Васек Трубачев и его товарищи. Девочка из города

НОВЫЕ ЗНАКОМЫЕ

Груша ушла в школу. В сумку с книгами она засунула бутылку молока, кусок хлеба и сладкую пареную брюкву. До обеда далеко — проголодаешься.

Таиска позвала Валентинку в горницу и вытащила из-под кровати ящик. Там лежали её куклы, все растрёпанные, раздетые, с облупленными носами. Но у Валентинки, когда она увидела их, даже румянец проступил на щеках. Как давно уже не играла она в куклы! Таиска схватила одну куклу за ногу, показала:

— Это Верка!

Другую подняла за косу:

— Это Клашка!

Потом снова пошвыряла в ящик:

— Ну их! Пойду на улицу!

Таиска убежала гулять. Романок увязался за ней.

Мать села чинить бельё: завтра суббота, надо всей семье баню устраивать, надо чистые рубашки приготовить.

А Валентинка подсела к ящику. И тотчас куклы ожили и заговорили с ней.

— Где вы были? — спросила Валентинка. — Почему вы такие растрёпанные? Почему вы голые?

— Это мы от немцев бежали, — отвечали куклы. — Мы всё бежали, бежали — по снегу, через лес…

— Ну ладно, ладно! Не будем про это говорить… Сейчас надо сшить вам платья. Посидите немножко.

Валентинка подошла к матери:

— Пожалуйста…

И запнулась. Валентинка не знала, как назвать её. Тётя Даша? Но ведь эта женщина её в дочки взяла! Значит, мама?..

А мать глядела и ждала, как девочка назовёт её.

— Пожалуйста… дайте мне иголку и ножницы.

Мать усмехнулась, подала ей иголку и ножницы. Девочка поспешно отошла.

Какое красивое жёлтое платье получается для Веры! Какое нарядное!

И вот в то время, когда Валентинка одевала в новое платье куклу, на крыльце раздался топот, смех, говор, и в избу ввалилась целая ватага девчонок и маленьких ребятишек. Впереди была Таиска.

— Что это? — удивилась мать. — Никак, всей деревней явились?

— Явились! — ответила Таиска.

— Вот хорошо-то! Не видали тут вас с вашим озорством!

— Да мы, мамка, не будем озоровать. Вот только девчонки Валентинку посмотрят, и всё. Ведь хочется же им посмотреть!

И не успела мать ответить, как орава уже хлынула в горницу. А чтоб не топтать полы, почти все сбросили у дверей валенки и зашлёпали босыми пятками по белым половицам.

Валентинка растерялась. Она смотрела то на одну, то на другую большими, немножко испуганными глазами. Чего они хотят? Что им надо?

Сначала все молчали. Девчонки подталкивали друг друга, хихикали и с любопытством разглядывали Валентинку.

Первой заговорила Таиска:

— Она городская! Всегда в городе жила! Там дома знаешь какие? Избу на избу поставь, и то мало!

Одна из девчонок, толстоногая Алёнка, подсела к Валентинке:

— У тебя куклы были?

— Были, — тихо ответила Валентинка. — У одной глаза закрывались.

— А ещё чего было?

— Посуда.

— А мы посуду из глины делаем, — вмешалась черноглазая Варя. — Всё: и чашки и чайники…

— У! Ты погляди только, какая у нас посуда! — затараторила Таиска. — Только у меня побилась вся, вся до крошечки! Вот у Вари…

— А у меня? А у меня плохая? — закричала Алёнка. — У меня даже с цветочками!

И девочки наперерыв начали рассказывать Валентинке, как летом они ходили в овраг за глиной (в этом овраге даже пещерки сделались!), как мочили эту глину, как мяли, как лепили из неё куклам посуду, а потом сушили на солнце. И тарелочки делали, и чугунки, и кринки! А Славка Вихрев даже самовар сделал. И печку из глины сделали, и даже топили её прямо по-настоящему, настоящими дровами: и огонь горел, и дым в трубу шёл!..

Но им бы не догадаться это сделать, если бы не Груша. Груша тогда в школу пошла, и там учительница им показала, как из глины грибы лепить. Груша принесла глиняный гриб домой и показала Таиске. Вот Таиске в голову и пришло: «Если можно гриб слепить, то, может, и ещё что-нибудь можно?» А Груша говорит: «Больше ничего нельзя. Раз учительница показала гриб, значит, и можно только гриб». А вот они пошли в овраг да и начали всё лепить!

— А меня возьмёте посуду делать? — спросила Валентинка. — А я сумею?

— Сумеешь, — ответила Таиска. — Романок и то чего-то слепил: не то санки, не то гуся.

— И вовсе танкетку! — сказал Романок. — Не разглядит ничего, а тоже!..

— А где этот овраг?

— А вот, за усадьбами. Только сейчас там сугробы!

— Весной пойдём, когда растает.

— А я знаю, где одна птичка живёт! — сказал Романок. — В малиннике. Как лето, так и опять там живёт. Гнёздышко и сейчас там висит…

— Птичка? — обрадовалась Валентинка. — И каждый год прилетает? В своё гнёздышко? Какая она — серенькая?

— Как зола. А грудка синенькая…

— Это варакушка.

— А ты почём знаешь? — удивилась Таиска. — Видела разве?

— Живую не видела, — ответила Валентинка, — а в книге видела. Такая маленькая, серая, с голубой грудкой… Ты мне её покажешь, Романок?

— А в этой книге и другие птицы были? — спросила Варя.

— Да. Там все птицы были, какие только есть на свете. Все нарисованы. Мама читала мне про них, а я глядела картинки. Там и колибри есть.

— Какие колибри?

— Такие. Маленькая птичка, с напёрсток. И вся будто драгоценными камнями усыпана, так и блестит!

— Такие не бывают, — сказала Алёнка.

— А вот и бывают! — крикнула Таиска. — Мало ли какие бывают! И не такие ещё — с горошину бывают!.. Правда, Валентинка?

— А где эта книга? — спросила Варя. — Ты её не принесла с собой?

— Нет.

— Эх ты, завязала бы в узелок и понесла!

— Я не знала…

— Что не знала?

— Я не знала, что всё так будет…

Таиска быстро оглянулась на мать и прошептала:

— А как всё было-то? Немцы твоих родных убили, да?

— Да.

— И мамку твою, да?

— Да.

Валентинка перестала улыбаться. Она тихо и безучастно положила в ящик куклу в жёлтом платье…

Ей сразу вспомнился страшный день, последний её день в городе… Город бомбят. Их дом стоит, окутанный дымом и пылью. Вместо окон тёмные дыры. На ступеньки выбегает мама с маленьким Толей на руках. Валентинка видит её как живую. Вот она — в синем платье, с чёрной развевающейся прядкой волос. Она испуганно кричит: «Валя! Валечка!..» Вдруг — удар. Бомба… Валентинка опомнилась среди каких-то разбитых брёвен — видно, её отбросило волной — и отсюда увидела чёрную яму, груды обломков и клочья синего платья под рухнувшими кирпичами… Она царапала эти кирпичи, раскидывала их, кричала, звала маму. Мама не откликнулась. Чужие женщины оттащили её от развалин и насильно увели куда-то. И потом дорога, деревни, снега, лес… И всё время мороз…

— Вы чего там затихли? — беспокойно спросила мать. — Что случилось?

Она вошла в горницу и сразу увидела помертвевшее лицо Валентинки.

— Об чём разговор был, ну? — обратилась она к девчонкам. — Вы что ей сказали?

— Мы ничего… — ответила Варя. — Мы только про книжку…

— А про немцев даже и не говорили, — добавил Романок. — Таиска только спросила: правда, что её мамку фашисты убили?

Мать рассердилась. Ух, как она рассердилась, даже покраснела вся! Она схватила Таиску за руку, нашлёпала и выгнала из горницы.

— Бессовестная! — кричала она на Таиску. — Жалости у тебя нету! Сердца у тебя нету! Или у тебя вместо головы пустой котелок на плечах?!

Таиска ревела, а девчонки, видя такую грозу, бросились в кухню, поспешно надели свои валенки и одна за другой шмыгнули за дверь.

— Иди сюда, дочка! — ласково сказала мать Валентинке. — Иди посиди со мной, послушай, что я расскажу тебе.

Валентинка молча уселась на скамеечку возле её ног. Мать рассказывала какую-то сказку. Валентинка не слышала её. Мама стояла у неё в глазах, стояла такая, какой она видела её в последний момент, испуганная, с развевающейся прядкой. И Толя, обхвативший её шею обеими руками…

«Мама! Мамочка! Мамочка!..» — повторяла про себя Валентинка, обращаясь не к этой живой, а к той, умершей. И вдруг посреди весёлой сказки она уткнулась в серый фартук женщины и громко заплакала.

Мать не утешала Валентинку. Она только гладила её тёмные волосы:

— Поплачь, поплачь, дочка! Поплачешь — сердце отойдёт…

Таиска, у которой давно высохли слёзы, с удивлением смотрела на Валентинку. Что это? Таиска ревела — так ведь её нашлёпали. А Валентинка чего ревёт? Ведь ей же сказку рассказывали!

— Большая, а плачет, — сказал Романок. — Я, когда был большой, никогда не плакал!

— Дурачок! — прошептала мать и улыбнулась сквозь слёзы.