врага, замаскировывались и терпеливо ждали. В первые же дни партизанские снайперы подстерегли и уничтожили около ста вражеских солдат и офицеров. Вскоре желающих «поохотиться» оказалось так много, что командиры отрядов вынуждены были устанавливать очередь — с учетом свободного времени от боевых операций и караульной службы.

Опасаясь налетов партизан из леса, оккупанты с наступлением теплых дней стали иногда располагаться на отдых в открытых местах, там, где обеспечивался круговой обзор. Такой палаточный лагерь гитлеровцев засекли однажды разведчики отряда «Храбрый».

Средь бела дня бойцы командира отделения Александра Петрова, в цветастых маскировочных накидках, подкрались к палаткам, возле которых фашисты принимали солнечные ванны. Многих любителей позагорать недосчитались гитлеровцы в тот день.

Через некоторое время отделение Петрова уничтожило в районе Белькова фашистскую хозяйственную команду по заготовке и вывозке древесины. Хорошими снайперами зарекомендовали себя Николай Матвеенко, Абдулла Абакаров, Владимир Афанасьев, Михаил Григорьев…

И еще одна новинка вошла в быт партизан — так называемые «костры-сюрпризы».

Привез ее все тот же неутомимый, хлопотливый Павловский: ему удалось узнать о ней в отряде партизан-латышей, который готовился к выходу из Партизанского края в леса Прибалтики.

— Спиридон Иванович, да ты у нас этак «начальником партизанской академии» станешь, — пошутил комиссар Тимохин, узнав, с чем вернулся «главный строитель». — Смотри-ка, Юрий Павлович, опять премудрость распространить хочет среди ребят, — обратился он к Шурыгину.

— И вовсе не премудрость, Матвей Иванович! — заметил Павловский. — Повторяю — не премудрость, а дельная штука! Вот послушайте: поперек дороги или на обочине выкладывается вроде бы подготовленный к вывозке штабель швырка. Под него в двух-трех местах закладываются толовые шашки с капсюлями ударного действия. Штабель делается длиною три-четыре метра, высотой до полутора и выглядит вполне безобидно. Теперь партизанскую засаду можно расположить по обеим сторонам дороги.

— Что же дальше?

— А вот что. При подходе вражеского отряда, группы или колонны приводим систему «костра-сюрприза» в действие — поленья разлетаются в разные стороны, фашисты ахают, а в этот момент довершаем истребление деморализованного противника из засады перекрестным огнем. Красота? А? Что скажете?

— Голь на выдумку хитра! — в тон Павловскому улыбнулся комбриг. — Раз так хвалишь — давай внедрять, «академик».

Недалеко от Белькова, где древесины было вдоволь, в нескольких местах приготовили «костры-сюрпризы».

После уничтожения фашистских лесозаготовителей «охотниками» Петрова гитлеровцы наверняка должны были появиться здесь снова. В дополнение к штабелям Спиридон Иванович посоветовал «приобщить» и несколько стволов сухостойных деревьев.

— Ну а это-то к чему? — разозлился Александр Валов. — И так взрывчатки мало. Нет, Спиря, бросай ты это «научное занятие».

— Погоди, погоди. Поперед батьки в петлю не лезь. Посмотри сначала на результат.

Единственно, кто безоговорочно поддерживал Павловского, так это Николай Николаевич Малин. В прошлом работник Березайского леспромхоза, человек, понимающий лес и знающий в нем толк, он видел в действиях Спиридона Ивановича Павловского вовсе не забаву, а определенную военную хитрость.

В корневую систему сухостойных деревьев было заложено по паре толовых шашек. Взрывались они тем же натяжным способом, что и шашки в штабелях. А вот подбор деревьев был не совсем обычным — тут Павловский и Малин о чем-то шептались, переговаривались, показывая что-то на руках, наконец раскрыли «секрет». Оказывается, для необходимой им цели они предпочли елки — у них корневая система устроена «лапой». Зато стволы сосен не выбирали — их глубокий корень имеет форму редьки, значит, при взрыве сидит крепче…

Немецкие «хозяйственники» не заставили себя долго ждать. Им нужен был лес для дзотов, строившихся у Красного Луга. Под прикрытием бронетранспортера-вездехода, с черно-желтой эмблемой вермахта, к лесным делянкам потянулись большегрузные «бюссинги» и подводы. Время от времени пулемет вездехода посылал в зеленые чащобы порции свинца.

И вдруг лес мгновенно ожил. Тут и там раздались взрывы, рухнувшие деревья преградили дорогу. Они накрыли собой бронетранспортер. «Бюссинги» не смогли ни развернуться, ни пойти задним ходом — как факелы запылали от взрывов гранат, от бронебойно-зажигательных пуль. Страшное это было зрелище для врагов, — казалось, лес полностью минирован и, куда ни сунься, в нем кишат «ночные призраки» — партизаны, от которых нет спасения. А на самом деле их было всего двадцать человек. Не многим гитлеровцам удалось тогда спастись.

Да, очень верно сказал Михаил Иванович Калинин в сорок втором году: «Помощь партизан Красной Армии в ее борьбе с немцами огромна, и удары партизанских отрядов по фашистам приобретают все большее значение в стратегии войны… Советские партизаны бьют и будут бить еще сильнее немецких псов-рыцарей не только доблестью и дерзостью своих налетов, но и умением, русской смекалкой».

Во многих местах вспыхивали бои партизан с карателями, в третий раз подряд бросавшимися к границам Партизанского края. Тяжелые это были бои, немало уносили жизней отважных советских людей. Но ничто не могло сломить их воли к борьбе, стремления к победе…

Даже немецкому командованию невозможно было вторым военным летом скрыть перед ставкой фюрера успехи русских партизан.

Начальник управления полевой полиции при главном командовании сухопутных войск (ОКХ) сделал доклад, в котором сообщил, что

…Приближалась годовщина образования Партизанского края. Был накоплен серьезный опыт борьбы. В бригаде Васильева — Орлова действовали уже четыре боевых полка. В июле к ним прибавился пятый. Чтобы оперативнее руководить партизанскими силами края, а в условиях постоянных карательных экспедиций противника сосредоточить общее руководство в одном центре, Ленинградский штаб партизанского движения и командование Северо-Западным фронтом пришли к согласованному решению — придать Второй бригаде Васильева — Орлова другие соединения. «Пятерка» Шурыгина — Тимохина стала таким образом именоваться Пятым партизанским полком. В нем Александр Никитин снова возглавил свою гвардию — теперь как заместитель командира полка по разведке. Именную снайперскую винтовку, полученную от ленинградских комсомольцев, передал Александр Макарович любимому боевому другу Василию Яковенко — лихому разведчику и отличному снайперу. Друзья обнялись.

— За такой подарок и начальство расцеловать не грех! — Вася улыбнулся своей добродушной улыбкой и громко чмокнул Макарыча в щетинистую щеку.

Прощай, Добрыня Нинитич!

Еще издали Никитин узнал во всаднике своего тезку — Александра Бахорина. Александр Васильевич — воин бывалый, пришел к партизанам из фронтовой разведки, воевал рядовым, командиром отделения, взвода. Теперь — зам-командира «Храброго» по разведке. Недавно в советский тыл пошли документы на присвоение Бахорину воинского звания младшего лейтенанта. «Наверное, от Павлова с какими-нибудь новостями», — решил Никитин.

Оставив скакуна у коновязи, Бахорин влетел на крыльцо. Никитин вышел навстречу:

— Здравствуй! Что так спешишь?

— Опять каратели, Александр Макарыч. И очень близко.

— Пошли в горницу. Расскажешь.

Бахорин рассказал и о новостях, и о том, что произошло за последнее время.

…Большой сердечной болью отозвалась в сердце весть о гибели Лиды Михайловой. Это она, мужественная комсомолка, в прошлом бухгалтер Окуловской районной конторы Госбанка, в Тюриковской операции уничтожила двух гитлеровских офицеров.

А недавно в бою у Сосниц, когда большая цепь карателей начала теснить партизан от Липовецкого болота к реке, Лида проявила героизм. В бою выбыл из строя первый номер станкового пулемета прикрытия. Лида заметила это, лежа в воронке от артиллерийского снаряда, куда только что укрыла раненых. Медлить было нельзя — девушка выскочила из воронки, под огнем добежала до «максима» и стала косить свинцом наседавших фашистов. Она отважно дралась с ними до последней секунды своей жизни, пока осколок вражеского снаряда, разорвавшегося поблизости, не сразил ее насмерть. Такой дорогой ценой заплатила Лидия Михайлова за то, чтобы выручить из беды своих товарищей по отряду «Вперед».

^{Л. В. Михайлова, сандружинница отряда «Вперед».}

— От Сосниц след карателей потянулся к Алексину, — продолжал Бахорин.

Фашистам не удалось разгромить партизан в открытых боях. Тогда они сделали очередную попытку вбить клин в добрые отношения партизан и местных жителей. Немецкие оккупационные власти через специальных «пропагандистов» стали распространять слухи, что карательная экспедиция рассеяла партизан, что в округе бродят только мелкие уцелевшие группы, которые нападают на крестьян, расстреливают их без разбора, жгут деревни.

— Сразу видно, кто-то из шестьсот шестьдесят седьмого карательного орудует, — сказал Никитин. — Их работа. Вон и в Папортно — подожгли дома, а всех, кто выбегал на улицу, расстреливали из «шмайссеров». Расскажи, что же случилось в Алексине?

…Летним вечером спешили каратели в свое «гнездо» — рота Миллера квартировалась в Алексине при штабе батальона. Пробирались опушкой леса, обходя озеро.

— Никак, рыбаки? — заметил фельдфебель. Поднял к глазам бинокль: — Точно, они. Восемь баб… Вперед!

Небольшой дряхлой сетью семеро женщин ловили рыбу. Восьмая — кормила у прибрежных ив своего малыша. В ведре плескались полосатые окуни, красноглазые плотвички…

— Ни с места! — крикнул фельдфебель, потрясая пистолетом. — Кто такие? Зачем здесь? — И, не дождавшись ответа, приказал: — Следовать в штаб! Рыбу оставить!

От озера отошли недалеко.

— Как сгрудятся вместе — в расход пустим, — сказал фельдфебель. И сам показал пример — выстрелил в женщину и ребенка.

— Трупы — вон в ту яму с водой! — приказал он. — А теперь можно вернуться к озеру.

На берегу каратели устроили «пир». Под руководством фельдфебеля разожгли костер, сварили в ведре уху, раскрыли фляги со шнапсом и самогоном.

Другой взвод карателей появился в районе бывшего колхоза «Красный Остров». Однажды они увидели выходивших из чащобы Егора Ивановича Осипова — довоенного бригадира колхоза, пожилого, но крепкого человека, и Михаила Молева — молодого крестьянина из деревни Рай. Оба они были хорошими помощниками партизан.

— Из леса, значит? У бандитов были? — заорал офицер, сильно ударив Осипова.

Егор Иванович упал.

— Насчет дровишек промышляли, господин начальник, — попытался оправдаться за обоих Михаил. — Никаких бандитов не знаем. Власти новой служим. На мельницу давеча последнее зерно отвезли.

— Знаем вашу службу! — И офицер скомандовал ефрейтору Гонте: — Связать — и в Зареченскую комендатуру! Там вздернут публично.

Через несколько дней агентурные разведчики партизан передали печальное известие: после страшных пыток — Осипову сожгли волосы, бороду, выжгли глаза, Молеву исполосовали тело раскаленными прутьями — советских патриотов повесили.

Своеобразным ответом на зверства карателей был разгром отрядом «Храбрый» вражеского гарнизона в населенном пункте Остров: здесь жил и работал много лет подряд колхозный бригадир Егор Иванович Осипов.

Немало могильных холмиков вырастало на древней русской земле, за которую в боях с гитлеровцами отдавали свои жизни сыны всех народов нашей страны — русские и украинцы, белорусы и армяне, грузины и латыши, казахи и молдаване… На этой обильно политой кровью земле навечно остались казах Абакаров, грузин Гогишвили, украинец Ефищенко, русские ребята Николай Космачев, Валентин Филицын и многие их товарищи.

Сложил голову в бою и Добрыня Никитич. Именем былинного русского богатыря в соединении звали самого высокого, плечистого, сильного парня — Александра Осипенкова. Он был всеобщим любимцем. В начале войны от фашистской бомбы погибла вся его семья.

Девятнадцатилетний юноша вступил в партизанский отряд Пестовского района. Смельчак в бою, хитрец в разведке, мечтатель и романтик в свободную минуту, он привлекал к себе душевной чистотой и обаянием. Глаза у него были голубые и ясные, как у ребенка.

Партизанам предстояло выбить карателей из небольшого селения Хвершовка и захватить машину со штабными документами. Осипенков продвигался вперед с ударной группой, прокладывая путь себе и другим автоматными очередями. Вдруг из блиндажа выскочили двое фашистов, оглушенные взрывом гранаты. Не замечая партизана, они бежали в его сторону. Богатырь схватил их за воротники и с такой силой стукнул лбами, что оба упали на землю без сознания… Это были его сорок девятый и пятидесятый «трофеи».

Во время штурма Хвершовки Александра ранило. Припадая на окровавленную ногу, он все-таки ворвался в дзот и из немецкого пулемета бил вдогонку удиравшим карателям. Но в самом конце боя Осипенков был сражен вражеским осколком. Тело Александра вынес Павел Васильевич Долинин. Хоронили юного героя всем полком. Многие не скрывали слез: Добрыня Никитич — Александр Осипенков рано ушел из жизни. Он не успел получить и заслуженную им правительственную награду, к которой был представлен командованием за свои боевые дела.

^{А. И. Петров, командир отделения отряда «Храбрый».}

Не вернулся из «двухнедельной командировки», как написал жене перед уходом в тыл врага, и Александр Петров.

В канун первой годовщины Партизанского края отряды «Боевой» и «Храбрый», разгромив карателей в Хвершовке и Изобной, наступали на Яблонец. Гитлеровцы успели хорошо пристрелять узкую ленту дороги, поэтому ударный взвод Николая Никитина продвигался медленно, используя для маскировки каждый кустик, придорожный камень или ямку.

Но вот упал тяжело раненный командир взвода Николай Васильевич Никитин.

— Саша, принимай командование взводом, — сказал он командиру отделения Петрову и потерял сознание.

Вместе с другим командиром отделения Лаврентием Джурой Петров продолжал наступление. Уже были взорваны несколько вражеских огневых точек, как вдруг Петров почувствовал резкую боль в животе.

— Что с тобой, Сашок? — подскочил Джура.

— Кажется, отвоевался, Лавруша! — с горечью выдохнул Петров. — Хоть бы в ноги или руки…

Он, видимо, хорошо знал, что значит ранение в брюшную полость. Глаза его закрылись.

И Николая Никитина, и Александра Петрова везли на партизанский аэродром вместе, на одной подводе. Дорога была разъезженной, ухабистой. Сандружинница Тоня Смирнова часто поправляла у раненых матрацы и наволочки, набитые свежим душистым сеном. Николай, придя в сознание, посмотрел на товарища: лицо его было неузнаваемым — черты заострились, глаза впали, мучительно болезненная бледность выдавала страдание. Александр то и дело просил пить, Тоня часто смачивала влажным бинтом его запекшиеся губы. Умер Александр Петров, не доехав до аэродрома.

Ради будущего

Наступил праздник — годовщина создания в тылу врага Партизанского края. Радисты приняли несколько радиограмм — Ленинградского областного комитета партии, Ленинградского штаба партизанского движения, Военного совета Северо-Западного фронта. В каждой из них содержались поздравления с юбилеем партизанской борьбы, с достигнутыми победами.

В большом, известном своими хорошими партизанскими традициями селе Семеновщина был организован торжественный митинг. Затем старший батальонный комиссар Тужиков, специально прилетевший для этого с Большой земли, вручал партизанам боевые награды Родины. Ордена и медали получили Долинин, Миронова, Новаковский, Петров, Шурыгин, Юханов…

— Приходится с тебя, Палыч, — пожимая руку командиру, сказал комиссар.

— Намек понял, Матвей Иванович, — ответил Шурыгин, прикрепляя к гимнастерке орден Красного Знамени. — Только обожди малость. Вот пройдет парад, тогда и банкет устроим.

Это может показаться странным, но парад тогда в тылу врага действительно состоялся. Четко печатая шаг, проходили мимо импровизированной трибуны колонны.

Партизаны были вооружены кто отечественным, кто трофейным оружием. Все они поклялись держать его в своих руках до полной победы над врагом. С восхищением смотрели на своих защитников жители деревни.

В километре от Семеновщины, на уютной поляне, партизаны собрались на праздничный обед. Как шутливо заметил Юрий Павлович, это был «банкет в связи с приближающимся новым учебным годом». Отмеченный высокой наградой партизанский командир и сейчас оставался в душе школьным учителем, для которого первое сентября всегда было волнующим временем, когда первый раз — в первый класс. Здесь, на полянке, партизаны отмечали боевой юбилей и поздравляли друг друга. Было торжественно и весело.

Только осушили алюминиевые кружки, как начальник разведки Никитин, взглянув на часы, заторопился:

^{Праздничный обед в день юбилея Партизанского края.}

— Я — в особый отдел, к Власову, Юрий Павлович. Извините, но он просил участвовать в допросе «языка».

Александр Макарович не кривил душой, — ему, конечно, хотелось побыть на «банкете», однако предстоял допрос не просто «языка», а радиста дивизии, которая сосредоточивала силы вокруг квадрата 28–31.

— Не смею задерживать. Результат доложишь. Надеюсь, «договоритесь» с радистом…

Младший вахмистр из дивизионной службы связи не то чтобы был разговорчив, а просто понял, с кем имеет дело и куда попал. О партизанах он был наслышан, не раз участвовал в радиоперехвате сообщений из «лесного края». Когда сам стал пленником, развязал язык раньше, чем ему предложили назвать фамилию. Из кармана френча он достал фотокарточку и сказал:

— Это моя семья. Вернусь ли я к ней?

— Вы в плену. Значит, ничто вам не угрожает, — ответил Власов.

Радист сообщил, что дивизия, в которой он служил, получила срочное задание принять участие в карательной экспедиции. Ей предстояло уничтожить партизан, их базы и не дать крестьянам собрать урожай.

О наступлении карателей на Партизанский край, назначенном на 2 августа, сообщили также агентурные разведчики и дновские подпольщики.

В городе Дно ходили упорные слухи о том, что начальник тылового района немецко-фашистских армий группы «Норд» генерал фон Рокк получил категорический приказ ставки любой ценой ликвидировать «скопления лесных бандитов». С этой целью вокруг Партизанского края были сосредоточены подразделения 218-й пехотной дивизии, 667-й карательный батальон, 4-й заградительный полк, части специального бронестрелкового соединения… Подошли сюда и колонны 8-й танковой дивизии. Для поддержки войск с воздуха были выделены несколько авиаэскадрилий. Общая численность войск противника превышала шесть тысяч человек.

Шла первая неделя последнего месяца лета. Приближалась пора косовицы. В палисадниках, на лесных опушках заалела рябина. Солнце припекало по-летнему, но в тени уже таился неприветливый холодок. Чаще стали задувать северные ветры, напоминая о приближении осеннего непогодья. Низины обволакивала пелена тумана.

В эти августовские дни бригада Васильева — Орлова удерживала свои основные рубежи, хотя очертания границ Партизанского края подвергались иногда некоторым изменениям.

На рассвете 8 августа заговорила вражеская артиллерия, затрещали пулеметы, загрохотали танки, самоходные орудия… Гитлеровцы начали наступление.

Александр Николаевич Валов проснулся от треска выстрелов. Выскочил из дома и увидел, что к штабу отряда и базе снабжения ползут вражеские танки. За базу Валов был спокоен: запасы продовольствия заблаговременно вывезены в Вашковские болота, в один из секретных лагерей, в свое время построенных Павловским. В Пожарихе оставались только два бочонка с маслом да скот, который пасся на соседнем выгоне. Правда, в печах еще допекался хлеб.

Валов сразу же распорядился угнать скот в дальние камыши: в них можно было укрыться с головой. В речке Александр Николаевич утопил бочонки с маслом. Затем быстро запряг лошадь, сложил в мешки недопеченную хлебную продукцию и, с грустью посмотрев на свое хозяйство, прикинул: «Кажется, ничто не забыто, все вывезено, спрятано от глаз гитлеровцев». Проверив все, он поспешил за пастухами, погнавшими скот за Лышник.

Бой с карателями длился целый день. Танкисты подожгли снарядами деревни Яблонец и Лышник, а факельщики спалили Пожариху.

Наступление гитлеровцев на Партизанский край продолжалось. Кое-где им удавалось потеснить отряды партизан, в другом месте партизаны контратаковали их и наносили большой урон. Несмотря на численный перевес, прочесать все лесные массивы, преодолеть все болота, где на время укрывались партизаны, чтобы отдохнуть от боев, гитлеровцам не удалось: по-прежнему лес был страшен для них. Зато для партизан — наоборот. Они так и пели в песне, сложенной их поэтом Иваном Васильевичем Виноградовым:

Когда каратели отошли от кромки Вашковского болота, Александр Николаевич Валов попросил начальника снабжения полка Пильченко:

— Разреши, Савва Ильич, в Пожариху съездить. На базу взглянуть. Что там фашисты оставили.

— Езжай. Только про масло не забудь.

Ничего не нашел Валов на месте бывшей базы — все спалили факельщики. «Как жалко, — подумал Александр Николаевич. — Сколько мы тут со Спирей труда вложили! А теперь пусто… Но ничего — другую сделаем. Главное, что карателям здесь не удалось взять наш полк в кольцо».

Валов достал затопленные в речке бочонки с маслом, погрузил их на телегу и привез в новый лагерь, где расположился полк.

Поздним вечером четвертого дня августовской карательной экспедиции Юрий Павлович Шурыгин получил записку от Васильева. Командир бригады приказывал произвести разведку районов, прилегающих к Станкам, Сосницам и особенно Кострам, где предполагалось местонахождение штаба карателей. «Усильте диверсионную работу», — писал в заключение Николай Григорьевич Васильев.

И снова ответственное задание выпало на долю полковых разведчиков Александра Макаровича Никитина. Они с ним справились быстро, доставили в штаб ценные сведения. Тем временем партизаны из засад у деревень Гористой, Дровяной, Шушелова, Скрипливки вновь разбили несколько гитлеровских автоколонн и обозов. А командир взвода отряда «Храбрый» Александр Васильевич Бахорин устроил засаду, на которую наткнулись каратели из батальона майора Шивека в районе Серболова.

Диверсионные группы полка в этот момент действовали на железных и шоссейных дорогах.

Карательная экспедиция продолжалась. Ленинградцы решили оказать защитникам Партизанского края моральную поддержку и прислали письмо-приветствие. Свои чувства и мысли партизаны и колхозники края выразили в ответном письме ленинградцам. Они написали: «Вот уже восемнадцать дней мы ведем ожесточенную борьбу с немецкой, четвертой по счету, карательной экспедицией. Около шести тысяч солдат и офицеров стремятся прорваться в наш край. Они имеют на вооружении десятки танков, бронемашин, вездеходов, полевых орудий, минометных батарей. Немецким бандитам удалось в одном месте прорвать нашу оборону и занять несколько населенных пунктов. Этот успех дорого стоил фашистским захватчикам. В итоге двухнедельной борьбы с карателями нами убито и ранено до двух с половиной тысяч солдат и офицеров, подбито и подорвано на минах тринадцать танков, несколько машин с пехотой и грузами, сбит один самолет…»

В боях с гитлеровскими войсками август пролетел, как показалось, быстрее, чем бывало обычно. Наступил сентябрь. Багрянцем оделись леса. Желтый лист коврами устилал землю. Еще недавно приветливые и манящие, чащи потеряли свою привлекательность. В них стало сыро и холодно. То и дело принимался моросить дождь. По ночам землю покрывал иней.

До сих пор, в течение целого года, партизаны, активно помогая Красной Армии, отвлекали на себя крупные вражеские силы, наносили удары по карательным отрядам и фашистским гарнизонам в районе Партизанского края. В нем же ковались достойные партизанские кадры для будущих боев с противником.

Теперь наступило время, когда надо было с учетом накопленного в «Партизанской республике» опыта перенести народную войну и в другие районы области, сохранить партизанские силы, ведущие неравную, кровопролитную борьбу с крупнейшей с начала войны карательной экспедицией против партизан и местного населения, не склонившего головы перед оккупантами. Теперь предстояло осуществить то, о чем думали в Ленинградском областном комитете партии, Ленинградском штабе партизанского движения, в Партизанском отделе штаба Северо-Западного фронта, о чем говорилось недавно на партийной конференции коммунистов Партизанского края.

7 сентября командир Второй бригады Николай Григорьевич Васильев и комиссар бригады Сергей Алексеевич Орлов получили радиограмму, подписанную начальником Ленинградского штаба партизанского движения Михаилом Никитичем Никитиным: «…рассредоточиться, сохранить личный состав. Новое место базирования — леса вокруг озера…» Командование бригады быстро направило в полки связных с приказанием быть готовыми к выполнению нового задания. Заканчивался приказ словами: «О порядке выхода ждите дополнительных указаний».

«Плохая примета, герр майор…»

Начальник военно-полевой комендатуры генерал Йозеф Руппрехт нервничал. Он бегал по кабинету с раскрасневшимся лицом, поглядывал в окно и, не успев докурить одной папиросы, хватался за другую. Внешне он напоминал хорька, попавшего в западню.

Волноваться было о чем: только что ему доложили, что карательный батальон Шивека потерял вдруг след «ночных призраков». Еще вчера они были и у Серболова, и у Папортно, и у Вязовки, а сегодня…

Он позвонил по телефону в отдел разведки.

— Слушаю вас, герр генерал, — звонко щелкнув каблуками, произнес вошедший по его вызову майор Хаунспергер. — Что прикажете?

— В сотый раз, черт возьми, спрашиваю: где оперативная сводка для командующего? Где план уничтожения партизанских баз?

Ганс Хаунспергер, толстогубый, мордастый начальник оперативно-разведывательного отдела комендатуры, юрист по образованию, был один из тех флегматичных гестаповцев, которых трудно было удивить даже чем-либо сверхъестественным.

— В пути, мой шеф. Но вы же сами знаете: дороги в этом крае совсем не похожи на Кайзер-Вильгельм-штрассе…

— Мне не философия нужна. Если и на этот раз сводка или план затеряются, я вынужден буду отправить вас, майор, к его личному адъютанту.

Рандеву с адъютантом командира корпуса Хаунспергеру не улыбалось: недавно адъютант, вернувшись из Новгорода, привез редкостный сувенир — пепельницу и тарелку, сделанные из украденного золота Юрьева монастыря. В обмен на них он разыскивал обладателя паникадила Бориса Годунова из Софийского собора Новгородского кремля. И как раз оттуда дня три назад приехал Хаунспергер. Где-то теплилась у адъютанта надежда, что, может быть, именно майор прихватил эту дорогую реликвию. Он позвонил тогда:

«Слушайте, Ганс, если вам посчастливилось заиметь новгородское паникадило Годунова, я готов отдать вам за него не только мои золотые сувениры и все, что останется от «незамиренного бандитского края», но и в придачу к ним — отличную ферму в Пруссии, наследованную мне милым бездетным дядюшкой…»

Майор в ответ на это предложение совершенно безразличным тоном сказал:

«Знаете, герр оберет, ваши условия могли бы заинтересовать кое-кого из гестапо…» Он многозначительно вздохнул, опустил руку и — о, ужас! — смахнул со стола серебряную фигурку орла с фашистской свастикой в когтях. «Плохая примета, черт возьми!» — подумал он.

«Почему, майор?»

Ехидно прищурившись, Хаунспергер ответил:

«Скажу по секрету: командир корпуса сам давно претендует на это паникадило — в качестве подарка своему родственнику, бургомистру города Инстербурга. Так же, как и на памятник «Тысячелетие России». Не советовал бы вам стать одним из его соперников… Об этом непременно узнают в ведомстве небезызвестного вам группенфюрера Генриха Мюллера».

«Тогда нам не сговориться. Желаю успеха! Хайль Гитлер!»

Они действительно не сговорились. И не потому, что делили «шкуру неубитого медведя», а потому, что партизаны задали им и их начальству решение совершенно иных задач. Упавший со стола орел и вправду оказался плохой приметой: окружить и полностью разгромить «ночных призраков» в Партизанском крае опять не удалось. Уже в четвертый раз подряд!

Отражая атаки больших карательных и армейских сил врага, запутывая свои следы, продолжая дуэль с агентурой абвера, СД, гестапо и ГФП, партизаны рассредоточились, скрылись, уйдя из-под самого носа гитлеровцев в неизвестных направлениях.

Многое отдали бы Шпейман, Рокк, Руппрехт, Финдайзен, Шивек, Рисс, Гришаев, Хуанспергер и им подобные за то, чтобы схватить, сжечь, перевешать всех этих неуловимых… Многое, если б могли… Но одного их желания было мало.

Тогда они готовы были превратить русскую землю в пустыню, залить ее кровью. Тогда они измыслили даже, что за все злодеяния им придется отвечать: так уверены были в своей непобедимости. Но история преподала им жестокий урок. Правда, случилось это позднее описываемых в книге событий, но справедливость требует рассказать об этом читателям.

В декабре 1947 года в древнем городе на Волхове Новгороде шел судебный процесс по делу нацистских преступников, виновных в чудовищных злодеяниях, совершенных гитлеровцами на оккупированной в годы войны территории Ленинградской области. Девятнадцать фашистских генералов, офицеров и унтер-офицеров вермахта и СС были приговорены к 25 годам заключения в исправительно-трудовых лагерях. Разбойники и грабители в мундирах — генерал-майор Йозеф Руппрехт, командир карательных частей 16-й немецкой армии полковник Вернер Финдайзен, майор Ганс Хаунспергер, гауптман Фридрих Мюнх, зондерфюрер Клаус Пельхау и другие бывшие гитлеровцы не ушли безнаказанно с советской земли.

Заслуженная кара постигла и карателей 667-го батальона, где служили и зверствовали фельдфебели Гурвич, Гришаев и их сподручные. После войны Гурвич, руки которого были обагрены кровью многих советских людей, заметая следы, пытался уйти от возмездия. Но советские чекисты нашли его. Гурвич и его сподручный по преступлениям на оккупированной территории комендант населенных пунктов Мостище и Тюриково Иванов были приговорены к расстрелу.

Фельдфебель Гришаев тоже пытался скрыть свое страшное прошлое. Даже о пенсии пытался хлопотать за полученное якобы на фронте ранение, хотя ранен был в одном из боев с партизанами. Но не спасли бандита его волчьи повадки! Ювелирная, можно сказать, работа ленинградских чекистов позволила полностью раскрыть преступления Гришаева. Он был арестован в одном из пригородных поселков Ленинграда. Высшая мера наказания, отклонение просьбы о помиловании — таков закономерный конец бывшего командира особой карательной группы.

Но это было позднее… А пока вернемся снова в партизанские края.

Прошел месяц, другой. К исходу сорок второго — началу сорок третьего года в западных районах Ленинградской области — Гдовском, Карамышевском, Островском, Плюсском, Порховском, Славковском, Сошихинском, Стругокрасненском и других — всюду, куда потайными лесными и болотными дорогами и тропами прошли партизанские бригады, полки, отряды, группы, были созданы новые партизанские зоны и края, с еще большей силой разгорелось пламя народной партизанской войны. Она продолжалась почти полтора года, пока ни одного фашистского оккупанта не осталось на ленинградской земле.

И по-прежнему в этой многотрудной героической борьбе священным паролем было непобедимое, гордое, близкое и дорогое каждому партизану слово — ЛЕНИНГРАД.