Вампиры – дети падших ангелов. Реквием опадающих листьев

Глава 17 Ювелир

Вильям дернул за ручку двери, влетел в спальню брата и у кровати замер, сообразив, что не постучался. Лайонел лежал на спине с закрытыми глазами, Катя спала рядом, положив голову на его обнаженную грудь. Судя по сползшей с постели, точно изжеванной, простыни, эти двое ночью не скучали. И раз не пробудились от звука открываемой двери, значит, уснули перед самым рассветом.

Перед глазами тотчас возникла другая, уже знакомая комната, увиденная через стекло. Он видел перед собой черноволосую девушку, сидящую на постели, и высокого седовласого мужчину, стоящего перед ней, сжимая ее голову руками.

Но чем дольше Вильям всматривался в прекрасное лицо брата, тем сильнее в его воспоминаниях видоизменялись мужчина и девушка. Сперва в серебристых волосах заблестело золото, потом черные локоны завились в кудри и огнем заструились по белоснежной спине.

— Предъяви билет, — услышал Вильям язвительный голос брата.

— Что?

— За представление принято платить. — Лайонел чуть приподнял край простыни, прикрывая Катю.

Только тогда Вильям понял, что брат решил, будто он любуется грудью его подружки. Его и самого поразило, как он мог не заметить? За те секунды, которые находился в комнате, он успел подметить, что шея брата в розовых пятнышках от засосов. Их было ровно семнадцать. Он успел сосчитать и тонкие, едва приметные линии от ногтей на плечах Лайонела. И то, какие длинные у него ресницы, похожие на лучи солнца.

Однако в упор не увидел обнаженной Кати.

— Зачем притащился? — брат поднялся и, не трудясь прикрыться, указал на дверь.

Вильям в смятении отвернулся, пробормотав:

— Оденься.

— Что ты сказал? — недоверчиво прошипел Лайонел. — Я у себя в спальне, если ты не заметил!

— Я хочу поговорить.

— Да ну? Дать номер хорошего психоаналитика?

Вильям глянул на него через плечо.

— Я видел мужчину Бесс.

Брат с явным сожалением скользнул взглядом по спящей Кате и, схватив черный шелковый халат, вытолкнул Вильяма из комнаты.

Они вошли в кабинет, Лайонел раздраженно плюхнулся в кресло, проворчав:

— А я думал, у нее много мужчин и очередной не стоит того, чтобы будить меня!

Вильям открыл и закрыл рот, неотрывно глядя на брата, сидящего перед ним в распахнутом халате.

— Неужели ты не можешь прикрыться?! — разозлился молодой человек, резко отворачиваясь. Он позабыл, что хотел сказать, и теперь не мог поймать нужную мысль.

Когда вновь посмотрел на Лайонела, тот взирал на него как на сумасшедшего.

— Я… — Вильям осекся.

Брат запахнул халат, между его бровей пролегла морщинка, он отрывисто напомнил:

— У твоей шлюховатой девки другой мужчина. Давай поподробнее.

— Он приехал и увез ее. Мне кажется, она не хотела этого.

— Бесс и не хотела? — засмеялся Лайонел. — Ты уверен, что мы говорим об одной и той же похотливой кошке?

— Она не хотела, — повторил Вильям.

Брат, насмешливо закусив нижнюю губу, театрально вздохнул.

— Ну а ты, Вил? Какими цепями были связаны твои руки на этот раз? Почему кто-то может просто прийти и увезти твою женщину? Не кажется ли тебе, что это какой-то нонсенс? Ты вампир, он человек, так какого же черта?

— Человек, — повторил Вильям, — а может и нет.

Лайонел вскинул бровь.

— Вот как… Значит, я все-таки был прав? Ты пропустил метку?

— Я не знаю. — Вильям прошелся по кабинету. — Помнишь волка? У него желтые глаза, и у этого мужчины такие же, один в один.

— И это единственная причина считать его не человеком? — съязвил брат.

— Да, но…

Лайонел разочарованно застонал.

— А собрать побольше фактов ума не хватило? Желтые глаза не только у твоего чучела, у Цимаон Ницхи желтые, у его дочерей и сыновей!

— Ты не слышишь меня, — упрекнул Вильям. — Волк и мужчина как-то связаны, я чувствую.

— Ах, Вильям, твои чувства — это последнее, чему я стал бы доверять. Что ты от меня хочешь? Мне пойти разобраться с ним вместо тебя?

Вильям оскорбленно фыркнул.

— Нет же!

— Что тогда я могу сделать для тебя?

Он и сам не знал и уже успел пожалеть, что примчался к брату, как последний болван, выложить что-то весьма невнятное.

— Я, пожалуй, пойду. Извини, что разбудил.

— Подожди. — Лайонел кивнул ему на кресло. — Ты говоришь, она не хотела? Видишь ли, если этот мужчина не человек, а тот, о ком мы думаем, она не может не хотеть. Он ее хозяин, он полностью владеет ее телом, душой и желаниями.

— Она плакала, когда вышла от него, — тихо сказал Вильям.

Брат поднял глаза к потолку.

— Какой-то бред, — рыкнул он. — Плакать после ночи с дьяволом? Ты веришь в подобное? Я — нет! Да она прыгала бы от радости, и потом пару лет у нее бы улыбка с лица не сходила.

— Говорю что видел. Она плакала, сидя у дома на скамейке. Он вышел следом за ней, но я не позволил ему подойти.

— О-о, — засмеялся брат, — лег, наверное, поперек дороги, да?

Он увидел меня и остановился, вот и все.

— То есть испугался?

— Мне так не показалось. Но он не предпринял никаких действий.

— Какой загадочный мужчина. Пожалуй, мне следует посмотреть на него лично.

— Да, ты и на друга Бесс собирался, только…

— А я посмотрел. — Брат нахмурился. — Он не боится нас, как и девчонка.

— И что думаешь о нем?

— Ничего. На его теле искать метку я не стану. Если то территория дьявола, не хочется связываться, — заключил Лайонел.

— Еще недавно ты собирался держать Бесс при себе на тот случай, если дьявол позарился на твою Катю.

— А мне вдруг пришло в голову — он мог позариться не на мою Катю, а на твою.

— О чем ты? — опешил Вильям.

— Ты прицепился к его дочери, а он показал Кате все мои пороки не для того ли, чтобы она захотела вернуть тебя — святошу? Мне нечего с ним делить, я нигде не перешел ему дорогу. А вот ты…

— А если Катя бес? Так уж и не перешел?

— Он не может вмешиваться, ты же знаешь! Вампиры избавлены от влияния и Бога, и дьявола. А последний никогда не является без весомых аргументов. «Я соскучился по своему бесу» — прости, не аргумент. У него есть причины.

— И что я должен делать? — взвился Вильям.

— Найти себе другую девушку? — предложил брат. Но, видимо, ответ прочел на лице, поскольку сказал: — Я бы порекомендовал сходить к Кире и развести ее на парочку подсказок из будущего.

— А сам почему так не поступишь?

— У нас с ней возникли небольшие разногласия, — улыбнулся Лайонел.

— Господи, не понимаю, как ты умудрился прогневать этого святого ребенка!

— Я прогневал не святого ребенка… — Брат умолк. — Да не важно, ты же знаешь, временами я забываю о хороших манерах.

Вильям скептически сжал губы, буркнув: «Ты так строг к себе», и направился на поиски Киры.

Девочку он нашел в ее комнате. Та сидела в зеленом кружевном платье и лакированных туфельках в кресле, забравшись на него с ногами.

— Можно? — спросил молодой человек.

Она замешкалась, но тот уже вошел, поэтому ей не осталось ничего иного, как одобрительно кивнуть.

— Кира… — начал он, она мягко оборвала:

— Не могу, Вильям, я ничего больше не вижу. Видений просто нет.

Девочка выглядела изнуренной, как будто давно не спала, глаза на осунувшемся личике напоминали два огромных аметиста.

Ему стало неловко выпытывать у нее что-либо, поэтому он лишь спросил:

— Как думаешь, с чем это связано?

— Ты правда хочешь знать?

Молодой человек подумал и обреченно кивнул. Кира повела хрупким плечиком.

— Связано с девушкой, которая тебе нравится. Сперва я не смогла увидеть ее будущее и твое, рядом с ней. Чем ближе вы становились, тем короче мои видения. А потом мы все просто исчезли, как будто нас и не существовало.

Вильям не знал, что на это сказать. Постоял с минуту, девочка больше не заговорила, и он развернулся, чтобы уйти. Но любопытство победило:

— Что у тебя произошло с Лайонелом?

Кира испуганно посмотрела на него, прошептав:

— А что он тебе сказал?

Молодой человек усмехнулся.

— Что временами забывает о хороших манерах.

Она издала звук, похожий на смех и всхлип одновременно.

— При случае, пожалуйста, передай ему, я не обижена.

— Сама не можешь?

— Я разочаровала его и уверена видеть он меня не хочет.

У двери Вильям остановился и, не глядя на Киру, промолвил:

— Не знаю, что он натворил, но голову даю на отсечение — ты ни в чем не виновата!

— Вот так и летят головы, — с грустью засмеялась девочка. — Мы автоматически верим человеку, если он никогда нас не обманывал, и так же не верим, если лгал прежде. Нам лень думать, мы часто обвиняем без всяких на то причин.

— Когда речь о моем брате, причина только одна — жестокость, — возразил Вильям. — Я допускаю, вина за какой-то проступок могла лежать на тебе. Но твои слова «Я не обижена на него» говорят о том, что за свою ошибку ты ответила сполна. И даже не хочу знать, как именно. — Молодой человек сочувственно ей улыбнулся. — Воспитание посредством кнута проще и быстрее, а после пряника никогда не известно, закрепился урок или нет. Лайонел не терпит неизвестности. Увещевание и уговоры не для него, он решает проблему раз и навсегда. Но его решения слишком часто влекут погибель.

Девочка опустила снежные ресницы.

— Он просто очень устал от того, что его окружают глупцы.

Бесс вышла из института и устремила взгляд на противоположную сторону дороги, где возле каменного парапета ее часто ждал Вильям с неизменным стаканом кофе в руке.

Сегодня он не пришел. Она звонила ему дважды, но телефон оказался отключен.

Успело стемнеть, воздух был влажным, асфальт блестел.

— Почему ты вчера ушла? — послышалось слева от нее.

— Я думала, мы закончили, — спокойно ответила девушка.

Ювелир взял ее руку и, накрыв своей, мягко заметил:

— Ты изменилась.

— «Непостоянство — доля смертных. В переменах вкуса — счастье их». — Бес посмотрела в лицо мужчины. — «Существование — это цепь перемен». «Всякая перемена прокладывает путь другим переменам».

— Браво, — обнажил крепкие зубы Ювелир.

— Я участвую сегодня в гонке. — Бесс высвободила свою руку. — Хочу победить.

— Хочешь — значит победишь. — Желтые звериные глаза смеялись.

Девушка не решалась двинуться с места. Стояла и ждала, когда он даст понять, что отпускает ее.

А он медлил, рассматривая так внимательно, что Бесс сделалось не по себе, и она, сама не понимая зачем, застегнула до конца молнию на куртке.

— Мне бы хотелось посмотреть, как моя девочка победит, — наконец изрек он.

Прежде Ювелир никогда не проявлял интереса к ее пристрастиям. Бесс могла только мечтать, чтобы он хоть раз поинтересовался, чем она занимается, когда не ублажает его. И вот сейчас так просто сбылась ее давняя мечта. Но оказывается, девушке она уже была не нужна.

Бесс всматривалась в лицо с потрясающе красивыми морщинами, глазами хищника, жесткой линией рта, и внутри не было прежнего трепета. Она с двенадцати лет смотрела на него как на идола, готовая на все. А теперь от былого поклонения и обожания остались одни воспоминания и странная пустота в сердце.

В какое-то мгновение у нее в памяти пронеслись все их мимолетные краткие встречи. Какой же счастливой они ее делали!..

Ей было тринадцать. Он встретил ее одним весенним солнечным деньком у школы и отвел в кафе, где купил целую гору разноцветного мороженого.

Он сказал ей тогда:

— Мальчики — как замерзшие, твердые шарики мороженого, но если их облизывать, они будут таять, станут мягкими и послушными.

А потом попросил сделать ему приятно под столом.

Она воскликнула:

— Но ведь все увидят!

Ювелир улыбнулся.

— Да, но они сделают вид, что не заметили. Ты должна запомнить выражения их лиц. Люди — великие поборники морали, но большинство, оказываясь лицом к лицу с вопиющей безнравственностью, в панике отводят глаза и сбегают.

Девочка водила рукой вверх-вниз, вверх-вниз по его плоти, а он все говорил и говорил:

— Возмущение, потрясение, отвращение, жалость ты видишь во взглядах этих людей. Но они поднимаются, проходят мимо и уходят. Они рады бы помочь, вмешаться, но у каждого есть свои причины, какая- то мелочь, не позволившая подойти и возмутиться вслух, хотя бы попытаться что-то изменить. — Ювелир взял ложечку, зачерпнул подтаявшее мороженое, отправил себе в рот и улыбнулся, совсем как напроказивший мальчишка. Кончил и дал ей салфетку. — Вытри лапку, солнышко. На жизненном пути много скользких мест, никаких салфеток не хватит. И если ждать чьей-то помощи, можно так никогда и не сдвинуться с места.

Ей было пятнадцать. Она пришла в его квартиру к одному из его корешей и увидела Ювелира с другой женщиной.

В тот миг впервые узнала, что такое больно. Она попыталась уйти, но Ювелир вернул ее, а своей любовнице указал на дверь.

Позже он сказал:

— Ревность — главное и самое унизительное доказательство собственной незначительности.

Бесс спросила:

— И ты не станешь ревновать, если к нам присоединиться твой друг?

Ювелир расхохотался, крепко поцеловал ее.

— Мне бы этого хотелось, девочка.

У нее впервые было двое мужчин одновременно.

Ей исполнилось шестнадцать. Они столкнулись в переходе метро поздней летней ночью. Вышли на улицу, Ювелир повел ее куда-то темными двориками. А в одном из них неожиданно попросил снять трусики. Когда она сделала это, прижал к стене, завел руки за спину и приковал наручниками к ржавой трубе.

Если тебя окружит стая волков, хуже нет, чем кричать «Помогите». Стоит им учуять в тебе зайца — разорвут.

И он просто ушел, оставив ее одну. Небо было звездным-звездным, а воздух теплым и сыровато-влажным в бетонном закрытом дворике.

Она ждала полчаса, не в силах поверить, что Ювелир не вернется.

Мимо шли четверо пьяных ребят. Они громко смеялись и били о стены пустые бутылки из-под пива.

Бесс понимала, что они ее вот-вот заметят, и не стала ждать, окликнула сама.

Те подошли, глаза их азартно поблескивали, кто-то присвистнул, прошептав: «Какой улов!» Намерения нетрезвой компании сразу стали ясны.

Самый рослый спросил:

— Не страшно? Девушка, вы тут совсем одна?

— Нет, — ответила она и натужно рассмеялась, — уже не одна, теперь я с вами.

Парни переглянулись, а она чуть отошла от трубы и показала браслеты наручников. Понимала — все равно с минуты на минуту сами заметят.

— Поможете мне?

Пробежался шепоток изумления, а затем посыпались вопросы:

— Кто это тебя так?

Девушка попала в затруднительную ситуацию, пацаны!

— А если не поможем?

И наконец главный:

— А что нам будет, если мы тебя отстегнем?

Они были настроены добиться. Вряд ли кто-то из них предполагал, что она без колебаний предложит себя. Один сразу же отказался участвовать, оставил друзьям перочинный ножик и ушел. Трое других нерешительно переглядывались.

Вот они — звери, еще несколькими минутами ранее готовые растерзать жертву, стояли растерянные, не зная, как насиловать ту, которая ничуть не против.

— Да ладно, — пробормотал лопоухий, рассматривая замок на браслетах, — отстегнем, конечно.

Пока он возился с наручниками, она сделала минет двум другим.

Позже они поехали к лопоухому на квартиру и там накурились, устроив групповуху.

С этими ребятами она и по сей день частенько встречалась. У них всегда была наркота и выпивка.

После того случая она заготовила целую речь для Ювелира. Его поступок уязвил ее, полгода она бесконечно думала об этом, мысленно проговаривая то, что ей хотелось высказать. А увидела его спустя год и забыла все слова.

Ювелир сидел за столиком «Rock Cafe» в клубах дыма и разноцветных огнях подсветки. Бесс подсела к нему. Он заказала ей выпивку. Случай с наручниками не вспоминал, вел себя как ни в чем не бывало.

Она не осмелилась заговорить о прошлом и, не зная что сказать, спросила:

— А почему «Ювелир»?

— Потому что занимаюсь огранкой.

— Работа?

— Призвание.

Девушка ничтожно мало знала о нем, практически ничего. О себе он, как и большинство бывших заключенных, говорил редко и мало.

Они недолго посидели в кафе, а потом гуляли по городу, разговаривали. На дворе стояла золотая осень. Бесс казалось, это самый замечательный день в ее жизни.

Ювелир задавал вопросы. Они не имели ничего общего с тем, что обычно интересовало ее любовников: «Сколько лет?», «Кем хочешь работать, когда вырастешь?», «Какой любимый цвет?», «С кем встречалась до?», «Какие фильмы и книги нравятся?»

Он спрашивал: «Что есть справедливость?», «Где грань между добром и злом?», «Почему победителей не судят?», «Как использовать нравственность?», «Правдива ли ложь?», «На какие преступления толкает жалось?».

Она была с ним как жемчужина в своей ракушке, чувствовала себя уникальной. И ей это безумно нравилось.

На Банковском мостике он усадил ее на пьедестал со сфинксом и, обхватив лицо ладонями, долго смотрел в глаза.

— Я горжусь тобой, — в конце концов сказал он.

Его признание так потрясло девушку, что та не могла вымолвить ни слова. Гордость переполняла и ее, заставляя сердце неистово биться в груди.

На прощание он ее поцеловал. Не как любовник, как отец — в лоб.

Она держалась за лапу крылатого льва, стертую от прикосновений тех, кто загадывал подле сфинкса желания, и у нее от счастья кружилась голова. Бесс смотрела вслед единственному мужчине, который пробуждал в ней чувства, нечто сильное, неповторимое, и ей хотелось прокричать ему что-то вслед. Но что именно?

Через несколько дней она узнала, что его посадили. Если бы он только позволил, то сочла бы за честь навещать его в тюрьме, носить передачки. Если бы позволил, жила бы ради коротких встреч с ним. Но через кореша он передал ей: «Если ты будешь мне нужна, я найду тебя».

Три года от него не было никаких вестей. И вот теперь он нашел ее.

Бесс покачнулась на носках высоких сапог. Ювелир жестом пригласил следовать за ним.

— Мы не опоздаем к началу гонки?

Девушка ступала чуть позади, глядя на серебристые волосы, укрывающие плечи. Он замедлил шаг, повернул голову и устремил взгляд желтых глаз на золотистый купол Исаакиевского собора. Темная Нева вся состояла из блестящих полосок — оранжевых отражений фонарей и более бледных, белых и голубоватых — от окон.

— Люблю этот город, — задумчиво промолвил Ювелир.

— И ты тоже? — удивилась Бесс. Перед глазами предстал образ златовласого вампира с хрустальными холодными глазами.

Мужчина резко взглянул на нее, лицо его точно окаменело, а затем уголки губ дрогнули, образовав вокруг рта трещинки морщин.

— Есть в нем особое очарование. Самый северный из крупнейших — город мира, охраняемый тремя ангелами. Первый — золотой, венчающий шпиль Петропавловского собора, он держит вытянутой вверх пустую руку с невидимой трубой, что известит о конце света. Второй — бронзовый, на Александрийской колонне, в его руке меч, он бич всех предателей и изменников, угождающих городу. И третий — когда-то серебряный ангел с крестом, теперь черный с пустыми руками, на куполе церкви Екатерины Великомученицы — хранитель морских путей. Петербург — притон «Шестидесятая параллель» для талантов, одни большие врата, ведущие в другой мир. Прекрасное место для тех, кто хочет прикоснуться к вечности. «Град Антихриста» его называли.

Ювелир тихо засмеялся и, глядя на противоположный берег, туда, где на постаменте возвышался Медный всадник, процитировал:

«…И когда Он снял четвертую печать, я слышал голос четвертого животного, говорящий: иди и смотри. И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя смерть; и ад следовал за ним, и дана ему власть над четвертую частью земли — умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными…» — Он вздохнул. — Хороший мальчик, способный ученик.

Последнюю часть фразы девушка не поняла, но уточнить не осмелилась.

— Если бы у тебя был шанс жить вечно, — прошептала Лиза, — ты бы…

— Не воспользовался им, — не дослушал он, коснулся указательным пальцем ее переносицы и заметил: — Какие глупости приходят в твою головку.

Она засмеялась, но ей не было смешно. Просто механически издавала звуки, сама не понимая зачем.

Они прошли вдоль решетки Румянцевского сада, где на углу стоял ее мотоцикл.

Бесс все еще не могла поверить, что Ювелир хочет ехать вместе с ней, сядет на ее байк, совсем как обычный парень.

— Хочешь за руль? — нерешительно спросила она.

Ни у одного другого человека ей даже в голову не пришло бы спрашивать подобное. Но с ним она слишком привыкла быть слабой, находиться в его безраздельной власти, не имея никакого права выбора.

Ювелир покачал головой.

— Поведешь ты.

От неведомого удовольствия сердце забилось сильнее, внутри разлилось приятное тепло. Она чувствовала себя так, слово получила долгожданный подарок.

Когда девушка подала ему шлем, он снисходительно улыбнулся:

— Себе.

За десять минут они доехали до Казанского собора, где был назначен общий сбор.

Друзья с любопытством уставились на ее спутника. Большинство видели его впервые. Главный забияка, получивший от Вильяма в нос, не удержался от комментария:

— Какой богатырь, Бесси, да ты никак перешла с богатеньких плейбоев на настоящих мужиков!

Парни заржали, и в этом хохоте она услышала смех Ювелира. Он подошел к ребятам, пожал им руки, а она так и осталась сидеть на мотоцикле, точно со стороны глядя на все происходящее.

За какие-то доли секунды он стал своим, а у нее в голове несмолкаемо звучал голос: «Это было грубо», «грубо», «грубо», «Тебе нравится терпеть оскорбления?» «…оскорбления», «…оскорбления».

Бесс достала из куртки телефон и просмотрела пропущенные вызовы — нужного не обнаружила. Она уже хотела нажать «Позвонить», но ее окликнул Максан:

— Прикинь, наших пацанов остановили гаишники и…

Девушка не слушала.

«Неужели мне нужно было, чтобы кто-то однажды меня защитил? — Думала она, глядя прямо перед собой. — Неужели все это время я как идиотка ждала рыцаря со страниц глупого романа?»

Подъехали организаторы гонки. Трое: один — в камуфлированной куртке, второй — бритоголовый в рокерской куртке, а третий — бородатый с видеокамерой. Они должны были проконтролировать старт и зафиксировать победу на финише, где уже собралась толпа болельщиков.

Каждому участнику выдали карту с маршрутом. После инструктажа к девушке приблизился Максан, развернул свою карту, стал что-то объяснять, но, видя ее неспособность сосредоточиться, разозлился:

— В каких облаках ты витаешь, Лизо, я тут какого хрена распинаюсь?

— Оставь, — отмахнулась она, — с местами поиска я поняла: противоположная сторона Казанского, вход Спаса на Крови, чугунная решетка Певческого моста, ограждение Александрийского столпа, фонтан перед Адмиралтейством, памятник Медный всадник, двор Михайловского замка. Конечный пункт — Театральная площадь. Ищем зеленые ленты. Кто соберет больше и быстрее, тот и победил.

Между тем она услышала, как один из ребят говорил Ювелиру:

— Не обращай внимания, Макс носится с ней как мамочка еще с пятого класса. Они чуть ли не жрут из одной тарелки.

Бесс поймала оценивающий взгляд Ювелира, брошенный на ее друга. Максан тоже заметил, лицо его покраснело, и весь он как-то стушевался. Подобное она не раз видела, когда к нему в компании обращалась какая-нибудь особенно миловидная девчонка. Он даже начинал немного картавить. Странно, что сегодня смутить его удалось мужчине. Хотя особенно удивляться не приходилось. Рядом с этим могучим мужчиной робели и куда более крепкие ребята — его же кореша с зоны.

Парни прыгнули на мотоциклы.

— Не подведи, девочка. — Ювелир обхватил Бесс одной рукой за талию.

Девушка обернулась и, встретившись с ним взглядом, не выдержала:

— Ты знаешь, как меня зовут?

Уголок его рта дернулся.

— Как же иначе?

Она болезненно улыбнулась.

— Ты никогда не обращался ко мне по имени.

— Быть не может! — рассмеялся тот и указал в сторону, куда укатили ее соперники. — Кажется, ты хотела победить?

Она отвернулась, сердце словно задохнулось от непонятной безысходности, в груди возникла тупая боль.

Девушка завела мотоцикл и с мягким рычанием сорвалась с места.

— Куда в первую очередь? — спросил Ювелир.

— Сразу во двор Михайловского.

— Почему?

— Самая дальняя точка от финиша, все остальные места находятся примерно на одном пятачке, поэтому ребята рванут туда. Ближе всего противоположная сторона Казанского, там может оказаться лент пять-шесть. Но туда никто не поедет, боясь потерять драгоценные минуты и полагая, что это не стоит того. Я заберу их на обратном пути.

— Умница, — промолвил мужчина.

Ей вновь стало до безобразия приятно. Его похвала много для него значила, больше, чем ей хотелось бы. Она прибавила скорость; мысли о том, что может ошибаться относительно количества лент, сильно взволновали. Сердце забилось быстрее, Бесс ощутила то редкое чувство восторга, кружившее голову точно на аттракционе. Она любила его еще тогда, когда маленькой девочкой кружилась на карусели во дворе или совершала что-то преступное, за что ее могли наказать или осудить.

Девушка мчалась по набережной Фонтанки.

Впереди в свете фонарей стоял мрачновато-прекрасный Михайловский замок — квадратная крепость гигантских размеров со скругленными углами. Единственное в Петербурге дворцовое сооружение в стиле романтического классицизма. Перед ним находилась площадь с бронзовым памятником Петру I на коне, три моста соединяли ее со зданием. Вокруг проходил ров. Фронтон главного — южного фасада — украшал многофигурный барельеф «История заносит на свои скрижали славу России» выполненный скульптором Пьетро Стаджи.

Деревья с пышной листвой, того же цвета, что и стены замка, шелестя на легком ветру, в электрическом свете походили на языки пламени.

Девушка въехала через ворота в центральный восьмиугольный парадный внутренний двор и, соскочив с мотоцикла, подбежала к одинокой статуе Павла I, сидящего в кресле на пьедестале. Зеленые ленты были повсюду. Одна привязана к ноге императора, другая висела на скипетре, еще несколько оказались привязанными к ножке табурета под его ногами. Всего Бесс сняла с Павла двенадцать ленточек. Размышляя над числом, она все больше склонялась к мысли, что его выбрал один из организаторов. Как упоминал Максан, тот по образованию был историком. И двенадцатое марта являлось датой смерти царя.

Ювелир встретил ее задумчивой улыбкой. Каким-то непостижимым образом он всегда находился в курсе всего, о чем она могла бы подумать.

Когда Лиза выехала на набережную, он сказал:

— Власть собственным страхом подписывает себе смертный приговор.

Бесс понимала, о чем он. Всем было известно о фобиях царя, мучимого снами о своей кончине и видениями о заговорах и пролившейся крови. Девушка посмотрела в зеркало на удаляющийся замок и мысленно прочла надпись на фасаде: «ДОМУ ТВОЕМУ ПОДОБАЕТЪ СВЯТЫНЯ ГОСПОДНЯ ВЪ ДОЛГОТУ ДНЕЙ».

В конце 1080 года юродивая со Смоленского кладбища предсказала Павлу столько лет жизни, сколько букв в изречении на фасаде его замка. Так и вышло.

В университете Бесс зналась с двумя историками, один из них особенно увлекался периодом правления «Павлика», как насмешливо в народе звали царя в Петербурге. Сколько себя помнила, ей всегда больше нравилось спать с умными мужчинами.

Вернувшись к Казанскому собору и объехав его, на тонкой трубе было обнаружено семь зеленых ленточек. Девушка воспроизвела в памяти все известные ей даты, связанные с собором, и пришла к выводу, что число семь, это последняя цифра в дате его освящения — 1737 год. У нее почти не оставалось сомнений, что количество лент на местах строго разделено и связано с определенными числами. Недаром гонка называлась «Памятные даты».

Бесс пронеслась по узкой Казанской улице, на Фонарном переулке повернула на набережную канала Грибоедова, где едва не столкнулась с одним из участников. Тот попытался ее объехать, но внезапно его занесло, он не справился с управлением и, чиркнув колесом об ограду канала, затормозил.

Ювелир сжал ее плечи, приказав:

— Езжай. Победа не ждет тех, кому не вовремя бывает жаль. Жалость не любит победителей, она все чаще якшается с неудачливым сбродом.

Через минуту Бесс уже финишировала на Театральной площади.

Девушка огляделась — она была первой. Следом за ней с разрывом в несколько секунд прибыл Максан, за ним и все остальные участники, включая того, которого она обогнала на повороте.

Прежде чем попросить у участников добытые ленты, организатор — высокий парень в ботфортах и камуфлированной куртке — вынул деньги и потряс увесистой пачкой.

— Здесь две штуки долларов для победителя. Кто скажет, сколько всего было лент, получит бонус в триста тысяч.

Двое сказали «Тридцать», решив в случае верного ответа разделить выручку. Максан назвал: «Тридцать пять». Парень, упавший с мотоцикла на набережной, ответил «Двадцать пять».

Когда все посмотрели на Бесс, она выудила свои ленты и сказала:

— Сорок пять.

Организаторы собрали все трофеи. Недолго посовещались и под разочарованный вздох парней, огласив результат: «У девушки девятнадцать лент — больше всех», подошли к ней и вручили деньги. Две тысячи и триста сверху. После каждый пожал ей руку.

А парень в камуфлированной куртке поинтересовался:

— Просто угадала?

Упавший с мотоцикла возмущенно заорал:

— Пусть объяснит! Я не верю в такие совпадения. Пацаны, так и скажите, что продали ей число за отсос!

Организаторы переглянулись и засмеялись, бритоголовый в рокерской куртке развел руками:

— Мы с девушкой незнакомы.

А тот, что снимал на камеру, попросил:

— Пусть она объяснит свой ответ.

Бесс пожала плечами.

— Гонка называется «Памятные даты». Во дворе Михайловского на памятнике Павлу я нашла двенадцать лент. Двенадцатое — дата смерти царя. На Казанском было семь лент. Семерка — последнее число в дате освящения собора — тысяча семьсот тридцать седьмой. Становится очевидным, что у входа Спаса на Крови количество лент равно последней цифре в дате освящения храма. Тоже семь — тысяча девятьсот седьмой. В случае с мостом — все просто, дата открытия Подьячего моста — тысяча восемьсот тридцать четвертый. Четыре ленты. Александрийская колонна воздвигнута в том же году. Еще четыре. Медный всадник открыт в тысяча семьсот восемьдесят втором. Две. И фонтан. Вот тут я сомневалась, какую дату использовали. Опиралась на тот факт, что на карте с маршрутом гонки был обозначен именно фонтан, а не само Адмиралтейство. Открытие самого крупного на тот момент фонтана в Петербурге произошло в тысяча восемьсот семьдесят девятом.

— Слыхал, Алик, — хохотнул бритоголовый, обращаясь к тому, кто снимал на камеру, — а ты говорил, никто не догадается!

Максан выругался и, глянув на организаторов, плюнул:

— Вы за кого нас принимаете, за Инштейнов?

— Да ладно, — посмеялся бритоголовый. — Погнали в «Rock Cafe», отметим! — и, подмигнув Бесс, спросил: — Угощаешь?

Она кивнула и, тряхнув увесистой пачкой, пообещала:

— Гуляем.

Спустя полчаса они все завалились в клуб. Играла музыка, одни танцевали уже изрядно пьяные, другие сидели у барной стойки.

Веселье шло полным ходом, когда девушка ощутила вибрацию телефона в кармане. Она выхватила его, уставилась на экранчик — сердце сжалось от разочарования. Звонил не тот, чьего звонка она весь день ждала. Бесс вырубила телефон.

Максан поднял очередную стопку водки за победительницу. На сцене пел худощавый мальчишка в больших очках. Ювелир выпил и потянул девушку на площадку для танцев, где медленно топтались другие пары.

Девушка подняла на него глаза. Он никогда не танцевал с ней прежде. От его пристального взгляда Бесс стало жарко, а Ювелир крепко прижал ее к себе и, наклонившись уху, вкрадчиво сказал:

— Я осяду тут.

— Здорово, — все, что она смогла вымолвить. И видя его выжидающий взгляд, пробормотала: — На своей квартире?

Он не ответил, обхватив ее за шею, поднял ее лицо и сказал:

— Не встречайся больше с тем мальчиком.

Бесс потрясенно моргнула. Что это было? Ювелир требовал от нее верности?

— Не встречаться только с ним? — с трудом выдавила она.

— Да, — утвердительно кивнул тот.

Девушка отстранилась.

— Извини, но я сама решу, с кем мне спать.

В желтых волчьих глазах зажегся зловещий огонек, но она не испугалась, лишь отступила и, бросив: «Увидимся, если захочешь», вернулась к друзьям.

Он недолго постоял посреди зала, затем, не прощаясь, покинул клуб.