В поисках божественной обители - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Джеймс Холлис (ГЛАВА 4. В ПОИСКАХ БОЖЕСТВЕННОЙ ОБИТЕЛИ) #15

ГЛАВА 4. В ПОИСКАХ БОЖЕСТВЕННОЙ ОБИТЕЛИ

Передо мной на столе лежит книга «Энциклопедия богов», написанная Майклом Джорданом. В ней приведено описание 2500 божеств, начиная с А-а, месопотамской богини солнца и А'аса, хиттитского бога мудрости, продолжая Игнерссуаком, богом моря у племени эскимосов, Яхве, древнееврейским богом-творцом, и заканчивая Зурваном, персидским богом времени и судьбы.

Оказывается, множество богов появлялись, становились «источниками света», а затем в течение нескольких эпох исчезали. Из предыдущих глав нам известно, что таинственная энергия, управляющая космосом, наполняла содержанием представления или верования, какое-то время в них сохранялась, а затем исчезала. Казалось бы, бессмертные боги тоже являются смертными. Такое суждение, даже при весьма приблизительном знании истории, очень беспокоит верующих.

Не случайно фундаменталисты, правое крыло института мировой религии, возникли после Второй мировой войны, когда число основных религиозных течений на Западе уменьшилось, а их общественно-политическое влияние заметно снизилось. Выступая перед Гильдией пасторской психологии в 1939 году в Лондоне, Юнг заметил, что очень многие люди утратили осмысленную связь с великими институтами Церкви и Власти. Так как Эго, ощущающее неоднозначность, испытывает дискомфорт, многих людей увлекли самые распространенные в тридцатые годы идеологии – марксизм и фашизм. А люди, которые не приняли эти идеологии, по мнению Юнга, интериоризировали свой экзистенциальный страх в виде невроза[128].

После Второй мировой войны, когда влияние церкви и государства продолжало снижаться, многие люди попали в сети светских идеологий: материализма, гедонизма, нарциссизма; другие присоединились к социальным институтам, которые могли снять психологическое напряжение, декларируя догматические истины. Один американский президент зашел так далеко, что стал утверждать, будто весь американский народ страдает душевной болезнью; за публичное выражение крайних сомнений в душевном здоровье нации он подвергся уничижительной критике. На восемь лет его сменил голливудский актер, который, играя на чувствах американцев, провозгласил: «Америка вновь крепко сидит в седле», а многие другие народы принадлежат к «империи зла». Снова вошла в употребление старая черно-белая система ценностей.

Люди, принадлежащие к правому идеологическому крылу, были так напуганы неоднозначностью, самоанализом и разницей культур, что стали жестко защищать свою мораль и оказывать влияние на политику своим количеством и пропагандой, опирающейся на популизм. За такой активностью скрывается фанатизм и одержимость страхом. Потребность в настойчивом утверждении истинности своих ценностей и принуждении своего соседа принять их возникает лишь под влиянием демона сомнений. В период личностного и культурного кризиса резко снижаются сила духа и зрелость, необходимые для того, чтобы выдержать напряжение противоположностей, которое является лучшим тестом на психическое здоровье. Разумеется, не религия собирает сотни и тысячи людей на ралли и трубит о своей идеологии, хотя и она тоже вносит в это немалый вклад. Бог, которого телевизионный проповедник назвал личным исповедником, – это не Бог, а культурный или личностный артефакт. Как мы уже знаем, такое «оживление» образа бога граничит либо с наивностью, либо с идолопоклонством.

Не менее наивны люди, которые думают, что они живут без богов, проповедуют светские наслаждения или с детства с презрением относятся к теологии. Вот что писал об этом Юнг:

«Мы думаем, что можем себя поздравить с тем, что уже достигли такой вершины ясности, вообразив, что оставили далеко позади всех фантастических богов. Но мы оставили позади только словесные нагромождения, а вовсе не психические факты, которые послужили причиной рождения богов. Мы по-прежнему так же одержимы автономным психическим содержанием, как если бы оно воплощало Олимпийских богов. Сегодня мы называем такое содержание фобией, навязчивым состоянием и т.д. – то есть невротическими симптомами. Боги превратились в болезни. Зевс больше не владыка Олимпа, а солнечное сплетение, он представляет собой интересный материал для врача или поселяет расстройства в мозгах политиков или журналистов, которые неосознанно разносят по миру психические эпидемии»[129].

Итак, вот куда они пришли – громовержец Зевс, воин Вотан, рожденная из морской пены Афродита. Энергия, наполнявшая когда-то эти образы, ушла в бессознательное только для того, чтобы вновь проявиться в виде неврозов и современной психопатологии. Именно поэтому Юнг утверждал, что невроз похож на отвергнутого бога, ибо люди либо пренебрегли законами богов, которые однажды уже воплотились в жизни, либо вообще вытеснили их из жизни, поэтому они появляются вновь, но уже в виде симптомов.

Если мы обладаем достаточно тонкой чувствительностью, то можем расшифровать послания нашей эпохи. За неистовым поклонением культу мы можем ощутить страх не перед богом, а перед покинутой им обителью. Мы можем увидеть тридцать пять миллионов человек, из года в год приезжающих в казино Атлан-тик-сити, которые, как пилигримы в поисках исчезнувшего Грааля, стремятся уловить мгновенную связь, выходящую за рамки банальности повседневной жизни. В опостылевших современных зависимостях от вещей или отношений мы можем увидеть лихорадочную потребность в соединении с Другим. Рассказывая о таких воплощениях психической жизни, заявляя об их «духовности», мы говорим не метафизически, а психологически. В 1955 году в письме пастору Уолтеру Бернету Юнг написал: «Я говорю об Образе Бога, а не о Боге, поскольку любые речи о Боге выходят далеко за границы моего понимания»[130].

Много путаницы породило используемое Юнгом выражение «Образ Бога» (или Имаго Бога). Мария-Луиза фон Франц вкратце объясняет суть этой проблемы:

«В самой глубине психики каждого человека есть божественная искра, которую Юнг называл Самостью. И тогда все теологи стали наступать ему на горло. И критики-теологи, и раввины, и пасторы говорили: "Вы сделали из религии чистую психологию". Но если в нашей психике существует образ бога в качестве активного центра, нам следует почитать психику как самую высочайшую сущность»[131].

Такая же путаница наблюдается при использовании слова «Самость» (с заглавной буквы С), обозначающего архетип смыслового и регулирующего центра психики. Немецкое слово Das Selbst имеет гораздо более широкий смысл по сравнению с близкими по значению английскими понятиями self и ego[132]. Его область – тело, разум и дух, а его telos (сущность) – самое полное представление об организме. Как двести лет тому назад отметил Иммануил Кант, мы так никогда и не познаем абсолютную реальность, никогда не проникнем в «вещь в себе», поэтому мы можем воспринимать мир лишь через структуру своей психики. Таким образом, мы можем познать богов как психические явления, ибо психические явления, то есть интериоризированные ощущения – это все, что мы можем когда-либо узнать. Вовсе не принижая идею божественности и не возвышая человечность, мы просто получаем общее признание границ человеческого познания. Кроме того, с одной стороны, мы получаем подтверждение, а с другой – абсолютную реальность внутреннего мира другого человека. В своем письме к Генриху Больце Юнг подчеркивал психоидный характер реальности:

«Бог: внутреннее переживание, невыразимое в словах, но оставляющее сильное впечатление. Психическое ощущение имеет два источника – внешний мир и бессознательное. Любое непосредственное ощущение является психическим. Существует ощущение, обусловленное физически (внешним миром), и внутреннее ощущение (духовное переживание). И то, и другое ощущение достоверно. Бог – это не статистическая истина, следовательно, доказывать существование Бога не менее глупо, чем Его опровергать…

Люди говорят о вере, когда они потеряли нить познания. Вера и неверие в Бога, по сути своей, суррогаты. Наивный дикарь не верит – он знает, ибо его внутреннее ощущение значит для него не меньше, чем внешнее. Он по-прежнему не имеет никакого понятия о теологии и не позволит одурманить себя разными софистскими теориями»[133].

Сделаем небольшую паузу, чтобы увидеть резкое отличие между смирением Юнга перед непознаваемым, его почтением к абсолютной отдельности Другого и его духовной силой – и «определенностью» солипсических «затворов» Торы, выкованных из проповедей Экклезиаста. Возможно, важной предпосылкой религиозной жизни должно быть признание первичности внутреннего мира – арены, на которой активизируется и живет Имаго Бога. Если внутри нет ощущения присутствия богов, их образы волей-неволей проецируются вовне. Юнг писал, что такие образы

«обладают высокой степенью автономии, которая не исчезает с изменением формы выражения образов… Наше сознание лишь воображает, что потеряло своих богов; в действительности они все еще там, и требуется лишь одно главное условие, чтобы они вернулись обратно, обладая полной силой»[134].

Когда такой психический материал подавляется или ускользает обратно в бессознательное, эти образы, наполнившись энергией, внезапно проявляются в тех или иных событиях, а также в проекциях на харизматических лидеров и социальные институты. В 1936 году в эссе «Вотан» Юнг показал, как односторонний рационализм и власть технократии, отделившись от инстинктивных корней немецкого духа, прорвались в коллективном заболевании фашизмом[135].

Если вспомнить об упоминавшейся ранее женщине, которой приснилось, что она выносила в своем чреве Христа[136], мы признаем, что такая психическая реальность присутствует везде и всюду, но выявляется с большим трудом. Люди, склонные держаться за уникальность собственных метафор, пороча при этом метафоры своих ближних, фактически отделяют свою теологию от мистического источника породившего их таинства. В 1952 году в письме Дороти Хох Юнг указывает на это обстоятельство, считая его очень важным:

«Отстаивание уникальности христианства, которое отвергает даже свои мифологические истоки, определяемые историей, [лишает] Евангелие… реальности. Тогда устраняются все возможные точки соприкосновения с человеческим познанием и вера становится совершенно невероятной и неприемлемой… и церкви… опустошаются… Это очень удобно, поскольку в таком случае священника ничуть не смущает, понимает или нет паства Евангелие; он может совершать службу так, как раньше. Образованные люди… должны иметь более твердое убеждение относительно Евангелия, если в нем всегда в той или иной мере указывается на присутствие мифа. Более того, в архетипической форме он действительно существует в каждом человеке. Тогда люди должны понять, каким образом их действительно затрагивает Евангелие и о чем оно говорит, несмотря на постоянные искусственные ширмы, которые расставляют теологи. Без этой связи легенда об Иисусе остается просто захватывающей историей, которая воспринимается чуть глубже сказки и, по существу, становится развлечением»[137].

Религиозная традиция, отделенная от своих архетипических корней, от своей мифологической основы, остается совокупностью догматов и ритуалов, лишенных глубины. Такая религия подвергается большому риску, ибо ей не хватает энергии, чтобы расшевелить душу. Возможно, вместо того чтобы взять за основу уникальность религии, лучше было бы обосновать те особые пути, которые ведут к мифологическим истокам, общим для разных религий. Право, на свой собственный миф или метафору, данное каждому человеку, – это лучшее средство от слепой приверженности.