В ледовитое море. Поиски следов Баренца на Новой Земле в российcко-голландских экспедициях с 1991 по 2000 годы

Вертолет высадил нас на острове вчера вечером. С воздуха я ничего не мог разглядеть – мы всё время летели в густом тумане. Резкий северо-западный ветер обрушился на нас сразу, едва мы сошли на землю. Перед нами лежало окутанное туманом Карское море, до горизонта скованное льдом. Я не стал тратить время на осмотр останков Благохранимого дома, поскольку и так порядком вымотался, пока мы разбивали лагерь. Как только с этим было покончено, я забрался в спальный мешок и уснул. Я спал так крепко, что даже не услышал, как вертолет вернулся из разведывательного полета. Хенк ван Вейн и другие летали посмотреть предполагаемые места захоронений на западном и северном побережьях, а потом вертолет дозаправился на мысе Желания для обратного перелета на Диксон. Они определили координаты каждого из замеченных мест: думаю, мы еще вернемся, чтобы обследовать самые перспективные из них.

Очнувшись от смутного, беспокойного сна, я увидел, как Дирк ван Смердейк, мой сосед по палатке, заносит внутрь коробки c ржаным хлебом, крекерами и шоколадом в таких количествах, что нам не съесть до отъезда. От нечего делать он взялся разносить припасы. Через какое-то время он вернулся теперь уже с колбасой и сыром. Пиво и апельсиновый сок также выдавались каждому индивидуально. Мне сказали, что высокую радиоантенну удалось поднять с большим трудом. И что самое непостижимое – это погода: против всех ожиданий, небо оставалась пасмурным, и, хотя целый день дул сильный ветер, туман не развеялся, и в воздухе висела сырость. Оказалось, что русские, вопреки нашим договоренностям, не привезли большую общую палатку. У них была только маленькая двухместная. Дирк пошел к Светлане Гусаровой, нашему океанографу и представителю Арктического и антарктического научно-исследовательского института (ААНИИ), выяснять, где большая палатка, но она ответила ему, чтобы не лез не в свое дело. Как-никак у нее за плечами был 20-летний опыт исследований в Арктике. В том же командном тоне она раздавала указания двум своим угрюмым соотечественникам Юрию Ванде и Виктору Державину. Светлане 52 года. Первый раз я встретил Светлану в Амстердаме, это не было нормальным знакомством и общением, так как она была все время страшно занята.

Проснувшись утром, я почувствовал себя немного вялым, но решил, что надо вставать, ведь я и так много пропустил. Воздух был кристально чист, и температура на несколько градусов выше нуля при северном ветре. Для нашей археологической работы такая прекрасная погода – просто подарок. В первый раз за всё это время я смог ясно увидеть, где мы высадились. Наши купольные палатки раскиданы по пустынной равнине, открытой неистовому натиску северо-восточного ветра. Земля здесь плоская, выровненная тысячелетиями ледниковой эрозии. Покрытые снегом вершины дальних холмов сияют под лучами северного солнца. Наш лагерь расположен приблизительно в 100 метрах к югу от Благохранимого дома, который выделяется на фоне окружающего пейзажа зеленым приплюснутым бугром. К востоку от него виден деревянный крест высотой 6 метров, который Дмитрий Кравченко установил в 1982 году, чтобы воздать честь зимовщикам и вместе с тем отметить место ориентиром, который можно легко заметить с моря. Почва здесь глинистая, с примесью мелкого гравия. Вокруг меня валяется множество крупных и мелких камней. Процессы морозного пучения ежегодно оттаивающих грунтов рассортировали камни на поверхности земли. Большие камни образуют переплетенные гирлянды вокруг мелких, лежащих посередине. Многие полностью покрыты лишайниками – желтыми, серыми и ярко-оранжевыми.

Откос, на котором мы стоим, спускается приблизительно на 4 метра вниз, к каменистой полосе прибоя шириною около 150 метров. Мы видим перед собой длинные ряды волнообразных гребней, сбегающих всё ниже и ниже. В море, параллельно береговой линии, лежит полоса ледяных полей шириной около 200 метров. Льдины плывут с севера и застревают на мелководье у берега. В том месте, где лед примыкает к берегу, со стороны моря показался белый медведь и направился к нашему лагерю. Оцепенение, паника и ужас!..

Немногочисленные низкорослые растения, которые встретились нам в полосе прибоя, не смог распознать даже Дирк. То тут, то там желтеют маленькие цветочки камнеломки (Saxifrage sp.). Эти растения похожи на красных пауков: из куста выходят многочисленные усы с листовыми розетками, из которых вырастут новые растения. Логично было бы предположить, что яркая окраска цветков призвана привлекать насекомых-опылителей, но никаких насекомых мы тут не заметили. А если окажется, что эти растения опыляются ветром, то, наверное, лучше было бы называть это «турбонаддувом». Рядом с нашими палатками по каменистой земле тянулись тонкие древесные веточки с маленькими овальными листьями. Это карликовые березы. Чтобы вступить в возраст плодоношения, этим растениям требуется не меньше 10 лет. Хотя по своей природе карликовая береза – это небольшое дерево, оно вырастает таким низкорослым и уплощенным, что едва возвышается от земли. Обычно его листья объедают северные олени, но этим экземплярам повезло, и они остались нетронутыми. Чаще всего здесь встречаются, конечно, лишайники. В местах, где есть укрытие от ветра и хоть немного влаги, или там, где лежат кости или экскременты, дающие растениям дополнительное питание, непременно вырастает небольшая подушечка мха. На останках Благохранимого дома выросла огромная шапка мха диаметром 15 метров. За прошедшие 400 лет развалины зимовья позволили сформироваться такой обильной растительности, какой тут никогда раньше не бывало. Благодаря мху это место остается влажным, а в летнее время даже залитым водой. Поэтому другие цветы и растения здесь тоже чувствуют себя превосходно. Брёвна, лежащие на подушке из мха, быстро гниют, в отличие от тех, что лежат поодаль на сухом основании. Если взять их в руки, они сразу разваливаются. Северное бревно нижнего венца постройки лежало частично погруженным в почву, а частично было покрыто мхом. Когда мох счистили, бревно рассыпалось на мелкие части, поскольку превратилось в труху.

Раскопки на месте Благохранимого дома начались вчера. Вадим Старков и Виктор Державин начали с составления подробного плана раскопа. Ханс Бонке, наш 45-летний инженер-историк, на скорую руку выполнил съемку прилегающей местности. Ханс и Вадим показали мне подъемный материал, который они успели собрать. Внизу, в полосе прибоя, лежали некоторые деревянные и металлические предметы, которые, по-видимому, со временем сползли со склона в результате таяния снега. Вадим принес большой кусок серой ткани, найденный в гальке. Оператор Хенри Хогевауд запечатлел эту находку. Может быть, это часть одежды плотника, который, предположительно, похоронен где-то у подножия откоса? У нас есть несколько дней, чтобы это выяснить. В деревянных фрагментах можно распознать остатки досок и теса, возможно, принадлежавшие сделанному из дуба судну. Но никаких крупных обломков, которые явно были бы частью корабельной обшивки, здесь, на первый взгляд, нет. Карлсен, описывая открытие Благохранимого дома в 1871 году, отмечал, что на берегу находились большие фрагменты корпуса судна. Эти фрагменты оставались на берегу до 1933 года, согласно отчету советского геолога Б. В. Милорадовича [1934] (см. приложение 1). Но где они сейчас? Франс Херес и Мориц Грун писали, что видели обломки еще два года назад во время своего кратковременного визита. Очевидно, что за это время тут были и другие посетители. Вокруг Благохранимого дома остались следы от гусеничной техники, и неподалеку, в расщелине между камней, валяется ржавая банка из-под кока-колы. Следы кострищ и осколки стекла – верный признак того, что это место уже не первый раз служит лагерной стоянкой. А что еще хуже – в нескольких метрах от зимовья появились две глубокие ямы. Кто их вырыл и зачем?

Сам Благохранимый дом выглядел гораздо лучше, и, судя по тому, что мох, покрывающий его руины, был цел и невредим, он оставался в неприкосновенности на протяжении десятилетий. Фотографу Рене Герритсену нужно задокументировать это состояние, пока мы еще не сняли зеленое покрывало. Он залез на вершину сооруженного Кравченко деревянного 6-метрового креста, чтобы обеспечить хороший обзор. В это время Вадим Старков был занят поиском ориентиров, которые указал Кравченко. Согласно его рисункам, где-то рядом с северо-западным углом дома должна находиться главная реперная точка – вкопанный в грунт обрезок стальной трубы. Но найти ее нам не удалось. С помощью небольших деревянных колышков мы разбили местность на 100 квадратов, площадью 25 квадратных метров, ориентированных точно по сторонам света. Каждый из этих квадратов мы, в свою очередь, поделили еще на 25 квадратов со стороной 1 метр. Для каждого предмета должен быть указан номер квадрата, в котором его нашли. Конечно, остается вопрос, находятся ли эти разбросанные по земле предметы на своих первоначальных местах, но, возможно, ответ на него станет ясен на следующем этапе, когда мы изучим схему распределения находок.

Сегодня днем Рене экспериментировал с аэросъемкой с воздушного змея, но в результате его неловкого маневра змей рухнул на землю, и его стеклопластиковая рама сломалась. На этом эксперименты, по крайней мере на сегодня, закончились. Но невезение по-прежнему преследовало экспедицию. Не прошло и часа после крушения воздушного змея, как отказал источник питания для спутникового телефона, а мы даже не успели установить связь с Нидерландами. Тако Слахтер начал ворчать, что его статья должна быть в редакции газеты до полуночи. На что руководитель нашей экспедиции Хенк ван Вейн ответил, что он с тем же успехом может продиктовать свой текст с помощью радиопередатчика. Однако следом за тем скачок напряжения от бензинового генератора вывел из строя и радиопередатчик тоже. Это вызвало бурные сцены в палатке Хенка, поскольку теперь мы оказались полностью отрезаны от остального мира.

Едва я оправился от гриппа, как у меня разболелась верхняя челюсть. Тако, который был у нас за парамедика, решил, что это может быть симптомом синусита, и, недолго думая, выдал мне антибиотики. «Вот, выпей таблетку и следи за температурой. Это быстро поставит тебя на ноги», – сказал он. Верю, верю. А пока внутри моей черепной коробки что-то стучит и булькает, вызывая резкую головную боль. Был составлен график дежурств на эту ночь. Мы будем сторожить лагерь парами, меняясь каждые два часа. Все понимают, что эта мера совершено необходима: сегодня мы видели четырех медведей, слонявшихся вокруг лагеря.

Большую часть дня я провел в постели с температурой. Хенк ван Вейн и Хенри Хогевауд всё это время чинили связь. Они перевернули весь лагерь вверх дном в поисках бутылки с кислотой для аккумуляторов, которую я последний раз видел, когда мы грузились на вертолет в Диксоне. Без кислоты мы не сможем зарядить маленькую батарею, а значит, останемся без источника питания для передатчика. Дело кончилось тем, что через несколько часов поисков Хенри гениально додумался, как ему соединить аккумуляторы из своей камеры, чтобы запитать от них передатчик. Они установили контакт с «Радио Схевенинген», центральной береговой радиостанцией Нидерландов, которая осуществляет радиорелейную связь с находящимися в зоне ее действия судами. Ближе к вечеру я ненадолго вышел из палатки, погода была ясная, со слабым ветром. Рене удалось починить змея, соорудив раму из трубок от складного кресла и палатки, и, запустив его в воздух, он сделал несколько снимков с высоты птичьего полета. Слава богу, хоть что-то еще работает. Ханс Бонке и Дик ван Смердейк всё еще забивают деревянные колышки, размечая археологическую сетку зимовья. Я замечаю, что многие хлюпают носом, не только я один. Мы не ожидали, что придется так сильно страдать от холода и ветра. Ну что ж, надо привыкать.

Кулинарные таланты нашего повара Юрия пришлись по душе далеко не всем. Русские, в свою очередь, воротили нос от овсяных хлопьев на завтрак. Тако – единственный, кто ворчит из-за еды, но, если честно, ему тут всё не по вкусу. Крекеры слишком сухие – «от них во рту язвы». Суп, который готовил Юрий, ему тоже не понравился. «А можно мне нормальную еду, а не бурду из миски?» – возмущался он. В конце концов его терпение лопнуло. Он откопал где-то алюминиевую сковородку, взял остатки мяса и пожарил их на нашем последнем куске масла. Он планировал сделать густую подливу, чтобы подавать ее с вареным картофелем, но Юрий его затею не одобрил. В результате миска с мясом, покрытым коркой застывшего жира, так несколько дней и простояла у костра, и ее постепенно засыпало пеплом. Мясо медленно, но верно уходило в суп.

Я измерил уровень радиации вокруг нашего лагеря счетчиком Гейгера. Время от времени прибор тихонько пищал, но, думаю, не больше, чем в Амстердаме.

Этот день выдался богатым на приключения, а всё из-за белых медведей. Вокруг лагеря бродило в общей сложности шесть особей. Огонь и дым костра не отпугивали, а только приманивали их. Медведица с двумя детенышами улеглась в нескольких сотнях метров от лагеря и стала кормить малышей. Когда она в конце концов поднялась, нам пришлось зажечь два флаера, чтобы направить ее в другую сторону. Через какое-то время на льду, приблизительно в 400 метрах от берега, появился еще один медведь. А потом к нему присоединились еще два других. Целый день они сидели на льду, разглядывая наш лагерь. Днем мы заметили лемминга около креста, установленного Кравченко. Как видно, наши раскопки спугнули последнего обитателя Благохранимого дома.

Мы собираем еще оставшийся подъемный материал вокруг дома. Нам попались большие осколки бутылочного стекла, подошвы и другие части обуви, а также множество гвоздей и обломков керамики, которые были разбросаны по всей площадке. Все находки были в хорошем состоянии, особенно если они лежали в сухом месте. В конце дня я снова залег в спальный мешок. А вечером мы еще раз связались с «Радио Схевенинген» и без проблем передали небольшую статью, которую написал Тако. Но мы недолго радовались: Йос Гос сообщил, что ему удалось выбить для нас вспомогательный борт и в четверг нам доставят новый спутниковый телефон. Тем же бортом прилетит Светлана. Хенк яростно запротестовал, заявляя, что заказ борта – дорогое и бессмысленное предприятие. Он долго еще пытался убедить Йоса, что в этом нет никакой необходимости, но всё было напрасно. Йос уже со всеми обо всём договорился, и теперь операцию отменить невозможно. Ну, раз уж так получилось, Хенк попросил привезти ему новый генератор, работающий на чистом высокооктановом бензине, дополнительный запас питьевой воды и заряженные аккумуляторы – всё это ему было жизненно необходимо, но об этом наши спасители, конечно же, не позаботились.

День выдался теплый. Светило бледное солнце, и температура поднялась до 6,5 °C. Сегодня, наконец, я чувствую себя довольно бодрым и готов приступить к работе. Разбирая предметы, найденные в окрестностях Благохранимого дома, мы пришли к заключению, что зимовщики по большей части предпочитали работать с подветренной стороны дома. С северной стороны к нему прилегает голый, лишенный растительности камень – верный признак того, что туда ничего не выбрасывали. На южной стороне ситуация совсем иная – толстый ковер мхов простирается там на 15 метров. Во второй половине дня Рене снова поднял в воздух своего змея, и на него почти сразу напали две полярные крачки. Дирк обнаружил поблизости их гнездо. Как выяснилось, чуть подальше от моря, рядом с небольшим озерцом, гнездились сотни этих птиц. На установленную под воздушным змеем цифровую камеру мы сделали широкоугольные снимки с высоты 20, 50 и 70 метров над раскопом. Вадим Старков никак не мог понять, чего мы хотим таким образом добиться, но, когда Рене загрузил полученные изображения на свой «Макинтош», Вадим едва не сел от изумления. Рене сразу же получил приглашение фотографировать российские раскопки на много лет вперед.

Разобравшись с фотографиями, мы наконец приступили к делу. Вадим и Виктор начали копать изнутри дома, а мы с Дирком работали снаружи, на западной стороне. Поначалу я пытался рыть грунт лопатой, но мох был очень плотный, и мне приходилось разрывать крошечные растения руками, чтобы посмотреть, не лежит ли между ними какой-нибудь предмет. Оказалось, что гораздо удобнее копать маленьким совочком. Но всё равно приходилось время от времени извлекать крупные камин, мох и деревянные щепки. Ханс нанес последние штрихи на свою схему расположения четырех бревен, и они с Вадимом измерили, насколько останки дома возвышались над поверхностью.

Сегодня первый день, когда мы действительно копаем, а не занимаемся разметкой участка. Теперь уже все члены экспедиции следят за ходом работ, поскольку появились первые результаты. Температура воздуха 2 °C, небо затянуто тучами, слабый ветер и снег. Позавтракав, как обычно, склизкой овсяной кашей с угольками от костра, мы с Хансом пошли на раскоп. Участок вокруг дома разбит на метровые квадраты, которые мы будем исследовать один за другим. Остатки дома Ханс зарисовал в масштабе 1:50. Я буду использовать его рисунок, чтобы наносить на него значимые находки, такие как стекло, бронза, металлическая утварь, обувная кожа и большие куски материи. Керамику, кости, железные гвозди и другие стандартные находки мы будем складывать в большие пластиковые пакеты внутри каждого квадрата. Редкие находки также будут помечаться и наноситься на схему. Сегодня я отвечаю за регистрацию находок; мне также предстоит разъяснить русским методику, которой мы бы хотели придерживаться. Старкова всё устраивает, а Виктор в точности следует его указаниям. Как мне кажется, от них никаких возражений не последует.

У неспециалистов результаты наших раскопок, возможно, вызовут разочарование. Так называемый культурный слой – самый верхний слой грунта, в котором сосредоточены все находки, – не превышает 10 сантиметров в толщину. Но я ничего другого и не ожидал. Подъемный материал, которые мы собрали вокруг дома, в предыдущие дни был крупнее и понятнее – естественно, что для публики он представлял больший интерес. Теперь же лопаты были отложены в сторону, и археологи опустились на колени, пустив в ход маленькие совочки. В таком положении колени быстро деревенеют, отсыревают и мерзнут. Желающие согреться могут взять ведро, накидать туда снятой земли и отнести в отвал, устроенный в 50 метрах к северу от раскопа.

В первом же квадрате, с которого мы начали, Вадим сделал замечательную находку. С возгласом: «Циркуль Баренца! Циркуль Баренца!» – он показал нам неплохо сохранившийся сделанный из железа навигационный циркуль-измеритель. Хенри Хогевауд сразу же помчался за своей видеокамерой. Когда он вернулся, Старков должен был положить циркуль снова на землю и снова «найти» его перед объективом камеры. Но непосредственное чувство уже прошло, и, как Хенри ни старался, ему не удалось запечатлеть внезапный всплеск эмоций. По его просьбе Вадим еще несколько раз пытался воспроизвести этот эпизод, но всё, что ему удалось из себя выдавить, выглядело вяло и натужно.

Ханс и Дирк работали на западной стороне, за предполагаемыми границами дома. Они рассчитывали найти остатки песцовых капканов. Дерево, которое они находят в земле, забрать не получается. Возможно, они в конце концов что-нибудь придумают. После обеда (на этот раз у нас был суп из консервированной скумбрии) мы почти всем составом отправились на разведку к месту лагеря Кравченко. Он останавливался в Ледяной Гавани, в 15 минутах ходьбы от наших раскопок. Столы и прочие сооружения по-прежнему стоят на берегу. Можно поставить здесь палатку, и все скамейки и очаг окажутся на привычных местах. На столе стоит маленькая баночка с синими чернилами. Она простояла здесь 11 лет, но ее вполне можно использовать. Вокруг лагеря валяется много мусора, среди которого мы нашли несколько пострадавших от мороза батареек. Вернувшись, мы возобновили раскопки. Потом я заполнил формуляры сегодняшних находок, а вечером, с десяти до полуночи, мне по жребию выпало заступить в «медвежий патруль».

Сегодня моросил мелкий дождь. В первый раз за всё это время ветер немного успокоился, в течение дня изменился с северо-восточного на восточный, а затем и вовсе стих. В это утро я с трудом встал с постели. Какое-то время я жалел, что здесь оказался, но это чувство прошло сразу, как только я приступил к работе. Остальные, как я понял, спали хорошо. Хенк иногда очень мерз по ночам. Прошлой ночью Дирк почувствовал, что у него замерзают ягодицы. Оказалось, что надувной матрас под ним травил воздух и он постепенно опустился на холодный грунт. Эту проблему удалось решить, подтянув как следует клапан. Что касается раскопок, то, вопреки всем ожиданиям, нам почти не попадаются кости и обрывки материи, но всё же к концу рабочего дня мы довольны результатами. Раскопки внутри дома принесли нам два ножа, пару пуговиц из олова и бронзы, а снаружи мы нашли много остатков одежды. Дирк копал в квадратах, прилегающих к юго-восточному углу. Здесь ему попадались большие куски материи, а также кожа и кости, лежавшие почти на поверхности. Очевидно, что это груда выброшенных вещей. В ней также попадались куски тканей, которые, вероятно, были выношены за время зимовки или использовались как половики. Трудно рассчитывать на хорошую сохранность этих материалов, особенно с учетом их возраста. Но всё же благодаря холоду многое уцелело, в том числе тонкие ткани, фетр, а также вязаные изделия. Оригинальные цвета распознать уже невозможно. Нам попался кусочек темно-синего цвета, но в целом ткани приобрели неопределенный темно-серый, земляной оттенок. Кроме того, сквозь них проросли мелкие корни лишайников, и поэтому находки очень трудно отделить от почвы. Если на месте этого сделать не удавалось, мы помещали эти вещи в пластиковый пакет вместе с комом земли, чтобы аккуратно высвободить их в лаборатории.

Вадим Старков начал откапывать очаг – плоское возвышение (20 сантиметров в высоту и 1,5 метра в диаметре) в центре дома. В окрестностях зимовки гравий почти не встречается – его принесли с берега. Я озадачен количеством усилий, вложенных зимовщиками в создание очага. Он устроен так же, как это обычно делали у них дома – в Голландии, где было нужно изолировать очаг от горючего субстрата из торфа и древесины. На каменистой почве Новой Земли в этом не было никакой необходимости. Хотели ли они поднять огонь повыше, чтобы он излучал больше тепла? Или им доставляло неудобство таяние почвы? Но так или иначе огонь благополучно горел в этом очаге на протяжении 10 месяцев. И люди сбивались в кучу вокруг него, чтобы согреться. Огонь был для них спасением, но однажды он чуть было не погубил их. Сегодня Вадим обнаружил маленькие блестящие угольки, лежащие вдоль кромки плиты. Это, вне всякого сомнения, были кусочки угля, который сожгли 7 декабря 1596 года, во время ужасной волны холода. Чтобы тепло не уходило, люди законопатили каждую щель. Они и не подозревали, что это привело к существенному повышению концентрации угарного газа, или моноокиси углерода. Первым это почувствовал больной. Но вскоре и у всех остальных начала кружиться голова, и люди стали терять сознание. Ценою неимоверных усилий самым сильным из них удалось открыть двери и дымоход. Ледяной арктический ветер, который они так долго считали своим злейшим врагом, ворвался внутрь и спас их от верной смерти. Сам Руаль Амундсен едва не погиб от отравления угарным газом во время одного из своих последних путешествий на север Сибири, а Ричард Бэрд во время зимовки в Антарктиде в 1934 году чуть не стал жертвой неисправности керосинового обогревателя. Бэрд знал, какую опасность представляет моноокись углерода, и поэтому оставлял дверь в свое убежище открытой. Однако после нескольких недель постоянного воздействия угарного газа у него начались жуткие головные боли. Много недель подряд он не мог встать с кровати. Его организм серьезно пострадал. Зимовщики в Благохранимом доме не обладали знаниями Бэрда, но на собственном опыте почувствовали, как опасен угарный газ. Только израсходовав почти все дрова, решились они снова жечь уголь, и то в незначительных количествах, при этом уже понимая, что дымоход нужно держать открытым.

У нас в лагере тоже были небольшие трудности с топливом, но они представляли собой лишь неудобства, а не опасность для жизни. Сегодня утром еще один скачок напряжения от неравномерно работающего генератора закоротил одну из зарядок для аккумуляторов GPS-приемника. Ханс Бонке вынимал аккумуляторный элемент из гнезда, когда в воздух поднялся небольшой клуб дыма, оповестивший о кончине устройства. Мы разобрали зарядку, но расплавленные пластиковые детали не оставляли никаких шансов на ремонт. У нас оставалось еще второе зарядное устройство, которое, как выяснилось, не пострадало, так что мы могли, по крайней мере, пользоваться GPS-приемником. Ханс уже водрузил его на треногу, которую мы пару дней назад установили между нашими палатками. Инструмент, который мы используем, усредняет большое количество измерений, что позволяет увеличить точность с 10–20 метров до 1 сантиметра. Поскольку Ханс занимался документированием археологических находок, у него почти не оставалось времени на длительные спутниковые измерения. Каждое измерение занимает не меньше 10 минут. Согласно первоначальному плану, предполагалось определять положение каждой археологической находки, но от этого пришлось отказаться. Для повседневных задач мы были вынуждены ограничиться мерной рулеткой. На самом деле мы не ожидали, что обнаружим внутри дома так много предметов. Почти целый день я занимался заполнением карточек с данными найденных вещей. Надо было записать, в каком квадрате был найден предмет, из какого материала он сделан и кто его откопал. Потом Ханс относил все находки, упакованные в маленькие пластиковые пакеты, к себе в палатку. Там он рассортировывал вещи по материалам, из которых они изготовлены (металл, керамика, стекло, кожа, органика), описывал и зарисовывал наиболее значимые предметы. При этом мы составляли подробную схему распределения различных предметов и тем самым смогли определить, куда зимовщики выбрасывали мусор, где зимовщики чинили одежду и обувь и как так вышло, что осколки одного горшка оказались разбросаны по всему дому. Как мы знаем по опыту других археологических раскопок, характер распределения предметов обычно отражает последние действия обитателей определенного места. Интуиция подсказывает мне, что это справедливо и в случае с Благохранимым домом, поскольку предметы, которые мы находим, большей частью не втоптаны в землю.

Пока мы не приступили к раскопкам, мы предполагали, что поверхность почвы в доме была полностью перекопана искателями сокровищ за прошедшие 120 лет. Вадим Старков до сих пор считает, что целостность почвы внутри и непосредственно вокруг Благохранимого дома была в значительной степени нарушена экспедицией под руководством Кравченко, попавшей сюда раньше нас. Но я так не думаю, поскольку субстрат цел и невредим и мы постоянно натыкаемся на предметы, которые, как отчетливо видно, лежат на своем месте. Так, например, сам Старков нашел большие фрагменты кожаного башмака: завязки давно истлели, но отдельные части по-прежнему лежали рядом. Найденное мной дно керамической сковороды распалось на куски, но они все располагались на том самом месте, где повар оставил эту сковороду в 1597 году. Большинство находок были покрыты очень плотным слоем мха и почвы. Искатели сокровищ, очевидно, ограничились лежавшими на поверхности крупными предметами. Однако следы некоторых не вполне системных раскопок Кравченко действительно сохранились. С западной стороны дома, непосредственно рядом с западным бревном нижнего венца, видны полуистлевшие слои мохового дерна, поверх которых растет новый мох. Хотя у него не было на то законного разрешения, Кравченко, очевидно, попробовал ткнуть лопатой в грунт тут и там. В обоих своих отчетах он упоминает о вкопанных в грунт столбах, некогда служивших угловыми и промежуточными опорами постройки. Определить назначение этих ныне исчезнувших опор можно было, лишь их раскопав. Возможно, две ямы в земле на севере от Благохранимого дома – тоже дело его рук, но об этом мы можем только догадываться.

Хенк, Рене и Тако, вернувшиеся с прогулки в Ледяную Гавань, с энтузиазмом рассказали, что впервые в жизни видели северных оленей. Тако с помощью «Радио Схевенинген» установил контакт со своим редактором Йосом Госом в Утрехте и передал ему отчет о приключениях последних нескольких дней. Сегодня Дирку исполнилось 47 лет, но все про это забыли, и даже после ужина никто так про это не вспомнил. Тогда он решил сам выступить с важным объявлением. Дирк угостил нас ликером Muier Schipper Bitter с колбасой и сыром на закуску. На этом диком, бесплодном острове, под продувающим до костей ветром мы сидели и пили за здоровье Дирка. Нам было так весело, словно мы собрались на заднем дворе его дома в коммуне Схеллингвауде за дамбой на реке Эй.

Снова проснулся с тяжелой головой. Надеюсь, что хуже не станет: сейчас я не могу себе позволить разболеться. Рядом с собой я слышу, как Дирк ван Смердейк пускает ветры (он называет это «положить начало дню»). Снаружи температура 2 °C и очень сыро. Подкрепившись крекерами с сыром, шоколадом и жидкой овсяной кашей, я приступил к работе. Раскопки внутри дома продвигаются споро. Полагаю, что завтра мы с этой частью закончим. Виктор Державин в особенности копает очень быстро и переворачивает большое количество почвы. Трудно сказать, не пропускает ли он какие-то значимые предметы. Однако он часто подходит и просит записать особые замечания, и его производительность не меньше, чем у остальных. Сегодня он снова нашел кое-что интересное: три обтянутых кожей медных пороховых пенала для мушкета, пару круглых свинцовых пуль, лепесток шишки и железный подсвечник, подобный тому, что хранится в коллекции Рейксмузеума. Ханс обнаружил почти что целый череп песца: похоже, его обладатель, как и многие его сородичи, попался в капкан зимовщиков и был ими, надо полагать, с удовольствием употреблен.

На раскопе рядом с домом Дирк по-прежнему «потрескивает», как он это называет. Мусорная куча на западной стороне не дала нам почти ничего, кроме обычной материи, кожи и обломков керамики. У нас уже накопились сотни железных гвоздей. Около полудня прилетел вертолет. Его стрекот мы услышали издалека, но видимость была плохая, и мы его заметили, только когда он подлетел очень близко, хотя Хенк ван Вейн и Тако Слахтер всё утро тщетно разглядывали горизонт в бинокль. Мы ожидали, что вертолет появится со стороны моря, но он неожиданно подлетел с запада. Теперь у нас не будет проблем со связью и электричеством, поскольку он должен привезти новый генератор и спутниковый телефон.

Когда вертолет приземлился, первой сошла на землю Светлана Гусарова. Она была очень взволнована и, отчаянно жестикулируя, попросила нашего «доктора» подняться на борт. Тако быстро залез в вертолет и увидел там тяжелораненого парня, которого Светлана забрала с полярной станции на мысе Желания, где несколько дней назад случился большой пожар. Парнишка получил обширные ожоги на лице и обеих руках, но возможность его эвакуировать представилась только сегодня, когда нашлось горючее для нашего вспомогательного борта. Всё это время ему давали водку в качестве обезболивающего, но необходимой при ожогах помощи не оказывали вообще никакой. Я заметил у него на руках гигантские волдыри размером с куриное яйцо, некоторые из которых уже лопнули и подсохли. Тако и Дирк обработали как могли самые серьезные раны. Во время этой процедуры парень и бровью не повел: он начал протестовать только тогда, когда Тако захотел разрезать рукав его тренировочного костюма, чтобы сделать перевязку. Возможно, это была его единственная одежда. Наконец они ухитрились извлечь его руку из рукава. Потом Тако поставил ему капельницу, чтобы компенсировать потерю жидкости. Хенри и Юрий грели пакеты с внутривенным физраствором у костра. Дров не хватало, и, чтобы поддерживать огонь, мы подбрасывали в костер остатки досок и теса из Благохранимого дома.

Светлана привезла 100 литров минеральной воды, немного рыбы, взятый в аренду генератор, который почти сразу вышел из строя, несколько десятков литров «первоклассного» бензина (или того, который считается таковым) и два аккумулятора, которые оказались незаряженными. Светлана осталась с нами. Новый спутниковый телефон работает отлично. Рене весь вечер передавал снимки для субботнего издания газеты, которое выходит в цвете.