3

Ночью, возвратясь в город, Аносов узнал, что эвакуация неизбежна. Вражеские танки, остановленные на рубеже Казанки, прорвались на другом участке, и наши войска были вынуждены отойти.

Получив это известие, Аносов несколько минут сидел неподвижно. Третью ночь он не спал. Глаза его покраснели, щеки опали. Полжизни отдал он этому городу. На его глазах город рос, росли люди, новое поколение уже поднялось на ноги… Тяжело.

Аносов провел рукой по лицу, словно отстраняя эти, сейчас неуместные мысли, и встал из-за стола. Нужно немедленно созвать городской комитет обороны. План эвакуации был разработан с учетом возможных неожиданностей, требуется его уточнить, распределить обязанности и приступить к отправке людей и ценностей.

Собрались здесь же, в кабинете Аносова. Это были его товарищи по работе, которых он знал много лет и которых он сам воспитал. Теперь им придется расстаться. Он, Аносов, останется в городе для организации борьбы в тылу врага. Так было решено. Он сам этого хотел.

Совещание закончилось на рассвете. Все торопливо разошлись по своим местам. Город, казалось, спал, темный, затихший, — хотя вряд ли кто-нибудь мог уснуть этой ночью.

Эвакуация возможна, была только морем: в Крым, в Новороссийск. В первую очередь отправили раненых из госпиталя и тех, кого доставили прямо с передовой, затем — женщин с детьми и стариков. Пароход ушел. Ожидался еще один пароход и самоходная баржа. Но линия фронта угрожающе быстро приближалась. Основные силы командование уже отводило на новые позиции, к востоку от города.

Часть жителей, не дожидаясь парохода, начала укладывать вещи и запрягать лошадей. Кто имел лодку, собирался уходить морем, а кто не имел ни лодки, ни лошадей, нагружал пожитки в ручные тележки, сажал детей, а сам впрягался в тележку. Были и такие, что не хотели покидать родной город, надеялись еще, что его отстоят.

Костя во всяком случае не верил, что город сдадут, и слышать не желал об отъезде. Неужели здесь будут фашисты? На этой улице, на бульваре, в его собственной комнате? Это не укладывалось у него в голове.

Костя был сиротой, его воспитывала тетка, Дарья Степановна, заведующая детским садом. А Слава жил с отцом, матерью и маленькой сестренкой. Отец его, доктор Шумилин, был призван в первый день войны. Сейчас от него была получена телеграмма, в которой он извещал, что зачислен на госпитальное судно, и просил жену ехать с детьми к его сестре.

С этой новостью Слава пришел к товарищу.

— Папа не знает, что дорога отрезана, — грустно сказал он. Костя не ответил. — Наша школа тоже эвакуируется, — сказал Слава. Костя опять промолчал. — Завуч передал, чтобы все пришли помогать… — неуверенно добавил Слава.

Костя поднялся на ноги, нехотя произнес:

— Пошли!

Сам-то он не поедет — это он твердо решил, — но помочь нужно.

На школьном дворе, обсаженном молодыми деревцами, они увидели нескольких ребят из своего класса. Школа выглядела запущенной после пребывания в ней госпиталя. Но это была их школа, здесь они провели целых пять лет. И вот все кончилось, не будет ни занятий, ни экскурсий, ни пионерских сборов…

Косте вдруг сделалось так горько, что он готов был убежать. Выполнив порученную работу, он вместе со Славой прошелся по опустевшим комнатам, постоял в своем классе. Здесь недавно лежали раненые. Где они теперь? Где тот боец, для которого Костя писал письмо?

Костя повернулся и быстро пошел прочь. Он уселся на берегу моря, думая все о том же: как попасть на фронт? Он согласен быть даже кашеваром, лишь бы его взяли… Костя вспомнил о соседе, старом лоцмане Епифане Кондратьевиче Познахирко. Неужели и он уедет? Ведь когда-то он воевал с немцами, партизанил в гражданскую войну. Может, он посоветует, что делать?

Познахирко не оказалось дома, а его дочка Настя не пожелала ответить Косте, где он. Костя вышел на улицу, опять не зная, что делать.

Тут прибежал Слава с новостью: в горсовете формируется особый отряд самообороны. Это сразу изменило настроение Кости. Товарищи поспешили к горсовету. Но там, у подъезда, попрежнему стоял часовой и пропускал лишь по документам. А какие у ребят документы! Костя вертелся вокруг, надеясь как-нибудь прошмыгнуть.

Вдруг он разглядел в окне второго этажа знакомое оливково-смуглое лицо. Это был Семенцов, военный моряк, недавно приехавший в отпуск и часто хаживавший в гости к лоцману Познахирко, вернее — к лоцманской дочке. Костя хотел окликнуть его — и не решился. Что он ему скажет? Семенцов его почти не знает.

Слава заявил, что нечего попусту торчать у горсовета, но Костя все еще не терял надежды. Может быть, ему опять повезет и он встретит Аносова. Аносов поможет… Увы, вместо Аносова явилась Костина тетка.

— Где ты был? — спросила она. — Сколько хлопот, еще тебя ищи. Собирайся, едем!

— Куда? — разом спросили Костя и Слава.

— Детский сад эвакуируется, и мы с ним.

— Я не поеду, — мрачно ответил Костя. — Пусть они едут! — Он пренебрежительно махнул рукой в сторону улицы, по которой двигались повозки с домашним скарбом.

— Вот как! — Тетя Даша внимательно посмотрела на Костю. — Иди сейчас же!

Ребята были заняты почти до вечера и, наконец, усталые, голодные, отправились по домам.

Костя прошелся по комнатам, в нерешительности остановился. Хотя он заявил, что не поедет, но собрать кое-какие вещи — не свои, конечно, а теткины — нужно. Он достал рюкзак, живо нагрузил его всякой всячиной и вышел во двор.

Со двора, через низкую ограду, ему было видно все, что делалось у Познахирко. Епифан Кондратьевич уже был дома, складывал в лодку вещи и покрикивал на Настю, которая и без того ветром носилась от дома к берегу и обратно. Костя понял, что старик вместе с дочерью собирается в дорогу. Этого Костя не ожидал от бывшего партизана.

Направо, во дворе Шумилиных, тоже готовились к отъезду, выносили чемоданы и корзины. «Куда им столько?» — удивился Костя и с беспокойством подумал: «Значит, и Славка?» Действительно, Слава прибежал в полном дорожном снаряжении, оживленный и шумный, и пригласил Костю ехать с ними. Мать Славы достала вместительную повозку, места хватит, а скоро, говорят, придет пароход и заберет всех.

— Ну, как… ну, как, Костя? — спрашивал Слава, поправляя на голове морскую фуражку, которой он чрезвычайно гордился, и пытаясь заглянуть товарищу в глаза.

Зеленоватые глаза Кости сузились, круглые маленькие ноздри затрепетали. Он нахлобучил свою тюбетейку на лоб, засунул руки глубоко в карманы и отвернулся.

— Постой, Костя… ведь все… ведь Дарья Степановна…

— Езжай, езжай, морская фуражечка!

Круглое лицо Славы начало краснеть.

— Значит, не поедешь?

Костя, не ответив, пошел со двора. Слава догнал его.

— Тогда и я… вместе… я тоже не боюсь! — Он с трудом перевел дыхание и, не оглядываясь, последовал за Костей.

Делать им в сущности было нечего. Но Костя шагал с таким решительным видом, словно его ждало очень важное дело.

Между тем улицы заметно пустели. С бульвара видно было, как двигались внизу, по прибрежной дороге, повозки и люди. Над дорогой кружила белая пыль, которую относило ветром в сторону степи. А в степи, на западе, висела черная туча дыма. Она росла, наползала, заслоняя собой небо, дневной свет, и казалось, что там, в степи, уже наступила ночь.

Возле пристани тоже сгрудился народ. Ждали парохода. Слава бросил исподтишка взгляд на Костю, но ничего не сказал. Молча они миновали пустой бульвар, закрытый газетный киоск и повернули к горсовету.

Сквозь распахнутые ворота одного из домов они заметили человека, заглядывающего со двора в окна. Человек стоял к ним спиной. На нем была широкополая соломенная шляпа-бриль. Постояв у окна, человек направился в дом. Теперь Костя и Слава узнали его. Это был Данила Галаган, гробовщик, прежде арендовавший огороды за Казанкой. Что нужно было ему в чужом доме?

Мальчики остановились. Они увидели, как Галаган расправил и вытряхнул большой мешок, открыл дверь. Костя и Слава быстро переглянулись. Спустя некоторое время Галаган вышел из дома, сгибаясь под тяжестью мешка.

— Вот жулик! — возмущенно прошептал Слава. А Костя схватил крупный голыш и изо всех сил запустил его в широкополый бриль Галагана. Пока тот, ругаясь, нагибался за слетевшей шляпой и грозил ребятам кулаком, они уже были далеко.

Костя хотел сообщить в милицию о проделках Галагана, но не успел. Дорогу преградил грузовик. Из кабины шофера высунулась тетя Даша и замахала Косте рукой:

— Куда ты девался? Мы тебя всюду ищем! Полезай скорей наверх!

Мальчики мигом взобрались в кузов грузовика. Он был доверху нагружен детскими кроватками, тюфячками, стульчиками и прочей утварью детского сада. Косте и Славе пришлось держаться обеими руками, чтобы не свалиться с этой горы. Машина, тяжело кряхтя и ухая, спускалась по крутому склону к пристани.

На пристани ребята помогли выгрузить вещи и остались караулить, а тетя Даша уехала за остальным имуществом. Она успела сказать, что пароход ожидается часа через два.

— Вот видишь! — заявил Слава, к которому вернулось хорошее настроение, и побежал домой помогать матери.

На пристани становилось тесно. Наряд милиции с трудом сдерживал толпу.

— Порядок, граждане! — слышался раскатистый голос начальника милиции Теляковского. Он предупреждал, что пароход небольшой и возьмет только стариков, больных и женщин с детьми.

Теляковского все знали. Это был самый высокий человек в городе. Его гимнастерку перекрещивали ремни, кавалерийские галифе были заправлены в щеголеватые сапоги, усы лихо подкручены.

— Порядок! — гремел Теляковский на всю пристань. — Вам говорят! — остановил он небритого гражданина, норовившего пролезть к причалу и не дававшего пройти матери Славы, которая несла на руках маленькую Лилечку. Следом Слава тащил чемоданы. Костя подхватил один чемодан. В эту минуту он увидел Семенцова.

В одной его руке была винтовка, другой он поддерживал фуражку, непрочно сидевшую на забинтованной голове, и энергично проталкивался к Теляковскому.

Старшина Семенцов, раненый во время воздушного налета, попал в городскую больницу. Но его не оставляла мысль о том, что он должен вернуться на свой тральщик в Севастополь. Как только Семенцов почувствовал себя немного лучше, он, не слушая врача, оделся и ушел в военкомат. Там его ждали неутешительные известия: железная дорога перерезана противником, а морем вернуться в Севастополь пока нет возможности. Все военнообязанные поступают в распоряжение местного комитета обороны. Вот как случилось, что Семенцов очутился здесь.

— Приказано явиться в ваше распоряжение, — доложил он начальнику милиции. — А вас требуют… — Семенцов добавил что-то, но так тихо, что Костя, вертевшийся возле него, не расслышал. Он только заметил, как сумрачно блеснули глаза Семенцова.

Теляковский подумал.

— Что же… раз требуют, принимай команду. Действуй, старшина! — И ушел.

С помощью милиционеров и пристанского сторожа Михайлюка, передвигавшегося на костылях, Семенцов пропускал к причалу только женщин, детей и стариков. Остальных решительно отстранял, предлагая им либо ждать баржи, либо уходить степью. Когда привезли детей-сирот из детского сада, Семенцов быстро расчистил дорогу и устроил малышей возле женщин, ожидавших парохода.

Костя и Слава помогали тете Даше, доставившей детей. Костя, желая обратить на себя внимание Семенцова, строго покрикивал: «Посторонитесь, граждане… видите: дети!» Он даже поругался с тем небритым гражданином, который ухитрился-таки пролезть к причалу и которого Семенцов выпроводил, к удовольствию Кости.

Загрузка...