В ритме вальса

СКВОЗЬ ИГОЛЬНОЕ УШКО

Студию трясло. Снимался центральный эпизод фильма «В трех шагах от Филей — Мазилово» — драка в коммунальной квартире.

Герой-любовник, бледный красавец, массируя чудовищные синяки под глазами, с отвращением прогуливался по черепкам. Синяки были настоящие, а черепки студия купила, поместив в вечерней газете специальное объявление. «Злодей», опытный древний актер Брусилов-Невский, спал на табурете. Героиня, артистка Кашалоткина, не отрывая глаз от роли, перемигивалась с помрежем.

Тем временем на КП постановщика, заслуженного режиссера Исидора Волка, шел взволнованный творческий разговор. В нем принимали участие главный оператор Александр Зубробидонский и автор сценария Очертителев.

— Господь с вами, — нежно втолковывал сценаристу Исидор Леонидович. — Это в эпоху лакировки синяки ставились в гримерной. Мы три дня специально не давали опохмелиться актеру Невскому. Чтоб он злей дрался. И вообще я считаю, что Кашалоткина должна вырвать глаз герою. Это логически вытекает из эволюции ее образа. Я это вижу.

— Позвольте, — встрепенулся герой, — а я как все это увижу?

— А вы молчите! окрысился Волк. — Вас пригласили сниматься, а не критиковать. Глаз вырывается совершенно неореалистически. Вы даже не заметите. А студия вставит вам новый. Какая вам разница…

Пристыженная жертва искусства замолчала. Подавив бунт на кинокорабле, Исидор Леонидович обратился к оператору:

— Ваше слово, — Александр Евпсихиевич.

— Карету мне, карету! — скрипнул зубами оператор.

— Какую карету? — испугался сценарист.

— Восемнадцатого века, — пояснил Зубробидонский. — Я с камерой въезжаю в кухню на карете, запряженной восьмеркой вороных лошадей, цугом.

— Так, так… — сказал заинтригованный Волк. — Я это вижу… Только где взять карету?

— «Где взять»? обиделся Зубробидонский. — Небось, подводную лодку достали для съемок из целинной жизни… А теперь «где взять»!.. Откуда я знаю? Пошлите в Оружейную палату. В Британский музей, наконец. Только я без кареты пас.

— Я не понимаю, — робко вклинился в разговор сценарист Очертителев. — Зачем все-таки карета? Действие происходит во вполне современных условиях, на вполне современной кухне…

— У меня такое видение кадра, — сказал в нос Зубробидонский. — И потом это нужно для должной скорости. Вот если бы шел эпизод из средневековой коммуналки, тогда потребовался бы «ТУ-104».

— Или «АН-10», — льстиво подхватил Исидор Леонидович.

— С «ТУ-104» оно сподручней выходит! — певуче, с надрывом выкрикнул вдруг Зубробидонский. — Реалистичней!

— Не спорьте, — шепнул сценаристу мудрый Волк. — Он же псих. У него падучая. Вот и сейчас начинается. Значит, самое время снимать…

Лицо Зубробидонского исказилось, на губах появилась пена.

— Начали, начали? — торопливо захлопал в ладоши режиссер. — Людмила Ивановна, Аристарх Феофилактыч, прошу…

Замшелый Брусилов-Невский обвел присутствующих безжизненным взглядом и снова уронил голову на плечо.

— Ах, боже ты мой, — ужаснулся постановщик, — теряем драгоценное время! У Зубробидонского как раз приступ… Василий, бегите в павильон и выстрелите из пушки. Из большой, которая заряжена настоящим ядром.

После выстрела Брусилов-Невский пришел в себя и кинулся на героя-любовника.

По организму оператора прошла конвульсивная дрожь, и он припал к съемочной камере.

— Глаз! Глаз! — диким голосом закричал Исидор Леонидович. — Рвите глаз!

— Жалко, — всхлипнула Кашалоткина. — Колю жалко…

— Немедленно растопчите в себе это чувство! — неистово завопил постановщик, и рыдающая Кашалоткина вцепилась в героя.

Зубробидонский в корчах повалился на землю, и некоторое время снимал каблуки сражающихся персонажей. Затем, не прерывая съемку, он коротко кинул:

— Воздух!

Вскоре над местом съемки зашелестел вертолет. Извивающегося оператора втащили в кабину, и машина вспорхнула над баталией.

— Пускайте соседей! — крикнул Зубробидонский со страшной высоты. Застоявшаяся орава статистов включилась в побоище. Оператор, этот кинобог, реял со своей камерой в небесах. Он то опускался над кухней так, что участники сражения закрывали телесами всю полезную площадь кадра, то взмывал под облака, откуда дерущиеся казались пляжниками Серебряного бора, снятыми из корабля «Восток-2».

— Больше жизни! — командовал на земле Исидор Леонидович. — Кашалоткина, вы слышите? Смелей вырывайте глаз! Так. А теперь выбейте ему правый верхний резец. Каблуком. Ага, входите в роль. Нет, нет, совсем ногу отламывать не надо. Она пригодится для эпизода на набережной. Можете вывихнуть руку… Молодцом!

Бледного Очертителева отпаивал водой закаленный студийский вахтер Василий.

— То ли бывало! — утешал Василий писателя. — Эх-ма… Вот когда снимали «Полуотправленную депешу», были дела! Там герой два часа на бревне умирал. А уж как старались! И водой его заливали и бурьяном жгли… Зрители — те богу душу отдавали. А герой хоть бы хны. Прямо скажу: карактер. Или вот после ленты «Люди и звери» актер Полувепрев до сих пор из полуклиники не вылазит по поводу перебития среднего уха…

Когда все немного отдышались, а у Зубробидонского кончился припадок, на КП опять вспыхнула дискуссия. Оператор «видел» сцену на набережной, снятой телеобъективом с трамплина Ленинских гор, в момент падения. Режиссер же настаивал на том, чтобы снимать эпизод сквозь игольное ушко с трубы ресторана «Поплавок».

— А что, если по методу блуждающей маски? — расхрабрился сценарист. — Всех отрицательных, того, с камнем на шее?

— А это идея, — задумался Александр Евпсихиевич.

Автор этих строк тоже задумался. В самом деле: зачем поступать просто, если все можно отлично усложнить? Зачем ехать с одной пересадкой, когда можно сделать четыре?

И автор сочинил этот рассказ, сидя вниз головой в корзине воздушного шара братьев Монгольфье, арендованного у Парижского политехнического музея.