В ледовитое море. Поиски следов Баренца на Новой Земле в российcко-голландских экспедициях с 1991 по 2000 годы

Приложение 2 Ян Хёйген ван Линсхотен. Плавания на север 1594–1595 годов (Франекер: Герард Кетель, 1601) Встречи с поморами и самоедами

В ЛЕТО 1594-Е[119]

10-й день июля, воскресенье [Баренцево море, о. Сенгейский] [120]

Входя в гавань, увидели приближающийся с запада парус, как оказалось, русской лодьи, шедшей из Белого моря и направляющейся к Печоре. Эта лодья пришла в гавань из-за штиля, чтобы дождаться ветра, а затем продолжить свое путешествие. Русские подошли к нам, дружески раскланялись, мы спросили их о суше и берегах, и, как мы поняли, наши карты и сведения расходились с тем, что сказали они. Русские не знали ничего о широте и градусах и не могли дать точных названий и сведений насчет мысов, рек, островов и побережий. Про Вайгач сказали, что подход к нему узкий, всегда замерзший из-за мелководья, что море здесь теплое, и называют его южным, в отличие от северного, которое холодное, что лед идет всегда от Новой Земли и потому находится тут целый год [L’Honoré Naber 1914, 52–53].

11-й день июля, понедельник [там же]

Около полудня увидели три паруса, шедшие с запада вдоль берега. Мы тут же отправились на яхте им навстречу. Это также были лодьи, вместе направлявшиеся к Печоре. Мы расспросили их о берегах, реках и Вайгаче, но и тут нам не сказали больше того, что мы узнали накануне. Впрочем, сказали, что у Вайгача так много китов и моржей (Zee Paerden), что кораблю трудно пройти. В этих словах мы нашли утешение, коль скоро там нет других препятствий и опасностей. Тогда они сказали, что там каменные скалы, банки и отмели, из-за которых кораблю пройти невозможно, и что некоторое время назад Великий князь направил туда три лодьи, которые все сгинули во льдах, и большинство людей, что были на них, погибли, и лишь немногие смогли спастись и поведать о том, что случилось с ними. Когда мы выслушали их истории и выдумки, мы поняли, что они хотят нас запугать и убедить нас отказаться от нашего путешествия. Однако нашими добрыми намерениями и упованиями мы надеемся заменить опыт лжи другим, правдивым опытом, отличным от всего того, что нам преподнесли [L’Honoré Naber 1914, 53–54].

12-й день июля, вторник [там же]

Видели еще одну лодью с запада, прошедшую мимо вдоль берега. Немного спустя увидели на берегу двух русских охотников, они были первыми людьми, которых мы встретили на суше. Мы пригласили их подняться на борт. Они сказали, что пришли с Белого моря, что высадились с лодьи, чтобы поговорить с нами, а потом они пойдут к реке Колкокова, [121]где будут находиться всё лето, промышляя рыбной ловлей и охотой на медведей, соболей, лисиц и других зверей [L’Honoré Naber 1914, 54].

Июля 27-й день. Среда [пролив Югорский Шар, о. Вайгач, мыс Дьяконова] [122]

На крайней оконечности, на южной стороне острова, стоит три или четыре сотни деревянных идолов, как малых, так и больших, вырезанных из дерева, плохо и неумело обработанного; нетрудно заметить, что они изображают человеческие фигуры; они стоят наклонно, прислоненные к опоре, и повернуты лицом к востоку, а вокруг них множество рогов северных оленей, которые там, как представляется, были принесены в жертву. Эти рога и идолы издали показались нам крестами, вроде тех, что мы раньше находили тут и там на разных мысах, о чём говорилось выше. Но теперь мы обнаружили, что это идолы лапландцев, или финнов, или других местных жителей, придерживающихся языческих верований, что вполне ясно по этим знакам. Я вижу только одно объяснение тому, что здесь столько фигур идолов, составленных в одном месте: думаю, что всякий раз, когда кто-то умирает, сюда, на этот жертвенный холм, привозят еще одну деревянную фигуру. Это подтверждается и тем, что мы нашли здесь фигуры, совсем сгнившие и истлевшие от времени, а также несколько совершенно новых, сделанных недавно. Некоторые из них изображали мужчин, другие – женщин, а отдельные – детей, некоторые – мужчину и женщину вместе, подобным же образом на некоторых было вырезано по четыре, пять, а то и семь, восемь и еще больше лиц, одно под другим, словно изображения целых семей [Де Вейр 2011, 203].

[Южный берег пролива Югорский Шар]

Вечером мы разговаривали с людьми Адмирала, которые рассказали нам, что накануне были на Южной земле, вдевятером или вдесятером, имея при себе лишь одну или две пики. Поскольку с северной стороны они никогда не встречали людей, то и здесь не думали встретить кого-нибудь с враждебными намерениями. Сойдя на берег, они приблизились к избушке, около которой снова нашли уйму идолов, которые были аккуратнее выполнены, чем идолы на северной стороне, и отполированы. Моряки рассказывали, что у этих идолов глаза и соски на груди были сделаны из олова. Постояв там недолгое время, они увидели приближающегося к ним на санях человека, а сани были запряжены тремя оленями. Увидев его, наши товарищи пошли ему навстречу, чтобы попытаться поговорить с ним или как-нибудь еще узнать от него что-либо. У него был с собой лук со стрелами. Увидев, что у наших в руках только одна пика, он прицелился из лука, а также взял в руку пику, которая у него тоже имелась; этим он хотел показать, что не собирается признавать наше преимущество. Но, поскольку наши моряки все вместе на него наступали, он подпрыгнул и издал клич, после чего из долины выскочило около 30 человек, все на санях, запряженных двумя или тремя оленями. Они в один миг почти окружили моряков и заняли сторону побережья перед яхтой, так что моряки оказались в очень тяжелом положении. Но потом набрались мужества и пробились сквозь них, да и местные отступили, опасаясь, что вдруг наши еще сидят где-то в укрытии и могут напасть на них сзади, а иначе местные могли легко захватить наших, хотя возможно, что они и не хотели причинять никому вреда. Как только наши взошли на яхту, они тотчас отчалили от берега и поставили парус, и после этого на берег пришло еще пятеро из всей толпы, и некоторые стали стрелять в наших стрелами, но не нанесли ущерба, так как яхта была уже вне пределов досягаемости [Де Вейр 2011, 204].

Июля 31-й день. Воскресенье [пролив Югорский Шар, о. Вайгач,

мыс Сухой Нос] [123]

Приблизившись к берегу, мы увидели наверху двух или трех человек, идущих с некоторым количеством северных оленей. Мы тотчас направились к ним, чтобы посмотреть, не получится ли у нас завоевать их доверие и поговорить с ними. Как только мы подплыли к берегу, двое или трое из них подошли к краю скалы, чтобы нас лучше увидеть. Мы крикнули им, что хотим с ними поговорить, на что они поначалу ничего не ответили, как будто не поняли нас, но, когда мы стали показывать, что хотим сойти на берег, они закричали и побежали прочь. Тогда мы сказали нашему русскому по имени Михаил (которого мы, чтобы у нас был русский переводчик, взяли с собой из Голландии, а именно Энкхейзена, где он жил и был женат) и еще одному человеку, чтобы они спрыгнули на берег без оружия, а остальные остались на борту и вели себя тихо, чтобы не напугать местных жителей. Русский, сойдя на берег, стал кричать им, чтобы они остановились и поговорили по-дружески. Те, увидев, что на берег сошло только двое и без оружия, понемногу подошли к нашим, но всё еще держа наготове луки со стрелами и оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, что нет засады; трое или четверо встали со стороны воды и с натянутой тетивой следили за нами на яхте. Мы послали им хлеба и сыра, которые они с аппетитом съели и с удовольствием приняли, так что к прежней небольшой группе присоединилось еще человек 14–15 молодых и старых. Тогда и наши сошли на берег, человек пять или шесть, и они выказывали нам большое расположение, кивая и кланяясь. Мы осмотрели их луки, но стрелы они не захотели дать нам подержать.

Что же касается самих этих людей и их одежды, большинство из них маленького или среднего роста, с плоским и сильно деформированным лицом, маленькими глазками и совершенно без бород, так как бороды они, как нам объяснили, выщипывают для красоты. У них черные как смоль, прилизанные волосы, закрывающие уши, и очень темный и некрасивый цвет лица, как у испанских мулатов, но под чернотой в глубине скрывается розоватый цвет, что получается, я думаю, в основном оттого, что они зимой сидят в своих конурах в дыму. Одежда их сделана из шкур мехом внутрь и гладкой стороной наружу, рукавицы у них соединены с рукавами, но они умеют их очень быстро снимать и надевать, то же самое и с капюшонами на голове, прикрепленными к верхнему платью; штаны похожи на те, что носят некоторые крестьяне в Голландии: суживающиеся книзу и длинные, доходящие до обуви, только у здешних жителей штаны и обувь скреплены вместе. У некоторых на головах были пестрые капоры, вроде тех, какие у нас носят женщины из Эмдена, некоторые напоминали обезьян и чудовищ, и у всех были луки и стрелы наподобие персидских, я видел похожие в Индии. Все они – ловкие люди, умеющие поразительно легко прыгать, они обнаружили смелость и физическую ловкость, они прыгают, как молодые необъезженные жеребцы; они всё время остаются настороже и оглядываются, так что кажутся вояками. Что же касается бега, среди наших не найдется никого, кто смог бы их догнать. Сани у них совсем другие, чем те, что мы видели у лапландцев и русских на Кильдине, потому что здесь они даже похожи на телеги: они довольно высокие, сверху и снизу к ним крепится по раме на столбиках, они открытые и легкие; насколько мы поняли, эти сани служат им также летом для перевозки того-сего. Этот народ, похоже, совсем не занимается рыбной ловлей и не плавает по морю, они живут только охотой на диких животных, мы это поняли, потому что нигде поблизости не было никаких признаков лодок на море, а также домов или других строений на берегу моря. Поскольку мы их плохо понимали, а нашим людям в яхте трудно было оставаться на месте, мы попрощались и вернулись на яхту и, подняв якорь, напоследок протрубили в трубу, чего они сначала испугались и хотели убежать, но потом, поняв, что это дружеское прощание, высыпали на берег, снимая с голов головные уборы, кланяясь и отвешивая поклоны, крича и размахивая руками в знак прощания [Де Вейр 2011, 205–207].

В ЛЕТО 1595-Е[124]

20-й день августа, воскресенье [пролив Югорский Шар, о. Вайгач, бухта Варнека]

С западной стороны залива видели стоявшую там русскую лодью, которая, услыхав звуки выстрелов (это адмирал приказал стрелять, чтобы вернуть нас на борт), немедленно ушла под парусом, побросав свои сети и некоторые другие мелкие, не представляющие ценности вещи, которые наши люди оставили в неприкосновенности, зная, что за кражу полагается суровое наказание. Никакого жилья поблизости не нашли, но на берегу обнаружили четыре или пять кожаных мешков (сделанных из мягких шкур) с вонючим ворванным жиром, которые там лежали или были завалены камнями [L’Honoré Naber 1914, 156]

21-й день августа, понедельник [там же]

Мы в числе 50 человек, вооруженные, высадились на берег и прошли семь или восемь миль вдоль и поперек острова, но не нашли ни людей, ни жилищ. У горного кряжа под валунами нашли разбросанные мешки из шкур со зловонной ворванью, веревки из оленьей кожи и части саней, сделанные из моржовых шкур, которые, как казалось, были оставлены на просушку. На мешки и шкуры были положены камни. Неподалеку стояло несколько деревянных саней, нагруженных всевозможными грузами, такими как шкуры оленей и песцов, укрытыми и перевязанными, поверх которых лежали стрелы и другие мелкие вещи. Вокруг во множестве были следы оленей, мужчин, женщин и детей, из чего мы заключили, что люди, которые были здесь, испугались при виде наших кораблей и команды и бежали, всё побросав. Мы ничего не тронули, но положили сверху сыр и хлеб и некоторые другие припасы в знак того, что не хотели причинять им убытков. На берегу нашли четыре или пять мертвых моржей необыкновенных размеров [L’Honoré Naber 1914, 157–158].

23-й день августа, среда [Вайгачский берег Югорского Шара]

Наши люди на яхте отправились исследовать окрестности и в соседнем заливе видели русскую лодью и костер на берегу, но не стали к ним приближаться, а вернулись и сообщили нам. Мы решили на следующий день сплавать туда, чтобы посмотреть, не получим ли мы от них какие-либо сведения [L’Honoré Naber 1914, 160].

24-й день августа, четверг [там же]

Льда было меньше, и мы опять послали яхту исследовать пролив и пошли к тому месту, где накануне видели лодью. Русские были заняты сниманием шкуры с мертвого моржа.

Когда мы приблизились, они оставили свое занятие и пошли нам навстречу, выражая свое почтение. В первую очередь мы спросили, откуда они. Они сказали, что они с Пинеги у Холмогор, что находятся на Белом море выше Архангельского города, еще сказали, что пришли сюда только вчера, проведя всё лето у Новой Земли, и ожидают другую лодью со своими товарищами, которые были с ними на Новой Земле, и которых задержали льды [L’Honoré Naber 1914, 160].

Земля на северной стороне пролива (где мы находились) – это остров, который называется Вайгач. С севера его отделяет от Новой Земли проход, заполненный льдами. Еще сказали, что люди, стоянку которых мы нашли, живут на острове лишь летом, а зимой перебираются на матерую землю по южную сторону пролива и укрываются там в лесах. Мы спросили у них, что означают истуканы, которых мы во множестве находили повсюду. Они сказали, что эти люди поклоняются им как своим богам. Когда мы спросили, что им известно о Тартарском море, они не смогли сказать ничего, кроме того, что сами никогда там не были, но что каждый год из Холмогор и из их земли туда отправляется немало судов для торговли на реке Оби и на другой реке, которую они назвали Гилиссы. Случается, лодьи поднимаются вверх по реке, зимуют там и возвращаются на следующий год. А люди там живут той же веры, христиане греческого обряда [L’Honoré Naber 1914, 161].

Их лодья была нагружена моржовым клыком, шкурами и другой не столь ценной охотничьей добычей, но продать что-либо нам они отказались, сказав, что вместе с ними в промысле были еще три лодьи и что для торговли нужно общее согласие. Мы не стали их искушать и подарили им старый компас, которому они очень удивились и нас благодарили. Мы просили их сказать самоедам, которые живут на острове, чтобы те нас не боялись и что мы не хотим причинить им вреда [L’Honoré Naber 1914, 162].

30-й день августа, среда [Южный берег Югорского Шара]

Утром мы выслали команду на шлюпке, которая вернулась к вечеру и сообщила, что они были на южном берегу пролива у широкой земли и видели там около 25 человек, которые положили свои луки на землю и подошли к ним. Наши дали им еду и питье, и те их за это благодарили [L’Honoré Naber 1914, 166].

Последний день августа, четверг [Южный берег Югорского Шара]

Мы послали амстердамскую яхту и с нею шлюпку к тому месту, где накануне встретили людей. Они высадились на берег и после долгого перехода по суше увидели хижины и жилища, построенные на манер лапландских и финских. Сначала наши удивились, потому что обитатели были вооружены луками и стрелами и, как казалось, были настроены воинственно. Потом двое из них вышли вперед для разговора, а от наших вышел толмач, которым был боцман из Амстердама. Один человек из местных сделал вид, что целится в нашего толмача из лука, но тот показал, что не вооружен, и тогда этот человек бросил лук и указал руками на небо, и они пожали друг другу руки и обнялись. Тогда подошли и другие, среди которых был старейшина или вождь, которому остальные подчинялись и который выделялся среди них одеждой: в ушах у него были серебряные подвески, а лук был украшен блестящими золотистыми лентами. Наши предложили им хлеб и сыр и налили каждому немного вина, а они в благодарность дали или, точнее сказать, согласились обменять (потому что бескорыстными они не были) стрелы, волчьи зубы и другие безделушки. В обмен они хотели получить шерстяные ткани и вещи, но льняное полотно их не интересовало. Они позвали наших в свои дома, чтобы продолжить торг, но те вежливо отказались, сказав, что придут на другой день в более подходящее время. Когда наши направились к берегу к своей яхте, они в знак большой дружбы пошли вместе с ними, сказав по дороге через нашего толмача, что через три-четыре недели море начнет замерзать и что это произойдет, когда солнце перейдет на другую сторону равноденственной линии. Также сказали, что в иной раз пролив остается замерзшим круглый год, так что можно переходить с одной стороны на другую. Еще их старейшина или вождь сказал, по словам толмача, что они христиане, и имя им самоеды, и что земля по ту сторону пролива называется Вайгач, что это остров, откуда его людей изгнали их враги с Новой Земли, которым они хотят отомстить. Это было то, что наши узнали, однако мы сомневались, верно ли всё понял толмач из Амстердама, и поэтому решили на следующий день взять с собой Франсуа де ля Даля, который продолжительное время жил в Руссии и поэтому лучше понимал их речь, чем упомянутый толмач [L’Honoré Naber 1914, 167–168].

Первый день сентября, пятница [там же]

Мы еще раз отправились через пролив на матерую землю с Франсуа де ля Далем, чтобы поговорить с самоедами, плывя сквозь туман по компасу. Когда мы высадились на берег, прямо перед нами появился большой отряд самоедов со своими санями, в каждые из которых было запряжено три или четыре оленя. Остановившись, они спрыгивали с саней и оказывали нам почтение и уважение: кланялись, снимали шапки и протягивали нам руки. Их вождем или старейшиной был подтянутый мужчина с внимательным лицом, которому на вид было лет пятьдесят. Одет он был подобно другим, за исключением чепца или капора, отороченного бобровым мехом и украшенного нашитой сверху звездой из цветных лоскутов. С ним были двое сыновей – проворные юноши, чьи колчаны и луки были лучше, чем у остальных, но ненамного. Он сказал, что все они одного рода, живут с другими в мире, что все люди с Вайгача, и с Новой Земли, и с обширных земель от Печоры до реки Оби – это его люди и его подданные. Мы поняли, что христианами они на самом деле не были, а были язычниками и поклонялись деревянным изображениям или идолам, а также солнцу и небесным светилам [L’Honoré Naber 1914, 170–171]. […] Нам очень хотелось посетить их деревню, чтобы увидеть их жилища и их женщин, но они сказали нам, что путь туда далекий и болотистый, и мы эту мысль оставили [L’Honoré Naber 1914, 172–173].