В поисках божественной обители

На просторах космического океана

В последней главе своей книги «Перевал в середине пути» я привел такое сравнение: часто человек оказывается в ситуации, похожей на пребывание на борту корабля, который только что перенес сильный шторм. Обернувшись назад, мы не видим порта, в который можно вернуться; впереди – лишь бескрайний горизонт. Нет ни капитана, ни команды. Находясь в полном одиночестве, мы должны решить, отдаться на волю волн и просто завалиться спать в надежде, что корабль прибьет к какой-то уютной пристани, или же вцепиться в штурвал обеими руками и поднять парус. Этой же метафорой пользуется Джон Бэрримэн:

Прежние авторитеты потеряли свою власть, карты исчезли. Время заколдовано, и те, кто дрейфует в космическом океане, подвергаются опасности. Им остается только поднять паруса.

Мифы, которые распространились среди людей всего мира, указывают на разные стороны жизни и представляют собой огромное богатство. Можно провести всю свою жизнь, читая эти сокровища и размышляя над ними. Но чем больше их читаешь, тем больше шансов вернуться на прежний путь, к прежним вопросам. Место и время могут измениться, но паттерны жизни сохраняются и ждут, пока мы их узнаем.

Такую метафорическую схему, позволяющую нам распознать эти паттерны среди изобилия мифологического материала, я назвал «космической драмой». Если взять все мифы всех народов за все времена и соединить их, в итоге получится история человечества со всеми изменениями, которые она претерпела. Такая история должна быть крайне драматичной, ибо она не стоит на месте, а представляет собой процесс, диалектическое движение, вселенский вневременной ритм. Ни в одном конкретном мифе невозможно увидеть всей истории в целом или всех паттернов, но каждый из них будет представлять собой по крайней мере один мотив разыгрывающейся космической драмы. Постигнув всю эту повесть целиком, мы могли бы определить, где именно каждый мифологический мотив, включая наши собственные традиционные мифические мотивы, соответствует более общей структуре. Более того, мы могли бы увидеть, где наша личная жизнь становится частью этой вневременной драмы. Вследствие крайней духовной пустоты, особенно характерной для нашего времени, исцеляет само знание того, что мы являемся участниками гораздо более масштабного ритма. Смысл нашей жизни вытекает из индивидуационного странствия, которое тесно переплетено с космической драмой.

Понятие космической драмы помогает нам идентифицироваться с повторяющимися паттернами, с мотивом и движением, которые наполняют информацией каждый миф, а также с тем, как внеисторические паттерны воспроизводятся в жизни каждого отдельного человека. Истоки и завершения этой великой драмы всегда окутаны таинством, но каждый человек призван воздавать дань этому таинству. Становясь самим собой, насколько это возможно (именно этот процесс Юнг называл индивидуацией), человек выполняет более масштабную историческую миссию. Это не форма нарциссизма, ибо зачастую в соответствии с призванием мы идем по иному пути по сравнению с тем, который выбрало бы Эго. Зачастую это примиряющее переживание. При этом человек воздает должное таинству, решая свою часть космической задачи.

Послание космической драмы известно нам по высказыванию: «Онтогенез повторяет филогенез». Каждый представитель человечества несет в себе генетический код и архетипическую структуру. Таким образом, глядя на космическую драму, мы должны видеть в ней два уровня одновременно: историю человеческого рода и историю человеческой личности. И, как любая драма, она имеет свою структуру. По моему представлению, она состоит из четырех актов: хаоса, сотворения, отделения и возвращения.

Что существовало перед началом бытия? Что стало его первопричиной? Наш ограниченный интеллект спотыкается, протягивая нить Ариадны обратно, через лабиринт воображаемого времени и оставляя ее конец в хаосе, в первичной питательной среде, в космическом океане, в хтонической грязи и слизи, в мутном потоке первоосновы. У каждого народа есть свои метафоры этого предсостояния, существующего перед появлением сознания, а, значит, и памяти, поэтому его описать невозможно. Это метафора того времени, когда у земли не было формы и не существовало человечества. В человеческой жизни этот период соответствует эмбриональному состоянию, когда мы, не ощущая времени, плаваем в океане бессознательного, увлекаемые великими течениями приливов крови и протеина.

В какой-то предначальный момент это произошло, все сдвинулось с мертвой точки. Но что такое «это», великий катализатор? Нам это неизвестно, поэтому приходится искать образы, которые позволили бы извлечь из бессознательного нечто напоминающее смысл, метафору, переносящую нас из непознаваемого мира в познаваемый. Разные племена находят разные метафоры, которые эмоционально их затрагивают. Для одного племени возвещает бог, для другого происходит совокупление земли и неба. Как только сталкиваются между собой Великие динамические силы, возникает бытие.

Независимо от метафоры существует некий толчок началу и развитию процесса. Космическое яйцо дает трещину. Уроборос расщепляется на противоположности. В пустоте совершается зачатие и рождается плод. В таких драматических муках совершается таинство рождения, которое приводит в движение две великие силы: одна из них движет историей, другая – личностью. Мы можем назвать эти силы эросом и логосом. Эрос – энергия слияния, которая ищет связи, воссоединения и синтеза. Логос – энергия, которая разделяет, дифференцирует, отсеивает и развивает. Эрос вызывает потребность воссоединения с окружающими, с природой, с богами. Логос включает в себя потребность в дифференциации на клеточном уровне, а затем в обретении и развитии сознания.

Для того чтобы нечто существовало, оно должно как-то отличаться от всего остального. Я – это я, потому что я – не вы и не дерево, которое растет неподалеку. Для определения сущности нужны полярности. Свет и темнота, день и ночь, жизнь и смерть, мужское и женское и так далее. Младенец, плавающий в космическом океане материнской утробы, не имеет собственной идентичности, ибо у него нет противоположного ему Другого. Отделение от матери происходит очень болезненно. Выброшенный насильно в мир ослепительного света, оглушительных звуков, земного тяготения и отчуждения, младенец получает чрезвычайно серьезную травму. Рождение – это потеря связи, лишение благодати, погружение в мир смертности. Однако без такого разделения не было бы личности, ибо она существует только в своей обособленности.

Полярность противоположностей критична для рождения человека. Мы живем такой же инстинктивной жизнью, как животные, но ощущение этой критической полярности создает условия для пробуждения от инстинктивной спячки и появления способности к осознанию, переработке и запоминанию информации, а также осознанных намерений и желаний. Это парадоксальный разрыв пуповины, связывающей племя с миром инстинктов и мать с младенцем; он способствует появлению сознания и дает возможность стать человеком. Полярность создает сознание, сознание создает возможность выбора, из возможности выбора формируется нравственная чуткость, а нравственная чуткость способствует развитию зрелости.

У каждого сообщества был исторический момент, когда оно совершило огромный качественный скачок от инстинктивного удовлетворения к сублимации. (В некотором приближении такое великое качественное изменение можно увидеть, например, в последних книгах Библии, особенно в Книге Иова, а также в «Орестее» Еврипида.) Наши братья по разуму жили, подчиняясь инстинктивным ритмам. Они собирали пищу на зиму, спали, совокуплялись, избегали опасности, но при этом не называли себя по имени, не знали таких абстрактных понятий, как деньги и справедливость, не имели неврозов, не обожали и не убивали своего соседа под воздействием политических лозунгов. Все перечисленное выше требует рефлексивного осознания.

Развитие сознания происходит по спирали. С каждым витком этой спирали человек все больше удаляется от инстинктивной жизни. При движении по спирали сообщества или личности обретают все больше контроля над инстинктивным и природным миром, но при этом несут соответствующие потери. Зазор между инстинктивной жизнью и сознанием называется неврозом, который является неизбежной платой за эволюцию. Чем больше развивается сознание, тем тяжелее бремя ответственности. Рост и зрелость сообщества и отдельной личности означают движение по спирали к еще большему осознанию, очередному ощущению отделения и подъему на следующий виток развития.

Вместе с тем именно отделение, заставляющее сознание развиваться, приводит к тяжелым страданиям. Чем больше человек отдаляется от инстинктивной жизни, тем больше он удаляется от дома и тем тяжелее становятся его страдания. У всех народов есть свой миф о Золотом Веке, об Острове Счастья, о том безмятежном времени, когда не было сознания и страданий. Разумеется, тогда их самих еще не было, но были их великие предки, их Предтечи. Возможно, такую ностальгию вызывает именно наша генетическая память. Если наши предки действительно жили в золотом веке, сменившемся серебряным, а затем бронзовым веком, а мы живем в железном веке, то правда и то, что боги бродили по земле и вещали нашим предкам из воспламенявшихся кустов, морских пучин и прямо из-под земли. Нет, сейчас нас там нет, но мы бы хотели там быть.

Каким бы привлекательным ни казалось со стороны положение взрослого, сознание и ответственность все же обременяют человека. Каждому из нас крайне необходимо время от времени сбрасывать это бремя и возвращаться к более простой жизни. С течением времени в каждой культуре в каждую эпоху и в жизни большинства людей развивались по крайней мере три повторяющихся паттерна. Каждый из них, независимо от степени его осознания, воплощает отступление человека от странствия, полного лишений и всепоглощающего страха перед океаническими глубинами. Эти паттерны таковы: инфантилизм, химическая регрессия и идеологическая зависимость.

Считаться взрослым совершенно не значит достичь определенного возраста или размеров тела. Это означает определенный уровень развития сознания и личной ответственности. Жалобы на судьбу, на семью, в которой вы родились, на родителей или неподходящий исторический момент представляют собой типичные примеры проявления инфантилизма. Еще один пример – ожидание того, что о нас позаботится кто-то другой. Одно из двух великих заблуждений, с которыми человечество расстается тяжелее всего, – это фантазия о Добром Волшебнике – человеке, который войдет в нашу жизнь и наладит ее, сделает осмысленной и избавит от страданий. Другая фантазия – фантазия о «бессмертии», в которой смертная нить, связывающая всех нас с условиями человеческого бытия, имеет отношение только к другим людям. Проживание жизни в нарциссическом самодовольстве, поиски быстрого наслаждения и систематическое избегание боли и ответственности за себя и за других были и остаются общими характерными чертами инфантилизма. К великому сожалению, они присущи очень многим нашим современникам. В жизни столько соблазнительного комфорта, столько суррогата и вуайеризма, столько попыток избежать падения в пропасть, которую приходится ежедневно преодолевать.

С незапамятных времен люди принимали разные химические вещества в надежде обрести мистическое видение. Начиная с пьяных до сумасшествия участников дионисийских ритуалов и верующих, причащающихся вином-кровью Христа, до индейцев из Нью-Мексико, употребляющих мескалин, химические препараты использовались в рамках ритуального процесса, чтобы вступить в контакт с трансцендентным. Но гораздо чаще пища, наркотики, табак и алкоголь употреблялись для того, чтобы заглушить боль в процессе психологического взросления и притупить ощущение отделения. Чем больше культура теряет свою опору в мифологии, тем больше она подвергается насилию. Такие препараты позволяют на какое-то время заглушить душевную боль, оградить человека от превратностей судьбы, однако ценой, которую он за это платит, становится снижение уровня сознания, определяющего его последующее развитие.

Рефлекторное возвращение человека к химическим веществам влечет его обратно, в ложе Матери. Их употребление – только способ справиться с тревогой. Чем больше разрыв с мифологическими истоками, тем выше уровень экзистенциального страха. В процессе регрессивного влечения человек испытывает кратковременную связь с Другим и через него достигает нечто похожее на ощущение целостности. Это ощущение может продолжаться лишь короткое время, а следовательно, постоянно требует повторения. Так формируется зависимое поведение; при этом поиск необходимой связи с Матерью имеет внешнюю зависимость от пищи, химических препаратов или тепла, исходящего от тела другого человека. Боль отделения становится такой сильной, что человек ставит перед собой цель «не чувствовать боли», «ощутить внутреннюю пустоту», «превратиться в камень», «вычеркнуть из памяти». Так как каждый из нас проявляет зависимое поведение, то есть рефлекторную реакцию на повышенный уровень тревоги, то все мы испытываем воздействие паттерна, тормозящего эволюционное развитие по спирали сознания.

Третий общеизвестный путь, позволяющий избежать тяжкого бремени осознания, – подчинить его идее группы или Великому Кормчему. Мы были свидетелями того, как целые народы отказывались от индивидуального сознания и своих моральных ценностей, истово поклоняясь харизматическому лидеру и следуя за ним. От Джонстауна до евангельского фундаментализма и далее до торговых обольщений, к сожалению, мы видим плоды соблазна группового мышления. Каждая идеология основана на некоторой идее, быть может, даже на хорошей идее. Но любая идеология, которая подвергается унификации, чтобы стать общеприемлемой, грешит отсутствием сомнений и внутренней критики и разделяет людей на два лагеря, – такая теория начинает служить дьяволу. Любая идеология: религиозная, политическая и даже психологическая, которая упрощает сложный миропорядок, чтобы сделать человеческую жизнь более комфортной, – служит дьяволу. Люди, предлагающие легкие ответы, не понимают сути вопроса. Оставаться внутри идеологии вместо личностного развития, в процессе которого человек обязательно испытывает жизненные страдания, – это еще одна разновидность регрессии.

[Джонстаун – поселок в джунглях Гайаны, где была создана колония религиозной секты «Народный храм» [Peoples Temple], члены которой переселились туда из Калифорнии по призыву главы секты Дж. Джонса [Jones, Jim] в начале 1977 г. В ноябре 1978 г. свыше 900 колонистов, в том числе женщины и дети, под влиянием своего фанатичного лидера Дж. Джонса совершили массовое самоубийство, приняв цианистый калий. Самоубийству предшествовало убийство Джонсом членов комиссии Конгресса США во главе с конгрессменом от штата Калифорния Л. Райаном [Ryan, Leo]. Название поселка стало символом религиозного фанатизма. – Прим. пер.]

Каждый из нас может время от времени подвергаться регрессии, испытывая воздействие паттернов, о которых говорилось выше, ибо странствие оказывается и суровым, и продолжительным. Но осознание масштабов, различий и императива космической драмы побуждает нас откликнуться на мифический зов, раздающийся в лабиринтах истории, который пробирает нас до мозга костей.

Главное, что мы должны сделать, столкнувшись лицом к лицу с великими силами регрессии внутри и вне нас, – выразить свое намерение совершить странствие. Осознание раздвоенности, конфликта становится весьма болезненным, но сделать выбор в пользу своей индивидуации может только взрослый человек, ибо это единственный способ прожить свою жизнь во всей полноте, отдавая должное великому таинству. Этот выбор человек совершает не раз: его приходится делать ежедневно, сталкиваясь с демонами страха, сомнений и забвения.

Отступив назад и посмотрев на запутанный клубок человеческой истории, можно увидеть все величие космической драмы. В ней было много потерь, много случаев регрессии, изобилие ложных путей, но при этом во все времена ясно виден неизгладимый след духовного поиска каждой личности. По мнению Юнга, «каждый человек – это новый жизненный эксперимент и попытка найти новое решение»[153]. Миф Юнга об индивидуации – это миф эпохи, которая лишена мифа. Метафора космической драмы – это поиск пути в процессе духовного странствия, когда в жизни отсутствуют все известные ориентиры.

Мы – лишь крошечная частица истории, но несем на себе всю тяжесть ее надежд и обещаний. Оставаясь странниками в эпоху, которая утратила свой миф, мы видим задачу индивидуации в том, чтобы стать звучащей нотой в великой песне, которую непрерывно пели с самого начала.