В стране кораллового дерева

Часть седьмая

На дне

Октябрь 1874 — май 1875 года

Глава первая

— Помните эпидемию желтой лихорадки в Буэнос-Айресе? — Падкий на сенсации Умберто закатил глаза и вытянул губы.

— Поговаривали, что более зажиточные горожане тогда окончательно переселились на северные возвышенности, в Белграно, — сказал дон Рикардо.

Виктория подняла голову и прислушалась, играя на новом пианино, которое недавно приобрела семья Сантос.

«Буэнос-Айрес, — подумала она. — В Буэнос-Айресе живет Анна». Виктория продолжала наигрывать мелодию, которую повторяла снова и снова.

«Но мне нет до Анны никакого дела. Я забыла ее». Пальцы Виктории двигались вяло, в таком же ритме шла и ее повседневная жизнь: монотонные дни, которые начинались с чашки чая летом в шесть часов, а зимой в восемь. Чай приносила ей в комнату служанка Розита. Потом начинался завтрак. Иногда Виктория отправлялась на прогулку, а после проводила много времени на веранде, иногда с детьми, иногда одна. Порой донья Офелия поручала ей следить за служанками, когда те мели двор, чистили плитку в первом патио или убирали в комнатах, стирали, гладили или латали белье и одежду в задней части второго патио. В двенадцать часов семья обедала, потом начиналась сиеста, которая длилась до четырех часов. Между шестью и семью часами был легкий ужин — рыба на гриле с овощами или густая кукурузная похлебка, эмпанады и фрукты.

Бóльшую часть времени она проводила в одиночестве, но послеобеденное время в кругу семьи Виктория ненавидела еще больше. Ее раздражало позвякивание фарфора, праздные разговоры, которые ни к чему не вели, потому что говорить было не о чем. Не было дел, которыми она могла бы заняться. У Виктории не было никаких обязанностей, донья Офелия не брала ее с собой даже на благодетельные мероприятия.

«Наверное, все-таки можно умереть от скуки».

Пальцы Виктории наигрывали какую-то мелодию. Было только одно занятие, которое хоть немного разнообразило ее жизнь и которое Виктория по возможности скрывала от родни. Легкая улыбка появилась на ее губах. Мысль о запретном плоде заставляла ее сердце биться быстрее.

Она сыграла короткий отрывок из пьесы Бетховена «К Элизе» — совсем недурно. Донья Офелия, удивленно подняв брови, взглянула на невестку. Говорили, что мать Умберто когда-то хорошо играла на пианино. Не сводя глаз со свекрови, Виктория взяла несколько фальшивых нот. Они с доньей Офелией никогда не будут дружить, никогда не найдут общих интересов.

Кто-то постучал в дверь. Спустя мгновение в комнату с шумом ворвались Эстелла и Пако. Как обычно, дети бросились к деду, Эстелла — со звонким смехом, Пако — со свойственной ему неуклюжестью. Дон Рикардо, шутя, грозно зарычал на внуков, и те рассмеялись. Служанка в это время внесла сдобные булочки для детей. Что бы ни говорили, а дон Рикардо умел обращаться с малышами. По крайней мере, сердцами внуков он завладел полностью. Пако протянул руки к деду, и тот усадил его на колени. Виктория перестала играть, когда Пако прильнул к груди деда и взглянул на Викторию большими, очень темными глазами. У нее сжалось сердце.

С тех пор как родился сын, она постоянно боялась, что кто-нибудь узнает, чей это ребенок на самом деле. Когда-нибудь кто-нибудь задаст себе вопрос, почему у мальчика такие темные глаза и волосы.

Донья Офелия не раз обращала на это внимание. Сейчас свекровь протянула руки, и Пако, соскользнув с колен дона Рикардо, бросился в объятия бабушки. Виктории больше всего сейчас хотелось отнять ребенка у этой женщины. У нее свело желудок от одной мысли о том, что Эстелла никогда не получит столько же любви и ласки от доньи Офелии.

Но, казалось, дочь Виктории не страдала от недостатка внимания со стороны бабушки. Она была более самостоятельной, чем младший брат, часто играла одна и реже требовала ласки.

Сейчас Эстелла сидела на краю пушистого ковра и играла с новой куклой.

Виктория неожиданно встала.

— Я немного погуляю в саду, — сказала она.

Дон Рикардо кивнул, протягивая Пако мисочку dulce de leche. Донья Офелия и Умберто молчали. Пако тоже не взглянул на мать. Та не спеша подошла к двери.

Виктория пробежала через патио и веранду и очутилась в саду. Было уже довольно тепло. Гравий шуршал под ногами. Мимо пролетела большая голубая бабочка. Виктория слышала стрекотание кузнечиков, визг мартышек. Строй муравьев-листорезов пересекал тропинку.

Виктория ускорила шаг и поспешила прочь от того места, где она так часто завтракала, когда Анна и Юлиус гостили у нее. Теперь она вынуждена была признать, что тогда не чувствовала себя одинокой. В те дни рядом с ней был и Педро… У Виктории встал в горле ком, на глаза навернулись слезы. Она быстро сглотнула.

В конце небольшого сада, где заканчивалась дорожка, посыпанная галькой, и заросли становились гуще, Виктория пошла медленнее. Наконец она остановилась. Где же он? Неужели не пришел? Неожиданно ее стало знобить. Может, позвать его?

— Альберто?

Ей пришлось повторить это имя трижды, пока Альберто Наварро не вышел из-за рожкового дерева. Прежде чем она успела пожаловаться, он подхватил ее на руки. Его молодое красивое лицо сияло.

«Девятнадцать лет, — подумала Виктория, — ему недавно исполнилось девятнадцать».

— Ты скучала по мне, Виктория? — спросил он. — Ты скучала по мне, моя красавица?

— Да, — солгала она, — я скучала.

Прогулки верхом вместе с детьми стали в жизни Виктории таким желанным разнообразием. Вместе с Эстеллой и Пако они обследовали возвышенности вплоть до подножья Анд. Они посетили деревню Розиты и вечером проводили время у того самого ручья, возле которого Виктория и Педро переживали удивительные часы. Эстелла и Пако хорошо держались в седлах. Девочка была гораздо смелее брата. И сейчас она, как обычно, ехала немного впереди матери и Пако. Черные волосы Эстеллы развевались на ветру. Она сидела гордо и прямо на крошечном пони.

«Моя маленькая королева, — подумала Виктория, — моя амазонка». Наконец-то зима миновала. Температура повышалась, чаще шли дожди. «Я больше не заперта в доме», — пронеслось у нее в голове. Как всегда в последние годы, Виктория не знала, как ей пережить спокойные летние месяцы и не впасть в меланхолию.

Теперь они достигли русла ручья, ведущего их в сторону эстансии. Из-за нескольких сильных ливней ручей превратился в реку.

Виктория несмело натянула поводья, а Эстелла стала энергично подгонять пони. Пако остановился и вопросительно посмотрел на мать. Виктория ободряюще улыбнулась ему. Если бы они поехали по другой дороге, то потеряли бы целый час. А дети, и прежде всего Пако, уже устали. Стоит ли рискнуть?

«Ах, — подумала Виктория, — ну что может случиться? Конечно, я могу на это решиться. Прошло ведь не так уж много дождей, разве не так?»

— Эстелла! — крикнула она.

Малышка остановила пони не сразу, но все же сделала это и бодрой рысью поскакала назад, к матери.

— Вдоль реки, — указала Виктория детям.

— Ох, нам уже пора домой? — как и ожидала мать, проворчала Эстелла и капризно надула губы.

— Никаких отговорок! — Виктория подняла указательный палец и стала вдруг похожа на собственную мать. — Уже поздно. Хуанита ждет нас к ужину.

— Неправда, она…

— Никаких отговорок!

— Ты должна слушаться маму, — вмешался Пако, и Виктория не смогла сдержать улыбку. Слава богу, Эстелла не смотрела в ее сторону, а возмущенно глянула на младшего брата.

— Тебя вообще не спрашивали, ты, гном!

— Эстелла, оставь брата в покое!

Виктория проехала мимо детей, и они последовали за ней.

Следующий отрезок пути вызвал у Виктории болезненно прекрасные воспоминания. Ей казалось, что она слышит голос Педро, и последние часы, проведенные вместе с ним, стояли у нее перед глазами, хотя это было более семи лет назад. И только шум небольшой реки вывел Викторию из раздумий. Эстелла уже направила пони к берегу, оглянулась и посмотрела на мать.

— Мне поехать первой? — Эти слова прозвучали как требование, а не как вопрос. — Я смогу.

— Погоди…

— Я смогу. — Эстелла сопроводила слова нетерпеливым фырканьем.

Виктория с сомнением посмотрела на бурлящий поток и огляделась. О нет, было гораздо позже, чем она предполагала! Если они сейчас поскачут назад, то им придется проделать остаток пути в темноте. Может быть, все же стоит решиться? Что с ними может случиться? Поток воды не такой уж сильный, она видела реки намного страшнее. Виктория снова повернулась к дочери.

— Эстелла, поезжай, но будь осторожна!

Она еще не успела договорить, как раздался громкий всплеск. Эстелла энергично направляла пони вперед, подгоняя его пятками и плетью, когда животное медлило. Оба в конце немного устали, но все прошло лучше, чем ожидалось. Весело прищелкнув языком, Эстелла выбралась вместе с пони на противоположный берег и развернулась к матери и брату.

— Теперь твоя очередь, беспомощный младенец! — крикнула она Пако.

Виктория хотела взять поводья у сына, чтобы дать ему последние наставления, но тот уже направил пони к воде. Спустя мгновение Виктория с неприятным чувством заметила, что сыну не так легко переправиться на другой берег. Пони Пако сделал всего несколько шагов, но едва смог удержаться на ногах. Пако тоже скоро потерял уверенность в себе и, казалось, вот-вот свалится со спины пони. Исполненная страха, Виктория затаила дыхание и, окаменев, наблюдала за тем, как пони с трудом, шаг за шагом, продвигается вперед. Животное уже почти добралось до противоположного берега, как вдруг это случилось: лошадка поскользнулась и Пако потерял равновесие.

Крик, с которым мальчик упал и тут же ушел под воду, пронзил Викторию до мозга костей.

— Пако!

— Мама! — завизжала Эстелла.

В то же мгновение Виктория направила лошадь к воде. Послышался стук копыт за спиной. Виктория открыла рот от удивления, а всадник уже спрыгнул с коня. Брызги полетели в разные стороны — и в тот же миг мужчина оказался рядом с Пако, который с трудом держал голову над водой.

Педро…

Виктория не могла этого осознать. Она смотрела широко открытыми глазами на то место, где в воде стоял Педро и держал ее ребенка. В ее голове роились мысли. Виктория переправилась на противоположный берег. Немного ниже по течению выбрался и пони. Вскоре перед Викторией стоял мокрый с ног до головы Педро с мальчиком на руках.

— Я этого не хотела, — хныкала Эстелла. — Я этого не хотела. С ним все хорошо?

Педро с улыбкой наклонился к ней.

— Да, с ним все хорошо, но тебе больше никогда не следует его дразнить. Он ведь еще совсем маленький.

Эстелла взглянула на Педро заплаканными глазами и кивнула. Девочка крепко держала Пако за ноги, а тот большими глазами внимательно рассматривал незнакомца.

— Тебя ничему не научили наши прогулки? — спросил Педро, взглянув на Викторию.

Смесь гнева и чего-то похожего на радость отразилась на его лице при виде Виктории. Она молча уставилась на него. Потом ее взгляд упал на Пако. Сейчас, когда Педро держал его на руках, сходство было несомненным: темные глаза, черные волосы и даже манера хмурить брови. Женщина сглотнула. Вопрос был только в том, как скоро Педро заметит это сходство, но он не может его не заметить.

Пако протянул к ней руки, и Виктория обняла сына. Она прижала мальчика к себе, закрыла глаза и поцеловала. Когда она вновь открыла глаза, то заметила, что Педро удивленно смотрит на Пако.

— Не могу в это поверить, — хрипло прошептал он. — Когда… когда ты собиралась сказать мне об этом?

— Тебя здесь не было! — воскликнула Виктория.

Педро покачал головой.

— Ты лжешь. Только не говори, что собиралась сказать мне правду! — Он дрожал от злости.

Виктория крепко прижала к себе сына, которого испугал разговор на повышенных тонах. Эстелла тоже дрожала.

— Правда… — наконец устало прошептала она. — Что такое правда?

Педро так быстро привык к распорядку на Санта-Селии, словно и не прошло семи лет, хотя многое здесь не изменилось. Умберто все еще не имел права единолично принимать решения. Как вскоре выяснилось, именно дон Рикардо снова взял на работу Педро, вопреки яростным протестам Умберто. Дон Рикардо добавил, что если Педро будет хорошо выполнять работу, то вскоре сможет получить прежнее место. Он с надеждой улыбнулся и похлопал Педро по плечу, ведь тот все еще считался лучшим старшим работником, который когда-либо служил у Сантосов. Педро лишь молча пожал плечами. Он вновь выполнял свою работу, и делал это хорошо.

В первые недели после его возвращения в жизни Виктории не было никаких перемен. Часто она видела Педро лишь поздно вечером, когда он возвращался с работы на пастбищах. Иногда она замечала его ранним утром, когда он только уезжал. Педро не обращал на нее внимания, и это ранило ее. Теперь встречи с Альберто ей докучали. Виктория познакомилась с ним во время праздника на эстансии Санчесов — он был племянником дона Эуфемио — и с тех пор проводила с ним время. Чтобы избавиться от молодого человека, она вела себя с ним грубо и холодно. Но тот подумал, что Виктория просто стала капризной и более требовательной. Чем больше она избегала его, тем настойчивее он становился. Альберто готов был угадывать ее желания по одному взгляду. Он делал ей подарки, спрашивал, отчего она так печальна, но Виктория ничего не хотела объяснять. Они обменялись лишь парой поцелуев. С улыбкой она сказала Альберто, что ему придется подождать.

Сложности начались, когда однажды в воскресенье Виктория впервые увидела Педро вместе с Пако. Педро посадил визжащего от восторга мальчика на свою большую лошадь и катал по двору. Когда Педро наконец помог ему слезть, Пако взволнованно пролепетал что-то. Виктория стояла оцепенев. Она боялась, что в любую минуту кто-нибудь из присутствующих заметит, насколько они похожи. Педро делал движение рукой, и Пако тут же вторил ему. Педро кивал, слегка склонив голову, — Пако делал точно так же. Пако был точной копией отца, и едва ли это можно было долго скрывать.

Виктория скрестила руки на груди и впилась ногтями в предплечья. Она слышала, как смеется ее сын, и в тот же миг к ее горлу подступила тошнота.

«Почему Педро так поступает? — спрашивала она себя. — Может, он хочет меня наказать?»

Когда донья Офелия и Умберто вышли из дома и бросились к ней, Виктории показалось, что она вот-вот потеряет сознание, но ее муж лишь презрительно скривил губы.

— Это ли достойное общество для наследника Сантосов? — спросила донья Офелия обычным ледяным тоном.

Виктория сглотнула и послала Розалию забрать ребенка. Пока они шли к дому, Педро смотрел им вслед, а когда Розалия и Пако наконец достигли дверей, лукаво ухмыльнулся.

Это происшествие не прошло бесследно. В следующие недели Педро снова и снова искал встречи с Пако, пока Виктория не решилась с ним поговорить. Ей пришлось ждать несколько дней, прежде чем представилась такая возможность.

Ранним утром, заметив, как Педро зашел за сарай, Виктория последовала за ним. Педро стоял и курил. Впервые после его возвращения у Виктории появилось время взглянуть на него в спокойной обстановке. Казалось, он стал старше. Виктория увидела новые морщинки, которых раньше не замечала, и тонкий шрам на левой щеке.

Виктория хотела о многом его спросить. Она хотела узнать, откуда взялся шрам, как ему жилось без нее. Она хотела узнать, думал ли он о ней. Виктория чувствовала, как бьется ее сердце. Ее бросало то в жар, то в холод. Ноги стали ватными, и она чуть не упала.

«Возьми меня за руку, — мысленно попросила она. — Поцелуй меня. Пусть все будет, как раньше. Я люблю тебя, Педро, я все время тебя любила».

— Где ты пропадал? — спросила она. — Что делал?

Педро задумчиво взглянул на Викторию.

— Я был со своим народом, — ответил он, — я…

— Ты все это время был здесь, в горах?

Виктория почувствовала, как в ее душе нарастают злость и разочарование. Как он мог выдержать столько времени, не видя ее? Она вспоминала бессонные ночи, которые провела в одиночестве после того, как он внезапно уехал. Она вспоминала, как мечтала о встрече с ним.

Лицо Педро стало серьезным.

— Я был на юге, — произнес он, — в пампасах.

«В пампасах, — повторила про себя Виктория. — Значит, на юге». Ее взгляд снова остановился на тонком шраме на его щеке. Думал ли о ней Педро во время разлуки? Но открыто она не могла спросить об этом — мешала гордость. Виктория решительно выпрямила спину и подняла голову, словно собиралась удвоить ставки.

— Но там ведь живет не твой народ. Племя твоей матери обитает здесь, в горах, в Жужуй, Боливии, Перу и еще бог знает где. На юге живут… живут…

Виктория пыталась подыскать слова. Господи, ей было все равно, что за дикари живут на юге.

— Тегуельче, мапуче, индейцы пампасов, как их называют белые, — спокойно подсказал ей Педро. — И эти воины способны сражаться. У них достойные вожди, поэтому я был там.

«Сражаться?» — Виктория раскрыла рот от удивления и тут же закрыла его. Ее взгляд снова упал на шрам Педро. «Он был ранен, — подумала она, — он… Он воевал? Может, даже убивал? Сражался против белых, против моих соотечественников? Похищал ли он женщин? Эти дикари похищают женщин и увозят их с собой». Виктория облизнула губы. Ее горло мгновенно пересохло.

«Он был там, чтобы воевать? Господи, что он этим хочет сказать? О чем он говорит? Он так запутанно рассказывает. Может, Педро хотел примкнуть к каким-то бандам, о которых дурно отзывался дон Рикардо и членов которых безжалостно вешал, если таковые попадались в его руки?»

Виктория похолодела.

— И что? Ты воевал? Тебя… Ты был ранен?

Теперь она испуганно смотрела на шрам. Педро погладил его указательным пальцем правой руки.

— Тебя это очень волнует?

Впервые он заговорил с ней дружелюбным тоном, не насмехаясь и не защищаясь.

— Я… я… — запинаясь, пролепетала она.

«Да, — говорил ее внутренний голос, — тысячу раз да! Но я в этом никогда не признáюсь, никогда». Она всегда должна держать ситуацию под контролем. Никогда, никогда Педро не должен узнать, как сильно он ей нравится. Виктория выпрямилась.

— Я хочу с тобой поговорить. Опасно, когда ты подходишь к Пако.

— Опасно? Для кого?

Дружелюбие исчезло с его лица так же быстро, как и появилось. Виктория смотрела на Педро и чувствовала, как в ней закипает ярость. «Для меня, — подумала она, — для меня опасно». — В то же время внутренний голос шептал ей: «Почему мы ссоримся? Я ведь наконец так счастлива снова видеть его! Почему мы просто не можем поговорить друг с другом?»

— Я хочу, чтобы ты держался от него подальше, понятно?

Педро пожал плечами. Он ничего ей не ответил.

Альберто лежал на траве рядом с Викторией, положив кудрявую голову ей на колени, и смотрел на верхушки деревьев. Среди веток в пышной зеленой листве проглядывало небо. По нему плыли утренние облака. Бабочки и колибри плясали в воздухе, порхали с одного цветка на другой, собирая нектар. Хором пели кузнечики. Вдали слышалось мычание коровы. Виктория смотрела на густую копну каштановых волос Альберто, на его крепкие челюсти, на мягкие губы, но не могла решиться прикоснуться к нему. В ее голове вертелась лишь одна мысль: «Господи, он же еще ребенок. Еще совсем мальчик». Она не понимала, как ему вновь удалось завлечь ее на их место встречи под раскидистым рожковым деревом. Несколько недель Виктория отказывалась с ним видеться, и он вынужден был отвоевывать каждую встречу с ней.

Альберто взглянул на нее большими карими глазами. У него были такие ресницы, за которые женщины могли бы отдать полжизни. Виктория вернулась к нему, он снова ее завоевал. Виктория улыбнулась, гладя его лоб. Нет, не нужно понимать это превратно. Она никого не упрекала — свобода все еще много значила для нее. Правила существовали для того, чтобы их нарушать. Плохо только то, что она все же не чувствовала себя счастливой. Плохо, что Педро к ней равнодушен. После их последней встречи это стало еще заметнее. Он не обращал на нее внимания, а Виктория не могла призвать его к ответу. Нужно было соблюдать приличия перед мужем, который все больше отдалялся от нее.

Почти каждый день он привозил из Сальты женщин. Иногда по утрам Виктория замечала в коридоре расфуфыренных дамочек. Но большинство исчезало незаметно, слышен был лишь пронзительный смех где-то в глубине дома Сантосов. Однажды вечером Виктория шла в кухню, чтобы взять чашку какао, и встретила донью Офелию. Та стояла перед дверью в комнату сына и, очевидно, прислушивалась. Виктория была так этим озадачена, что остановилась как вкопанная. Офелия даже не заметила ее. Она держала в руке подсвечник и в тусклом свете казалась призраком. Бледное лицо, изрезанное морщинами, глаза, которые, казалось, провалились в глазницы и горели, как два уголька…

Виктория вздрогнула и прочла короткую молитву в надежде, что свекровь ее не заметит. Почему-то Виктория испугалась. Но донья Офелия словно пребывала в трансе, словно находилась в другом мире. В какой-то миг она взглянула в сторону Виктории, но смотрела куда-то сквозь нее, словно невестки там не было. Несмотря на это, Виктория некоторое время не могла пошевелиться. Когда ей наконец удалось добраться до своей комнаты, сердце едва не выпрыгивало у нее из груди. По спине стекал холодный пот.

Она очень устала, но в тот вечер долго не могла найти покоя. До утра Виктория раздумывала над тем, что увидела на лице доньи Офелии. Она не могла бы объяснить почему, но кровь стыла в жилах, когда она вспоминала об этом.

Виктория взглянула на кудри Альберто. «У меня есть право на счастье, — упрямо сказала она себе, — у меня есть такое право. Так продолжаться не может. Как я могу и дальше лживо уверять родителей в том, будто я счастлива? Я несчастна, и когда-нибудь они это поймут». В последнем письме отца она уже прочитала о некоторых его подозрениях.

Вдруг Альберто схватил ее за руку, погладил по тыльной стороне ладони, взял в рот ее большой палец и пососал. Когда он тихо застонал от удовольствия, у Виктории не в первый раз возникло чувство раздражения, с которым ей приходилось бороться. На что она рассчитывала, затевая интрижку с мальчиком? «Ты же не хочешь больше его видеть, изменница, — язвительно насмехался голос разума. — Если тебе это уже не доставляет удовольствия, просто не приходи на встречи. Ты же взрослая женщина, жена и мать».

Виктория попыталась высвободить руку. Но Альберто забавляло ее сопротивление, и он сжимал кисть еще крепче, покусывая большой палец. Виктория подавила раздражение. Альберто сладостно вздохнул, лежа у нее на коленях, потом неожиданно отпустил ее и встал.

— У Санчесов на следующей неделе прием. Увидимся там, моя красавица?

Виктория раздумывала. В последние дни Педро относился к ней очень холодно. Ему нужно было напомнить о том, что значит для него Виктория. Поэтому она поедет к Санчесам, и Педро будет ее сопровождать. В конце концов, времена были неспокойные, и защита в дороге никогда не помешает. И вот тогда она ему покажет, от чего он отказывается. Виктория сдержала довольную улыбку.

— Конечно, — ответила она и провела по щеке Альберто кончиками пальцев. — Конечно, мы там увидимся.

Подготовка к вечеру у Санчесов заняла много времени. Нужно было тщательно подобрать платье. Виктория придумала великолепную прическу с декоративным гребнем и украшением из цветов. Альберто скажет, что она просто ослепительна.

Час от часу ее волнение нарастало, и Виктория после обеда решила принять ванну, чтобы немного успокоиться. Большую деревянную бадью, обитую серебром и выстеленную льняным полотном — чтобы хозяйка не поранилась, — Розита и Хуанита наполнили теплой благоухающей водой. Виктория с нетерпением ждала. Было слышно, как снаружи, на маленьком газоне, играют дети. Эстелла стала осторожнее вести себя с младшим братом, с тех пор как он чуть не захлебнулся в реке. Но, несмотря на это, она все равно была довольно резкой. По крайней мере, после того случая осталось хоть что-то хорошее.

«Педро снова здесь, — подумала Виктория, — сегодня все изменится к лучшему. Я же люблю его, и он должен это знать. И он тоже любит меня».

На мгновение она позволила себе вспомнить его обнаженное тело, коричневую кожу, крепкие мускулы и подумала о том, как хорошо лежать в его объятиях. «Мы любим друг друга, — сказала она себе, — в этом нет ничего плохого. Не может быть ничего плохого в любви». В ее голове снова начался хоровод мыслей. Она должна просто овладеть им заново, почувствовать его рядом, потому что, кроме него, рядом с ней никого не было.

Когда Виктория погрузилась в теплую ароматную воду и положила голову на край бадьи, она наконец немного успокоилась. Вскоре ее мысли вновь вернулись к предстоящему вечеру, но теперь она представляла приятные моменты — свой триумф. Она будет самой красивой среди собравшихся. Все мужчины будут страстно хотеть услышать хоть одно слово из ее уст. Педро не сможет оторвать от нее глаз. Альберто, само собой, тоже, но это уже не важно. Это всего лишь средство, чтобы достичь цели.

— Розита! — позвала служанку Виктория, когда вода стала чуть теплой, и велела принести большое мягкое полотенце.

Пока молодая идианка расчесывала ей волосы, Виктория продолжала размышлять. «Какое бы платье мне надеть? Кремовое? Темно-синее? Зеленое, чтобы казаться молодой и свежей? Или красное? Кем я хочу быть, королевой или принцессой?»

Виктория закрыла глаза. «Я должна быть самой красивой», — пронеслось у нее в голове. Она так впилась ногтями в ладонь, что ощутила боль. Но слишком выделяться тоже нельзя. Это должно быть платье, которое идет только ей. Платье, которое притягивает взгляд, привлекает внимание гостей.

Виктория выбрала наконец блестящее серо-голубое платье с кружевным воротником и золотой медальон с фотографиями детей.

Когда она позже велела Педро седлать коней и держать их наготове, он ничего не ответил, но она была уверена, что он удивленно посмотрел на нее, прежде чем вновь надеть непроницаемую маску равнодушия.

Ведь он не мог ее обмануть, Виктория видела его насквозь.

В первом внутреннем дворике вскоре собралась вся семья. Дон Рикардо, как всегда, надел светлый костюм и выглядел элегантно. Умберто сильно располнел за последние годы. Настроение у него было неважное, но Виктории это не мешало. Она приняла правильное решение и была уверена в этом. Педро по ее указанию должен был править экипажем, и тот не возражал. Виктория решительно повисла на руке Умберто. Он удивленно смотрел на нее, но был слишком ленив, чтобы высвободиться. Донья Офелия, видя это, лишь презрительно фыркала.

В экипаже Виктория все время болтала, сама не понимая, что говорит. Она просто не могла остановиться. Женщина была так взволнована, что это походило на одержимость.

Поездка заняла больше времени, чем обычно. Иногда Виктория ловила на себе веселый взгляд дона Рикардо.

Когда показалась эстансия Санчесов, все вдруг умолкли.

Подъездная дорога к главному дому была украшена лампионами и фонарями. У ворот уже стояло множество экипажей, принадлежавших влиятельным людям из Сальты и ее окрестностей.

Сантосы смогли продолжить путь лишь спустя несколько минут. Их проводили вокруг дома. Виктория подождала, пока Умберто поможет ей выбраться из экипажа, и воспользовалась возможностью вновь взять его за руку. Очень скоро она почувствовала на себе взгляды гостей. Ей пришлось совладать с собой, чтобы не взглянуть на Педро и не проверить его реакцию. Но когда она все же посмотрела на него, Педро стоял, прислонившись к дверце экипажа и потупив взор. Виктория была уверена в том, что он заметил, как много внимания ей уделяют.

Окрыленная, она тут же окунулась в жаркую игру света и музыки, которая будет продолжаться следующие несколько часов. Она победила. Ей хотелось кричать от радости.

Виктория танцевала. Она уже давно так много не танцевала, казалось, ее тесный мир расширился. Внезапно она смогла вдохнуть полной грудью, снова смогла засмеяться.

Виктория почти не ела, зато много пила. Она флиртовала, в основном с Альберто, но и с другими мужчинами тоже. Иногда Виктория делала вид, что ей нужно подышать свежим воздухом на веранде. Она вела себя на грани приличия, но никогда не переступала эту грань. Ее ни в чем нельзя было упрекнуть. Все собравшиеся видели перед собой жизнерадостную женщину, которая говорила о детях и о муже и щедро позволяла восхищаться собой. Виктория знала эту игру и умело в нее играла.

«Пока я стою на веранде, — думала она, — Педро непременно будет наблюдать за мной. Он увидит, насколько я хороша. Он будет тосковать по мне и пожалеет о своем поведении. Все станет, как прежде». Виктория опустила руку с веером и посмотрела на фонари.

— Шампанского? — Альберто вдруг снова оказался рядом с ней.

Виктория кивнула. Еще один бокал. Почему бы и нет? Один бокал ей не повредит. Она убрала веер в сумочку. Ей хотелось шампанского. Виктория чувствовала невероятную легкость, когда пила.

— Мне немного жарко, — сказала она, опустошив бокал.

— Я могу сделать так, что тебе станет еще жарче, — прошептал Альберто ей на ухо.

Виктория не ответила. Они вместе стояли на веранде и смотрели на сад, где слуги суетились с факелами и фонарики висели на ветвях деревьев, как маленькие солнца. Виктория вздохнула так глубоко, как только позволял ей корсет. Несмотря на жару, она не смогла скрыть легкую дрожь. Альберто что-то рассказывал ей, но она не слушала. Виктория вспоминала о закате, за которым они наблюдали вместе с Педро. Солнечный свет тогда, словно мед, разлился по возвышенности. Она вспоминала о его руке, лежащей у нее на плече, о том, как он притянул ее к себе, когда она озябла. Ей нравился запах Педро — аромат земли, табака и теплой травы. Она любила ощущать его тело.

Виктория едва не вздохнула, как вдруг что-то привлекло ее внимание. Это было всего лишь мимолетное движение, всего лишь беглый взгляд на чью-то очень знакомую фигуру, но это заставило ее оцепенеть. За углом она увидела Педро. Он шел в направлении дома, где, как она знала по предыдущим визитам к Санчесам, жила прислуга. Что он задумал? Какое-то время Виктория размышляла. Веранда была окружена кустами. Незаметно она уронила сумочку.

— Альберто, — позвала она.

Юноша тут же обернулся.

— Да?

— Мне нужно взять кое-что из сумочки. Мне кажется, мне кажется… — Виктория приложила руку ко лбу. — Я сейчас упаду в обморок.

— Присядь, присядь скорее!

Альберто быстро подвел ее к креслу-качалке, которое стояло на веранде. Виктория опустилась в него и тихо застонала.

— Пожалуйста, поищи мою сумочку, только шума не поднимай. Я, наверное, оставила ее внутри, но не хочу привлекать к себе внимания.

Из-под полуопущенных век она наблюдала за тем, как Альберто поспешил в зал. Когда он исчез в доме, Виктория тут же вскочила и последовала за Педро.

По дорожке от хозяйского дома к жилищу прислуги уже не горело ни одного фонаря, но в бледном свете луны Виктория легко находила путь. Перед ней вскоре показались темные силуэты простых лачуг, и тут Виктория заметила слабый огонек и услышала тихий гомон. Педро говорил с одним из слуг Санчесов, тот что-то ему отвечал, Виктория не слышала, что именно. Она осторожно проскользнула дальше, прислушиваясь и стараясь, чтобы ее никто не увидел. Голоса становились громче. Она разобрала несколько слов.

Когда Виктория добралась до первой хижины и выглянула из-за угла, она увидела, что Педро сидит на земле, скрестив ноги. Напротив него, по другую сторону костра, расположился Эстебан. Тот тоже был сыном белого и индианки. Оба говорили на испанском со смесью кечуа, аймара или еще какого-то языка, в котором Виктория была не сильна.

Виктория рассмотрела и других мужчин, сидевших у костра. Они молчали, словно Педро и Эстебан были их главарями. Все к ним прислушивались, даже женщины, державшие на руках детей. Виктория напряженно ловила каждое слово, но тут вдруг наступило молчание. Наконец Эстебан вздохнул.

— На юг? В пампасы?

Очевидно, Педро сделал ему предложение, которое привело Эстебана в замешательство. Вскоре в замешательство пришла и Виктория, когда Эстебан взглянул в ее сторону. Но он смотрел на другую женщину. Она подошла к нему. Несмотря на юный возраст, на руках она держала ребенка. Педро вновь заговорил.

— Мапуче, — сказал он, — борются за свободу. Они борются также и за нашу свободу. Они объединились под предводительством Кальфукуры, кацика^[11], как говорят белые.

— Ах, Педро, разве можно прогнать белых! Их слишком много. Мы больше не сможем этого сделать.

Эстебан протянул руку девочке, которая молча стояла перед ним. «Малышке, — подумала Виктория, — не больше четырнадцати». Она была совсем худа, как ребенок, но все же приложила младенца к груди, чтобы покормить. На какое-то время воцарилось молчание. Эстебан с любовью смотрел на девушку.

— Ты хочешь, чтобы он и дальше тянул грязные руки к твоей сестре? — спросил Педро, кивнув в сторону девушки. — Ты хочешь, чтобы он отнял у нее ребенка? Если он только захочет, он сделает это! Вы же знаете, что он уже так делал! Он не знает сострадания. Для креолов мы не лучше грязных животных.

Эстебан понурил голову.

— Мапуче воины, — сказал он. — А мы нет. Мы крестьяне, мы уже давно не воюем.

— И поэтому ты собираешься быть все время покорным, как пес? Ты хочешь и дальше вырезáть розги, которыми тебя же будут пороть? Любой может сражаться, любой, и мы тоже.

Виктория слышала ярость в голосе Педро, которую в последнее время замечала и в своем голосе. Мороз пробежал у нее по спине. Прежде она не воспринимала это всерьез, но все оказалось серьезно, до ужаса серьезно, и Виктория осознала это в один миг.

— Будь осторожен со словами, — резко проговорил Эстебан и положил руку на голову младенца, которого держала на руках его младшая сестра. — Необдуманно может говорить лишь ребенок, Педро, а ты ведь не молод.

— Да, возможно. — Педро сжал зубы, прежде чем ответить. — Но я еще не мертв.

Он встал. Виктория видела, как он выпрямил спину. Его голос звучал уверенно.

— Все равно я не собираюсь больше ждать. Я пойду, — наконец сказал он, — и присоединюсь к повстанцам. Даже смерть лучше, чем жизнь здесь.

Виктория вздрогнула от таких слов, но не сдвинулась с места.

— Белые! — воскликнул Педро с отвращением и плюнул в огонь.

Виктория в один миг почувствовала себя жалкой. Действие алкоголя, которое окрыляло ее до сих пор, закончилось. В голове появилась пульсирующая боль. В словах Педро было столько ненависти. Неужели она ошибалась? Неужели он и ее тоже ненавидит? Но он ведь отец ее ребенка. Это должно для него что-то значить? Виктория отошла подальше на негнущихся ногах, развернулась и поспешила прочь. Существовало множество вещей, о которых ей следовало бы подумать, но в голове вертелась лишь одна мысль: Педро хочет ее покинуть. Он хочет бросить ее, чем обречет на вечное одиночество. Виктория споткнулась, затем восстановила равновесие и побежала дальше. Оглушенная болью, она совсем не обращала внимания на то, что ее окружает.

Ее вдруг окутала ледяная ночь. Донья Офелия ушла с праздника, чтобы взглянуть на невестку, и, когда не обнаружила ее на веранде, молчаливой ночной тенью спустилась в сад, чтобы немного побыть наедине с собой. Она расправила плечи и держала спину так прямо, что ей казалось, будто она вот-вот сломается. Это было не в первый раз. Часто Офелия сама себя сравнивала с плохо обожженным глиняным сосудом, который в любой момент может треснуть. Но она знала, как нужно себя вести. Она ведь была благородной дамой! Донья Офелия знала всех, кто приехал на праздник к Санчесам. Со многими гостями она играла в детстве, а они знали ее еще до того, как с ее семьей случилось несчастье. Позже, когда она стала вновь бывать в высшем свете, они опять встретились. Если бы не Альберто… Донья Офелия как раз искала Умберто, когда Альберто попался ей на глаза. Он шел в сторону веранды. Разве он только что не танцевал с ее невесткой? Донья Офелия поджала губы, но все-таки решила выяснить, что произошло.

Все же это лучше, чем следить за Умберто. Ей никогда не нравилось видеть сына в обществе веселящихся женщин. Чем старше донья Офелия становилась, тем тяжелее ей было сохранять спокойствие в таких ситуациях. Иногда она представляла себе, как выцарапывает этим дерзким женщинам глаза, как рвет их платья и таскает за волосы, уложенные в красивые прически.

Ее муж удалился с другими эстансиерос, чтобы обсудить рынок, урожай и цены. Он совершенно не заметил отсутствия доньи Офелии. Если бы она знала, что ее муж иногда мошенничает с песо, она бы им никогда не заинтересовалась. Но о махинациях дона Рикардо никто ничего не подозревал, и донья Офелия долгое время была равнодушна к тому, чем занимается ее муж.

После того как Альберто снова вернулся в зал, явно озадаченный, она отправилась на веранду и стала смотреть в ясную звездную ночь. Случайно ей на глаза попалась сумочка Виктории. Как с этим связан Альберто? Когда донья Офелия была молода, она боялась темноты. С годами это прошло. Никому не стоит бояться темноты.

Донья Офелия внезапно отвлеклась от мыслей, когда вдруг прямо перед ней на садовой дорожке появилась невестка. Лицо Виктории было белым как мел. Она едва сдерживала слезы. В той стороне, откуда она шла, находились хижины прислуги. Донья Офелия не могла сложить все это воедино.

Пока что не могла.

Виктория никогда не лезла за словом в карман, но на этот раз ей на ум ничего не пришло. Она хотела призвать Педро к ответу еще до того, как они отправятся домой. Она снова и снова обдумывала, что ему сказать. Стоит ли попросить его остаться или лучше продолжать быть такой же красивой и неприступной, чтобы он просто не смог покинуть ее? Стоило ли ему напомнить о ребенке? Каждый раз Педро избегал встречи с ней и каждый раз, видя его, Виктория чувствовала укол в сердце.

«С тех пор как Педро вернулся, мне живется на эстансии лучше. Не в этом ли кроется причина того, что я почувствовала себя здесь почти как дома?» — думала Виктория, когда несколько дней спустя сидела на веранде, обмахиваясь веером. Остальные во время полуденной жары старались укрыться в комнатах. Пако и Эстелла играли в детской. Может быть, после обеда они поспят.

Виктория чувствовала, как у корней волос выступает пот. Она начала обмахиваться еще сильнее, но легче ей не становилось. Ее веер не мог справиться с полуденной жарой. Было действительно очень жарко.

Виктория, раздосадованная, села. Проклятье, ей просто необходимо поговорить с Педро! Он не может просто так уехать. И уж тем более ему не следует гнаться за такими абсурдными мечтами, о которых Виктория узнала из его слов. О чем шла речь, она, конечно, не смогла осознать до конца.

Женщина решительно вскочила, поспешила по ступенькам в сад и пошла по узкой тропинке влево между кустов. Тропинка широкой дугой вела к домикам прислуги, где сейчас жил Педро. Вскоре Виктория подошла к строению с низкими стенами из глиняных кирпичей. «Оно выглядит намного опрятнее, чем хижины, в которых живет прислуга Санчесов, — подумала Виктория в непостижимой для самой себя потребности оправдаться.

Она нерешительно постучалась и вошла. Дом был пуст. В маленьких соседних строениях тоже никого не оказалось. Очевидно, Педро куда-то уехал; возможно, как и у других батраков, у него были дела где-то на эстансии, и он мог сейчас оказаться где угодно. Не было смысла искать его сейчас.

Виктория ненадолго задумалась и решила дождаться Педро у домика посыльного, под старым деревом с сучковатым стволом, которое, раскинув широкие ветви, отбрасывало густую тень. Женщина присела на землю, но тут же вскочила и стала нетерпеливо ходить туда-сюда.

Минуты тянулись бесконечно и превращались в часы. Виктория вновь присела на корточки в своем укрытии, пытаясь наблюдать за птицами, но не могла сосредоточиться. Она попробовала подобрать нужные слова, но и это ей не удалось. Первые посыльные вернулись только под вечер. Педро среди них не оказалось. Виктория забеспокоилась. Но потом он все же появился. Несомненно, это хорошо, что он пришел последним, теперь никто и не увидит, что она с ним говорила. Виктория вышла из-под дерева и тихо позвала его по имени. Педро обернулся, сразу увидел ее и подошел с серьезным лицом.

Виктория хотела улыбнуться ему, но у нее не получилось.

«Поговори с ним, — твердила она самой себе, — покажи ему, что он тебе нравится, что ты сожалеешь о том, что произошло. Он должен остаться с тобой. Просто должен, и все».

— Где ты был?

Ее первые слова прозвучали неожиданно резко и высокомерно. Педро приподнял брови.

— Мне нужно было оставаться здесь, сеньора? Дон Рикардо сегодня утром дал мне поручение. Я не подозревал, что ваше слово весит больше, чем его.

«Дон Рикардо, — молча вторила ему Виктория, — не ты. Ты ведь сама ничего не значишь».

Она выпрямилась, раздосадованно отбросила ветку, которую сломала во время ожидания и которая теперь выдавала дрожь в ее руках.

— Нам нужно поговорить, — сказала Виктория.

Педро не возражал.

— Пойдем! — потребовала она.

Он скрестил руки на груди и не сдвинулся с места.

— Пожалуйста.

Виктории тяжело было выговорить это слово, при этом она хотела выглядеть нежной и уступчивой. Педро молча последовал за ней на край сада. Там Виктория повернулась к нему.

— Ты не можешь уехать!

Педро взглянул на нее, не меняясь в лице. Он не спрашивал ее, откуда она знает о том, что он собирается уехать.

— Вот как? Я не могу этого сделать? — лишь язвительно ответил Педро.

— Ты должен остаться здесь, со мной и со своим сыном.

— С ребенком, который не должен знать о том, что я его настоящий отец? Зачем? Чтобы ждать, когда ты позовешь меня, и прибежать, как комнатная собачонка?

— Ты же знаешь, что большего и не будет. Я замужем, тебе это известно.

— Да, большего я никогда и не ждал. Я ухожу, потому что никогда не ждал большего. Виктория… — Неожиданно голос Педро стал мягче, а потом она ощутила его руку на своей щеке. Он нежно погладил ее. — Мы же оба знаем, что ничто не может продолжаться вечно. Наши пути пересеклись. Нам повезло, что мы вообще познакомились. Я тебя, конечно, никогда не забуду, но я не могу тебя делить, Виктория, ты не можешь требовать от меня этого. К тому же…

Он осекся.

«Скажи это, — про себя умоляла Виктория, — скажи, что ты меня очень любишь!»

Но Педро молчал.

Виктория поджала губы.

— А как же твой сын? — вырвалось у нее.

Он покачал головой.

— Ты приложила максимум усилий для того, чтобы сделать его сыном Умберто. Я видел твой страх, когда поднимал мальчика на руки, чтобы прокатить его на пони, или просто заговаривал с ним. «Не трогай его, — говорило твое лицо. — Люди могут заметить, чей это ребенок на самом деле».

Педро умолк, а когда заговорил снова, голос его звучал нежнее.

— У тебя есть, конечно, на это право, но тогда ты должна сделать следующий шаг, — сказал он. — Я уеду, и совместно проведенное время мы будем вспоминать как лучший отрезок нашей жизни.

Виктория на секунду закрыла глаза, потом снова их открыла.

— Это твое последнее слово?

Педро кивнул. Она глубоко вздохнула и задумалась над тем, что сказать дальше. Ничего у нее не вышло. Но Виктории казалось, что она еще сможет его удержать.

— Я могу рассказать о том, что слышала.

Педро удивленно поднял бровь.

— У Санчесов, — добавила Виктория. — Когда ты разговаривал с Эстебаном.

— Ты не сделаешь этого. — Его слова прозвучали беззаботно, и это привело Викторию в ярость.

— А если расскажу?

— Они убьют меня. Ты этого хочешь?

Виктория разозлилась еще сильнее. Следующие слова, которые она произнесла, прозвучали по-детски, и все же она должна была их сказать.

— Делай, что хочешь, Педро Кабезас. Но знай: мне будет все равно.

Донья Офелия сцепила тонкие пальцы и едва сдерживала смех, когда торопилась обратно в дом. Действительно, она и подумать не могла, что еще способна красться, как тень. В былые времена, когда донья Офелия была молода, она в совершенстве овладела этим искусством. Когда поняла, что ей придется делить мужа с проститутками, с женщинами, которые не заслуживали того, чтобы ходить вместе с ней по одной земле. Другие думали, что она слишком слаба, слишком снисходительна, но донья Офелия всегда знала, как следует вести себя одной из де Гарай. Потому что она все время оставалась де Гарай. Когда-то она поставила себе задачу — защитить сына. В ее жизни не существовало никого важнее Умберто. Он был плоть от плоти ее, ее сокровище. Если бы донье Офелии пришлось выбирать, то она скорее отправила бы на тот свет мужа, но сына — никогда.

Женщина фыркнула, подавив очередной смешок. Она никогда бы не подумала, что сможет так близко подобраться к Педро и Виктории незамеченной. Но нужно было держать услышанную информацию втайне от Умберто, как она всегда делала, оберегая его от скверных известий. Ему не следовало знать о том, что жена ему изменяет. После того как дон Рикардо потерял к донье Офелии всякий интерес, сын стал для нее самым важным человеком в жизни, ее возлюбленным, ее любовью — всем, что было в этом мире. Офелия поднялась по ступеням на веранду. Она не станет сразу же использовать полученную информацию, а дождется наиболее подходящего момента. Это она знала наверняка.

Педро исчез той же ночью, но Виктория поняла, что он уехал, только под вечер следующего дня. Никто ничего не заметил, лишь донья Офелия разглядела огоньки в глазах невестки. Они то зажигались на мгновение, то снова гасли, когда дон Рикардо сердито рассказывал о том, что его лучший старший работник снова куда-то сбежал. В следующие дни донья Офелия не спускала с невестки глаз. Мысль о том, что она узнала, вызывала в ее душе трепет. Она чувствовала себя полной жизни. Такого с ней давно не было.

Прошло несколько недель, и как-то за послеобеденным кофе донья Офелия поняла, что пора действовать. Не в первый раз она замечала, что Виктория ищет возможности поговорить с Умберто. Невестка старалась подать мужу кофе или принести ему лучший кусок пирога. В тот день Умберто даже поднял голову и улыбнулся этой потаскухе! Тонкие пальцы доньи Офелии скомкали салфетку. Потом она заставила себя улыбнуться. Донья Офелия вздохнула. От мысли о том, что сейчас произойдет, у нее на щеках появился румянец. Она должна владеть собой, чтобы не сболтнуть лишнего.

— Мой любимый сын, мой дорогой супруг, — обратилась она к Умберто и дону Рикардо. Потом ее взгляд упал на Викторию. — Мне нужно кое-что сообщить вам обоим.

Глава вторая

— Пако… — Донья Офелия слышала свой пронзительный голос. — Пако — ублюдок.

— Что? — выпалил дон Рикардо.

Донья Офелия повторила. Лицо Умберто говорило о полном непонимании. Он выглядел таким невинным — ее маленький агнец. А вот по лицу Рикардо было ясно, что он все понял.

Свекровь вновь взглянула на Викторию, чтобы не пропустить ни одной эмоции на ее лице.

— Пако — сын Педро.

— Ах, этот кобель!..

Умберто так резко вскочил, что его стул отлетел и опрокинулся. Высоко подняв руки, он хотел наброситься на Викторию, которая, окаменев, продолжала сидеть на месте. Сладостное удовлетворение охватило Офелию. «Ударь ее, — подумала она, вытянув губы, — избей прелюбодейку так, чтобы она ослепла и оглохла. Крови! Я хочу увидеть ее кровь».

— Умберто, — взревел дон Рикардо, — сядь на место!

Сын тут же повиновался. «Он ведет себя с ним, как с псом», — пронеслось в голове у доньи Офелии, но она ничего не сказала. Она должна была сконцентрироваться на следующем выпаде.

Какое-то время все молчали, потом дон Рикардо отослал слуг и запер дверь. Никто не должен был стать свидетелем того, что должно произойти. Это касалось только их семьи. Медленно, ужасающе медленно, как показалось донье Офелии, дон Рикардо повернулся к Виктории.

Что он намеревается сделать? Офелию охватило лихорадочное возбуждение. Ударит ли он сейчас эту лживую потаскуху? Как было бы здорово, если бы он ударил ее. Потом следовало отобрать у нее детей, а ее саму запереть. Она должна опасаться за свою жизнь. За свою жизнь и за жизнь своего кобеля.

Донья Офелия сглотнула.

Дон Рикардо долго смотрел на Викторию.

— Я уже понял, что тебе совершенно не по душе этот слабак, — произнес он наконец и мельком взглянул на сына. — Но я просто не могу допустить, чтобы ты попрала честное имя нашей семьи, Виктория Сантос.

Теперь он наконец схватил ее за руку. Донья Офелия с наслаждением заметила боль и страх в глазах Виктории, но невестка не издала ни звука. Да, она боялась. Высокомерная женщина слишком много себе позволяла. Она боялась, но умела владеть собой. Впрочем, Офелия чересчур ненавидела ее, чтобы уважать.

«Посмотри, — хотела она крикнуть сыну, — твоя жена выглядит как побитая собака. И она и является ею на самом деле, — псина, которая не достойна тебя».

Но Умберто не шевелился. Он сидел на стуле, на который опустился после резких слов отца, замер, как марионетка, у которой обрезали нити. Умберто выглядел несчастным. Внутри у доньи Офелии все сжалось. Позже она обнимет его и утешит, как поступала всегда, когда он был еще ребенком. Она погладит его по голове. Покормит dulce de leche и ласково назовет по имени.

Виктория медленно поднялась. Рикардо и она молча и неподвижно стояли друг напротив друга. По лицу Виктории было видно, что она осознала всю серьезность ситуации. На лице Рикардо промелькнула тень сожаления перед тем, как он размахнулся и изо всей силы ударил ее. Виктория зашаталась, потеряла равновесие и упала, но дон Рикардо поднял ее и ударил снова. На этот раз голова Виктории запрокинулась, но женщина не упала — Рикардо крепко держал ее.

«Наконец-то, — подумала Офелия, — наконец-то! Я очень долго этого ждала».

Она с удовольствием заметила, что губы ее невестки разбиты и по подбородку течет кровь. Виктория не издала ни звука. Она также не пыталась остановить кровь, которая ручейками стекала с разбитых губ по подбородку и капала на платье, впитываясь в ткань. «Эти отвратительные пятна никто не сможет вывести», — подумала донья Офелия.

Дон Рикардо подтащил Викторию к стулу.

— Вытри кровь, — приказал он ей.

Виктория сделала так, как ей велели. Офелия с удовольствием заметила тень страха на лице невестки. Виктория боялась, что ее будут бить и дальше, боялась того, что наступит потом. Когда дон Рикардо вновь поднял руку, Виктория закрылась ладонями, чтобы защититься. Кто-то пронзительно рассмеялся, и лишь спустя мгновение донья Офелия поняла, что это был ее собственный смех. Рикардо неожиданно опустил руку.

Виктория прижала платок к губам, а потом взглянула на пятна крови. Ей вдруг стало трудно дышать. Потом дыхание участилось, а спустя мгновение невестка потеряла сознание и рухнула на пол.

Вечернее солнце ткало пряди красно-золотых лучей, когда Виктория открыла глаза. Медово-медными отсветами в окне догорал день. Женщина осторожно пошевелилась. Голова болела. Виктория хотела застонать, но сдержалась, потому что была не одна. В кресле у ее постели сидела донья Офелия — ее свекровь — и не сводила с нее глаз. Виктория не могла не испугаться. Офелия была одета в черное. Ее серые, аккуратно разделенные на пробор волосы были завязаны на затылке в узел.

Лицо и тонкие пальцы были такими бледными, что походили на лицо и пальцы мертвеца.

— Ты действительно думаешь, что так легко отделаешься? Ты даже не подозреваешь, как долго мне известен твой грязный маленький секрет, — прошипела она.

Виктория поднялась. Ей пришлось крепко ухватиться пальцами за край кровати, чтобы не издать ни единого звука. Дон Рикардо бил ее безжалостно. Еще никогда в жизни ее не били. Лишь от одной мысли об этом Виктория содрогнулась.

— Почему ты ничего не сказала раньше, Офелия? — Виктория хотела произнести эти слова презрительно, но ее голос был просто уставшим. — Должно быть, правда жгла тебе язык.

Свекровь пронзительно рассмеялась.

— Все хорошо в свое время.

Комнату заполнило молчание. Потом донья Офелия, шурша тканью, аккуратно расправила складки на юбке. Этот звук заставил Викторию содрогнуться.

— Конечно, твоего любовника тоже нужно наказать. Как сообщил мне сеньор Санчес, один из его слуг рассказал ему, что Педро Кабезас присоединился к каким-то восставшим племенам на юге…

Офелия покачала головой. Могло показаться, что в уголках ее рта появилась улыбка, но взгляд темных глаз оставался холодным.

Виктория оцепенела. Кто же донес на Педро сеньору Санчесу? Эстебан? Неужели Эстебан все рассказал? И что сделали с Эстебаном, чтобы он заговорил? Виктория понимала, что он ни за что не выдал бы Педро. Она старалась не заплакать. «Не Эстебан, пожалуйста, только не Эстебан!» Она хотела узнать, что же все-таки произошло, но в то же время страшилась этого. На лице доньи Офелии не отражалось никаких эмоций.

— Нужно, конечно, было уговорить этого человека все рассказать, невестушка. Сеньор Санчес приказал сечь его, пока кожа у него на спине не будет свисать лохмотьями, а потом выгнал его. Его и весь его выводок.

Виктория повернулась к окну. Как может такой изящный рот изрекать столь ужасные слова? Откуда донья Офелия узнала об этом? Откуда она, черт побери, обо всем узнала?

Офелия вздохнула.

— Ах, я догадываюсь, какой вопрос ты сейчас себе задаешь, — произнесла она с улыбкой. — Ты же помнишь, надеюсь, что Санчесы — мои родственники? Они всегда охотно делятся со мной новостями. Они всегда так делали. — Она на какое-то время умолкла. — Итак, моя дорогая, мы доконаем твоего кобеля. Но не бойся, у тебя останутся воспоминания! В конце концов, воспоминания — единственное, что нам остается.

Виктория не могла не взглянуть на свекровь. Что-то похожее на боль отразилось на ее лице, но потом она вновь взяла свои чувства под контроль.

«Но ведь это не важно! — хотела крикнуть Виктория. — Оставь его в покое. Я потеряла его. Он уехал. Отпусти его, и я подчинюсь». Но этого донье Офелии было недостаточно, Виктория поняла это, когда снова взглянула в лицо свекрови. Донье Офелии нужно было уничтожить Педро, чтобы успокоить собственную душу.

Следующие несколько дней Виктория провела в своей темной комнате, лежа в кровати. Окна и двери были заперты. Иногда она слышала, как дети играют на веранде. Виктория спрашивала себя, стоит ли крикнуть, позвать их, или этим она слишком обеспокоит их. Один раз они были совсем близко. Виктория слышала, как Эстелла спрашивала о ней, и на мгновение ей на глаза навернулись слезы. Женщина встала, подбежала к двери, решительно сжала кулаки и забарабанила в дверь.

— Эстелла, любимая моя! Мама здесь, слышишь? Мама любит вас.

— Мама? Мама? Мама!

Эстелла кричала, но ее голос становился все тише. Очевидно, кто-то оттащил ее по коридору, и это еще больше разозлило Викторию. Она молотила кулаками в дверь, не обращая внимания на боль. Спустя мгновенье Виктория потеряла равновесие, когда кто-то распахнул дверь. Этот человек не удосужился ее подхватить, и Виктория едва успела опереться на стену. Она подумала, не сбежать ли ей прямо сейчас. Может, ей удалось бы выскочить за дверь.

— Даже не думай об этом, — раздался голос свекрови, вернувший Викторию к действительности.

Виктория выпрямила спину. Позади доньи Офелии она увидела мускулистого парня, незнакомого ей. «Этот наверняка тут же меня схватит», — пронеслось у нее в голове. Нужно придумать что-то другое.

Но прежде чем к ней пришло какое-то решение, донья Офелия изо всей силы неожиданно ударила по лицу ненавистную невестку. Виктория почувствовала, как в ее кожу впились ногти. Боль оказалась неожиданно сильной.

— Шлюха, — прошипела Офелия, так тихо, чтобы услышала только Виктория. Потом развернулась на каблуках и вышла. За ней закрылась дверь, и лязгнул замок.

Виктория задумалась о том, что будет дальше. Это не давало ей покоя. Она снова и снова трогала лицо. Царапины начали заживать, но израненная душа по-прежнему болела. Вопрос, что будет дальше, заставлял ее то метаться по комнате от стены к стене, то, окаменев, сидеть в углу. Когда она не думала об этом, то следила за тенями, которые отбрасывают ставни. Размешивала в чашке чай, сплетала бахрому на подушке в крошечные косички.

Может, Сантосы решили запереть ее в этой комнате навечно? Неужели никто не будет интересоваться ее судьбой, разыскивать ее? Что стало с Альберто? Заметил ли он исчезновение возлюбленной или уже нашел себе другую? От мысли о том, что ее может заменить другая, Виктории становилось больно. Но боль быстро прошла. Виктория ведь никогда его не любила.

По крайней мере, в одном она была уверена: охота на Педро еще не началась. Виктория слышала голоса дона Рикардо, Умберто и их доверенных людей. Пока еще никто не покидал пределы Санта-Селии. Хотя Педро был в безопасности, Виктория знала, что она не найдет покоя, пока не предупредит его.

Но как это устроить? Виктория рассматривала полоски света, пробивавшиеся сквозь ставни. Судя по звукам, было около полудня. Скоро ей принесут еду, потом она снова окажется одна.

Виктория встала и заходила по комнате взад-вперед. Еще никогда в жизни она так долго не пребывала в одиночестве. Было трудно привыкнуть к этому. Виктория в который раз остановилась перед одной из картин, на которой неизвестный художник нарисовал эстансию. Она снова изучила строения, молодой, недавно заложенный сад на месте диких зарослей и коралловое дерево. Сначала Виктория не понимала, что привлекло ее внимание, но потом замерла.

Что же это за здание? Она прищурила глаза. Это, должно быть, старая мельница. Уже давно построили новую, и старой много лет никто не пользовался, но Виктория знала это строение. Она задумалась и нахмурилась. «Если я убегу, — подумала женщина, — то смогу спрятаться там и подождать, пока они не отправятся на поиски Педро и не оставят детей одних — и тогда я смогу осуществить побег».

То, что она заберет с собой детей, не вызывало сомнений.

Виктория решительно сжала кулаки, но потом почувствовала себя жалкой и беспомощной. Как ей все это осуществить? Одной с двумя детьми ей сбежать не удастся. Женщина сделала пару шагов до кровати и, окончательно расстроившись, упала на нее.

У двери раздался какой-то тихий звук, словно кто-то засовывал ключ в замок. Виктория замерла. Кто бы это мог быть? Очевидно, тот, кто не хочет шуметь. Виктория вскочила. Для обеда было еще слишком рано. Или она ошиблась? Как бы там ни было, звука гонга, которым созывали работников эстансии на обед, она еще не слышала. Викторию охватила дрожь. Она невольно уставилась на дверь. За время пленения она стала бояться, и прежде всего козней матери Умберто. Складывалось впечатление, что донья Офелия потеряла рассудок. Затаив дыхание, Виктория наблюдала за тем, как открывается дверь. Внутрь просунулась чья-то темноволосая голова.

— Розита! — задыхаясь, произнесла Виктория, и в тот же момент напряжение улетучилось.

Молодая индианка ловко проскользнула внутрь и одарила хозяйку широкой улыбкой — блеснули белоснежные зубы. Потом Розита быстро подошла к Виктории и протянула руки ей навстречу. Они крепко обнялись. Так хорошо было почувствовать объятия другого человека! Виктория не могла не расплакаться, но быстро взяла себя в руки.

— Как дела у Эстеллы и Пако? — спросила она.

— У них все хорошо. — Розита улыбнулась в ответ. — Мы присматриваем за ними, утешаем их. Мы говорим, что их мама скоро выздоровеет.

— Я их звала, — сказала Виктория.

— Я знаю, — ответила Розита, — мы слышали.

Виктория не могла унять дрожь. Дыхание вдруг сбилось. Женщина почувствовала облегчение. Ее ноги подкосились, и она больше не могла стоять. Розита дотащила ее до кровати. Обе женщины сели.

— А как же Сантосы? — спросила Виктория, переведя дух и немного успокоившись.

— Они хотят найти Педро. Он, как кукушка, подбросил им в гнездо своего птенца, как они говорят. — Розита покачала головой, заламывая худые коричневые руки. — Они хотят его убить. Они говорят, что он повстанец.

Виктория долго ничего не говорила. Потом она пристально посмотрела на Розиту.

— Мне нужно к нему. Мне нужно его предупредить.

Розита внимательно смотрела на нее, словно ни о чем другом сейчас не могло быть и речи.

— Мы поможем ему. — Индианка улыбнулась.

Виктория уже хотела открыть рот, как вдруг снаружи, у окна, послышались шаги.

— Куда ты идешь, мама? — спросил Умберто.

Виктория и Розита переглянулись. Шаги снаружи стихли, потом раздался голос:

— Хочу навестить твою жену.

Глаза Виктории и Розиты расширились от ужаса.

— Беги, — шепнула Виктория.

Розита бросилась к двери. Ее тихие шаги удалились, и тут же в коридоре раздались шаги доньи Офелии. Виктория глянула в зеркало. Если свекровь увидит ее такой, то сразу сообразит: что-то тут не так.

— Мне что-нибудь придет в голову, — сказала вполголоса Виктория самой себе. — Спокойствие, я что-нибудь придумаю.

Спустя мгновение Виктория, скорчившись, уже лежала на кровати. Она слышала, как поворачивается ключ в замке, приближаются шаги. Тонкие крепкие пальцы коснулись ее плеча. Донья Офелия! Виктория знала, кто стоит за ней, хотя не проронила ни слова.

— Вставай! — воскликнула наконец донья Офелия.

Виктория медленно повернулась и заметила огоньки в глазах свекрови. Та обратила внимание на заплаканное лицо невестки и вдруг недоверчиво взглянула на нее.

— Ты спала?

— А почему бы и нет? — Виктории удалось произнести это жалобно. — Что же еще мне делать здесь целый день?

Донья Офелия не сводила с нее глаз. Виктория медленно приподнялась, словно ей это стоило больших усилий. Ей пришлось подавить дрожь. В сумеречном свете комнаты лицо Офелии уже не в первый раз напомнило Виктории череп: глубоко запавшие глаза, ввалившиеся щеки. Казалось, ее свекровь скалит зубы. «С тех пор как они заперли меня в комнате, донья Офелия и в самом деле сильно исхудала, — подумала Виктория. — Неужели прошло так много дней?»

— Я пыталась заснуть, — отрешенно пробормотала она, словно вновь осознала, где находится.

На лице доньи Офелии все еще читалось недоверие. Она подскочила к окну, дернула ставни и вновь взглянула на невестку.

— Тебе не уйти от меня, Виктория Сантос. Ты сполна искупишь все, что сотворила с моим сыном и семьей.

Виктория под покрывалом незаметно сжала кулаки. Она была уже сыта по горло разговорами с этой сумасшедшей женщиной. Но ей нужно сыграть роль до конца, если она хочет оказаться на свободе.

— Я уже наказывала других — его маленьких шлюх из Сальты. Мне нужно было только намекнуть Санчесам, и знаешь, что они потом с ними делали? — Донья Офелия пронзительно рассмеялась. — Большинство самых неосторожных и ненасытных уже никто никогда не увидит. Полагаю, ты слышала об этом? Грязные маленькие шлюхи, грязные, грязные маленькие шлюхи…

Донья Офелия выплевывала слова, совершенно забыв об осторожности.

Викторию пробрал озноб. Наверняка Офелия потеряла рассудок. Почему этого никто не замечает? Когда свекровь сделала к ней шаг, Виктория отпрянула. Офелия рассмеялась.

— Не бойся! — крикнула она. — Я ничего тебе не сделаю. Я подожду, пока мой сын сам накажет тебя за то, что ты сделала. И вот тогда я охотно на это посмотрю.

Виктория не знала, как живут индейцы на эстансии, и теперь ей казалось, что на Санта-Селии существует какая-то параллельная реальность, о которой она многие годы даже не догадывалась. Каждый день ей кто-нибудь приносил известия о ее детях. Все шло своим чередом. Подготовка к побегу продолжалась. Как только она сможет сбежать, немедленно отправится с детьми на юг. Но сначала поищет удачи в Буэнос-Айресе. Конечно, ей потребуется помощь, но Виктория не знала там никого, кроме…

Сначала Виктория запретила себе даже думать об этом, но у нее не было другого выхода: чтобы спасти Педро и детей, ей необходимо отыскать Юлиуса… и Анну, о которой она не слышала ничего после их последней встречи.

«Почему я вела себя тогда так легкомысленно?» — спрашивала себя Виктория уже не в первый раз. Одновременно она испытывала странное облегчение. Виктория положилась в подготовке побега на Розиту, Розалию и Хуаниту: женщинам удалось незаметно собрать провизию. Конюхи отыскали лошадей. Сначала Виктории и детям придется спрятаться на мельнице. Молодой парень, кузен Эстебана, должен был оставить ложный след. Мигель, его младший брат, будет сопровождать их так далеко, как только сможет.

— Они сделают это в память о нем, — спокойно произнесла Розита, когда Виктория намекнула на то, как опасно обманывать Санчесов. — Об Эстебане.

Эстебан не пережил наказания плетьми. Его жена вернулась вдовой в свою деревню и влачит там жалкое существование. Двое его младших детей умерли от голода. Виктория прикусила губу. Сколько страданий выпало из-за нее на долю этой семьи, столько немыслимого горя!

Она разрыдалась, но когда объяснила Розите, почему плачет, та лишь печально покачала головой.

— Не ты стегала его плетью, Виктория. Мы знаем, кто повинен в смерти Эстебана.

Вечер, который они избрали для побега, тянулся бесконечно долго. Очень поздно Виктория услышала, как дверь ее комнаты тихо открылась. На цыпочках, держа обувь в правой руке, женщина выскользнула в коридор.

Снаружи Виктории казалось, что сильный стук ее сердца может всех разбудить. Она вздрагивала от каждого шороха и скрипа.

Помощники уже отвели лошадей подальше от дома, чтобы стук копыт лишний раз не привлекал к ним внимания. Когда после долгих недель заточения Виктория вновь обняла детей в заброшенной мельнице, она не смогла сдержать слез. Эстелла и Пако тоже всхлипывали. Виктория не могла припомнить, когда в последний раз видела, как плачет Эстелла.

Дети не отходили от матери ни на шаг. Эта ночь показалась Виктории самой длинной в ее жизни. О событиях на эстансии они ничего не знали.

Следующий день тоже прошел напряженно. Дети почувствовали себя увереннее, и теперь приходилось их сдерживать, чтобы они не шумели. Сообщники Виктории почти не заходили. Иногда от ужаса к горлу женщины подступала тошнота.

Рано утром следующего дня, как только начало светать, Хуанита дала сигнал выезжать. Эстелла должна была ехать с Мигелем, а Пако — в седле вместе с Викторией.

— Спасибо, — решительно произнесла Виктория, когда прощалась с Розитой и Розалией.

Обе женщины серьезно смотрели на нее.

— Да убережет тебя Господь, — ответили они.

Глава третья

Первые дни после побега прошли в напряжении и страхе. Мигель, Виктория и дети быстро оставили Сальту далеко позади и скакали в Тукуман. «Летом часто стоит такой зной», — пыталась подбодрить себя Виктория. Сейчас, когда лето было почти на исходе, жара немного спала. Не нужно было переправляться через полноводные реки, не нужно ждать или искать длинные объезды.

В конце дня все тело Виктории обычно болело, и она засыпала почти на ходу. Дети часто плакали, и мать старалась их утешить. Она кормила в первую очередь Эстеллу и Пако, заботилась о том, чтобы малыши спали под одеялами, и только потом думала о себе. Она стремилась только к одному — чтобы как можно большее расстояние отделяло ее от Санта-Селии. Мигель заботливо указывал им дорогу, и все же они часто сбивались с пути. Виктория каждый раз опасалась, что преследователи вот-вот их настигнут. В том, что за ними гнались по пятам, она была совершенно уверена. Ни Умберто, ни дон Рикардо не позволили бы ей скрыться так запросто, поэтому беглецы старались не оставлять следов. Впрочем, их отряд бросался в глаза: блондинка, двое детей, индеец…

Вскоре Виктория решила спрятать длинные волосы под платком. На Эстелле с первого дня побега было пончо и штаны, волосы были заплетены в две тугие косички.

Напряжение не спадало. Виктория снова и снова вскакивала посреди ночи. Днем ей казалось, что она видит на горизонте преследователей. В первый день она даже не соглашалась делать привал.

Эстелла дремала на руках у Мигеля, а Пако давно заснул в объятиях матери. Когда они наконец решились остановиться на отдых, он расплакался и все никак не мог успокоиться. Прежде чем Виктория успела его покормить, Пако снова заснул в одеяле.

Виктория уже несколько дней не чувствовала голода. Ее жизнь превратилась в сплошной кошмар. Утром она просыпалась очень рано, с трудом разгибала спину после холодной ночи, проведенной на твердой земле. После того как они много дней питались лишь хлебом и вяленым мясом, Мигелю наконец удалось подстрелить дикую индейку, и впервые за долгое время они смогли поесть свежего мяса. Эстелла наивно, по-детски решила: из-за того, что индейки выглядят странно, их нельзя есть. В тот день Виктория впервые заметила на лице дочери улыбку и чуть не разрыдалась.

Они были в пути уже две недели, как вдруг молодой индеец неожиданно натянул поводья, поднял руку и прислушался.

— Что такое? — шепнула Виктория, исполненная страха.

Мигель покачал головой и прислушался еще раз, потом спрыгнул с пегого мерина, чтобы внимательно осмотреть землю.

— Здесь был ягуар, — наконец произнес он. — Эти места пользуются дурной славой.

Виктория невольно вздрогнула. Мигель тут же вскочил в седло и повел маленький отряд еще быстрее. В тот день они даже не останавливались на обед. Под вечер ноги Виктории так дрожали, что она едва держалась в седле. Одной рукой она судорожно ухватилась за луку седла, а другой крепко вцепилась в одежду Пако. Пот заливал ей лоб и глаза. Виктория моргала, но не решалась разжать руки, опасаясь, что может потерять равновесие и попросту вывалиться из седла. Эстелла уже давно тихо плакала.

— Мы не сможем этого сделать, — вдруг пробормотал Мигель.

— Что? — обессиленно спросила Виктория.

Мигель оглянулся назад.

— Мы не проедем сегодня через лес, сеньора Сантос. Нам придется тут заночевать.

Виктория слишком устала, чтобы возражать.

Они еще немного проехали дальше, прежде чем Мигель подыскал удобное место для привала.

Наконец беглецы смогли слезть со спин лошадей. Виктория и дети стояли, пошатываясь, не в силах удержаться на ноющих ногах. Лошади заметно волновались.

— Ягуары поблизости? — Виктории пришлось откашляться. Ее голос звучал хрипло.

Мигель посмотрел то на одну лошадь, то на другую, и нахмурился.

— Все может быть, — проворчал он.

Виктория заметила, что индеец поднял голову и стал принюхиваться, словно зверь, опасавшийся нападения. Потом Мигель еще раз внимательно осмотрелся. Виктория дрожала.

— И все же мы останемся здесь.

Мигель взглянул через плечо на Викторию и бросил:

— Привяжите лошадь как следует.

Виктория кивнула. Лошади снова зафыркали. Мигель быстро привязал свою лошадь, потом проверил узлы Виктории и наконец разжег костер.

Хотя Виктория была уверена, что не сомкнет этой ночью глаз, она почти сразу же уснула.

Проснулась женщина от того, что кто-то сильно тряс ее за руку.

— Он здесь, — прошептал ей на ухо Мигель. — Возьмите детей и сядьте ближе к костру, сеньора Сантос!

Сон как рукой сняло. Мигель объяснил, что присутствие хищника можно определить по поведению лошадей.

— Хорошо, что мы крепко привязали животных, — произнес он и ободряюще улыбнулся Виктории.

Она смогла лишь кивнуть в ответ. Тем временем проснулись дети и прильнули к матери.

— Нас теперь съест ягуар? — спросил Пако.

— Господи, конечно же нет, — ответила Виктория и тут же взглянула на Мигеля.

Молодой индеец подложил дров в костер, зарядил оружие и взвел курки.

Любой шорох, который улавливала Виктория, заставлял ее вздрагивать. Иногда ей даже казалось, что она чувствует запах хищника. Виктория видела ягуаров только в цирке, куда в детстве ходила с родителями. Она снова и снова смотрела в небо, а ночь все не заканчивалась. Виктория твердо решила больше не спать, но все же в конце концов сон сморил ее. Когда кто-то вновь прикоснулся к ее руке, женщина вскрикнула.

— Спокойно, все хорошо, — сказал с улыбкой Мигель. — Я просто хочу как можно быстрее проехать эту местность, — объяснил он.

Полусонная, Виктория поднялась на ноющие ноги.

Когда она запрыгнула в седло, то сжала зубы от боли. За последнюю ночь она почти не отдохнула.

Спустя несколько дней маленький отряд наконец достиг возвышенности, окруженной лесистыми горами. Здесь было множество мелких селений, тянувшихся до Тукумана. Виктория и дети слишком измучились, чтобы проявлять радость. Они провели много дней в дикой глуши и теперь осматривали зеленые луга со стадами коров и табунами лошадей, поля табака, кукурузы и сахарного тростника, бесчисленные горные ручьи, могучие кедры, лавровые деревья и грецкие орехи, опутанные до самых верхушек лианами. Почва у подножий гор заросла папоротниками и всевозможными видами алоэ.

В Тукумане Мигель отыскал караван, к которому они могли присоединиться. Виктория с облегчением обнаружила англичанина среди диких и отчаянных спутников — троперос, с которыми они продолжили путешествие. Анна когда-то тоже рассказывала об англичанине, но едва ли речь шла об одном и том же путешественнике. Со слезами на глазах Виктория простилась с Мигелем.

Они ехали мимо бедных лесных деревушек, жители которых выращивали коз и возделывали поля кукурузы. Воды здесь было мало. Каждый день после обеда усиливался ветер, поднимая тучи песка. Среди деревьев появлялись большие дюны.

Путешественники пересекли соляную пустыню у Сантьяго-дель-Эстеро. Показались низкие заросли кустарников, однообразие которых прерывали лишь гигантские кактусы. Виктория видела светлячков, которые сияли так, что англичанин использовал трех насекомых в фонаре вместо свечи. У Кордовы местность опять стала гористой. Они проехали мимо заброшенного иезуитского монастыря, в диком, хотя и роскошном саду которого рос превосходный виноград, апельсины, гранаты и персики. Пустынный вид монастыря очень огорчил англичанина.

Когда взгляд Виктории упал на монастырскую капеллу, она не в первый раз спросила себя: не преследуют ли их еще Сантосы? Она и дети не могли чувствовать себя в безопасности, это Виктория знала. Она надеялась, что Бог будет им помогать.

Глава четвертая

Умберто ненавидел скакать весь день напролет. Он любил спать в постели, а не на пыльной, грязной и твердой земле. Он любил засыпать по вечерам в объятиях какой-нибудь пассии. Вот уже много дней он ехал вместе с отцом, который его никогда не жаловал и впредь не будет этого делать. Почему же Умберто все-таки хотел ему понравиться?

Он сжал удила еще крепче и вонзил шпоры в бока лошади. Животное рванулось вперед.

Когда обнаружили, что Виктория сбежала, дон Рикардо тут же приказал седлать лошадей. Четкий след указывал на запад. Они все были уверены, что Виктория собиралась укрыться в горах. Возможно, она планировала уехать в Чили. Возможно, там она хотела добраться до какого-нибудь порта, сесть на корабль и уплыть вместе с детьми из страны. Это было абсурдно, но все же правдоподобно. В конце концов, Виктория очень своенравна. «Что же ему от меня нужно? — задавался вопросом Умберто, скрипя зубами, как лошадь по мундштуку. — Чем я ему не нравлюсь? Я ведь его сын, наследник. Я представительный, неглупый, все при мне. Я получил отличное воспитание. Я знаю, как себя вести. Я привел в дом хорошую невестку. Я знаю, что она ему нравится, несмотря на то, что она натворила. А сейчас, пожалуй, нравится даже больше».

Умберто уставился на полоску кожи, которая виднелась между темно-синей рубашкой и седыми волосами дона Рикардо. Черная шляпа защищала отца от солнца, за поясом рядом с револьвером торчал типичный факон — нож, без которого гаучо не мыслил себе жизни. Умберто тут же нащупал нож у себя за поясом — нож Педро, с маленькой пометкой на рукоятке. Должно быть, он потерял его во время бегства, и Умберто взял его себе.

«Почему отец так равнодушен ко мне?» — мучительно думал он, и тут же в голове зазвучал знакомый голос: «Потому что он любит его. Его, Педро. Твоего брата. Этого ублюдка». С тех пор как Умберто узнал об этом, ему все стало ясно: Педро похитил любовь его отца. Когда тот уезжал, их отношения становились лучше. Когда Педро уезжал, отец выказывал признательность, которой всегда так не хватало Умберто.

— Убей его, — шепнула ему на ухо мать, когда обняла на прощанье и поцеловала, — убей их обоих: изменницу-жену и ублюдка.

Умберто не знал, способен ли на такое, но он хотел видеть их мертвыми. Он приложит максимум усилий, чтобы они заплатили за все, что натворили. И скоро, он был в этом уверен, они с отцом обязательно выйдут на их след.

Глава пятая

Анна убрала волосы со лба и уперла руки в бока. Хотя положение было серьезное, она с трудом сдержала смех.

— Что это вы снова тут натворили? — Она поочередно смотрела то на десятилетнюю Марлену, то на сына Марии, Фабио, которому исполнилось четыре года. — Ну-ка признавайтесь, кому принадлежит идея поиграть перьями нанду?

Как и ожидалось, Марлена и бровью не повела. Фабио же взглянул на Анну большими глазами и снова схватил одно из перьев. Анна старалась сохранять серьезное выражение лица. «Ах, — подумала она, — если бы это было наше единственное несчастье! Пара каких-то перьев нанду, что они могут значить?» Она сжала губы, чтобы не рассмеяться.

Месяцы после эпидемии оказались трудными, но Анне удалось вернуть прежних клиентов, правда, не без помощи Юлиуса и поддержки его знакомых и деловых партнеров.

Анна засмотрелась в темные глаза Фабио, которые так напоминали глаза его отца. Спустя несколько дней после рождения Фабио жизнь Марии тоже висела на волоске, и Анне пришлось кормить младенца. Теперь Мария и Фабио жили вместе с ними. Тяжелые времена наконец остались позади.

В мае 1871 года в Буэнос-Айрес был приглашен первый немецкий посол. Имперский орел появился на гербах многих стран и городов. Франко-прусская война^[12] в Старом Свете еще больше сплотила жителей немецкой колонии. Все в лихорадочном ожидании высматривали почтовый пароход. Победу праздновали, хотя Анне казалось странным, что события в таких далеких странах оказывали влияние на ее жизнь. С тех пор прошло четыре года.

Анна вздохнула. Вечером Юлиус пригласил ее на ужин, и теперь, когда платье, украшенное перьями нанду, было испорчено, она вновь ломала голову над тем, что бы надеть. Анна была уверена, что зачинщицей была Марлена. Дочка насы´пала во дворе мягкой земли и воткнула туда перья как трофеи. Анна вздохнула. Она знала, что не может долго сердиться на дочь. Из-за того что в первые годы жизни Марлена была многого лишена, сейчас Анна ее баловала.

— Сегодня вечером придет Юлиус? — в очередной раз спросила Марлена.

Нарекания матери были уже давно забыты. Анна спрашивала себя, откуда Марлена знает о том, что придет Юлиус. У дочки был острый слух и зоркий глаз.

— Ленхен сказала, что он пригласил тебя на свидание, — продолжила девочка.

Услышав это, Анна решила призвать сестру к ответу. Почему эта сплетница не занимается своими делами? Сердиться, конечно, она на нее не могла. Отношения с сестрой после ее выздоровления заметно улучшились. Ленхен наверняка могла бы посоветовать, что ей надеть сегодня вечером. Единственное, что огорчало Анну, — Ленхен до сих пор не встретила человека, с которым смогла бы связать судьбу.

Анна закусила губу. Но, возможно, она напрасно волновалась. Ленхен была вполне довольна тем, что есть. В тяжелые времена она заметно пополняла кассу фирмы Бруннер-Вайнбреннер, занимаясь рукодельем. И вскоре клиенткам понравилась изюминка, придуманная Ленхен: цветочный узор на рукаве, вышивка мелким жемчугом, воротник из перьев нанду. Анна знала, что Ленхен в случае чего могла бы ей помочь.

Женщина развернулась, чтобы идти в дом. Она мельком взглянула на скамейку, где всегда сидел ее отец. Она его не увидела. После смерти матери они почти не разговаривали друг с другом. Анна понимала, что не сможет выгнать его со двора, но он больше не был частью ее жизни — она не могла себя пересилить. Отец был самолюбивым человеком. Анна больше не нуждалась в его любви.

Ленхен, как обычно, сидела в гостиной и вышивала новую работу. Анна остановилась в дверях, прислонилась к косяку и стала наблюдать за сестрой. Рука с иголкой совершала едва заметные движения. «Раньше, — промелькнуло в голове у Анны, — я часто задумывалась над тем, что Ленхен почти ничего не может делать, и это меня раздражало. Я считала ее легкомысленным, плаксивым созданием. Я с трудом представляла, чем она могла бы заниматься».

У Ленхен открылись способности к вышиванию, шитью и другому рукоделью. Анне казалось, что ее сестра могла чуть ли не из лоскутков сшить такое платье, которого и в Париже не сыщешь. Она знала, какое украшение будет смотреться лучше, какую шаль набросить на плечи и как скрыть поношенную обувь.

— Прелесть моя, — произнесла ласково Анна.

Ленхен подняла голову.

— Тебе нужна моя помощь? Ты снова не знаешь, что надеть?

Анна пожала плечами и вздохнула.

— Ты права, я действительно не знаю.

Хотя Анна уже много лет была успешной деловой женщиной, она еще ни разу не была в самом дорогом ресторане Буэнос-Айреса. У двери она неуверенно остановилась, но Юлиус крепко держал ее за руку, чтобы Анна не убежала.

— Я думаю… — начала она, когда Юлиус неумолимо потащил ее к входу.

— О чем? — Юлиус искоса весело глянул на Анну.

— Я думаю, что мне не нужно здесь находиться, — выдавила она.

Юлиус продолжал увлекать ее за собой.

— Отнюдь, — прошептал он. — Именно здесь ты и должна быть, потому что меньшего ты не заслуживаешь.

С этими словами он заставил Анну переступить порог. Швейцар улыбнулся Юлиусу.

— Господин Мейер, мы очень рады, что можем вновь приветствовать вас в нашем заведении.

— Я тоже очень рад.

Юлиус схватил Анну за руку и увлек ее за собой. Сначала она не решалась смотреть по сторонам, но теперь подняла голову. Анна увидела перед собой молодую пару, а потом вдруг поняла, что это они с Юлиусом отражаются в большом зеркале с позолоченной рамой. Юлиус выглядел очень элегантно. Анна внимательно осмотрела себя. Ленхен просто сотворила чудо. Темные волосы Анны были разделены серебристыми лентами на пряди и аккуратно завязаны в искусный узел. На шее блестела золотая цепочка — подарок Юлиуса. Шелковое платье цвета шампанского с дорогим кружевным воротничком прекрасно подчеркивало ее фигуру, кринолин выглядел пикантно, но не слишком вызывающе.

— Давай, — подбодрил ее Юлиус и улыбнулся.

Анна глубоко вздохнула. «Это будет прекрасный вечер», — подумала она. К ним подошел официант. От волнения женщина не расслышала, что он сказал, но Юлиус пришел ей на помощь.

Чуть позже их подвели к столику. Еще один официант предложил вина, другой стал описывать фирменные блюда. Анна позволила Юлиусу выбрать.

Отпив из бокала, женщина почувствовала, что уже давно не была такой счастливой. Она украдкой наблюдала за Юлиусом, которому на лоб снова упала прядь, как в тот день, когда они познакомились на корабле. Как много времени прошло с тех пор! Они пережили взлеты и падения. Юлиус просил ее руки — она отказала. И все же они были все еще… друзьями.

— Тебе хорошо? — Юлиус словно прочитал ее мысли.

— Да… да! — пробормотала Анна.

Она смотрела на хрустальный бокал. «Очень хорошо, — твердил голос у нее в голове, — очень хорошо!» Потом Анна взглянула на Юлиуса. Он улыбнулся ей.

Блюда, которые он выбрал, были необычными, чудесными. Они пили вино, потом шампанское.

Когда Анна и Юлиус отправились домой, было уже поздно. Оба немного пошатывались. Анна позволила Юлиусу придерживать ее за руку.

«Я пьяна», — подумала она. Они выпили много шампанского. Самые простые вещи казались Анне смешными. Она чувствовала непреодолимое желание снять туфли с ноющих ног, но что-то удерживало ее от этого. Юлиус расстегнул пиджак и ворот рубашки. Слишком рано показалась вывеска фирмы Бруннер-Вайнбреннер. По крайней мере, ворота надежно их закрывали, и из дома никто не мог их увидеть. «Я хочу его поцеловать, — подумала Анна и тут же спросила себя: — Может он тоже этого хочет?» Юлиус тут же нежно, но решительно привлек ее к себе. Лунный свет падал на его лицо. Анна видела, как блестят его глаза.

Она запрокинула голову. «Поцелуй меня», — подумала она.

— Поцелуй меня, — вдруг услышала Анна свой голос.

— Ты действительно этого хочешь?

«Господи, конечно!» — хотела крикнуть она.

Юлиус взглянул на нее. Что-то промелькнуло в его взгляде… Было ли это счастье? Медленно и осторожно он наклонился к ней. Анна раскрыла губы.

Его поцелуй оказался таким, каким она его и представляла, даже еще чудеснее. Анна почувствовала его руку на спине, а другую — на талии.

«Держи меня крепче, — подумала она. — Держи меня, держи меня крепко и не отпускай больше никогда. Мы так много времени потеряли. Это надо исправить».

— Анна?

Анна вздрогнула. Это был голос, которого она уже очень давно не слышала. Анна и Юлиус разжали объятия. В бледном свете луны на лице окликнувшей Анну женщины читалась растерянность. Перед ними стояла Виктория с двумя детьми.

Виктория и ее дети были покрыты пылью и совершенно истощены. Их волосы были спутанными и грязными. На руках, на ногах и даже на лице виднелись шрамы и ссадины. Им потребовалось почти два месяца, чтобы добраться до Буэнос-Айреса. Они страдали от жары и пыли, попадали под сильные ливни. Последний день они вообще ничего не ели и не пили.

Из путаного рассказа Виктории Анна поняла, что они проехали верхом из Сальты в Санта-Фе. Там они оставили лошадей и пересели на корабль. В Санта-Фе у них украли все, что не было на них надето. Виктория чуть не плакала, но при взгляде на детей сдерживалась. Эстелла и Пако выглядели испуганными и, видимо, вообще не понимали, что их ждет в незнакомом месте. Они смотрели на все широко открытыми глазами.

— Эстеллу ты уже знаешь, хотя она была тогда еще совсем маленькой, — сказала затем Виктория. — А это Пако. — Она подтолкнула мальчика немного вперед, но он тут же снова прижался к юбке матери.

— Здравствуй, Эстелла! — Анна протянула девочке руку. — У меня тоже есть дочка. Ее зовут Марлена. Утром вы наверняка сможете вместе поиграть. Ей десять лет, так же как и тебе.

— Да, мне тоже десять. — Эстелла нахмурилась и внимательно взглянула на Анну.

— А мне в июне будет девять, — вставил Пако.

Мария проследила за тем, чтобы гости поели и выпили горячего какао. Виктория ласково заботилась о детях. У Анны потеплело на сердце, когда она это увидела.

Ее бывшая подруга вела себя спокойно, когда говорила с Анной и Юлиусом. Казалось, в ней не осталось ничего от прежней эгоистки. Анна заметила, что ее неприязнь к Виктории немного уменьшилась. Так много мыслей вертелось у нее в голове. Она так часто думала о том, как они снова встретятся, представляла, как отдаст ей деньги вместо полученных путем шантажа драгоценностей. Анна думала, что бросит бывшей подруге несколько слов, не обращая внимания на боль и обиду. Но когда Эстелла и Пако отправились в постель, она захотела поговорить с Викторией.

Когда взволнованные дети и Мария наконец уснули, Анна, Виктория и Юлиус уселись в гостиной. До сих пор Юлиус почти ничего не говорил, но по его лицу Анна видела, какие чувства его одолевают. Она знала, как злился Юлиус на поведение Виктории. Иногда он даже намекал на то, что хочет с ней поквитаться. Теперь же Анна удивлялась его сдержанности. Виктория похлебала супа и съела кусок мягкого белого хлеба, который испекла Мария. Анне вдруг стало холодно, и она потуже затянула шаль на плечах. У нее не было возможности сменить платье, и она так и сидела в гостиной в вечернем наряде цвета шампанского, рядом с ней — шикарно одетый Юлиус, а напротив в оборванной одежде и с растрепанными волосами — Виктория.

Наконец Анна собралась с силами и обратилась к ней.

— Как прошла поездка? — спросила она. — Что, ради всего святого, ты здесь делаешь одна?

Виктория подняла голову. Ее рука с ложкой супа замерла на весу. Едва слышное позвякивание ложки выдавало ее дрожь.

— Бóльшую часть пути мы проделали верхом, как я уже говорила, но в Санта-Фе нам пришлось продать лошадей: у нас не осталось еды. И тогда… — Виктория ненадолго замолчала. — Как люди могут быть такими жестокими? У нас же больше ничего не было! Мои дети уже плакали от голода, и все-таки…

Анна подумала о том, что почти то же самое рассказывала Виктории несколько лет назад. Может быть, Виктория, узнав все это на собственном опыте, изменилась и теперь будет вести себя по-другому? Юлиус под столом незаметно сжал руку Анны, и женщина ответила ему улыбкой.

— Они вдруг встали поперек переулка, который вел к порту. — Глаза Виктории расширились, когда она вспоминала подробности. Страх отражался на ее лице. — Их оказалось двое. У одного был нож, который он приставил к моему горлу, но это было излишне. — Она отодвинула почти пустую тарелку. — Я бы и так все отдала, лишь бы они не тронули детей. Я так боялась за них, думала, что умру.

Хотя Анна и противилась чувству, которое испытывала, но все же это было сострадание. То, что пережила Виктория, было ужасно. Анна хорошо представляла, какой ужас она испытала.

— Эти мужчины что-то сделали с тобой? — тихо спросила она.

Виктория отрицательно покачала головой.

— Кто-то прошел мимо. Если бы не это… — Она вздрогнула. — Не знаю, что произошло бы тогда. — Виктория на мгновение замерла, а потом продолжила: — Мне на помощь пришел наш земляк, — тихо сказала она, — какой-то немец.

— В Санта-Фе живет много немцев, — вставил Юлиус.

Виктория взглянула на него и кивнула.

— Тогда мы побежали к реке, — стала рассказывать она дальше, — отыскали лодку, которая могла нас взять. Воры не заметили кольцо у меня на пальце. Я успела его спрятать, когда один из них вытащил нож.

— Повезло! — Анна не могла не улыбнуться.

— Я даже не знаю, как мне это удалось, — произнесла Виктория с кривой усмешкой. — Как бы там ни было, я смогла обменять его на три места в лодке.

— Кольцо, конечно, стоило намного дороже, — бросил Юлиус.

— Я так не думала, — возразила Виктория и посмотрела на Анну. — Теперь я понимаю, Анна, насколько может быть дорога вещь человеку, — тихо произнесла она.

— Почему ты приехала именно сюда? — спросила Анна.

— Кое-что произошло… — Виктория, очевидно, подыскивала слова.

— Что? — поинтересовался Юлиус.

Виктория колебалась, но все же рассказала о своей жизни, совсем не такой, о какой мечтала. Рассказала об измене, о донье Офелии и о мести Сантосов, которой теперь опасается.

— Поэтому мне нужна ваша помощь, — закончила она.

Как когда-то на «Космосе», несмотря на усталость, Анна, Юлиус и Виктория просидели до глубокой ночи. Они говорили о прошлом, настоящем и будущем. Они говорили об ошибках, которые совершили. Говорили о надеждах и мечтах, о том, что случилось когда-то, и о том, что они потеряли.

Несмотря на пережитые волнения, дети Виктории крепко спали в комнате для гостей. Следующей ночью, немного успокоившись и привыкнув к новому окружению, они смогут спать в комнате Марлены, которая еще ни о чем не подозревает.

— Мне нужно увидеть Педро. Я должна его найти, — сказала Виктория. — Понимаете? Я… — Она подыскивала слова. — Как только я вспоминаю Сантосов, я тут же… — Виктория обхватила себя руками. — Я уверена, что Педро угрожает смертельная опасность. Если мне не удастся его предупредить, я всю оставшуюся жизнь буду несчастна. Я люблю его. Я еще никого так не любила, понимаете?

— Ты действительно считаешь, что Умберто… — начал Юлиус.

— Ты не знаешь Умберто, — взволнованно ответила ему Виктория. — Он и его мать сделают все, чтобы причинить мне боль. — Дрожа, она закрыла лицо ладонями.

— Я ведь знаком с ним, — заметил Юлиус. — Мы с ним деловые партнеры.

Виктория, казалось, не слушала его.

— Он и его мать… — повторила она.

Викторию трясло от одной мысли о последних неделях, проведенных на Санта-Селии. Иногда ей казалось, что донья Офелия потеряла рассудок. Да, Виктория была совершенно уверена в этом. Она снова вспомнила, как увидела ночью донью Офелию перед дверью в комнату Умберто. Это бледное лицо Виктория не забудет никогда. Она была уверена в том, что это не первая ночная прогулка ее свекрови.

Ей тут же пришли на ум слова Офелии во время ее заточения: о каких-то маленьких шлюхах, которые пропали. Неужели она говорила серьезно? Нет! Этого не может быть, это невозможно! Только не благородная донья Офелия… Но вот ее родственники Санчесы… Вполне вероятно, вполне…

Виктория опустила руки и взглянула на Анну и Юлиуса.

— Пожалуйста, помогите мне. Я должна увидеть Педро, прежде чем его найдет Умберто.

— Ты уверена, что он станет его искать? — спросил Юлиус. — Так далеко на юге? Это звучит несколько неправдоподобно.

— Да, это так, — ответила Виктория, — я знаю, что права. Сантосы никогда не простят нам того, что мы сделали.

Она снова подумала об Умберто и прежде всего о донье Офелии. Она вспоминала, как свекровь смотрела на нее — с ненавистью, которую копила столько лет. Даже если Виктория и ошибалась, она все равно никогда не сможет простить себе, если Педро погибнет по ее вине. Из-за ее любви ему пришлось уехать. Кроме того, она должна была вновь увидеть его. Должна. Она не могла без него жить. Ей необходимо было сказать ему об этом.

— Пожалуйста! — умоляла Виктория снова и снова. — Помогите мне!

Анна взглянула на подругу и заметила, как дрожат ее губы. Взгляд Виктории уже не был таким самоуверенным, как в начале их знакомства.

— Я помогу тебе.

Юлиус вопросительно взглянул на Анну.

— Как ты себе это представляешь?

Анна глубоко вздохнула.

— Я поговорю с Эдуардом.

Пришло время смириться с занятиями брата и оставить прошлое в прошлом.

Марлена удивленно остановилась, когда утром вошла в кухню и увидела за столом двух незнакомых детей: мальчика и девочку. Мария как раз варила для них шоколад. Фабио уплетал рожок из дрожжевого теста. Незваная гостья тоже ела знаменитые сладкие дрожжевые рожки Ленхен. Рожки Марлены. Мальчик даже сидел на коленях у Ленхен. Это место раньше принадлежало исключительно Марлене, и она все еще считала его своим. Марлена нахмурилась, немного нерешительно подошла к столу и остановилась на безопасном расстоянии.

Первой обратила на нее внимание Мария. Она перестала помешивать шоколад в кастрюле и повернулась к ней лицом. Мария тут же взяла любимую чашку Марлены и наполнила ее сладким, текучим шоколадом.

— Доброе утро, Марлена! Хорошо спалось?

Девочка насупила брови.

— Я играла, — сказала она. — Я уже давно проснулась. — Потом она обратилась к детям. — Вы кто такие? — спросила она по-испански, стараясь выглядеть более уверенной, чем на самом деле.

— Не хочешь сначала с ними поздороваться? — спросила Ленхен.

Сидя на коленях у Ленхен, на Марлену смотрел незнакомый мальчик, словно он имел неоспоримое право сидеть там, где до этого сидела Марлена. Хотя Марлена и расстроилась, но не хотела подавать вида. Особенно перед чужаками. Она проигнорировала наставление Ленхен и взглянула на девочку. Та бросила на Марлену холодный взгляд. У нее были черные волосы и голубые глаза, а у мальчика глаза и волосы были темными. Он казался очень маленьким. «Он намного младше меня», — определила Марлена.

— Меня зовут Эстелла, — сказала девочка и указала на мальчика. — А это мой маленький брат Пако.

— Не такой уж я и маленький, — возразил тот. — Я уже большой, я ехал верхом до самого Санта-Фе.

— Ты — нет, — сказала Эстелла, — ты все время скакал вместе с мамой.

— А ты — с Мигелем!

— Хм… Сиди молча, малявка!

Девочка вновь повернулась к Марлене и какое-то время смотрела на нее, прежде чем спросить по-немецки:

— А ты кто?

— Я Марлена, — ответила Марлена тоже по-немецки.

— Садись, Марлена, — тут же предложила Ленхен. — Позавтракай с нами.

Марлена заметила, что незнакомая девочка все еще смотрит на нее, в то время как мальчик с аппетитом уплетает очередной рожок. Ко всему прочему он потребовал еще одну чашку шоколада.

— Я тоже хочу рожок, — сказала Марлена, повернувшись к Ленхен, и требовательно посмотрела на тетку.

Та улыбнулась.

— Ну конечно, ты его получишь. Ты боишься, что тебе ничего не достанется?

— Я никогда ничего не боюсь. — Марлена для убедительности замотала головой.

— Откуда ты знаешь немецкий? — спросила Эстелла.

— Мы все здесь говорим по-немецки, — сказала Марлена. — Моя мама говорит на нем даже лучше, чем на испанском, но я знаю оба языка. А мой друг Фабио говорит даже на итальянском. — Она оглядела присутствующих, ожидая одобрения. — Come stai? Как дела? — пискнула она. — Sto bene. У меня все хорошо.

Марлена с удовольствием заметила, что Эстелла удивленно наблюдает за ней. Может, эти чужие дети не такие уж и плохие, как она опасалась? Марлена надкусила рожок.

— Откуда вы приехали? — спросила она с набитым ртом.

— Из Сальты, — ответила Эстелла.

— А потом мы плыли на корабле из Санта-Фе, — добавил ее младший брат.

— О! — Теперь настал черед Марлены удивляться.

— Мы очень долго скакали верхом, — сказала Эстелла.

— Через лес! — выпалил Пако.

— И через соленую пустыню, — добавила Эстелла и задумчиво посмотрела вдаль. — Там было много мертвых животных.

— Мы видели ягуара. И на нас напали! — взволнованно воскликнул ее брат. — Какие-то злые люди!

«Становится все интереснее», — подумала Марлена. Она немного поразмыслила.

— Хотите пойти в мою комнату? — спросила она потом. — Тогда вы могли бы рассказать мне больше, а я бы показала вам свои игрушки.

Очевидно, то, что пережили дети, было очень увлекательно.

Эстелла кивнула, соскользнув со стула. Марлена тоже встала. Тут же соскочил и Пако с коленей Ленхен. Прежде чем взрослые успели сказать хоть слово, все трое умчались из кухни.

Глава шестая

Виктория исчезла, и Умберто казалось, что вместе с ней испарился последний шанс на другую жизнь. Не в первый раз он останавливался у двери в комнату жены, прислонившись к косяку, и вспоминал события последних недель. Ее след затерялся где-то в горах. Еще несколько дней они вместе с отцом разъезжали по окрестностям, но безуспешно. После возвращения на Санта-Селию стало очевидно, что Виктория не смогла бы сбежать без посторонней помощи, но причастных уже невозможно было призвать к ответу: Розита, Хуанита и Розалия тоже как сквозь землю провалились. Возможно, они вернулись в горы, и там их уже не найти, во всяком случае, ни ему, ни его отцу. На высокогорьях у грязных индейцев было преимущество. У белых там начинались головные боли, в то время как индейцы оставались ловкими, как ласки. У Умберто раскалывалась голова, у его отца тоже, что доставляло сыну некое удовлетворение. Умберто скрестил руки на груди. Мать знала, что он чувствует. Эта маленькая стерва улизнула и оставила его в дураках. Когда они вернулись домой не солоно хлебавши, отец дал волю гневу и, собрав прислугу, перед всеми унизил сына, а потом ударил его так, что Умберто упал на землю.

Кончиками пальцев Умберто пощупал левый глаз и едва не застонал. Черно-желтый синяк еще не сошел, но хотя бы отек рассосался.

Его ненависть к Педро от этого стала еще сильней. Умберто иногда вскакивал посреди ночи в холодном поту, с неприятным привкусом во рту и непреодолимым желанием что-нибудь разбить. Часто он напивался, но так больше продолжаться не могло. Ему нужно поговорить с доном Рикардо. Нужно уговорить его отправиться хотя бы на поиски проклятого ублюдка, потому что только так можно было защитить честь Сантосов. И только так он, Умберто, мог получить удовлетворение.

«Проклятье, я дрожу», — подумал Умберто, отвел руку от лица и крепко обхватил себя руками. Он ненадолго позволил себе вспомнить Париж, где он был по-настоящему счастлив. «Может, нам с Викторией следовало остаться в Париже? Может, тогда я был бы доволен жизнью?» Он вспомнил о вечерах в трущобах, об абсенте и о мазне, которую его жена называла картинами. Эти художники… Умберто хотел рассмеяться, но ему это не удалось — послышалось лишь жалкое блеяние.

Как только он вернулся из Европы в Сальту, все стало как прежде. Мужчина, который женился на Виктории, куда-то исчез. Остался только сын, которого любила мать и в котором отец видел лишь урода.

Возвращение в Аргентину было ошибкой, Умберто всегда это знал. В Париже он дышал полной грудью. В Париже он был счастлив.

Без матери.

Но для него не было жизни без доньи Офелии. Они принадлежали друг другу. Во веки веков. Умберто со свистом выпустил воздух сквозь зубы. Черт побери, ведь ему не обязательно думать о том, что могло бы произойти! Мать любит его, и больше ему ничего не нужно. Может, ему нужно довольствоваться этим?..

Умберто резким движением захлопнул дверь и запер ее на замок. Чем ближе подходил он к кабинету отца, тем медленнее становились его шаги, ранее решительные. Не дойдя до кабинета, Умберто остановился. Он удивился, услышав голос матери. Обычно она говорила спокойно и сдержанно, как и подобает представителям испанской благородной семьи, из которой происходила донья Офелия. Но сейчас ее голос звучал резко.

После недолгих раздумий Умберто сделал последние несколько шагов. Он решительно постучал в дверь и тут же распахнул ее. От увиденного он остолбенел. Дон Рикардо держал донью Офелию за плечо. Волосы матери, обычно уложенные в аккуратную прическу, растрепались, лицо раскраснелось, шаль упала на пол. И тогда случилось то, что казалось Умберто совершенно невозможным. Его отец ударил мать ладонью прямо по лицу. Раздался шлепок. Донья Офелия закачалась и осела на пол.

— Мама! — в ужасе воскликнул Умберто.

Когда она к нему повернулась, ее лицо было белым как снег. Тонкая струйка крови стекала с нижней губы по подбородку.

— Нет! — крикнул Умберто.

Дон Рикардо обернулся к нему, в то время как донья Офелия дотянулась до ближайшего стула и встала, пошатываясь.

— Что ты здесь делаешь?! — взревел отец.

Умберто дрожал от отвращения и ярости. Отец поднял руку на его любимую мать! Он ударил по дорогому лицу! Умберто вновь взглянул на донью Офелию.

— Оставь, оставь… — Умберто попытался справиться с внезапным заиканием, — оставь ее в покое. Только попробуй еще раз к ней прикоснуться!

— Ты угрожаешь мне? — Дон Рикардо язвительно рассмеялся.

Умберто сжал кулаки и поднял их перед собой, но они дрожали, как желе.

— Ты угрожаешь мне! — еще раз презрительно усмехнулся дон Рикардо. — Я бью свою жену, когда мне вздумается. Ты что-то имеешь против? Как ты можешь помешать этому, слабак, а? Я вижу, что ты ничего не способен сделать собственными руками.

— Ты больше пальцем ее не тронешь, иначе… — Голос Умберто звучал неуверенно. Он не решался взглянуть на мать. Она отошла на несколько шагов и прижала платок к разбитой губе.

— Иначе что? Как ты сможешь этому помешать, тряпка? — Брови дона Рикардо сошлись в угрожающую линию. — В тебе недостаточно мужества, чтобы ей помочь.

Умберто глубоко вздохнул, поднял руки выше, сжал пальцы, надеясь, что они превратятся в кулаки, и встал в стойку. Дон Рикардо тоже стиснул кулаки и приготовился к драке.

— Ну, подходи ближе, маленький сукин сын. Ты сам себе не веришь. Ты не веришь в себя. Педро всегда был больше похож на мужчину, чем ты. И знаешь почему? Потому что он мой сын, но не сын твоей матери-истерички. Мой сын, плоть от плоти моей, а не то, что сделала из тебя твоя мать!

— Прекрати ее оскорблять!

— А что ты можешь этому противопоставить? — снова уколол сына дон Рикардо.

Умберто почувствовал, что его охватил озноб. Он дрожал как осиновый лист. Вдруг в его руке появился нож — нож Педро, который он нашел и взял себе, не зная пока, для чего он ему. У Умберто было достаточное количество ножей, и ему был не нужен факон обычного крестьянина.

Умберто пришлось напрячь все силы, чтобы удержать нож, потому что под презрительным взглядом отца факон так и норовил выскользнуть из рук. Дон Рикардо лишь рассмеялся — нож в руке сына его совсем не испугал. Умберто дышал часто и прерывисто.

Отец снова рассмеялся и повернулся к сыну спиной.

Он был уверен в себе. Он совершенно не боялся поворачиваться к нему спиной, считая его слабаком. Умберто чуть не взвыл от ярости и обиды.

Позже Умберто казалось, что кто-то рассказывает чужую историю: то, что случилось, — не о нем. Он не мог представить, что сможет крепко держать нож. И словно не он подошел к отцу. И не он вогнал клинок в спину дона Рикардо, а потом вытащил и бил еще и еще, пока клинок не сломался и рукоять со стуком не ударилась об пол. И Умберто, рыдая, как младенец, опустился на пол, извиваясь от приступов рвоты и пачкаясь в крови отца.

«Что я наделал! — кричал он. — Что я наделал!» На мгновение Умберто словно окаменел. Теплая кровь уже давно высохла на его пальцах. Он, широко открыв глаза, сидел на стуле неподвижно, сам не зная, как тут очутился. Свет, падавший из окна, отливал розовым. А может, ему это просто казалось. Вокруг все было красным: его руки, рубашка, пол, ковер…

Кто-то коснулся плеча Умберто, и он вскрикнул.

— Успокойся, — прошептала его мать.

Умберто обернулся и уставился на нее. О да! Она все еще была здесь. Она наверняка знает, что делать. Она спасет его от ада, который разверзся перед ним.

Остаток ночи они разоряли кабинет, резали обивку на мебели, били посуду. Сломанный нож они оставили лежать рядом с трупом. Тела дона Рикардо они не касались. Когда Умберто не видел труп, он мог не думать о том, что произошло.

Когда они закончили, Умберто снова охватила дрожь. Он едва успел дойти до стула, как его ноги подкосились. Ему было плохо. Он хотел плакать и кричать одновременно.

— Мой дорогой, моя кровиночка, — сказала донья Офелия и погладила сына по щеке. — Пойдем, пойдем, все в порядке, мой ангел. Это хорошо, что ты взял этот нож — нож ублюдка. Меня оскорбляет само его существование. Это было очень умно. Ты спас меня.

Умберто взглянул на мать. «Значит, она все поняла, она узнала нож… Может, она и права».

— Тебе нужно уехать отсюда.

Она протянула сыну руку, но Умберто не мог взять ее. Тело больше не слушалось его. Он просто не мог ни к чему прикасаться. Его челюсти так окоченели, что он не мог произнести ни звука. Донье Офелии пришлось увести его от тела отца силой.

— Тебя кто-нибудь видел сегодня вечером? — спросила она.

— Думаю, что нет, — запинаясь, ответил Умберто.

— Тогда вернись потихоньку в свою комнату и следи, чтобы тебя никто не заметил. Но прежде тебе придется меня избить и связать. Когда меня найдут, — она бросила взгляд на тело мужа, — я расскажу о том, что здесь произошло.

— А что же здесь произошло? — спросил Умберто. Его голос звучал как-то странно.

Донья Офелия резко повернулась к нему, и в этот миг Умберто почувствовал, что в ней появилось что-то, чего он не знал и совсем не хотел знать. В глазах его матери был холод, который его пугал. Умберто вздрогнул.

— Мы это уже обсудили. — Голос доньи Офелии звучал намного увереннее, чем можно было ожидать по ее виду. — Он вернулся. Он убил твоего отца, избил меня и связал.

— Избил? Мне нужно тебя избить?

— Конечно. — Донья Офелия вдруг показалась сыну очень деловитой.

Умберто кивнул. «Это очень хорошая идея, — произнес он про себя, — она сработает. А утром мы соберем поисковый отряд и будем выслеживать ублюдка, пока не прикончим его, как дикого зверя, кем он на самом деле и является».