В Москве полночь

21

Казалось, последние события никак не повлияли на жизнь Сурханабада. Все так же вспыхивали в скверах фонтанчики над зарослями роз, дымили шашлычные. На деревянных широких помостах, супах, прикрытых пыльными коврами, сидели за бесконечным чаем старики. В арыках плескалось солнце и ветви кудрявых ив. Все так же шумел центральный рынок неподалеку от площади Чор-Минор. По-прежнему, азартно сигналя и не уступая друг другу, носились по улицам таксисты.

Однако вся эта привычная жизнь текла в центре старого города, обозначенного высокими иглами четырех минаретов. Они-то и дали давным-давно имя площади. По вечерам в новых районах группами ходили мужчины с ружьями и дубинками — отряды самообороны. За свои дома они дрались ожесточенно. Многочисленные банды мародеров в такие кварталы предпочитали не соваться. Не в диковину стали на улицах брошенные и сожженные автомобили, разбитые витрины магазинов, забранные досками или заложенные кирпичными штабелями. На том же центральном рынке по дешевке можно было купить калашник с обоймами и ручные гранаты Ф-1. А если знать, у кого спрашивать, то можно договориться о поставках «Стрел» или их аналогов «Стингеров», незаменимых в стрельбе по воздушным целям.

На перекрестках, иногда прямо на клумбах и в скверах, по вечерам застывали танки с российскими флагами на башнях. Расчехленные пулеметы смотрели вдоль улиц. Российская армия пока не ввязывалась в противостояние оппозиции и сторонников президента. Командующий российской группой войск чуть ли не каждый вечер обращался по телевидению с разъяснениями, что армия служит гарантом разъединения противоборствующих сторон и никогда не будет угрожать мирному населению. Но от этих разъяснений мирному населению спокойнее не становилось.

Каждый день с сурханабадского вокзала уезжали русскоязычные толпы. Многие бросали в городе квартиры. Продавали за бесценок все: машины, мебель, книги, электротехнику, потому что вывоз вещей из республики был резко ограничен президентским указом: «…вакханалия разграбления достояния государства…»

Бежали русские, украинцы, немцы, евреи, даже быстро адаптирующиеся в среднеазиатских республиках татары и кавказцы. Многие уезжали, не имея ни малейших перспектив на получение жилья на «исторической родине», ибо такой родиной для них и был Сурханабад. Дети тех, кто помогал когда-то республике встать в число цивилизованных краев, вдруг стали чужими и лишними на празднике независимости.

Вставали фабрики, рассчитанные в свое время на приезжую рабочую силу, замирали мастерские, с перебоями работал железнодорожный и воздушный транспорт, где водительские и ремонтные бригады были более чем наполовину укомплектованы «инородцами».

Символично выглядел на площади Чор-Минор пересохший фонтан «Дружба народов», уменьшенная копия фонтана с центральной выставки в Москве. В фонтан больше не поступала вода из-за аварии на водозаборной станции, брошенной уехавшими специалистами. Бронзовые тулова представительниц братских республик чуть не плавились от зноя. Напротив фонтана, возле здания бывшего ЦК компартии республики, а ныне президентского дворца, стояла помпезная трибуна из полированного лабрадора, очень похожая на другую московскую достопримечательность — мавзолей. В центре трибуны виднелось матовое, хорошо заметное издали, пятно, повторяющее очертаниями герб СССР. В тени трибуны приткнулись две кареты «скорой помощи». Дюжие ребята в белых халатах резались у машин в нарды.

Вокруг фонтана сидели и лежали на асфальте люди, прикрывая лица от палящих солнечных лучей газетами и концами чалм.

Оппозиция проводила многодневную голодовку протеста. Потому и дежурила здесь круглые сутки «скорая помощь». Лучше всего цель голодовки объяснял лозунг на куске белой ткани, натянутой между вздернутых рук статуй, символизирующих Украину и Эстонию: «Народ устал! Уйди, Аббас!» Судя по толпе гвардейцев на пандусе дворца, укрывшихся за мешками с песком, президент пока не прочитал лозунг. Или не вник еще в его судьбоносный смысл.

По периметру площади, стараясь не приближаться к голодающим, медленно прохаживались полицейские наряды с дубинками. Форма полицейских ничем не напоминала старую форму милиции: офицерские рубашки оливкового цвета с короткими рукавами, кепи-афганки и брюки с накладными карманами, заправленные в брезентовые зеленые сапоги. Залежавшаяся экипировка была взята на складах бывшей Советской Армии. Все, кто служил еще при Брежневе в Туркестанском военном округе, помнили эти замечательные брюки и старались выклянчить или украсть их на дембель. Они назывались «рыбацкое счастье» и действительно были незаменимы на рыбалке или на охоте из-за множества карманов во всех мыслимых и немыслимых местах.

Квартиру Акопову нашли в длинном доме, выходящем торцом на Чор-Минор. В открытое окно с пятого этажа Акопов хорошо видел всю площадь. В бинокль он мог рассмотреть даже фишки на нардовой доске санитаров и личные номера полицейских блях.

Из окна тянуло влажной жарой от арыка, бегущего у самого дома. Иногда слышался визг детей и гудки автомашин. Время тянулось по каплям, словно вязкое варенье с ложечки. Чуть засахаренное, зеленовато-янтарное варенье из айвы стояло перед Акоповым в блюдечке. Голый по пояс, он пил чай, повесив на шею замечательное полотенце с китайскими павлинами.

Митинг оппозиции был назначен на шесть вечера, когда в городе спадает жара и солнце прячется за вершинами Бабатага. Первые группы самых нетерпеливых демонстрантов уже подтягивались к Чор-Минор по узким улицам и зеленым переулкам. По такому переулку Назар с Юсупом должны после операции уйти к рынку, к людям Убайдуллы. За помощников Акопов не волновался. Жаль, что не скоро придется снова поработать вместе… Впрочем, жизнь полна неожиданностей. Тем и интересна.

Акопов допил чай, аккуратно вымыл посуду. Сложил вещи в спортивную сумку, не забыв о полотенце. Обошел квартиру — две унылые пустые комнаты, оставленные семьей беженцев. Он тут появлялся редко, ел и спал на кухне — на всякий случай, ибо до конца так и не доверял Убайдулле. Обошел квартиру, убедился: ничего, что могло бы навести на след, не оставил.

Оделся. Сел на стул возле треноги с собранной и готовой к бою ТОЗовкой, вновь принялся разглядывать в бинокль Чор-Минор. Тени от минаретов стали длиннее, накрыли фонтан в центре площади. Говорят, президент оборудовал спальню в собственном бывшем кабинете, куда приезжал недавно в качестве первого секретаря ЦК. Мужчину украшает постоянство… Демонстранты уже роились плотными рядами перед трибуной. Голодающие поднялись и теперь их выставили вперед, как живой укор президенту. Еще живой…

В толпе мелькнул Назар. В полосатом чапане, в белой рубахе без ворота и сбитой на затылок черной чалме, Назар казался настоящим деревенским увальнем — только что с гор спустился. С группой провокаторов, «представителей трудового народа», Назар должен возбудить ярость масс, организовать и бросить их на погром президентского дворца.

Затем Акопов поискал Юсупа и с немалым облегчением увидел, как тот быстрым шагом подходит к левому крылу трибуны во главе небольшого отряда полицейских. Юсуп тоже был в форме, с пластиковым щитом и картинно помахивал дубинкой. Приближалось главное действо, ради которого и прибыла в Сурханабад группа Акопова. Да, они все сделали для этого, хотя кто-то сделал все, чтобы им помешать.

Время пододвинулось к шести. На высокой трибуне замелькали халаты, галстуки и белые чалмы — не все духовенство поддерживало имама Сайфетдина и президента. Из глубины комнаты, сквозь щель в плотных шторах, Акопов смотрел теперь в оптический прицел. Человек в центре толпы на трибуне, с холеным холодным лицом, никогда не встречался с Акоповым, но был ему знаком как лучший друг — в Управлении накопился хороший видеоматериал с сурханабадских митингов и закордонная кинохроника. Холеный человек уже говорил в микрофон, широко раскрывая рот с толстыми губами, но сюда, в кухню, доносился лишь невнятный гул динамиков.

Вот и свиделись… Прихотливо сложилась судьба человека, на которого сквозь прицел смотрел руководитель группы специального назначения.

Посредственный поэт, слагавший вирши на исторические темы, подрабатывающий на хлеб и воду писанием прошений в дуканах, Абдулахад так бы и умер в нищете и безвестности, ибо ничего, кроме плохих стихов и неубедительных прошений, он делать не умел. И не хотел. Его вознесла революция. Когда король Назир бежал в Париж, Абдулахад умудрился с кучкой подобных себе оборванцев захватить редакцию правительственной газеты «Улдуз Шарки» и выпустить восторженный, хоть и косноязычный манифест, приветствующий революцию. Абдулахада заметили в руководстве вышедшей из подполья Исламской партии труда.

Вскоре он уже был референтом председателя партии, а через год после победы революции — одним из партийных секретарей.

Едва Сурханабад объявил о независимости, Абдулахад зачастил в гости к «северным братьям». Сначала, в рамках укрепления культурных связей, выпустил в бывшем издательстве ЦК сборник духовных стихов, восторженно оцененных новой прессой. Потом наладил издание газеты «Ватан» — «Отечество», где долбил в передовых статьях: один язык, один народ, одна вера — час объединения пробил! Гимн страны Абдулахада начали передавать вместе с гимном республики радиостанции, контролируемые оппозицией.

Все бы ничего — в культуртрегерских поездках Абдулахада по республике, в зажигательных речах на митингах большой политики не просматривалось. Однако вскоре контакты поэта с оппозицией начали обретать материальные черты: резко усилился поток оружия через границу, участились нападения с сопредельной стороны на российские погранпосты, несущие службу по договору с сурханабадским правительством. А за месяц до командировки Акопова граница была прорвана по довольно широкому фронту, и чужая бронетехника, способствуя объединению народов-братьев, начала крушить межевые столбы. По оперативным данным, после этого прорыва оппозиция создала теневой кабинет, где Абдулахад согласился, в случае объединения двух стран, взять портфель вице-премьера. Таким образом, реальностью становилась угроза возникновения почти у границ России мощной исламской конфедерации с непредсказуемым политическим курсом.

…Рамку прицела Акопов остановил на лбу оратора и нажал курок. Отстрелянная гильза мягко шлепнулась в притороченный к магазину хлорвиниловый пакет. Акопов не стал даже смотреть, попал или нет. Не мог промахнуться. Не целясь, сделал еще несколько выстрелов по окнам президентского дворца. Быстро и аккуратно разобрал винтовку с треногой, спрятал в сумку. Осторожно, без стука, прикрыл за собой дверь. Замок тихо щелкнул. Спустился по лестнице на улицу. Перед подъездом две девчонки расчерчивали цветными мелками асфальт. На Акопова они даже не взглянули.

Человек Убайдуллы ждал его в машине неподалеку от дома. Садясь, Акопов не сразу захлопнул дверцу — прислушался. От площади плыл, нарастая, грозный рев. Машина помчалась в пригород, в Комсомолабад. Там в гараже Акопова дожидалась еще одна машина.

Из города он выехал, когда солнце садилось, и тени окрестных гор перегородили дорогу. И если бы только тени… Пикет, похожий на караул-тюбинские заставы, прижимал к обочине едущие из столицы машины. Остановили и Акопова. Тот не спеша достал удостоверение офицера полиции, где был сфотографирован при усах и погонах, помахал перед носом пожилого пикетчика, толстого и одышливого:

— Ну, что, задержали кого-нибудь?

— Пока нет, — сказал пикетчик. — Обычные частники.

— Нагнись, брат… Повнимательнее приглядывайся к толстым. Понял? Есть такая информация.

И дал по газу. Ехал всю ночь, сменив машину и документы у самой границы республики. За ее пределы Акопов выехал бригадиром стройучастка из Бишкека, многодетным татарином. С утра залег на очередной подставе в уютном сельском доме и спал до обеда. Убрал с аппетитом шурпу и молодого барашка на вертеле, поданные молчаливым хозяином. И дальше покатил — на рейсовом автобусе.

Обычный деревенский люд гомонил вокруг, в горячем салоне обшарпанного икаруса с дверью, привязанной веревочкой. Из окрестных кишлаков народ ехал на станцию — встречать родственников или что-то купить на пристанционном рынке. Узбеки и таджики, каждый на своем языке, живо обсуждали вчерашние события на площади Чор-Минор. Работал узун кулак — длинное ухо, как называли в народе слухи. Акопов несколько минут ловил обрывки разговоров, а потом глянул на часы и достал крохотный японский приемник с наушником. Сквозь помехи и треск высоковольтной линии, бегущей рядом по цепи невысоких зеленых холмов, он услышал:

— В Москве полдень. Последние известия. Трагедией закончился вчера митинг оппозиции на площади Чор-Минор. Руководитель делегации Исламской партии труда Абдулахад, выступавший по приглашению лидеров оппозиции на митинге с программой объединения двух стран, был убит неизвестными лицами. Ни одна из группировок в Сурханабаде не взяла на себя ответственность за это убийство.

Полиция, по словам очевидцев, спровоцировала столкновения. Особенной жестокостью отличался отряд ОПОНа, который по утверждению официальных властей, на площадь, якобы, не выводился. Толпа предприняла штурм президентского дворца. Поздним вечером вооруженные отряды оппозиции начали занимать правительственные здания, почтут и телеграф, телерадиоцентр. Имелись попытки нападения на казармы расквартированной в Сурханабаде группы российских войск.

Президент Аббасов, по слухам, арестован на аэродроме, откуда он пытался бежать. В Караул-Тюбинской области объявлена всеобщая мобилизация. Руководители области пригрозили взять Сурханабад штурмом, если президенту и дальше будут угрожать неконституционными формами отставки.

В приграничных районах на территории республики отмечено передвижение боевой техники сопредельной страны. Этот демарш в Сурханабаде расценивают как ответ на убийство Абдулахада. Российские части приведены в состояние повышенной боевой готовности…

— Что и требовалось доказать, — пробормотал Акопов.

— Что-то интересное передают? — спросил сосед-узбек.

— Обычный треп… — пожал плечами Акопов.

— Сегодня утром, — сказал диктор, — в центре Сурханабада расстрелян в своей машине генеральный прокурор республики…

А вот это уже перебор, вздрогнул Акопов, двадцать два. Убайдулла совершенно напрасно решил свести под шумок счеты с прокурором. Напрасно. Сейчас ГБ начнет копать очень глубоко. Как бы не откопали «руку Москвы»…

— Машину прокурора, — бесстрастно продолжал диктор, — блокировали на проезжей части с помощью тяжелого грузовика. Двое в масках произвели выстрелы по волге генерального прокурора. Наш корреспондент взял интервью у первого заместителя погибшего.

— Я убежден, что это тщательно спланированная акция, — сказал низкий голос. — В теле погибшего обнаружено шестнадцать пулевых ранений. Убит и его водитель. Установлено, что выстрелы произведены в упор из автоматов АК-7. Уголовный характер нападения исключается. Нападавшим удалось скрыться. Но, думаю, ненадолго.

— Известно, — сказал другой голос, — что генеральный прокурор всерьез опасался террористов. И небезосновательно, если вспомнить последнее его громкое дело о контрабанде оружия. Но сегодня утром он ехал, тем не менее, без сопровождения телохранителей. Как вы можете объяснить этот факт?

— Охрана была снята месяц назад после шумных протестов в оппозиционной печати. Теперь ясно, что это была ошибка. Мы все знаем, каким бескомпромиссным был генеральный прокурор в борьбе с преступностью. Он пользовался огромным авторитетом в народе, его недаром рассматривали как безусловного кандидата на пост президента республики.

— Однако нельзя не отметить, — сказал корреспондент, — что генеральный прокурор оставался единственным крупным политическим деятелем, пришедшим из старых партийных структур…

— Исключая президента… — не утерпел низкий голос.

— Единственным, — не дал себя сбить корреспондент, — кого не сместили с поста, хоть этого настойчиво требовала оппозиция, особенно, в недавних выступлениях.

— Вы верно оцениваете ситуацию… Генеральный прокурор, еще будучи секретарем центрального комитета партии, курировал правоохранительные органы. И уже тогда обладал, естественно, широкой информацией об организованной преступности. Поэтому его и не спешили сместить с поста генпрокурора. И это правильно — профессионалов надо беречь. Мне совершенно не понятна та возня, которую устроили лидеры оппозиции, требуя, так сказать, голову нашего генерального.

— Вы хотите сказать, что теперь они получили эту голову?

Высокий собеседник корреспондента покашлял и буркнул:

— Ничего я не хочу этим сказать… Расследование покажет. Во всяком случае, президент республики, вернувшийся к исполнению своих обязанностей, только что дал мне на этот счет самые широкие полномочия.

И уж ты их используешь до конца, усмехнулся Акопов, глядя на приближающиеся домики станции. Давай, давай, копай… Об заклад бьюсь, что после президентских указаний ты не будешь рыть траншею к Убайдулле. Что с него взять? Обычный криминальный старичок. А вот оппозиционные лидеры… Тут не нужно и рейхстаг поджигать. Само загорелось.

Теперь понятна поспешность, с которой проведены первые следственные мероприятия, понятно это молниеносное интервью. Утром угробили генпрокурора, а в обед — об этом интервью по московскому радио. Будто корреспондент и заместитель генерального прокурора стояли с диктофоном на углу и поджидали прокурорскую машину… Почему вернулся Аббасов? Кто напугал оппозицию — российские танки или караул-тюбинская мобилизация? Да, очень вовремя пришили генерального…

Акопов с облегчением выключил приемник. Автобус остановился неподалеку от железнодорожной кассы. В Москву Акопов решил возвращаться длинной дорогой — через Ашхабад. Или через Ашгабат, как он поправил себя мысленно.