В плену теней

Глава 3

…Один день неотвратимо перетекает в другой, заполненный все той же гнусной работой. За годы службы в полиции он привык совать нос в чужие дела, но считал несправедливым выносить темные людские секреты на всеобщее обозрение. Он уже давно склонялся к выводу, что каждый имеет право на собственные грехи. Теперь он был в этом совершенно уверен. Его собственный порок был так же неистребим, как и запретные привычки других.

Выпив еще стаканчик и достигнув нужной степени опьянения, он сидит в уютном маленьком патио позади таверны, прислушиваясь к смягченному расстоянием и душным ночным воздухом звону медных ударных инструментов оркестра, играющего внутри.

Недавно прошел дождь. Столы и стулья вокруг мокрые. Капли продолжают падать с листьев деревьев над его головой, попадая ему на волосы и в стакан с пивом. Брюки от сидения на мокром стуле стали влажными – весьма приятное ощущение в летней духоте.

Он заказывает еще выпить и быстро опорожняет предыдущий стакан – нужно поддерживать правильный ритм, чтобы сохранять состояние некой отстраненности от происходящего, – и в этот момент сквозь звуки аккордеона он слышит смех и видит какую-то вспышку цвета фуксии под тусклыми круглыми фонарями – в дверях, ведущих из таверны в патио, стоит женщина.

Она не одна. С ней пятеро мужчин и женщина-мышка, вцепившаяся в руку своего спутника. Почти все молчат, за них говорит женщина, время от времени прерывая свою речь раскатами дикого, безумного хохота…

Хейли ощущает себя как самостоятельную личность, но будто проникает в душу Моргана. Она испытывает то же, что испытывает он при звуках, доносящихся через открытую дверь и отвлекающих его от унылых мыслей.

– Как такое может… – его голосом шепчет Хейли, и этот голос снова переносит ее к нему, погружает в самую сердцевину его существа.

– …быть? – заканчивает фразу Морган.

Женщина смеется снова, и его удивляет, что оркестр не замолк и танцующие не остановились, чтобы обернуться на ее смех.

Она входит в патио и осматривает мокрые столы и стулья. У нее длинные волосы, беспорядочными локонами ниспадающие на плечи. Ее лицо, строго говоря, не назовешь красивым – миндалевидные глаза слишком широко расставлены, рот чересчур велик, губы чрезмерно полные. Вероятно, в ней есть примесь негритянской крови. В таком городе, как этот, – обычное дело. Он ожидает, когда она подойдет к его столику поближе, но она поворачивается и показывает остальным, что надо возвращаться.

Заинтригованный Морган приглаживает свои непослушные волосы и следует за компанией в прокуренный музыкальный зал.

Оркестр играет в бешеном темпе. Ритм, задаваемый ударными, бьет по ушам. Проходя мимо женщины, сидящей теперь неподалеку от стойки бара, он задерживается у нее за спиной и вдыхает аромат ее волос.

Мускус и пряности. Отнюдь не запах невинности. И такой необычный.

Она встает и поворачивается к нему лицом, словно почувствовала, что за ней наблюдают. Вероятно, кто-то из ее друзей тоже заметил его, но, если это и так, не подал виду.

– Ваши духи восхитительны, – говорит он. Ему хочется сказать совсем другое, но вопросы, вертящиеся в голове, кажутся слишком смелыми.

Какого цвета ваши глаза при солнечном свете?

Есть ли в вашей жизни мужчина? Нет, это неправильный вопрос – она может подумать, что ему это безразлично.

Умеет ли этот мужчина ласкать вас?

Она медленно поднимает руку, пока ее ладонь не оказывается почти на уровне его лица. Он не сводит с нее глаз и так долго вдыхает аромат духов, что женщина-мышка начинает нервно ерзать.

– Норелл, – шепчет она, едва не касаясь губами его щеки.

Если бы ему хватило смелости, он мог бы ее поцеловать. И к черту последствия.

– Меня зовут Джо Морган. Могу я вас угостить? – спрашивает он.

Она хмурится:

– Разумеется. – Не предлагая ему присоединиться к их компании, она идет с ним к бару, выпивает коктейль, потом возвращается к своим и больше в его сторону не смотрит.

Теперь Морган пьет осторожнее. Через несколько часов женщина удаляется одна. Он выходит за ней на улицу и смотрит ей вслед. У нее маленькая черная машина, иностранная. Он записывает номер на тыльной стороне ладони, потом идет к собственному старенькому «форду» и едет в том направлении, где она скрылась, в надежде догнать ее.

На Жиро-стрит ему кажется, что он видит ее машину. Он едет за ней по направлению к реке, потом – на Сент-Чарлз. Она замечает его в зеркале заднего вида и увеличивает скорость, едет мимо парка Одюбон, потом сворачивает налево, в узкую улочку. Он сопровождает ее до одного из тех немногочисленных старинных домов, которые все еще сохраняют свой первоначальный облик, и видит, как она въезжает в черные чугунные ворота, потом – в гараж. Он проезжает немного дальше, паркует машину и долго стоит рядом, надеясь хоть мельком увидеть ее еще раз. Однако из гаража, по-видимому, есть проход в дом, потому что она больше так и не появляется.

Он переходит улицу, снова начинается дождь. В освещенном окне маячит мертвенно-бледное лицо молодого мужчины в маленьких круглых очках. У него такие же черные волосы, как у женщины. Она обнимает его. Их поцелуй мимолетен, но страстен. Мужчина передает ей бокал вина, потом подходит к окну и выглядывает на улицу, прежде чем задернуть тяжелые синие шторы.

Может, она сказала ему, что ее преследовали? Не поэтому ли Морган не смог еще раз взглянуть на нее?

Дождь усиливается, но он продолжает стоять на месте, вода струится по лицу, словно слезы.

Он ничего, совсем ничего о ней не знает. Но узнает. Он клянется себе, что узнает.

Никогда прежде он не испытывал такой страсти к женщине – даже к Дениз, которую любил больше всех, на которой женился и с которой прожил восемь лет. С тех пор у него были лишь мимолетные связи, о них не осталось даже воспоминаний. И вот теперь эта женщина, такая юная, своим смехом, своими духами, своими глазами пробудила в нем страсть.

Старый, страдающий артритом бигль ковыляет по улице вместе со своим таким же старым хозяином. Мужчина смотрит на Моргана, качая головой, произносит:

– Все мы безумцы под дождем, – смеется и проходит мимо.

Вспышка молнии. Раскат грома. Хейли просыпается. Сон и явь какое-то время путаются у нее в голове. Она выглядывает в окно. Гроза усиливается.

Подобно тем снам, которые она видела, когда принимала таблетки от депрессии, этот не желал исчезать из памяти с наступлением утра. Хейли уселась на балконе и стала записывать то, что запомнила. К полудню она приняла решение. Натянув джинсы и свободный хлопчатобумажный свитер, она отправилась на Сент-Чарлз и села в троллейбус. Ей казалось, что, найдя ту улицу и тот дом, она обретет уверенность.

Уверенность в чем? Что все это не отголоски наркотического дурмана, из которого она вырвалась несколько месяцев назад? Что она не сошла с ума? Что каким-то загадочным образом духи мертвецов взывают к ней?

Как бы то ни было, она в Новом Орлеане, где секреты живых и тайны мертвых зачастую затейливо переплетаются. Эта мысль будоражила ее всю дорогу, чему способствовал запах, исходящий от троллейбусных штанг, – странно колдовской, вроде фимиама, который воскуряют во время торжественной мессы.

Она не могла припомнить, на какую улицу свернул Джо Морган в ее сне, но точно знала, что это было вскоре после парка Одюбон. Хейли вышла из троллейбуса одной остановкой раньше и пересекла край парка, заросший старыми ветвистыми деревьями, таящими множество безмолвных воспоминаний.

Палисадники домов, стоявших вдоль парка, были обсажены рододендронами, их листья потемнели и свернулись от зимних холодов. Ничто не цвело, и улицы, как и парк, казались безжизненными.

Словно туристка, впервые приехавшая в город, Хейли медленно миновала два квартала, внимательно осматривая каждый дом, потом прошла в переулок.

Ей казалось, что она попала в какую-то чужую страну, страну, о которой кто-то когда-то нашептывал ей.

Потом она увидела дом, залитый солнцем, с высокими дорическими колоннами и парадным входом под козырьком, безупречно отмытым вчерашним дождем. Во сне забор был ажурным и черным. За минувшие годы кто-то перекрасил его в белый цвет, придав такой же вид, какой имеют кружевные балконы Французского квартала. Хейли заметила дорожку, ведущую в гараж, и тяжелые синие шторы на высоких боковых окнах.

Интересно, если постучать в дверь, вдруг ей откроет тот же худой мужчина в круглых очках? Был ли он любовником Линны? А может, другом?

По улице приближался почтальон со стопкой корреспонденции в руке. Она остановила его в тот момент, когда он собирался свернуть к дому.

– Не скажете, как пройти на Монро-стрит? – спросила она.

– О, это не так уж близко… – Он начал показывать, куда и где поворачивать.

Когда он закончил, Хейли кивнула и задержалась взглядом на верхнем конверте. «Луи де Ну», – прочла она.

– Вам плохо? – забеспокоился почтальон.

Его голос позволил ей сосредоточиться, он был словно спасительный островок в океане мрачной ирреальности.

– Нет, все хорошо, – успокоила она почтальона.

Хейли нужно было время, чтобы все обдумать, поэтому обратно она пошла пешком – мимо домов, которые с каждым кварталом становились все более старыми и менее нарядными.

Она хорошо понимала, почему ее так потрясла фамилия на конверте. Пока она ее не видела, еще можно было считать все это сном. Она ведь и раньше бродила по улицам Паркового района. Вполне возможно, видела и этот дом, поэтому он ей и приснился.

Теперь же невозможно отрицать, что сомнамбулическое приключение прошлой ночью было правдой. Ее комната – а вероятно, и она сама – заколдована.

На площади Лафайет Хейли остановилась. У нее был выбор. Можно было воспринимать вчерашний сон как одну из странных вещей, которые и раньше случались с ней, которые с каждым происходят на протяжении жизни. Если это так, следовало подождать, не будет ли у сна продолжения.

Но была и другая возможность: проявить инициативу. Последнее больше соответствовало характеру Хейли.

И тут на залитой зимним солнцем площади ей вдруг пришло в голову, что из этой истории может выйти превосходный роман!

Но если писать роман, следует кое-что выяснить. Хейли пересекла площадь, вошла в здание «Тайм-Пикаюн» и попросила проводить ее в архив газеты.

Берлин не назвал даты, когда произошло убийство, но она могла вычислить, что это случилось в 85-м или 86-м году. Поскольку подобная история должна была наделать много шума, ей оставалось лишь просмотреть газеты за эти годы. Времени у нее было для этого достаточно.

Найдя нужные номера, Хейли увидела фотографии Моргана и Линны, помещенные под огромными заголовками. И он, и она выглядели очень похожими на тех персонажей, которых она видела во сне. Только Морган был аккуратно причесан и смотрелся несколько официально – в соответствии с требованиями департамента полиции округа Лейк-Чарлз. Линна казалась моложе, мягче, но была не менее чувственна. Фотографию Моргана предоставила местная телекомпания, на которую он работал. Снимок Линны взят из архива – такой же был помещен в газете за пять лет до ее смерти в связи с объявлением о помолвке.

Хейли читала статьи до вечера, стараясь не упустить ничего важного, потом, подойдя к служащему, попросила сделать для нее копии нужных материалов.

Узнав, чем она интересуется, клерк посмотрел на нее с большим любопытством.

– Странно, что это мало кого занимает. Если бы трагедия произошла позднее, эти двое, без сомнения, стали бы главными героями недели на телевидении, – рассуждал служащий, снимая копии и передавая Хейли один за другим большие листы. – Но в те времена личные драмы меньше интересовали людей, – заметил он, словно говорил о событии полувековой давности. – А зачем вам эти копии? – поинтересовался он.

Хейли было замялась, но тут же решила, что нет причины скрывать правду.

– Я хочу написать о них книгу, – ответила она.

Клерк кивнул, словно это все объясняло.

– Давно пора, я бы сказал. Знаете, прежде чем познакомиться с этой женщиной, Морган часто захаживал сюда – искал факты, связанные с сюжетами теленовостей. Меня это дело интересовало, поскольку я был с ним знаком. Если захотите что-нибудь узнать…

– Как вы думаете, это Морган убил женщину?

Клерк тихо рассмеялся:

– Прямой вопрос. Вообще-то он мог бы, потому что был постоянно немного взвинченным, если вы понимаете, что я имею в виду. Но она ведь развелась за шесть месяцев до своей смерти, а почему-то никто не подумал о ее бывшем муже…

Если верить газетам, которые просмотрела Хейли, брак Линны распался гораздо раньше. Казалось странным, что в статьях не упоминалось о недавнем разводе. Ей пришлось несколько раз перечитать материалы, чтобы найти имя мужа Линны.

– А до того они уже год жили врозь, – продолжал клерк. Потом, перегнувшись через служебную стойку и понизив голос, словно кто-то мог его подслушать, добавил: – И все забыли о ее любовниках, я хочу сказать – о тех, что были у нее до Джо.

– Откуда вы знаете?

Он ткнул пальцем в фотографию погибшей женщины. Впрочем, в этом не было необходимости – Хейли видела Линну во сне как живую не далее чем прошлой ночью.

– А вы как думаете? – вопросом на вопрос ответил клерк.

Хейли думала, что несправедливо делать такие выводы по старой, к тому же намеренно откровенной фотографии. С другой стороны, если Линна была именно такой, как женщина из ее сна, у нее действительно должны были быть любовники. Хейли покачала головой и ответила:

– Не знаю.

Клерк выдал ей конверт для снятых копий. Этот тонкий конверт странным образом казался Хейли чем-то вроде драгоценности, и всю дорогу до дома она прижимала его к груди. Ее терзали воспоминания слишком ужасные, чтобы поблекнуть, словно розочки на обоях, эти воспоминания никак не желали спокойно и мирно умереть.

Открыв дверь, Хейли нашла свою комнату необычно тихой, словно влажность каким-то образом гасила все звуки, доносившиеся с улицы. Солнечные лучи проникали сквозь застекленные французские окна, каждый из них, в зависимости от рисунка стекла, принимал свою форму.

Хейли положила газетные копии на стол и включила компьютер. Перечитывая статьи одну за другой, она стала обращать внимание на имена друзей и свидетелей, давших показания, на названия мест, которые часто посещала Линна, на разные мелкие подробности.

Как Хейли и надеялась, история Линны и ее одержимого любовника захватила ее целиком. Это была ее следующая книга.

В их доме – их с Биллом доме – всегда была традиция: когда замысел очередной книги созревал, она звонила ему в офис и сообщала, что самая трудная часть работы сделана. Он обычно приезжал домой как можно раньше и дарил ей букет цветов. Потом открывал заранее охлажденную ею бутылку шампанского. Прежде чем приступить к ужину, они предавались любви, и она испытывала особое удовольствие, усиленное творческим возбуждением и предвкушением чудесных дней, когда ее персонажи начнут медленно оформляться, обретать характер и задуманная история станет постепенно разворачиваться на страницах романа.

Оглядывая свою комнатушку, Хейли осознала, что от депрессии остались лишь воспоминания и легкая печаль. Она одна – ну так тому, значит, и быть. Отпразднует событие самостоятельно.

В цветочном магазине на углу Хейли купила розы. Поставив их в хрустальную вазу, отнесла ее на столик возле кровати и спустилась вниз. В «Сониной кухне» сидело лишь несколько припозднившихся постоянных посетителей. Хейли устроилась у окна и заказала бутылку шампанского.

Фрэнк сам принес ее.

– Что-то празднуете? – спросил он, показывая этикетку.

– Начало. Я только что начала писать трагическую сагу о Линне и Джо.

– Что?! – Его обычно багровое лицо побелело. – Вы собираетесь об этом написать?

Хейли с трудом сдержала улыбку. Неужели Фрэнк настолько консервативен? Или просто чувствует себя ответственным за трагедию, случившуюся в его доме?

– Не беспокойтесь. Я пишу беллетристику, так что все имена будут изменены. Никто не узнает, что эта история произошла здесь, в этом доме.

– Ну тогда ладно, – все еще с сомнением произнес Фрэнк.

– Фрэнк, писатели находят свои сюжеты повсюду. Обычно сюжет романа только напоминает реальные события, вдохновившие его автора.

Пока Хейли рассказывала Фрэнку истории о том, какие реальные факты послужили основой для некоторых знаменитых романов, он выпил бокал, потом другой. В пять, к раннему ужину, в кафе начинали собираться посетители.

– Мне нужно встречать и рассаживать гостей, – сказал Фрэнк и, поблагодарив, ушел.

Перед Хейли стояли тарелка с супом из креветок, салат и хлеб, но она сразу принялась за десерт. Шампанское явно подействовало на нее – не то чтобы закружилась голова, но ей вдруг захотелось остаться одной. Она прихватила наверх бутылку с остатками шампанского, уселась на балконе, положив ноги на перила, и стала потягивать игристое вино прямо из бутылки. Хейли чувствовала себя молодой и немного порочной, словно снова стала студенткой и наступили каникулы, которыми она, в сущности, никогда не наслаждалась.

«Да, – подумала она, поднимая бутылку и как бы произнося тост в честь Нового Орлеана, – да, это мой город».

Старик, стоявший у окна в доме напротив, поднял руку, копируя ее жест, улыбнулся и помахал ей. Хейли помахала ему в ответ, полагая, что теперь он отойдет от окна. Однако старик продолжал стоять на месте и наблюдать за ней с мечтательно-страстным выражением лица.

Он смущал Хейли. И она, войдя в дом, задернула шторы.