В тылу врага

2

В это время Аносов находился на берегу речки Казанки. Он приехал сюда вместе с комиссаром пехотной части, оборонявшей ближний участок фронта. Вчера городской комитет обороны обратился к населению с призывом выйти на строительство оборонительного рубежа. Аносов побывал на мельнице, на рыбном заводе, в железнодорожных мастерских, на собрании домохозяек, и теперь горожане, вооруженные кирками и лопатами, рыли окопы на левом берегу Казанки.

Берег был высоким. Отсюда открывалась степь, ровная, кое-где изрезанная оврагами. Комиссар обратил внимание Аносова на эти овраги: они могут послужить укрытием для противника. Комиссар предупредил, что окопы должны быть готовы к вечеру, и уехал.

Аносов обошел линию сооружаемых окопов, поговорил с людьми. Он не скрывал от них серьезности положения. Пусть каждый помнит, что и от него зависит судьба родного города. Лицо Аносова все время оставалось спокойным, лишь изредка в его глазах появлялось напряженное выражение, и тогда было видно, чего стоит ему это спокойствие.

Он передал начальнику строительства приказ сразу же по окончании работ отправить людей (большинство из них были женщины) обратно в город. Помолчав, Аносов добавил:

— Выделите двух человек для наблюдения за местностью. Вы меня поняли?

Начальник кивнул и пошел выполнять распоряжение. Аносов продолжал смотреть с высоты берега на степь. Он гнал от себя мысль, что берег Казанки — просто один из оборонительных рубежей, который может быть в случае необходимости сдан.

Между тем солнце клонилось к закату. Предвечерний ветер побежал по степи, зашуршал в хлебах, подернул рябью воду в речке. И вот из степи начали появляться люди и пушки. Спустя полчаса воинская часть переправилась через Казанку и заняла только что отрытые окопы.

На лицах бойцов, запыленных и потных, лежал отпечаток огромного напряжения и усталости. И все же бойцы с хозяйственной деловитостью принялись устраиваться на новом рубеже, осматривали оружие, нехотя отвечая железнодорожникам из отряда самообороны на обычные в таких случаях вопросы: где немцы, много ли их и т. д.

Солнце село, но вечер еще не наступил. Был тот час, когда все предметы видны с особенной отчетливостью: противоположный пологий и заросший лозняком берег, побитые, затоптанные колосья пшеницы, извилистая щель оврага справа, а впереди ровный, будто проложенный по линейке горизонт, над которым стыл красный закат…

Ветер улегся. Степь затихла. Но бойцы знали, что это обманчивая тишина: скоро начнется новый бой. Гул вражеских самолетов, едва возникнув, сразу заполнил все небо. И вдруг степь, берег и воздух дрогнули. Черные столбы земли поднялись и обрушились вниз, вода в речке закипела. Еще удар и еще. Пыль и дым скрыли берег плотной завесой! Началось то, что на скупом языке военных донесений называется «обработкой с воздуха переднего края». А затем в атаку пошли танки.

Аносов находился на КП вместе с комиссаром части, заменившим раненого командира. У комиссара было скуластое загорелое лицо, широкий нос, небольшие голубые глаза под выцветшими бровями. Он стоял, чуть ссутулясь, приложив руку козырьком к глазам, и наблюдал за танками. Он был совершенно невозмутим.

Танки шли на большой скорости. Видно было, как они развернулись на противоположном берегу, словно на параде, и один за другим ринулись в воду. Казанка сильно мелела к лету и не могла служить серьезным препятствием. Вот головной танк, надсадно ревя мотором, начал взбираться на этот берег. Берег молчал. Слышно было, как скрипели и скрежетали стальные гусеницы. А комиссар все еще не подавал команды. Аносов не выдержал, обернулся к нему. Но комиссар выждал мгновение, когда танк повернулся боком. Тогда, по команде, разом выстрелили обе замаскированные зеленью противотанковые пушки.

— Готов, — коротко сказал комиссар.

Танк задымил. Сквозь дым прорвались языки пламени, осветив изрытый бомбами берег, окопы и бойцов в них.

Еще один танк попытался взобраться на берег и тоже был подбит. Три машины повернули в обход, а пять оставшихся на том берегу открыли с места огонь по окопам. Наспех сооруженные и уже полуразрушенные бомбежкой окопы были слабой защитой от снарядов, которые перепахивали землю, подобно гигантскому плугу. Казалось немыслимым устоять под таким страшным огнем. Еще несколько минут — и танки форсируют водный рубеж, не встретив сопротивления.

Очевидно, на это фашисты и рассчитывали. Но они ошиблись. Несколько бойцов и два железнодорожника (одного из них Аносов узнал) под огнем спустились к воде и начали вброд перебираться на противоположный берег. Один не дошел, его накрыло разрывом снаряда, другой был убит, едва ступил на берег. Зато остальные в упор забросали танки связками гранат и бутылками с горючей смесью. Никто из них не вернулся. Но три танка пылали, озаряя дымно-багровым заревом место неравного поединка. Две вражеские машины повернули вспять.

Оставалось еще три танка, стремившихся выйти в тыл обороняемому рубежу. Они вырвались из степи справа, как раз с той стороны, где пролегал овраг, и мчались теперь к линии окопов, поливая их огнем из всех пушек и пулеметов. Защитников рубежа оставалось мало: часть была убита, многие ранены. Из противотанковых пушек уцелела одна, но и у той прислуга была перебита. Опасность казалась неотвратимой.

В эту минуту комиссар, до сих пор сохранявший полное самообладание, крикнул что-то стоявшему рядом с ним лейтенанту и ползком добрался до пушки. Танки были уже близко. Сквозь тучи пыли, освещаемые вспышками выстрелов, они походили на чудовища, которые вот-вот испепелят, превратят в прах человека. Но нет! Маленькая противотанковая пушчонка ожила. Первый же снаряд сбил гусеницу с одного танка, второй пробил броню у следующей машины. Она с ходу раздавила пушку и принялась утюжить окопы, пока не подорвалась на связке гранат. Последний танк, не вступая в бой, пострелял издали и ушел в степь.

Атака была отбита.

Мертвый комиссар лежал возле расплющенной пушки на обугленной земле, которую он защищал до последнего вздоха и не отдал врагу.

Так закончился бой.

Аносову казалось, что он длился очень долго, а на самом деле прошло всего полчаса. В небе еще светила вечерняя заря, и степь была видна до самого горизонта.

Костя и Слава стояли на крыше дома, занимая наблюдательный пост. Они смотрели в сторону степи, откуда едва слышно доносились звуки выстрелов, и пытались угадать, что там происходит. Они знали, что сегодня на Казанке рыли окопы и что туда ушел отряд самообороны. Если бы они могли быть там!

Стрельба прекратилась, потом возникла в другом месте, правее. Вдруг тройка «Мессеров» с ревом пронеслась над городом. Сильный взрыв потряс дом. Костя упал и больно ушиб скулу. За деревьями бульвара клубился черно-желтый дым.

— В кино угодил! — крикнул Слава.

— Гляди, гляди! — Костя уже поднялся на ноги и показывал в небо. Там опять кружили немецкие самолеты, но прямо на них стремительно шел наш истребитель. «Мессеры» уклонялись от боя, норовя зайти «ястребку» в тыл. А он снова и снова кидался в атаку, молниеносно меняя направление, успешно отбиваясь от наседающего с трех сторон противника. Отчетливо слышались короткие пулеметные очереди. Еще один заход, еще и еще…

— Попал! — торжествующе закричал Слава. У него зрение было острее, чем у Кости.

— Кто? В кого?

— Попал! Срезал! — повторял в восторге Слава. Точно: один из «Мессеров» задымил, качнулся, перевернулся и, штопором сверля воздух, рухнул в море. Остальные два повернули назад. Но не тут-то было! «Ястребок» погнался за ними, продолжая вести огонь.

— Назад! Назад! — закричали ребята и отчаянно замахали руками, словно надеясь, что летчик увидит или услышит их. Они заметили, как в тыл ему из-за облаков выскочила новая тройка «Мессеров». Теперь первые два повернули назад. Впятером они набросились на советский истребитель. Пятеро на одного! Ребята были уверены, что он станет уходить. Но нет. «Ястребок» не уходил. Он искусно уклонялся от пулеметного огня, забираясь по спирали все выше, и с вышины сызнова ринулся на врагов.

— Один против пятерых! — в возбуждении восклицал Костя, не сводя глаз с неба. — Вот это да… это герой!

Воздушная схватка продолжалась. У немцев уже было свыше десяти машин, наших тоже прибавилось, но значительно меньше. И все-таки противник не смог прорваться к городу, вернее — к приморской дороге, на которой лежал город и по которой двигались теперь войска.

Еще один «Мессер» свалился в море, еще один задымил и, волоча за собой черный хвост, потянул прочь. В ту же минуту загорелся советский истребитель. Уже охваченный пламенем, он повернул на врага, врезался в крыло «Мессера» и вместе с ним, словно сжимая его в смертельных объятьях, рухнул вниз.

Слава, опустив голову, заплакал. Костя пересилил себя и произнес дрожащими губами:

— Ему памятник нужно поставить… здесь… на этом самом месте!