В потемках

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Записи в дневнике Ивоуна были краткими.

«С южной стороны автомобили погребли первый ярус и ниши с апостолами. На севере подошва автомобильной горы достигла церковной ограды. Заболел Ахаз. Кажется, серьезно».

«Автомобили начали ударяться в северную стену. На юге солнечные лучи перестали попадать в окна: их заслонила гора. Даже в средине дня в храме не бывает светло. Ахазу все хуже, Жалуется на холод, просит, чтобы его вынесли на солнце».

«Ахаза похоронили в склепе. Урия сказала, что жить ей осталось двадцать дней. Очень похоже на правду».

«Перестал звучать орган. Вернее, звуки, которые Дьеле удается извлечь из него, не похожи на музыку — жалкое и бессмысленное дребезжание медных труб».

«Скоро наступит тьма. Северная и южная горы сомкнулись. По радио говорят, что купол и шпиль храма, торчащие из автомобильной горы, почти невозможно разглядеть».

Теперь ночь и день внутри храма отличались только по звукам: днем грохотало, ночью наступало затишье. Лишь изредка в высоты вдруг падало что-нибудь, гулким и звонким эхом разносясь внутри храма. К этим внезапным вторжениям в ночную тишину привыкли.

Одичала кошка. Ее крики разносились среди ночи.

— Задушить проклятую, — высказал Калий.

Он начал охотиться за обезумевшей кошкой. Но изловить ее было не так-то просто. Она перестала подходить к людям. Едва кто-нибудь приближался к ней, стремглав уносилась в темноту.

Свет берегли. Свечи зажигали, лишь когда садились за стол. Трепетный язычок пламени озарял крохотное пространство. Из сумрака выступали неузнаваемые лица.

Скончалась Урия. Ни слез, ни причитаний на ее похоронах не было. Церемонию не стали затягивать, оберегая свечу. Назад пробирались на ощупь, держась друг за друга. Ивоун выхолил первым: он лучше других помнил расположение коридоров и лестниц. Он не видел, кто именно идет вслед за ним, но узнал руку Дьелы, ее нервные гибкие пальцы, истосковавшиеся по органным клавишам.

В тот же день, после обеда Дьела попросила у него несколько свечей из неприкосновенного запаса. Помогать ей вызвалась Плова. Та уже все знала.

Несколько часов он провел в тревожном ожидании. За массивной дверью в подвальной келье, где укрылись женщины, не слышалось никаких звуков. Он не представлял себе, чем может помочь в случае несчастного исхода, но считал своим долгом находиться поблизости.

Наконец, тяжелая дверь скрипнула. Пламя свечного огарка, трепыхавшее в глубине кельи, ослепило Ивоуна. В дверном проеме появилась Плова.

— Слава богу, благополучно, — усталым голосом объявила она.

Странные, незнакомые звуки раздавались в разных углах из темноты, наводя страх на всех. Какой-то писк и смутное движение.

Наконец пришла догадка: крысы! Безотчетный ужас обуял людей. Все собрались в кучу и заперлись в одной из келий.

И вовремя. Промедли они немного, им не удалось бы спастись. То было подлинное нашествие: крысы сновали повсюду. Даже сквозь дверь слышалась их постоянная возня, писк.

К счастью, дубовые доски сплошь были окованы железом.

Осада длилась трое суток. Люди уже мучались от голода и жажды. Калий требовал, чтобы ему открыли дверь дали возможность биться с крысами.

— Я их распинаю, — уверял он. — У меня ботинки с подковами.

К этому же начал склоняться и Сколт.

— Лучше погибнуть сражаясь, чем околевать с голоду.

К счастью, до этого не дошло. Крысы так же внезапно покинули собор, как появились. Куда они ушли, неизвестно.

Весь храм, все закоулки провоняли крысиным духом. Первое время казалось, что от этого запаха можно задохнуться, но потом то ли они свыклись, то ли воздух проветрился постепенно.

Ивоун давно заметил это и все время возвращался мыслью: откуда в храм поступает свежий воздух? И почему он не пропах бензином и мазутом? Почему воздух кажется влажным?

Записи в дневнике он делал теперь на ощупь, не будучи уверен, оставляет ли карандаш следы на бумаге.

«Мы потеряли счет дням. Последние батареи отказали».

«Появились странные звуки. Они раздаются где-то в вышине за сводами собора».

«Нас все больше тревожат эти звуки. Они методичны, в повторяющемся ритме. „Тук-тук-тук“. Потом опять трижды: „тук-тук-тук“. Они приближаются с каждым днем. Становятся оглушительней. Похоже, они сведут нас с ума. Ни о чем другом, как о природе этих звуков мы не способны думать».

«От этого адского грохота мы скоро сойдем с ума. Даже в глубине подвала от него не спасения. Что-то страшное с чудовищной силой и постоянством пробивается к нам. Скорее бы уж наступал конец. Или же это будет всего лишь началом наших адских мук?»

Вечером, когда снова наступила тишина, все выбрались из подвала, где отсиживались днем. Не поскупились, зажгли свечи. Некоторое время привыкали к свету.

Странная и поначалу совершенно непонятная картина предстала им. Почти вся восточная стена, портал и часть южного фасада были уничтожены. Обломки каменных плит и кирпичи вперемешку с искореженными автомобилями наполовину скрывали железобетонное тело, вторгшееся сверху и ушедшее в глубину. Более жуткой картины Ивоун не мог себе вообразить даже в кошмаре. Все были в недоумении.

Лишь долгое время спустя явилась догадка: наверху прокладывают автостраду. Это опора.

— Как жаль все-таки, что мы еще не на том свете, — сказала Дьела.

Теперь, если бы кто случайно попал в храм, он не вдруг понял бы, где очутился. Долго нужно было приглядываться, чтобы в этом хаосе рассмотреть своды и стены собора. В оконных нишах там и сям позаклинивало автомобили, а кое-где разбитые машины свешивались вниз почти целиком. На полу повсюду навалены кучи хлама: искореженные части машин, мятые канистры, проношенные рваные баллоны и прочая дребедень. Повсюду раскидано битое стекло и щепа оконных переплетов. Скамьи опрокинуты. Лишь центральный проход оставался не сильно захламленным: сюда иногда лишь прилетали осколки разноцветных стекол, да закатились два — три баллона.

Они совсем переселились в подвальные кельи и редко когда поднимались наверх.

Видимо, наверху прошел сильный ливень или же снова выпал обильный снег. Целые сутки сверху текли потоки воды, грязной, мутной, пахнущей битумом.

Ивоун один брел посредине храма, прислушиваясь к плеску водяных струй, к капели. Внизу под ногами бежал ручей.

Внезапная мысль пришла ему. Взволнованный, он начал рукой шарить по каменному полу, отыскивая направление потока. Более часа ползал по всему храму, пока определил главный сток. Вода стекала в сторону западного подвала. Туда они почти не заглядывали: там помещался один из подземных алтарей и находились склады различной церковной утвари, большей частью пришедшей в негодность. Там же были похоронены Ахаз и Урия.

Поток воды с шумом катился по мраморным ступеням. Ивоуну приходилось соблюдать осторожность, чтобы не подскользнуться. Потом он пробирался на ощупь вдоль извилистого коридора. Вода здесь текла уже большим ручьем, шумным и бурливым. Напор был таким, что Ивоун едва держался на ногах. Коридор круто повернул, наклон стал сильнее. Под ногами было скользкое каменное ложе, вылизанное водой. Ивоуну пришлось схватиться за выступ стены, чтобы удержаться, иначе его могло утащить в глубь подземелья. Оттуда несло сыростью и холодом. Где-то чуть впереди шагах в десяти от него методично повторялся один и тот же звук. Чем-то массивным и тяжелым стучало по железу.

Ивоун догадался, что там решетка, отделяющая подвалы храма от городской канализации.

Ивоун и Сколт вдвоем разведали, можно ли выбраться за решетку. В факельном свете прежде всего разглядели предмет, колотивший в железные брусья. Предмет оказался пустым гробом. Сейчас, когда вода схлынула, он лежал, привалившись одним боком к решетке. Гроб был пуст, и трудно теперь сказать, был ли это один из двух гробов, в которые положили Ахаза и Урию, и куда исчезло тело.

К счастью из стены, в которую была замурована решетка, видимо еще в давнюю пору вывалился огромный блок, размытый водой. В этом месте легко пролезть даже и грузному человеку.

Начали собираться в поход.

Более всего Сколта заботило, хватит ли им светильников до конца пути. А то, что им предстоял нелегкий долгий путь, всем было ясно. Плана канализации у них не было, продвигаться придется наугад. Еще неизвестно, чем закончится поход.

Когда все были готовы, Ивоун в последний момент объявил о своем решении остаться в храме.

— Наверху мне нечего делать.

Никто не пытался отговаривать его, все понимали, что это не минутный каприз, а обдуманное решение.

Выступать наметили утром хорошенько выспавшись.

После ужина Брил и Плова поднялись наверх в храм. Ивоун слышал, как они разговаривали. Потом наверху затрещал моторчик и слышно было, как он передвигался по храму. Ездить можно было только по центральному проходу между скамьями, боковые нефы сплошь захламлены. Кончилось это развлечение тем, что Брил врезался в колонну, разбил коляску и едва не поломал себе ребра.

После завтрака все одели котомки. Факелы пока не зажигали. Начали прощаться с Ивоуном.

Последней его обняла Дьела. Он ощутил ее губы, теплые, сухие губы. То был поцелуй, о котором он столько мечтал. Ивоун молча припал к ее рукам.

— Господи, не дай им заплутаться в потемках. Выведи их на верную дорогу. Помоги им, помоги выбраться из потемок.

Голос Ивоуна дрожал и сбивался, рыдания сами собой содрогали его грудь.

— Господи, пощади их, не дай им сбиться с пути.

Больше Ивоуну не о чем было просить. В древнем храме отзвучала последняя молитва.