В тылу врага

12

Тучи низко висят над морем и берегом. Накрапывает дождь. Время за полдень, а кажется, будто только что рассвело — такой тусклый свет лежит на всем: на волнах прибоя, на солончаках, на степной дороге. Дорога и степь пустынны. Но вот из-за поворота показываются два человека: слепец-нищий и мальчик-поводырь. Они пересекают дорогу и осторожно спускаются в размытый дождем овраг, который тянется до самого города.

Установив связь с моряками, Семенцов решил все-таки повидать Михайлюка, для чего вырядился слепцом, а Костю прихватил в качестве поводыря.

Некоторое время он прислушивается, потом делает знак Косте и начинает бесшумно ползти вдоль забора. Собак у Михайлюка, знает Семенцов, нет, за забором — сарай, а за сараем — дом. Он приподымается и, невидимый в темноте, легко перепрыгивает через забор. За ним прыгает Костя. Все тихо.

Они огибают сарай, поворачивают направо и спустя минуту стоят в низких темных сенях дома. Семенцов стучит два раза тихо, один раз громче, ждет и опять стучит. Никто не отзывается. Значит, Михайлюка нет. Может быть, его взяли в гестапо?

В это время слышится скрип отворяемой калитки. Кто-то направляется к дому.

— Здравствуй, Трофим!

В темноте слышно, как идущий резко останавливается;

— Кто тут?

— Это я, — сказал Семенцов.

— Тьфу ты, пропасть! То один, то другой…

Михайлюк отпер дверь, пропустил гостей в дом, завесил окно дерюжкой, потом зажег лампочку, прислонил костыли к стене, опустил свое короткое грузное тело на табурет у стола и лишь после этого обернулся лицом к Семенцову. Лицо у Михайлюка было крупное, красное, с частыми прожилками на носу, с отвислыми щеками.

Семенцов пристально смотрел на него:

— Где комиссар?

— Пропал комиссар, — сказал Михайлюк.

Наступило молчание.

— А ты? — спросил Семенцов.

Михайлюк устало махнул рукой.

— Ты сидай, слухай. А ты, пацан, — обернулся он к Косте, — рот на замок, будто нет тебя!

Несмотря на увечье, а может быть, благодаря ему Михайлюк всюду свободно бывал, все видел и слышал. Это был именно такой человек, какой требовался партизанам. На днях Михайлюк разузнал, что в город доставлены строительные материалы, а возле бывшего амбара «Рыбаксоюза» поставлен караул. Михайлюк хотел дать знать об этом на Каменную Косу, но Семенцов перестал являться.

Спустя день после того, как у Михайлюка побывал лоцман Познахирко, на зорьке кто-то постучался. Михайлюк посмотрел в окно и разглядел соломенную шляпу, которую носил Семенцов. Но это был не Семенцов, а Аносов. Первым делом он потребовал взрывчатку, хранившуюся у Михайлюка, затем выслушал его сообщение и особенно заинтересовался амбаром «Рыбаксоюза».

— Я ему: дайте срок, узнаю. А он: срок один — война! — рассказывал Михайлюк. — Вышел я последить, не шляется ли кто возле хаты. Мост как шарахнули, гестапо совсем осатанело, а полицаи ровно собаки рыщут. Вхожу обратно, вижу — комиссар уже собирается. Говорю ему: погодили бы до вечера, неспокойно у нас, а он: некогда годить! И ушел.

Днем Михайлюк был в городе и услышал, что какого-то человека арестовали возле амбара «Рыбаксоюза». Он сразу подумал: не Аносова ли? До самого вечера Михайлюк кружил неподалеку от здания горсовета, где теперь помещалось гестапо. Он знал, что обыкновенных арестованных оставляют в комендатуре, а особо важных переводят в гестапо. Если комиссара опознали, его обязательно отправят сюда. День кончался. Михайлюк уже надеялся, что этого не случится. Но в сумерки он увидел Аносова под усиленным конвоем…

— Комиссар не такой человек, — покачал головой Семенцов, — его голыми руками не возьмешь… Что-то здесь не так.

— Говорил я ему: дай срок, узнаю. Так нет же, сам полез.

Семенцов с ожесточением заскреб подбородок.

— Какого человека загубили! А?

Михайлюк тяжело задышал, глаза его налились кровью, даже волосы в бороде, казалось, зашевелились. Но он пересилил себя и сказал просто:

— Что я? Костылями разве отобьешь его!

Несколько минут оба молчали. Семенцов сидел, крепко обхватив руками колени, и что-то соображал. Костя с надеждой смотрел на него. Может, Семенцов сумеет спасти Аносова?

Вдруг Михайлюк повернул ухо к двери, прислушался. Он поднялся, оперся на костыли и быстро вышел. Семенцов и Костя остались одни.

С улицы донесся сердитый окрик:

— С кем разговариваешь?

— Да бог с вами, — степенно отвечал Михайлюк.

— Я за тобой давно посматриваю, — продолжал первый голос. — Думаешь, не знаю, что ты за птица? А ну, поворачивай оглобли!

Послышались шаги возле калитки, потом — во дворе. Не оставалось сомнений: кто-то задержал Михайлюка и шел сюда. Семенцов сдвинул в сторону сундук, под которым был ход в подпол, погасил лампочку, столкнул Костю в подпол, а сам шагнул к двери, нащупывая в кармане наган. Шаги приближались.

— Пожалуйте, окажите уважение, — говорил между тем Михайлюк, все повышая голос, очевидно, чтобы предупредить Семенцова. — Погода собачья и служба ваша, правду сказать, тоже… собачья.

— Что-о? В морду захотел? Отворяй, хромой черт!

— Так смотрите… не оступитесь, — уже не скрывая насмешки, ответил Михайлюк и толкнул костылем дверь. Семенцов отступил за дверь, готовый встретить неизвестного, с которым, видимо, не без умысла так дерзко разговаривал Михайлюк.

Дверь шумно распахнулась. В комнату вошли двое. Михайлюк, чуть задев Семенцова плечом, принялся шарить по столу, разыскивая спички и бормоча: «Сей момент… извиняюсь». Неожиданно он повернулся, костыль скрипнул в его руках, послышался удар.

— Хватай его! — крикнул Михайлюк, зная, что Семенцов здесь. И не успел спутник Михайлюка опомниться от удара костылем, как железные руки Семенцова нашли его в темноте и сдавили его горло, а Михайлюк заткнул ему рот тряпкой. После этого Семенцов повалил его на пол, а Михайлюк, прыгая на одном костыле, отыскал спички и зажег лампу.

Теперь Семенцов и Костя, высунувший голову из подпола, могли разглядеть, кого послал им бог. Это был Данила Галаган, полицай, собственной персоной.

Пока он приходил в себя, Михайлюк рассказал, как все случилось.

— Только я вышел за калитку, вижу — кто-то под окном стоит. «Ага, — думаю, — вон ты где!». Его в чине повысили, он и старается. — «Стой! — кричит, — я за тобой давно посматриваю, тля безногая!» Это он мне. А я, конечно, шапку долой и поздравляю с чином, честь-честью, все как полагается. Куда там! С кулаками лезет. «Кого прячешь?» Ну, я иду, конечно, а сам прикидываю: стоящее это дело или не стоящее? Может, самого спросим? — кивнул Михайлюк на Галагана, который уже пришел в себя и дико смотрел то на хозяина, то на Семенцова.

Костя вылез из подпола и встал у стены. Семенцов приказал ему завесить окно поплотнее и, предупредив Галагана, что прострелит его паршивую башку, если он пикнет, приступил к допросу. Кляп был вынут. Галаган увидел направленный на него пистолет и начал послушно выкладывать все, что знал об интересовавшем Семенцова складе: там, в амбаре «Рыбаксоюза», хранится большой запас тола, потому и поставлен караул.

В надежде задобрить Семенцова Галаган сверх того признался, что слышал от офицеров, квартирующих в его доме: за городом спешно возводится новая пристань, там будет перевалочный пункт, отсюда боеприпасы, техника, продовольствие должны следовать морем к фронту…

— А товарища Аносова кто выдал? — спросил Михайлюк.

— Не знаю… святой крест, не знаю!

— А Шевелевича и его жинку? А хворого Гриценко, его сын на фронте… Вспомни, вспомни, Данила Тимофеевич, — невозмутимо продолжал Михайлюк.

— Не я, не я, — затрясся Галаган. — Мое дело сполнять…

— А нашего товарища Аносова кто выдал? — повторил тем же ровным, страшным голосом Михайлюк. — Он твою дочку учил, сына учил, в люди их вывел…

Галаган молчал.

— Аносов в подвале гестапо?

Галаган утвердительно кивнул.

— Скоро?

Галаган от страха не сразу понял, о чем его спрашивают, а поняв, через силу пролепетал:

— Завтра.

Семенцов безмолвствовал во время этого диалога. При последнем слове Галагана он быстро приставил пистолет к его голове:

— Врешь, чертов сын!

Галаган побожился, что сегодня был отдан приказ поставить наутро виселицу на площади.

Теперь замолчали все. Михайлюк тяжело опустился на табурет. Семенцов не сводил с Галагана ястребиных бешеных глаз. Костя ежился у стены, его била лихорадка.

Больше Галаган не был нужен. Ему опять заткнули рот кляпом, связали, впихнули в мешок, который нашелся у Михайлюка, и вытащили во двор, а со двора — оврагом — вниз, к берегу моря.

Галаган, услышав плеск прибоя, завертелся в мешке, как кот. Михайлюк отыскал на берегу увесистый камень. Семенцов привязал камень к мешку, взвалил мешок на плечи и вошел в море. Мешок бесшумно опустился на дно.

Задерживаться теперь в городе было ни к чему. Нужно было спешить либо к морякам, либо в отряд… нет, к морякам ближе — и попытаться спасти комиссара. Семенцов и сейчас еще не верил, что казнь назначена на завтра.

Он постоял в тяжелом раздумье посреди комнаты.

— Пошли, — сказал он Косте, который все еще ежился, словно ему было холодно. Костя отрицательно покачал головой.

— Ты что? — не понял Семенцов.

— Я останусь, — сказал Костя.

— Это ты брось, шутки шутить не время.

— Я останусь… я вместе с Михайлюком, — упрямо повторил Костя.

Семенцов посмотрел на Михайлюка.

— Что же… пускай, — проворчал тот. Семенцов подумал, что мальчишке, пожалуй, и правда лучше остаться. Без него он быстрее доберется до хутора. А днем Костя и сам найдет дорогу.

— Ну, смотри, парень. Я за тебя в ответе… — сказал Семенцов.

Костя глянул на него исподлобья и промолчал.