В Москве полночь

24

С приклеенными усами, с татарской фамилией прибыл Акопов в стольный град Москву. На замызганном, громкоголосом Казанском вокзале, полном попрошаек и проезжих со всего Содружества, он покинул надоевший ашхабадский поезд и нырнул в электричку до Быкова. Время совсем раннее было — шесть утра с небольшим. Поздняя пташка носок прочищает, а ранняя пташка пивко попивает. Выбрал почти пустой вагон, прижал ногой сумку с верной ТОЗовкой и покатил барином в очередную неизвестную даль.

Ехал, любовался в окно с трещинами вздыбленной нескончаемыми стройками Москвой, косился на девушек, резво бегущих по платформам, и расслаблялся. Лишь теперь он мог с уверенностью сказать, что самая трудная и опасная часть командировки — позади. Оставалось сдать отчет. Неплохо было бы приложить к нему выдубленную шкуру того хорька, который пытался завалить его в сурханабадской операции…

Задумавшись, не заметил, как электричка вырвалась из Москвы. А в Люберцах рядом сели два пожилых дачника — с ведрами, лопатами и рюкзаками. К последней надежде своей, к огородам, ехали пенсионеры… А чтобы не скучать в предвкушении грядок и свежего воздуха, завели старинушки беседу о делах давно минувших дней и деяниях нынешних сукиных сынов. Акопов не вслушивался в брюзжание стариков до тех пор, пока не мелькнуло в разговоре знакомое: Сурханабад.

— Вы мне, Семен Пантелеевич, про оппозицию не говорите! — горячился один из пенсионеров — маленький, жилистый, с помидорной лысинкой. — В оппозиции тоже люди. А это, Семен Пантелеевич, работа ЦРУ!

И подолбил, припечатывая слова, кулаком по тощему рюкзаку.

— А то ему больше делать нечего, ЦРУ твоему, — лениво отмахнулся собеседник — мосластый, с бульдожьими складками у рта. — С Америкой мы сейчас друзья-приятели, не разлей вода. Гуманитарную тушенку прут… А в этом Сурханабаде, Петрович, китайцы гадят, либо японцы.

— Странно слышать! — возбужденно завозился на лавке маленький. — Дестабилизация правительства в Сурханабаде китайцам невыгодна — они же торговать с нами собираются.

— С кем, с нами? С Россией, что ли? Тогда японцы шуруют. Не отдали острова — так вот вам, ешьте. А еще они, японцы-то, лицом на наших узбеков больно смахивают. Поэтому японцам проще крутить — нарядился в халат, и вперед. Салям алейкум, и шабаш…

— Я их недавно в Москве видел, — облизнулся маленький. — Очень аккуратные господа.

— Да, так и прут, говорю. Черных-то, с югов, развелось много. Дачи по нашей дороге метут. Миллионы дают, Петрович, миллионы! А мне на мясо не хватает.

Петрович покосился на Акопова и выразительно покашлял. Акопов сделал вид, что его не касается реплика про черных, которые с югов…

— Кстати о дачах, — сказал маленький Петрович. — На днях, говорят, по одной даче тут у нас стреляли из пушки. Вот вам и миллионеры.

— Не из пушки, — веско сказал мосластый Семен Пантелеевич. — Гранату большую кинули, вроде противотанковой. Мне племяш говорил, он в милиции работает.

Акопову нужно было выходить, он двинулся к выходу, переступая через ноги замолчавших дачников. Еле к двери пробился. Что за жизнь — вечно надо драться за место под солнцем…

…Станция осталась позади. Акопов шел знакомой дорогой мимо высоченных заборов, над которыми возвышались старые сосны. Сквозь лохматые кроны проглядывали солидные кирпичные особняки, гаражи и солярии. Когда-то эти райские кущи принадлежали областной партноменклатуре, а теперь их скупили новые воротилы промышленности и финансов.

Тихо было тут, на песчаной дороге с зелеными стрелками опавших хвоинок. Тихо, чисто и хорошо. После спертой атмосферы поезда воздух в дачных сосняках казался неземным. Хоть в одном разбирались прежние хозяева жизни — в экологии. Усы Акопов отодрал и спрятал в сумку. Авось, пригодятся… Визг электричек становился все глуше и глуше, и когда он совсем потерялся в плотной зеленой тишине — открылась дача Степана, стандартный дом за стандартным забором. Рядом с гаражом, правда, в отличие от других участков, стояла небольшая будочка — сторожка. На двери звонок под жестяным колпачком, чтобы не заливало дождем. Пока кнопку нажимал, огляделся. Над забором с тремя рядами колючки Акопов заметил тонкую блескучую проволоку. Сигнализацию провели, так надо понимать. В дверце сторожки открылось откидное окошко — кормушка на тюремном сленге.

Акопов положил в кормушку пароль — рублевую бумажку, которую тут же угребла крепкая рука.

— Как доложить? — спросил молодой густой голос.

— Тевосян. Степан Матвеевич знает.

Через минуту открылась дверь. Акопов шагнул в небольшую клетушку и был тут же неназойливо прижат к стенке. Быстрые руки обежали-охлопали карманы.

— Сумку оставить. Проходите.

На выходе во двор стоял обычный аэрофлотовский «магнит» — устройство для контроля металлов. Акопов шагнул, звоночек брякнул.

— Стоять! — сказали сзади. — Достаньте металлические предметы. Не делайте резких движений!

Сделаешь тут резкое движение, подумал Акопов, роясь в карманах. Сразу получишь очередь в спину. С большим облегчением он достал из шва в куртке кусок заточенной велосипедной спицы с шашечкой — забыл о ней… Подал через плечо.

— Вернитесь…

Звоночек промолчал. Акопов обернулся. Коротко стриженный парень в спортивном костюме, с кобурой на поясе, вежливо улыбался.

— Ну и строгости развели, — тоже улыбнулся Акопов. — Я недавно был — никаких магнитов. Что случилось?

— Степан Матвеевич расскажет… если сочтет нужным, — перестал улыбаться парень.

Акопов двинулся двором, по красной дорожке из керамзита, вдоль строгих клумб с последними отцветающими пионами. Двухэтажная кирпичная дача, увитая зеленым плющом, скрывающим углы и высоту, стояла в глубине двора. Подойдя поближе, Акопов увидел двух мужиков, замешивающих в большом чане цементный раствор. Штабель кирпичей рядом был почат, и от него к даче тянулась полоска рыжего крошева. Ремонт затеяли, подумал Акопов. С крыльца сбежал молодец в спортивном костюме — красное с белым, как и у охранника в сторожке.

— Хозяин внизу, — сказал, не здороваясь. — Велел проводить.

Высокий подвал дачи Степан оборудовал под спортзал. Когда вошел Акопов, хозяин, лежа на мате, громыхал черными шарами тренажера.

— …и сорок восемь, и сорок девять… Все!

Он выскользнул из-под рамы тренажера и встал на четвереньки — полуголый, потный и волосатый, смахивающий на медведя. Парень в красно-белом подал металлические костылики с налокотниками. Степан утвердился на костыликах, разогнулся, почти доставая головой потолок. Обнимаясь, он так даванул спину костыликом, что Акопов поневоле взвыл.

— Гургенчик! — улыбнулся Степан. — Подожди, браток, в душ сбегаю. Пока в холле посиди.

«Побежал» он, больно было глядеть — волоча ноги и кривясь. Акопов по лестнице из подвала поднялся в холл на первом этаже, плюхнулся в покойное широкое кресло у камина. И в который раз подумал, оглядывая владения Степана, о неожиданном вкусе деревенского парня, не видевшего в жизни ничего, кроме родительской избы да государевой казармы.

Скромно был обставлен холл, без наглой роскоши, присущей обычно нуворишам-скоробогатеям. Кресла темной кожи, палас цвета палой листвы, буфет с круглыми окошками-иллюминаторами. Напольная китайская ваза, расписанная черными и золотыми цветами. Две картины в простенках — в рамках простого багета. Даже камин с надраенной решеткой не выглядел символом барства — его топили, грелись у огня, он работал.

Самыми дорогими вещами выглядели японский телевизор с экраном чуть ли не в метр да видеомагнитофон. Но Акопов знал, что каждый из пейзажей на стене — подлинник большого мастера, неправедными путями попавший за рубеж и купленный потом на западном аукционе. «Помру — вернутся государству, — так объяснил Степан когда-то покупку. — Может, хоть немного ему стыдно будет…»

— Задремал? — гулко засмеялся Степан.

Он был теперь в коричневом махровом халате, с гладко причесанными мокрыми волосами.

— Завтракать будем.

Очередной мальчик в красно-белом вкатил столик, сервированный на двоих. Красная икра в хрустале, высокие бокалы с соком, ветчина, сыр, апельсины, распластанные булочки с маслом.

— Тостов не хватает, — плотоядно потер руки Акопов.

— Для тостов вино нужно, — сказал Степан, по складам усаживаясь напротив. — А я с утра вина не пью. И тебе не дам.

— Тосты — это поджаренные хлебцы, — поднял палец Акопов. — Усек? Раз уж на западный манер завтракаешь — нужен поджаренный хлеб.

— Учту, — кивнул Степан. — Мажь нежареный. Икорка свежая, ребята на днях с Сахалина привезли.

Акопов согласен был мазать нежареный — икра так и таяла во рту.

— Извини, что не в столовой, — сказал Степан. — Там ремонт.

— Ты же говорил — дача новая…

— Была новая. А теперь — старая. Позавчера саданули из гранатомета.

— Я про это в электричке слышал. Говорят, из пушки по какой-то даче стреляли.

— Главное, суки, время выбрали… У меня небольшой коктейль намечался. А в последний момент мужики предупредили, что приедут попозже. И в этот момент… Из гранатомета! Ну, не суки? Забросили бабашку, трубу — под забор. И смылись. Ничего, сейчас мои хлопцы концы ищут. Уже нащупали. Разберемся, ничего.

— А куда смотрит доблестная милиция? — спросил Акопов.

— Вот и я про то же у начальника милиции спросил, — вздохнул Степан. — Куда смотришь? Сегодня с гранатометом… А завтра, что — с «Алазанью» ждать? Ну, приехали, иху маму… Главный здешний мент обещал террористов из-под земли найти. А пока пустил для моего спокойствия топтунов вокруг участка. Однако, думаю, не спасут топтуны. Надо соседнюю землю покупать. Того и гляди — в окно нассут!

— Корешуешь, значит, с милицией? — подмигнул Акопов.

— Что значит корешую, Гурген? — чуть обиделся Степан. — На топтунов-то уж я заработал. Знаешь, сколько для района сделал? Кирпичный завод поставил — продукцию отпускаю почти по себестоимости. И только для районных строек. Две голландские сыродельные линии притаранил! Подарил. Сейчас район просит дом престарелых оборудовать. Ну, выделил средства, какие дела. А бухгалтера своего посадил, чтобы старушек не обворовали на этом переоборудовании. А ты говоришь…

— Теперь понятно, зачем тебе аэрофлотовские ворота понадобились, — сказал Акопов.

— А чего там… Аэропорт рядом. Попросил — привезли. Ладно. Как съездил?

— Нормально. Спасибо, Степушка, выручили твои связи. Иначе солоно бы пришлось.

— На здоровье. Ты мажь, мажь! Не последняя.

Ел Степан аккуратно, степенно, по-деревенски подставляя ладонь под кусок. С аппетитом ел, как любой честный труженик, не отягченный угрызениями совести. Позавтракали. Из-за камина выдвинулся мальчик, укатил столик. Взамен принес огромные пепельницы красного стекла и деревянную сигаретницу в виде избушки с встроенной в двери русалкой-зажигалкой.

— На сиську нажми, — посоветовал Степан, глядя, как Акопов мучается с зажигалкой.

— Давно не курил, — пробормотал Акопов, с наслаждением затягиваясь пахучим мятным дымком.

— Значит, нормально съездил, — сказал Степан, тоже закуривая. — Из Ташкента в Сурханабад поездом добирался? Семнадцатого числа?

— Да, — насторожился Акопов. — А что?

— Ага… Значит, это ты узбекскую контрразведку на две головы облегчил. Я так и подумал.

— Вот эта сигаретница, Степа… — пощелкал по избушке Акопов. — Не в стиле она. Не бонтон. Тут нужен обычный лакированный ящичек… Китайский, желательно. Как раз к вазе.

— Ты зубы не заговаривай, не болят! — засмеялся Степан.

— Да я и не заговариваю, — развел руками Акопов. — Просто не могу ничего понять. Узбекскую… Как ты сказал? Контрразведку? Откуда она взялась?

— Такие вопросы я тебе должен задавать. От жизни отстаете вы там, в своем Управлении. Меня бы, что ли, взяли — хоть на полставки.

— Я думал — гебешники. Но тебе откуда известно?

— Работают мужики. И говорят, напрасно ты завалил контриков. Они ведь тебя без задней мысли пасли, просто так. Не хотели эксцессов на территории Узбекистана.

— Да… — протянул Акопов. — Они меня просто так пасли. А кто же просто так явки в городе засветил? Куда ни сунусь — паленым пахнет…

— Тут я ничем помочь не могу. У своего начальства спрашивай, зачем оно тебя на паленые явки посылает.

— Рад бы спросить, — вздохнул Акопов, — да не хочу. Пока не разберусь, соваться на службу не буду. Не нравится мне тамошний сквозняк, Степа, не нравится. Потому к тебе и пришел.

Степан долго думал, потирая виски. Потом сказал:

— Ладно. Не нужны мне ваши тайны — меньше буду знать, дольше проживу. И все же… Давай, в двух словах, без фамилий. Я с лету понимаю, ты знаешь.

Акопов коротко рассказал о ташкентском резиденте и собственных подозрениях.

— Верно мыслишь, — кивнул Степан. — Не из Ташкента пошло. В Москве гадят. И значит, Гурген, влез ты по самые некуда… Теперь понял, почему я в свое время послал родную армию подальше? Вместе с пенсией ее? Между прочим, того самого военкома… Ну, который заявлял, козел, что в Афган меня не направлял… И что обязательств передо мной не имеет! Да, уволили его из рядов нашей славной армии. С треском выгнали. Он отсрочки от призыва устраивал. Конечно, не за спасибо.

— Бог с ним, — поморщился Акопов. — Мне-то что делать?

— Плюнуть надо на державу, раз она позволяет всяким подлецам тебя иметь… Иди ко мне, Гурген! Опять вместе повоюем.

— Может быть, когда-нибудь придется к тебе податься, Степа. Я ведь нанимался работать в порядочном учреждении, а не в бардаке, где каждая сволочь с лампой к заднице лезет… Но сейчас не могу. Слишком много, брат, я на свое дело нервов и крови положил. А теперь — утереться?

Они еще помолчали.

— А сурханабадский прокурор… тоже твоя работа? — вдруг спросил Степан.

— С чего так решил?

— Подумал… — запнулся Степан, — подумал, что мужики тамошние поставили условие: мы тебе помогаем, а ты — нам.

— Нет, прокурор — не моя работа. Кстати, почему — тоже, Степушка?

— Да ладно тебе, — вздохнул Степан. — Газеты читаю. И ящик иногда смотрю.

И опять надолго замолчали, и Акопов подумал, что с немногими людьми на этом свете он может так, как со Степаном, задушевно молчать вместе.

— Отдохнуть тебе надо, — похлопал Акопова по колену хозяин. — Чем помочь?

— Сразу и не придумаешь… Ну, квартирку бы мне в Москве непаленую. Не обязательно в центре, лишь бы с телефоном.

— Какие проблемы, Гургенчик!

…В Москву его вез молчаливый паренек в скромном костюме, на скромном жигуле. На Пресненском валу, неподалеку от метро, остановился, показал на солидный кирпичный дом:

— Второй подъезд, пятый этаж, квартира без таблички. Вот ключи. И еще Степан Матвеевич велел передать…

И протянул вместе с ключами конверт, из которого выглядывали багровые купюры. Акопов принял все, как должное. Поднялся в новое логово — двухкомнатную, бесцветно обставленную квартиру. Ни одной книжки… Зато полный холодильник. Взял с подоконника красный телефон на длинном шнуре.

Трубку у Седлецкого не поднимали.

Пока звонил, разглядел напротив дома большой магазин готового платья. Через несколько минут он уже бродил по полупустым залам, где на вешалках болталось барахло со всего света, с ценниками, убивающими наповал. Акопов педалировал кавказский акцент, тряс деньгами, и поэтому его обслуживали молниеносно, с реверансами. Накупил всего, вплоть до белья. Ему хотелось побыстрее сбросить с себя тряпье, пропахшее пыльным южным солнцем.