Вампиры – дети падших ангелов. Танец кровавых ма­ков

Глава 10 В воздухе

На следующий вечер в трехэтажном доме по главной улице города царила атмосфера праздника. Бальный зал с изумрудным полом сиял в свете сотен разноцветных лампочек, украшенных покачивающимися бриллиантами, спускающимися на серебристых нитях с потолка. Женщины были одеты в легкие, воздушные разноцветные наряды, изобилующие драгоценными камнями. Мужчины ходили в тонких туниках разных цветов.

Катя единственная явилась в европейском платье и теперь ощущала себя белой вороной. А ведь Цимаон Ницхи прислал ей соответствующий наряд. Только она захотела сделать все по-своему. Девушка надела голубое платье, которое особенно нравилось Лайонелу, и ее ни на миг не оставляла мысль: «Неужели показалось?»

Возле стены стояли музыканты с лирами, наигрывая непривычную для ее слуха мелодию, немного дребезжащую, с глубоким эхом, чуть грубоватую, но красивую.

Девушка стояла возле Вильяма, оглядывая собравшихся. Кира с Йоро остались в комнате, Олило тоже пришлось оставить с ними, вряд ли кто-то из вампиров обрадовался бы появлению чертенка с зеркальными глазами. Особенно учитывая, что нигде в городе не висело ни одного зеркала. Создатель в пурпурном одеянии с золотым терновым венцом на голове восседал на троне, слева стояли две его молодые жены, темноволосая красавица Агарь и светленькая Наама, справа Уриэль.

— Вам весело? — услышала позади себя тонкий кроткий голосок Катя.

Его обладательницей оказалась дочь Цимаон Ницхи Сарах, одетая в белый полупрозрачный наряд, на груди скрепленный крупным черным бриллиантом. Густые щеточки ресниц взлетели и опустились, прикрыв сверкающие янтарные глаза как у отца. Девушка откинула назад черные блестящие волосы, смущенно прошептав:

— Мне хотелось бы с вами подружиться.

— Рада, — Катя выдавила из себя ответную улыбку.

Девушка просияла и, обведя рукой зал, предложила:

— Познакомить вас со всеми?

— Пожалуй, нет.

Сарах не расстроилась, нашла взглядом Вильяма, беседующего с одним из сыновей Создателя, и заметила:

— Он очень хорош собой, правда?

Катя сердито прищурилась.

— Цимаон Ницхи прислал тебя воспевать мне ангельские достоинства?

— Просто сказала первое, что пришло на ум, — простодушно созналась девушка.

Почему-то Катя ей верила. А наткнувшись на стальной блеск глаз Уриэля, поинтересовалась:

— Он хоть когда-нибудь веселится с остальными?

Щеки Сарах покрылись румянцем, та быстро взглянула на гиганта-воина возле отца и так тихо, что пришлось буквально читать по губам, сказала:

— Нет, что вы, каждую секунду он на службе у Создателя.

Катя хмыкнула, она была уверена, что эти двое неравнодушны друг к другу, но решила не озвучивать свои догадки. Заметив, как к трону Создателя подошел Наркисс, единственный среди всех вампиров облаченный в черное, извинилась и заспешила в его сторону.

Собственный порыв ей самой до конца не был понятен, но после вчерашнего разговора в сквере со старейшиной, вдруг захотелось поговорить с ним еще.

— Веселишься? — заметил ее Цимаон Ницхи.

Его жены, Уриэль склонили перед ней головы, а Наркисс даже капюшона не повернул. И прежде чем она успела рот раскрыть, затерялся среди гостей.

Создатель, к неудовольствию девушки, поймал ее ищущий взгляд и несколько удивленно заметил:

— Странный выбор.

— Я пойду… веселиться, — пробормотала девушка и двинулась в ту сторону, куда ушел Наркисс.

«Он меня избегает?» — эта мысль ее повеселила. А следующую мысль спугнул Вильям, поймавший девушку за локоть.

Их взгляды встретились, на миг ей показалось, что он пришел в смятение, но потом красивое бледное лицо превратилось в спокойную маску дружественного участия.

— Все в порядке?

— Да-да, — рассеянно покивала она, следя за передвижениями черной фигуры в капюшоне по залу.

Вильям тоже посмотрел на Наркисса и со смешком обронил:

— Куда это, интересно, он так помчался?!

Катя нетерпеливо передернула плечами и, пообещав: «Увидимся еще», вновь двинулась за своей целью.

В диковинном танце они двигались по залу, пока не встретились лицом к лицу, вернее, лицом к капюшону близ трона Цимаон Ницхи.

И Катя, недолго думая, спросила то, что спрашивали весь вечер у нее: «Веселитесь?

— Похоже на то? — донесся хрипловатый голос.

Девушка деланно засмеялась, тем временем лихорадочно придумывая тему для разговора.

Но старейшина опередил ее, довольно грубо приказав:

— Не ходи за мной.

— Я… — начала она, но он оборвал:

— Неинтересно!

Катя скрипнула зубами и, видя, что тот поворачивается к ней спиной, обратилась к наблюдавшему за ними Создателю:

— Почему он все время в капюшоне? Хочу видеть его лицо!

Капюшон резко повернулся к ней, а губы Цимаон Ницхи дрогнули в усмешке и тот предложил:

— Потанцуй с Вильямом. А Наркисс, так и быть, после удовлетворит твое любопытство.

Девушка заметила, как дрогнули плечи под черным одеянием. Но ее нестерпимое желание взглянуть уже ничто не могло удержать. Она протянула руку, чтобы содрать капюшон, но Наркисс оказался быстрее, он перехватил ее запястье. Затем отступил на два шага и медленно стащил капюшон.

В установившийся тишине Катя услышала слабый вскрик, не сразу сообразив, что сорвался он с ее губ.

Перед ней стоял отвратительнейший старик, какого только приходилось видеть. Белое как мел лицо было сплошь в ямках, на дне которых желтели гнойные язвочки. Губы покрывала толстая бело-желтая потрескавшаяся корка. Тонкие седые волосы до плеч прикрывали уши с рваными мочками. Веки нависли над глазными впадинами, и там — в желто-серой глубине, точно два драгоценных камня, сверкали зелено-голубые глаза.

Похоже, единственное, что осталось от былой красоты.

Катя смотрела долго-долго, а потом прошептала:

— Но можно ведь привыкнуть.

От взгляда прекрасных глаз ей стало душно, девушка обмахнулась рукой.

«Лучше бы молчала в тряпку», — думала она, не зная, как тут возможно исправить ситуацию.

За нее все решил Создатель, бросивший:

— Убирайся, все веселье испортил.

Наркисс, не говоря ни слова, прошел по коридору, созданному расступившимися гостями, и скрылся за дверьми.

Цимаон Ницхи взмахнул рукой, музыканты заиграли веселый мотивчик, но девушка его не слушала. Она побродила по залу, прислушиваясь к голосам. Поскольку понять, о чем говорят гости, не могла, вскоре ей надоело. И улучив момент, когда, как ей показалось, за ней никто не наблюдал, она вышла из зала, спустилась по лестнице на первый этаж и покинула дом.

Девушка недолго постояла на аккуратном небольшом крылечке, любуясь улицей, освещенной рыбами в круглых аквариумах на хрустальных столбах. В черном небе висела полная золотистая луна, окруженная россыпью крупных звезд.

На улице никого не было. Кроме ярких окон на третьем этаже одного дома, казалось, весь город уснул.

Катя двинулась в сторону дворца. Ей хотелось вернуться в свою комнату и побыть одной или с Йоро. Но когда уже была у цели, передумала и устремилась к скверику за дворцом. К ее разочарованию, Наркисса там не было. Она села на одинокую скамейку и, откинувшись на спинку, уставилась в искусственное небо. Если бы не знала, что находится глубоко-глубоко под землей, ни за что бы не отличила от настоящего.

Так девушка сидела, рассматривая звезды и луну, пока в теплый воздух тонкой струйкой не проник ледяной аромат. Катя встрепенулась, вскочила и завертелась на месте.

— Ты здесь? — дрожащим голосом спросила она.

Налетевший холодный ветерок разметал ее волосы. Сердце от счастья легонько сжалось. Она опустилась на скамейку, шепнув:

— Скажи мне, пожалуйста, что-нибудь!

Ветер подул сильнее и красный песок перед скамейкой закружился вьюнком. А потом стал превращаться в рисунок. Когда тот был завершен, девушка увидела сидящую на берегу моря пару, а позади них пещеру, поросшую сверху маками.

Горло сжалось, мешая пролиться словам. Ей показалось, что чувство, которое она испытывает, сейчас разорвет ее изнутри.

— Я люблю тебя, — с трудом промолвила она.

Вновь подул ветер, картина у ее ног разлетелась на песчинки и вновь собралась, но уже в надпись: «Оставь для меня приоткрытой свою дверь…»

Катя не успела ответить, ветер разметал послание, а в следующую секунду она услышала хрипловатый голос:

— Здесь был Лайонел?

Девушка впилась взглядом в стоящего возле фонтана Наркисса и, к своему полнейшему изумлению, абсолютно спокойно ответила:

— Я бы, наверно, заметила.

Старейшина приподнял указательный палец кверху, точно предлагая прислушаться.

— Его запах…

— Его одеколон, — кивнула девушка, — он был в моей сумке, когда Цимаон Ницхи забрал меня с острова. — И обвиняющее прибавила: — Я скучаю!

Наркисс ничего на это не сказал, поэтому она затруднялась определить, поверил тот или нет. Однако оброненная им фраза: «Ну тогда, видимо, спокойной ночи» заставила ее напрячься.

«Не поверил», — пришла к выводу Катя. И глядя вслед удаляющемуся силуэту, была уверена, старейшина направлялся к Создателю все ему доложить. Рассчитывать на то, что Наркисс станет покрывать ее, особенно после того как она опозорила его на приеме, не приходилось. То, что минутой ранее заставило ее сердце буквально закружиться от счастья, теперь заставило его сжаться от страха.

Катя решительно поднялась и заспешила во дворец.

«Он не придет, не придет, — твердила она себе, — он улетел, потому что заметил Наркисса раньше. Он не рискнет…»

В комнате девушка обнаружила Йоро с Кирой, сидевших на полу, возле тумбы со светильником. Мальчик с девочкой разговаривали, но когда дверь открылась, замолкли. Обижаться на это Кате было некогда, она сказала: «Сегодня поспите у Вильяма, и ты Олило», и без других объяснений выпроводила всех.

Оставшись одна, она сперва, как зверь в клетке, металась по комнате, затем быстро приняла ванну с ароматными жасминовыми шариками и, погасив свет, приоткрыла дверь.

Девушка лежала в постели час, два и три, не спуская взгляда с щели, в которую из окна в коридоре проникал золотистый лунный свет. Каждый шорох или изменение запаха от дуновения ветерка заставляли все внутри напрягаться. Она переставала дышать и слушала-слушала тишину. Музыка и голоса, доносившиеся из дома на главной улице, давно стихли, вампиры разошлись, наступила полноценная ночь, не нарушаемая ничем, кроме света искусственных звезд и луны.

Когда же дверь неожиданно тихо затворилась, Катя приподнялась на локте, вглядываясь в темноту. Комнату наполнил тонкий морозный аромат, девушка почувствовала, как под одеяло проник холод, притронувшийся к ее телу, и заставил дрожать. Дрожь мучительного наслаждения от шеи спустилась ниже. А в следующий миг девушка ощутила на себе тяжесть тела, и прекрасное лицо с прозрачно-голубыми глазами склонилось к ней. В тишине, неожиданно, далекое-далекое и едва различимое, зазвучало «Эхо Антарктиды» Вангелиса. Таинственная, пронизывающе глубокая мелодия, точно сотканная из силуэтов айсбергов, кристального льда и белоснежных просторов.

— Ты сильно рискуешь, — нехотя признала девушка, обхватывая холодные плечи в попытке отогреть их.

Лайонел приподнял ее голову, запуская пальцы в волосы и легонько укусил в шею, шутливо предупредив:

— Будешь много болтать, сделаю тебя вампиром.

Его губы от прикосновения к ней потеплели, дыхание и настойчивый язык стали горячее. Восторг, охвативший девушку, мог бы сравниться с тем, что она испытала, когда еще незнакомый ей тогда Лайонел во время семейного новогоднего ужина под столом положил ей руку на колено. Желание поступать иначе, не так, как принято, поступать неправильно, не думая о чьем-то осуждении, жило в ней всегда. Но лишь недавно она научилась меньше оборачиваться, чтобы взглянуть на реакцию окружающих. Только с Лайонелом сумела посмотреть на отрицательность по-новому и понять: грань между хорошим и плохим в своей относительности неразличима.

От его поцелуев у нее, как на карусели в детстве, кружилась голова. Самой же себе она напоминала подростка, который кайфует от адреналина, испытываемого при мысли, что в любой момент могут вернуться родители и застукать. Только вместо родителей был отец — Создатель, не знающий жалости и не способный прощать.

Позже, лежа в объятиях молодого человека и, нежно перебирая мягкие кудри у него на затылке, Катя тихо спросила:

— Что же нам делать?

— Смотреть на обстоятельства, — спокойно ответил Лайонел.

— Тебя поймают, — выдохнула девушка, уткнувшись ему в плечо.

— Воздух невозможно поймать.

— Совсем-совсем невозможно?

Он негромко засмеялся. Его рука спустилась по ее спине, и, немного подумав, молодой человек пробормотал:

— Шанс все-таки есть… тебе же удалось.

Ее разбудили крики. Катя открыла глаза и некоторое время лежала не шевелясь, вспоминая восхитительную ночь, наполненную хрустальными звуками музыки, стихшей в тот миг, когда Лайонел покинул комнату. Шум, врывающийся в приятные мысли, заставил соскочить с постели и, накинув на себя простыню, выскользнуть за дверь.

В окно ярко светило солнце, от разноцветного сияния города хотелось прищуриться. Крики доносились с соседней улицы, но из-за домов девушка не могла рассмотреть, что же там происходит. Поэтому она вернулась в комнату, оделась, быстро расчесалась и побежала на улицу.

Шум нарастал, казалось, где-то поблизости проходит футбольный матч и болельщики решительно посходили с ума.

Девушка прошла по алмазной дорожке вдоль золотой решетки сквера, обогнула дома, упирающиеся в голубое небо с массивными серо-белыми тучами. Соседняя улица, как и главная, только чуть уже, оказалась тоже пустынной. Но Катя двигалась на звук приближающегося шума и вскоре, достигнув высокой арки, с распахнутыми решетчатыми воротами, вошла во внутренний двор. Он был огромный, круглой формы, закрытый со всех сторон домами, являя собой античный амфитеатр. На трибунах стояли и сидели жители города. В главной ложе с красным навесом и гобеленом, изображавшим герб города, восседал Цимаон Ницхи, остальные двенадцать старейшин, дети Создателя и приближенные. Там же Катя увидела Вильяма, Йоро и Киру. Олило сидел на подлокотнике кресла самого Цимаон Ницхи, восторженно размахивая маленькими копытцами. Единственного, кого из свиты Создателя не было рядом, — это Уриэля. Он находился на арене, как огромный столп, возвышаясь на эшафоте из белого мрамора, с красной каймой из рубинов. Перед воином с мечом на коленях стоял Атанасиос, склонив голову с серыми, точно посыпанными пеплом волосами.

Толпа продолжала ликовать, пока Наркисс не поднялся с места — лицо его было вновь закрыто капюшоном. Старейшина раскрутил свиток и принялся громко, отрывисто читать. Катя не поняла ни слова, лишь то, что текст на пергаменте, видимо, являлся обвинением и приговором.

Девушка протиснулась между рядами к главной ложе.

— Как вовремя, — приподнял уголок рта Цимаон Ницхи вместо приветствия.

— Поразительно крепкий сон для вампира, — точно невзначай отметил Наркисс.

Катя испуганно взглянула на него, хотела что-нибудь сказать в свое оправдание, но засмотрелась на Тане, стоящего на коленях.

— Присаживайся, — щедро предложил Создатель, указывая на пустующее кресло рядом с собой.

Девушка села и, сама того не заметив, вцепилась в руку Цимаон Ницхи.

— В чем вы его обвиняете?

— Он обвиняется в измене.

— Но что он сделал? — прошептала Катя.

— Лучше спроси, чего он не сделал. Иной раз бездействие — и есть главное преступление.

— Неужели вы убьете своего сына? Не делайте этого!

Янтарные глаза устремились на нее.

— А тебе есть что предложить мне взамен?

Катя медленно отстранилась и невидящим взглядом уставилась на эшафот. Ей нечего было предложить. Пожертвовать своим счастьем с Лайонелом, сменив на мучение рядом с Вильямом ради чей-то жизни? На это она пойти не могла. Даже если бы солгала сейчас, надолго бы Тане не спасла.

И ее мысль тотчас подтвердил Цимаон Ницхи, обронив:

— Я бы все равно не поверил тебе.

Тот взмахнул рукой с перстнем на пальце, и Уриэль сказал несколько слов приговоренному. Тогда мальчишка поднял голову и, глядя на отца, что-то произнес. На лице Создателя возникла на удивление нежная всепрощающая улыбка.

— Что он сказал? — тронула Катя сидящего рядом с ней Вильяма за плечо.

Молодой человек едва различимо перевел: «Себя я любил больше, чем тебя, отец. Я не пронес бы сосуд с твоей жизнью, потому что это означало бы смерть для всех нас. А мне хотелось жить…»

— Твоя честность — бальзам на мое истерзанное сердце. Я тебя любил, мальчик мой, — промолвил Цимаон Ницхи.

Катя не успела зажмуриться, когда Создатель качнул головой и меч Уриэля с быстротой молнии опустился на шею Атанасиоса. Кровь из обезглавленного тела вылетела и, засияв в воздухе на солнце, выплеснулась на белый мрамор. И светясь, медленно потекла в разные стороны.

Трибуны возликовали. Сарах всхлипнула и закрыла лицо ладонями. Катя смотрела на все как будто со стороны, она не могла до конца поверить, что стала свидетельницей настоящей казни.

А на трибунах тем временем произошло странное — горожане притихли и многие из них, точно в школе на уроке, подняли руку.

Вскоре девушка выяснила, зачем.

Цимаон Ницхи поднялся, обвел янтарным взглядом своих подданных и, громко произнося имена, выбрал шестерых вампиров, из тех, кто поднял руки. Те спустились на арену и окружили эшафот. Две девушки, одетые в легкие разноцветные наряды, вынесли каждому по высокому золотому кубку.

Тогда-то Катю и осенило, от отвращения она онемела. Ранее девушка не обратила внимания на желобки, тянущиеся от центра эшафота в разные стороны.

Шесть вампиров подставили свои кубки к краям желобов и замерли в ожидании награды — кровавого нектара силы и власти.

А небо потемнело, вдали раскатисто прокатился гром.

Девушка покосилась на Создателя, задумчиво взирающего на то, как кровь его сына, точно лапы паука, расползается в разные стороны.

— Даже не заказали хорошую погоду в такой ответственный день, — не удержалась Катя. Ей хотелось уколоть его, задеть так, чтоб больнее невозможно. За все, что он сделал, за эти сухие острые осколки, застрявшие у нее в глазах.

— Такие вопросы я не решаю, — как ни в чем не бывало ответил Создатель. — В нашем центре управления погодой прогноз составляется сразу на несколько месяцев вперед. Что за удовольствие жить, когда знаешь все наперед?

Девушке было, что ему ответить, но бранный поток, который ей хотелось вылить на него, заглушил связное и разумное, поэтому она смолчала.

Все, находящиеся в главной ложе, выглядели если не сильно расстроенными, то и не радостными. Все, кроме Олило. Чертенок крутился из стороны в сторону и весело болтал ножками. Можно было подумать, он пришел не на казнь, а в цирк.

Катя ощутила, как огненный шарик злости вспыхнул в животе, она протянула руку, пихнув чертенка, сидящего на подлокотнике кресла Создателя.

— Немедленно прекрати!

Малыш захлопал своими огромными зеркальными глазами и, мгновенно присмирев, спросил: «Я сделал что-то не так?»

Гром приближался. Над ареной, где первый из шести вампиров уже наполнил свой кубок и залпом его осушил, нависла темная туча.

Сарах все еще тихонько всхлипывала, другие дочери Цимаон Ницхи, по возможности, прятали глаза. Сыновья сидели с непроницаемыми лицами. Старейшин, по всей видимости, произошедшее ничуть не тронуло. Одного из них, миниатюрного тибетца, по имени Нима — трак — ден, настолько не интересовала казнь, что основные события он пропустил, увлеченно вышивая на небольших деревянных пяльцах.

Катя смотрела на то, как из-под маленьких ловких пальцев с иголкой на белой салфетке возникает рисунок. И от возмущения, сжимающего внутренности, точно тисками, ей с трудом давался каждый новый вздох.

«Какие же они все омерзительные, — думала девушка. — Какие безразличные, бездушные… в скульптурах Моргана Нориша больше души, чем у этих…»

Начался дождь. Негодовала она до тех пор, пока старейшина не вытащил из пяльцев платок с портретным изображением казненного Атанасиоса. Настолько точным, что было невозможно не восхититься.

Нима — трак — ден протянул свое творение Создателю. А тот, даже не взглянув на платок, утер им лоб в капельках пота и хотел сунуть за пазуху, но Катя не позволила. Она вырвала у него портрет и прижала к себе, заявив:

— Я заберу его себе.

— Бери-бери, — милостиво позволил Цимаон Ницхи и, хлопнув в ладони, поднялся. Перед ним тут же открыли дверцы ложи, и он степенно стал спускать по лесенке на арену. За ним преданно потянулась его свита.

Катя и все прочие двинулись ко дворцу. Однако она не дошла и до сквера, обнаружила, что, видно, когда клала в задний карман джинсов, потеряла платок с портретом Тане.

Девушка повернула назад, зашла в ворота и резко остановилась.

В главной ложе осталась лишь Сарах. Теперь она плакала не таясь, не сдерживая рыданий. А рядом с ней возвышался Уриэль. В попытке утешить, он положил огромную руку на ее маленькое хрупкое плечико. Ту самую руку, которой чуть ранее отсек ее брату голову, из-за чьей смерти она сейчас плакала.

Это зрелище — палач, утешающий скобящего, так поразило Катю, что она стояла не в силах шелохнуться и выдать свое присутствие.

Уриэль сказал что-то девушке, она перестала всхлипывать и подняла на него желтые, мокрые от слез глаза. А потом произошло то, чего Катя совсем уж никак не ожидала — воин опустился перед Сарах на колени и поочередно поцеловал ее лодыжки. Когда его губы двинулись выше, Катя развернулась и побежала прочь.

На ступенях дворца стоял Цимаон Ницхи с потемневшим лицом и яростно сверкающими глазами. Рядом с ним по правую руку Наркисс и Нима — трак — ден, слева Вильям. Несколько старейшин сгрудились у подножия лестницы.

— Где искать? — возопил Создатель. — В воздухе, где же еще!

У девушки перехватило дыхание.

«Он знает про Лайонела», — поняла она.

Цимаон Ницхи заметил ее и, наградив убийственным взглядом, говорившим: «С тобой я разберусь позже», обвел, всех присутствующих, после чего взревел:

— Где Уриэль?

— Надо полагать, с вашей младшей дочерью, — услужливо подсказал Наркисс.

Цимаон Ницхи плотно стиснул зубы.

— За такую клевету, Наркисс, можно и поплатиться.

— Я с радостью, — усмехнулся тот. — Если то, конечно, клевета.

Сама не понимая, что делает, Катя выступила вперед:

— Он был на трибунах, помогал искать мой платок.

Создатель приподнял бровь.

— И конечно, нашел?!

Девушка нерешительно кивнула.

— Лжет, — определил Наркисс и, вынув из-за пазухи платок, помахал им в воздухе.

Из-за угла показался Уриэль, чуть позади него Сарах. Одного взгляда на порозовевшие щеки девушки было достаточно, чтобы кое-что понять. И ее отец, не являясь глупцом, понял.

Цимаон Ницхи жестом подозвал к себе дочь и, когда та приблизилась, наотмашь ударил по лицу.

При этом он не смотрел на нее, взгляд янтарных глаз был прикован к лицу Уриэля. У того при пощечине предательски дрогнули губы.

Катя, затаив дыхание, ждала, что предпримет Создатель, но он, всегда быстрый на расправу, отчего-то медлил.

Наконец, Цимаон Ницхи приказал дочери: «Не разводи сырость!» и указал ей на двери дворца. Затем обратился к Уриэлю так спокойно, как будто ничего не случилось:

— Лайонел в городе. Доставить его ко мне!

Воин в знак согласия наклонил голову, Создатель вместе с тибетцем и Вильямом зашагал вверх по лестнице. Уриэль испарился в ту же секунду. На блестящих от влаги ступенях, выложенных драгоценными камнями, осталась лишь Катя и Наркисс. Тот вложил ей в руку платок и не без удовольствия промолвил:

— У всех у нас есть слабые места, не так ли?

Девушка вытаращила на него глаза. Только сейчас до нее вдруг дошел смысл виртуозно разыгранной старейшиной сценки.

У Цимаон Ницхи было слабое место. И Наркисс зачем-то показал ей его.

Лайонел чуть отодвинул плотную черную портьеру, с минуту смотрел на главную улицу, затем отступил от окна. В комнате на третьем этаже не горел свет, в кресле с остекленевшим взглядом и искаженным от страха лицом сидел хозяин — лысоватый круглолицый вампир, одетый в расшитый золотой нитью шелковый халат.

Орми, повиснув вверх ногами на карнизе, внимательно наблюдала за молодым человеком.

«Этого ты тоже не планируешь вывести из лабиринта?» — поинтересовалась она.

Лайонел лишь усмехнулся и, в упор взглянув на мышь, мысленно сказал: «Малышка, перестань на меня так похотливо пялиться!»

Орми издала раздраженный шипящий звук.

«А своей глупой девчонке ты тоже запрещаешь на себя смотреть?»

«Глупые девчонки меня заводят, а весьма умные летучие мыши — нет».

Орми сорвалась с места и, пролетев над молодым человеком, коснулась крылом его обнаженного плеча, пропев:

«Ах, жду не дождусь, когда ты вернешься к нормальной жизни. А то ты, похоже, позабыл, что кроме всяких рыжих бесов на свете есть и другие женщины».

«Слишком просто», — задумчиво улыбнулся Лайонел.

«Это ты сейчас так говоришь. — Орми уселась на голову хозяину дома. — А увидишь прелести какой-нибудь светской красотки…»

«Прелестей светских красоток за несколько столетий я отведал слишком много, вряд ли меня можно чем-то удивить».

«Готова поспорить, ты изменишь ей уже в августе».

Лайонел изумленно вздернул бровь.

«Если бы не знал тебя, решил бы, что ты пытаешься вытянуть из меня обещание хранить Кате верность».

«Вот еще!» — оскорбленно фыркнула мышь.

Лайонел прошелся по комнате и вернулся к окну. Недолго понаблюдав, он чертыхнулся, заметив: «Мне не нравится интерес Наркисса к ней. Этот грязный старик что-то замышляет!»

Орми почесала коготками нос.

«Всем известно, Наркисса интересуют только красивые девушки. Тебе не о чем беспокоиться!»

Молодой человек досадливо стиснул зубы, буркнув:

«Она красива, просто…» — Он резко оборвал мысль, поняв, что повторяет слова брата, которые ему самому не так давно казались нелепыми.

«Ну-ну, — съехидничала летучая мышь, затем с поистине королевской милостью сменила тему: «Какой план? Так и будем тут сидеть?»

Лайонел улыбнулся и, глубоко вздохнув, растворился в воздухе.