В огне повенчанные. Рассказы

ГЛАВА XXIX

Рубеж атаки для целой армии и группы войск генерала Болдина был тесен. Нелегко было построиться десяти дивизиям на крохотном пятачке земли, простреливаемом со всех сторон и открытом с воздуха. К тому же рано выпавший снег контрастно очерчивал подтягивающиеся к западной окраине села Богородицкое колонны артиллерийских полков и цепи стрелковых соединении, бредущих по некошеным полям и лугам, по обочинам разбитых и залитых дегтярной грязью дорог.

Плотность сосредоточения войск была такой, что не представлялось возможности по-настоящему, в полную силу оперативной необходимости, как этого требовали законы атаки, развернуть цепи стрелковых дивизий в эшелонах, согласуя это построение с позициями артиллерийских батарей.

Машины вязли в грязи. Взмыленные лошади, из последних сил тянувшие по черному непролазью, рвали постромки, ломали ноги… Выпрягая искалеченных животных и тут же пристреливая их, чтобы избавить от мучений, артиллеристы на себе тянули тяжелые пушки к намеченным для атаки позициям.

Стремясь как можно скорее вырваться из окружения, тыловые учреждения дивизий и армии, а также понтонно-переправочные части вносили неразбериху в потоки колонн и цепей, движущихся к западной окраине Богородицкого. Нахлынув на артиллерийские батареи и на вторые эшелоны, смешавшись с ними и образуя на дорогах заторы, они задерживали продвижение боевых полков к своим исходным позициям.

Лихорадочная, нервная спешка, отсутствие единой команды, которая могла бы предотвратить все эти не предусмотренные приказом на прорыв обстоятельства, усугублялись еще и тем, что связь между соседними частями и частей с командным пунктом армии часто нарушалась.

Первыми на исходные позиции дивизии Веригина прибыли 82-й стрелковый полк, 70-й артиллерийский полк, 3-й дивизион 89-го гаубичного артиллерийского полка и часть 96-го гаубичного полка.

Веригин волновался. До начала атаки оставался всего час, а до сих пор не видно было даже головы колонны 86-го стрелкового полка, снятого с левого берега Вязьмы. Неизвестно где застряли два дивизиона 96-го гаубичного полка и 57-й тяжелый артиллерийский дивизион. Задерживался в пути и отряд черноморских моряков, который вместе с батальонами 82-го стрелкового полка должен был первым броситься на прорыв вражеского кольца.

— Где же запропали дивизионы тяжелой артиллерии?! Ведь основной огонь артналета поведут они!.. — Веригин заметно нервничал, глядя на подполковника Воропаева так, словно в этой задержке больше всего был виноват начальник артиллерии.

— Товарищ генерал, по этим дорогам еле подтянули малую и среднюю артиллерию. Сами видели: сорокапятки бойцы несли чуть ли не на себе. А гаубицы — не сорокапятки…

Только что прибывший из штаба армии офицер связи подал Веригину записку. Командарм приказывал: артподготовку из всех стволов артиллерийских полков и дивизионов усиления начинать сразу же после залпа «катюш».

Веригин еще ни разу не видел огня этого нового и, как до него дошло, очень грозного оружия.

— Генерал не сказал, откуда будут бить эти «катюши»? — спросил Веригин, глядя на захлюстанные грязью полы шинели и на раскрасневшееся лицо офицера связи. — Ведь можно спутать.

— Не спутаете, товарищ генерал. «Катюши» будут бить вон из того леска. — Лейтенант показал в ту сторону, где еще не до конца сбросивший листву лес золотой волной багрянца наплывал на покрытое кипенно-белой снежной пеленой поле. — Огонь «катюш» ни с чем нельзя спутать. Я видел «катюши» в работе. Дух замирает, товарищ генерал. За каждым летящим снарядом в небе остается длинный хвост огня. Летят, как огненные кометы.

И ревут так, что но спине мурашки пробегают. Не похожи ни на мину, ни на артснаряд. И летят не по одному, а сразу скопом. Бьют залпом.

Веригин написал командарму донесение о том, что приказ его о начале артподготовки им получен и что полки дивизии занимают свой рубеж и готовятся к атаке. Передавая записку офицеру связи, Веригин предупредил его:

— Передай генералу, что на прорыв я пойду в первом эшелоне, в восемьдесят втором стрелковом полку Северцева.

Подтягивались к рубежу атаки полки и батальоны других дивизий, заполняя людьми и повозками лес.

Отряда моряков все еще не было.

Увидев в группе командиров подполковника Северцева, который разговаривал с комиссаром штаба, а сам настороженно поглядывал в. сторону Веригина и, очевидно, ждал, когда тот его заметит и позовет, генерал махнул ему рукой. Северцев почти подбежал к нему и доложил, что 82-й полк занял позиции и готовится к атаке.

— Кто понесет Знамя полка? — спросил Веригин.

— Надежные люди, товарищ генерал. Пулеметчики с завода «Калибр» и подрывники из команды капитана Дольникова. Все прошли огонь и воду. Некоторые уже выходили из окружения.

— Сколько человек?

— Десять.

— Мало. Назначьте в группу знаменосцев двадцать человек. И пусть каждый из двадцати усвоит: упал со знаменем Иванов — дальше его несет Петров. Ранило или убило Петрова — знамя подхватывает Сидоров!.. И определите точно место знаменосцев в атакующем эшелоне. Без нужды не бросайте их в голову колонны. Я пойду на прорыв с вашим полком и с моряками.

Заметив, что Северцев во что-то пристально всматривается, глядя вдаль мимо плеча генерала, Веригин повернулся и поднес к глазам бинокль.

— Моряки, товарищ генерал!.. — обрадовано проговорил Северцев. Как и Веригин, он с нетерпением ждал черноморцев: ведь дивизионы моряков должны были пойти вперемежку с батальонами 82-го стрелкового полка Северцева. — Видите?

— Вижу!.. А правее показалась колонна восемьдесят шестого полка. Бегут… Рысят… Все в мыле… Ну, слава богу… А за ними следом… видите — идет тяжелый артдивизион. Должны успеть. В нашем распоряжении еще сорок пять минут.

В бинокль Веригин отчетливо видел цепи бегущих моряков-черноморцев, которые на белом снегу вырисовывались как-то особенно отчетливо.

Небольшой лес был весь забит пехотой, артиллерией, машинами с инженерным имуществом и ранеными… Бойцы вырубали просеки, корчевали пни, вырывая их тягачами с корнем: делали проходы на покрытую снегом равнину.

У санитарных машин медсанбата Веригин остановился, не понимая, откуда ему кричат.

— Товарищ генерал, не оставляйте нас!.. Ради бога, не оставляйте!.. — Это кричал раненый, высунув из окна автобуса забинтованную голову.

— Пойдем на прорыв все, — заверил раненого бойца генерал и приветственно-твердо махнул ему рукой. — Так и передайте всем раненым.

Во втором батальоне полка Северцева Веригин встретил своих старых знакомых: отца и сына Богровых, капитана Дольникова, Еськина… Богров-старший заметно осунулся, седина из-под прожженной в нескольких местах пилотки серебрилась ярче, чем две недели назад, когда Веригин вместе с Вороновым обходили позиции полка Северцева.

— Кто ответственный за вынос знамени? — спросил Веригин у Северцева, который шел рядом с ним.

— Лейтенант Казаринов.

— Кто-кто?.. — словно припоминая что-то, спросил Веригин.

— Командир саперного взвода из подрывной команды капитана Дольникова.

— Это что — тот новичок, которого Лукин послал на подрыв моста?

— Тот самый, товарищ генерал. Уже имеет опыт выхода из окружения. И вообще — мужественный и волевой командир.

Веригин с досадой вспомнил, что до сих пор так и не нашел случая сказать Лукину, что он своей властью подчинил группу Казаринова командиру подрывной команды Дольникову. И тут же подумал: «Выйдем к своим живыми — там все объяснится само собой…»

До начала атаки оставалось сорок минут. Отряд моряков уже вошел в лес и смешался с ротами полка Северцева. Командиры батальонов выстраивали роты по шеренгам, одна за другой. Каждая шеренга дивизии тянулась больше чем на километр.

Вид у Веригина был торжественно-спокойный. На нем был черный кожаный реглан с серым каракулевым воротником и такая же серая генеральская папаха. Проходя мимо бойцов, которые в лихорадочной спешке отрывали окопчики на случаи налета вражеской авиации, он время от времени останавливался, подбадривал уставших и упавших духом. Поравнявшись с Богровыми, которые только что закончили рытье окопа, Веригин остановился.

— Ну как, Николай Егорович? Будем рвать кольцо?

— Будем рвать, Владимир Романович.

— А где же твой пулемет?

— Остался там, на левом берегу Днепра… — со вздохом сказал Богров-старший.

— Что — тяжело было выносить на Вязьму?

— Нечего было выносить, товарищ генерал. Прямое попадание. Остались от моего «Максима Максимыча» только ствол да колесо. И то не сразу нашли.

— Как же расчет-то уцелел?

— На счастье, было время обеда. Сидели в землянке. Ну а он и ахнул в это время… Да так ахнул, что во всей пулеметной роте уцелело лишь четыре ствола.

Веригин бросил взгляд на жирно смазанные винтовки, прислоненные к стенке окопа.

— Ничего, винтовка — надежное оружие. Да еще какое!..

— Но у нас, товарищ генерал, будет и другая забота, — поправляя пилотку, проговорил Богров-старший.

— У всех у нас, Николай Егорович, одна забота: через трупы врага прорваться к своим.

— А нам в придачу нужно еще и вынести Знамя полка.

— О!.. Это — высокое доверие, и его нужно оправдать с честью.

— Постараемся, товарищ генерал!..

Внешне спокойное лицо Веригина, серая каракулевая папаха, шевровой кожи черный реглан и кожаные перчатки — все это вместе придавало облику генерала какую-то особую торжественность. Чувствовалось, что он верит в силу своих бойцов и командиров, которых поведет на прорыв.

Расположившиеся в шеренги матросы сразу же принялись отрывать индивидуальные ячейки. На их потных, раскрасневшихся лицах лежала печать ожесточенности. Широченные матросские клеши почти до колен были забрызганы грязью. Пятна подсыхающей грязи серели и на черных бушлатах. Зато бескозырки пламенели золотым тиснением букв и якорей на лентах и казались совсем новенькими.

Старшину 2-й статьи Артема Свиридова Веригин увидел издалека. Он заметно выделялся среди матросов огромным ростом и широченными плечами.

Генерал подошел к первой цепи матросов и остановился у окопа Свиридова. С первой встречи, еще там, на левом берегу Днепра, он запомнил этого матроса-гиганта.

Увидев Веригина, Свиридов воткнул в бруствер окопа лопату, разогнулся и, смахнув ладонью капли нота, трепетавшие на лбу, вытянулся по стойке «смирно».

— Товарищ генерал, расчет третьей батареи второго морского артиллерийского дивизиона осваивает исходный рубеж атаки! — доложил Свиридов.

С левого крыла позиции первой шеренги отряда черноморцев бежал в сторону Веригина командир артдивизиона Серов. Полы его длинного кожаного реглана путались в ногах. Не успел он добежать до окопа третьей батареи, как по лесу разноголосо, протяжно и сразу со всех сторон покатилась команда: «Во-о-зду-ух!..»

Вражеские бомбардировщики появились неожиданно. Почувствовав беззащитность своего положения, Веригин хотел было покинуть окопы матросов, но сзади за локоть его схватила сильная рука Артема Свиридова.

— Товарищ генерал, прошу в мой окоп!

— А вы?

— Перебьюсь рядом с братвой… — С этими словами Свиридов, согнувшись, метнулся в соседний окоп, вырытый в двух метрах от его окопа, и своим огромным телом накрыл матроса в его индивидуальной ячейке.

Медлить было нельзя. Веригин прыгнул в окоп Свиридова, лег на грудь и вытянулся в полный рост.

Бомбардировщики звеньями по шесть самолетов делали заход на лес, кишмя кишевший войсками. Выбрав нужный квадрат, в котором были отчетливо видны скопления пехоты и артиллерии, а также обозы с инженерным имуществом, самолеты сделали боевой разворот и пошли в пике. Освободившись от груза бомб, они тут же стремительно взмыли вверх, уступая место следующей волне бомбардировщиков.

Дрожала земля. Взлетали вверх и падали подрубленные огнем и железом расщепленные деревья. Вихрь золотой и багряной листвы, поднятый взрывными волнами рвущихся бомб, кружился в воздухе и осыпал бойцов, прильнувших ко дну только что отрытых, неглубоких окопов и ячеек.

Одну волну бомбардировщиков сменяла другая…

Григорий лежал в своем маленьком окопчике, который он не успел отрыть как следует, и, обхватив голову руками, вжимался в землю. Наступали минуты, когда ему начинало казаться, что его уже нет в живых… Ощущение собственного «я» дробилось, смещалось… Страх, как таковой, пропадал, время теряло свое исчисление.

Так продолжалось минут двадцать… Потом вдруг наступила тишина, нарушаемая лишь стонами раненых. Григорий выскочил из окопа и обежал окопчики знаменосцев. Ни одна из бомб не угодила прямым попаданием в индивидуальные ячейки его бойцов-знаменосцев.

— Приготовиться к атаке!.. — прозвучала вдруг команда генерала Веригина. — Идем на прорыв по моей команде!

И тут, точно по условленному знаку Веригина, со стороны левофлангового стрелкового батальона, наполняя лес душераздирающим скрипучим воем, над вершинами деревьев стремительно понеслись огненные хвосты реактивных снарядов. Это дала залп «катюша». Следом за ней дружно заговорила ствольная артиллерия. Отдаваясь болью в ушах, звонко затявкали сорокапятки; жгуче-резко раскалывали воздух 76-миллиметровые орудия; полковым пушкам вторили по соседству минометы; где-то сзади, на некотором удалении от передовых цепей, утробно и басовито ухали тяжелые гаубицы…

Знамя полка, снятое с древка, было бережно уложено в противогазную сумку, которая висела на плече у бойца из подрывной команды с украинской фамилией Ломиворота. Встретившись взглядом с Казариновым, Ломиворота постучал ладонью по противогазной сумке и озорно улыбнулся, давая понять, что знамя находится в надежных руках.

Григорий заметил, что, время от времени бросая взгляд на часы, Веригин ждал обусловленной ранее минуты, когда следовало поднимать в атаку дивизию. Сердце Григория учащенно билось. Рядом с его окопом справа желтели свежей глиной окопы Иванникова, Альменя и Вакуленко. Слева, в одном глубоком продолговатом окопе, припав грудью к свежему брустверу, стояли отец и сын Богровы.

Вся широкая двухкилометровая лесная просека, изрытая индивидуальными ячейками и мелкими окопами, была всего-навсего какой-то десятой долей плацдарма, на котором сосредоточились войска.

Артподготовка, как было условлено в приказе командарма, должна длиться двадцать минут. На семнадцатой минуте передовые цепи дивизии Веригина должны броситься в передние окопы противника.

И вот эта минута приближалась.

Нервы Казаринова были напряжены до предела. Он видел, как неторопливо генерал поднял над головой ракетницу и, помедлив, дал возможность бойцам и командирам, изготовившимся к броску, собрать все свои силы и волю в кулак. Несмотря на неутихающую артиллерийскую пальбу, от которой дрожал лес и трепетала на деревьях неопавшая листва, Григорий, как сквозь вату, услышал команду генерала:

— Бойцы мои!.. За Родину!.. Вперед!.. За мной!..

В небо взвились две красные ракеты. Это был сигнал атаки.

Все, что было дальше, Григорий осознавал смутно. Он был всего-навсего крохотной клеткой огромного, многотысячного организма целой армии. Как и все, он бежал вперед, на деревню, где укрепились немцы. Их, накрытых из сотен стволов мощным артиллерийским огнем, пока еще не было видно. Они, враги, еще не стреляли. Когда же передовые атакующие цепи дивизии с криками и стрельбой, слившимися в единое протяжное «а-а-а-а-а…», достигли первых окопов противника, разрывы снарядов прекратились. И тут Григорий увидел, как упал, сраженный пулей, бегущий впереди него красноармеец, как озарились рыжеватыми огневыми вспышками артиллерийские батареи врага, расположенные в деревне…

Ожившие пулеметные точки противника косили цепи дивизии. Посвист пуль, вжикающих над головой и по бокам, смешивался с оглушающими разрывами мин и снарядов, и все это давило к земле; хотелось лечь и, закрыв голову руками, переждать плотный фронтальный огонь. Но почти инстинктивный, неосознанный порыв диктовал единственное: «Вперед!.. Только вперед!..»

Григории продолжал бежать вперед и, стреляя в сторону окопов врага, не спускал глаз с Ломивороты, который, как и все, на бегу стреляя из автомата, в десяти шагах перед Казариновым бежал на окопы противника.

Правее второй пулеметной роты с тем же протяжным, чем-то похожим на стон, гулом «а-а-а-а-а-а» бежали в черных бушлатах черноморцы. В окопы противника они ворвались первыми.

Начался рукопашный бой…

Не добежав до переднего окопа, Ломиворота вдруг всплеснул руками, остановился, попятился, зашатался и рухнул на спину, широко разбросав руки. Григорий подбежал к знаменосцу, дрожащими пальцами отстегнул противогазную сумку со знаменем и передал ее красноармейцу Бегичеву, который входил в команду знаменосцев и, подстраховывая Ломивороту, бежал рядом с ним.

Пока Григорий снимал с убитого сумку и помогал надеть ее Бегичеву, передние цепи батальона, смешавшись с черными бушлатами матросов, уже вели горячий рукопашный бой в передних вражеских окопах.

Следя взглядом за Бегичевым, который, как и все, перепрыгнул через передние окопы и, стреляя перед собой, бежал к полосе вторых окопов, Григорий чуть не прозевал выскочившего из бокового ответвления траншеи молоденького немца в серой шинели. Вскинув автомат, он не успел дать по Григорию очередь, споткнулся и рухнул лицом в сырую глину бруствера.

Рядом с Казариновым, тяжело и надсадно дыша, слева и справа от него, бежали на вторые линии окопов Иванников, Альмень и Вакуленко.

Раненный в грудь, Бегичев не успел добежать до второй линии окопов. Упав на колени, он вгорячах попытался подняться, но не смог и ничком ткнулся в землю. Хлынувшая горлом кровь пролилась на противогазную сумку.

И снова Григорию пришлось отстать от передних цепей атакующего полка, который уже вел рукопашный бой во второй полосе окопов врага.

…Деревню Пекарево дивизия Веригина взяла вечером, когда уже стемнело. В команде знаменосцев из двадцати человек в живых осталось двенадцать. Пятеро бойцов были убиты, трое — тяжело ранены.

В последние минуты рукопашного боя боец Зайцев, слывший во второй пулеметной роте заводилой и никогда не унывающим парнем, раненный в живот, упал у изгороди палисадника, тихо позвал Казаринова. А когда к нему подбежал Богров-старший, Зайцев снял с плеча противогазную сумку и, протягивая ее слабеющими руками перед собой, со слезами на глазах прохрипел:

— Прощай, Николай Егорыч… Не поминайте лихом, если выйдете живыми…

— Ползи к избам!.. К избам ползи!.. Добрые люди подберут и вылечат, — только и смог сказать в утешение Богров-старший, поспешно надевая на левое плечо сумку с полковым знаменем. — Мы еще вернемся в эти места, сынок.

С тяжелым камнем на сердце Богров-старший оставил лежать на поле боя раненого бойца Зайцева, с которым он воевал с первых дней войны…

Когда полк Северцева с сильно поредевшим отрядом моряков и остатками подрывной команды вошел в лес, что в четырех километрах восточнее деревни Пекарево, было уже совсем темно. Бойцы валились с ног от усталости. Легкораненые перебинтовывали друг другу раны.

Пока подтягивались остатки цепей второго эшелона дивизии, Веригин послал связных по полкам с приказом, в котором разрешал получасовой отдых батальонам, прорвавшимся через деревню Пекарево.

Казаринов собрал оставшихся в живых знаменосцев в круг и, опустившись на колени, принялся руками сгребать в кучу желтую листву.

— Делай, как я! — приказал он бойцам, и те, поняв намерение командира, все, как один, рухнули на колени.

Через минуту Казаринов и его бойцы спали глубоким сном измученных людей, которым в прорыве на восток, к своим, предстояли новые мучительные броски на вражеские окопы, новые рукопашные схватки.

Не опустился на пожухлую листву лишь Веригин. Прислонившись спиной к березе, он расслабленно опустил руки и впал в забытье.

У самых ног генерала спал его верный ординарец Лёка.