Васек Трубачев и его товарищи. Девочка из города

У РОМАНКА ПОЯВЛЯЕТСЯ ТАНКОВАЯ БРИГАДА. НА БЕЛОМ СТОЛЕШНИКЕ РАСЦВЕТАЮТ АЛЫЕ ЦВЕТЫ

В этот день раньше всех проснулся Романок. Его разбудил приятный густой аромат, который носился по избе. Пахло чем-то сдобным… Возле печки на широкой лавке в два ряда лежали большие румяные лепёшки с картошкой и с творогом.

Романок живо вскочил с постели:

— Мамка, какой нынче праздник? Опять Новый год, да?

— Ваша мамка нынче именинница, вот вам и праздник, — ответила мать. И, вздохнув, добавила: — Только вот нынче отца нет с нами. И письма нет…

Было раннее утро, поэтому все были дома: и дед ещё не ушёл на работу, и Груша ещё не ушла в школу, и Таиска ещё не убежала к подружкам.

Дед молча понурил голову. Давно нет письма с фронта. А на фронте всё время бои.

— А в прошлом году отец был, — сказала Груша. — Он мне всегда говорил: «Учись, учись хорошенько!» Он мне…

— Он — тебе! — прервала Таиска. — Как будто он только с тобой и разговаривал! И мне тоже говорил: «Таиска, не озоруй смотри!..»

— А мне говорил: «Расти скорей!» — добавил Романок.

Все начали вспоминать, как и что говорил отец. Вот бы он приехал! Ну хоть бы на побывочку завернул!.. А мать отвернулась и украдкой смахнула слёзы.

Только Валентинка молчала. Она не видела отца Шалихиных, не знала его, и он её не знал.

— Ну ладно, хватит! — сказала мать. — Будет нам счастье, глядишь — и Гитлера разобьют, и отец наш вернётся с фронта. А пока что лепёшки на столе. Садитесь завтракать!

После завтрака мать позвали в колхозное хранилище разбирать картошку. Она быстро собралась и ушла.

— Когда наша мама была именинница, ей всегда что-нибудь дарили, — сказала Валентинка.

— Кто дарил? — живо спросила Таиска.

— Все. И я тоже. Я один раз ей картинку нарисовала и подарила.

У Таиски заблестели глаза:

— Давайте и мы нашей мамке что-нибудь подарим!

— А что, ну что ты подаришь? — спросила Груша. — Ну что ты умеешь?

— А ты что?

Груша задумалась. Может быть, чулки связать? Но ведь чулки сразу не свяжешь. Ещё когда начала чулок, а всё никак до пятки не доберётся. Вот какая эта мамка, не могла заранее сказать — Груша поспешила бы!

— А я знаю, что сделаю! — закричала Таиска. — Я сейчас все до одной кринки вымою, все до одной кастрюли вычищу, и все ложки, и все вилки!.. Чтобы всё блестело! Что, не сумею? Да?..

Таиска налила в лоханку горячей воды, собрала всю немытую посуду и взялась за дело.

Грязные брызги, зола, сажа — так всё и разлеталось кругом от её мочалки, так и гремели кринки в её руках, так и гудели кастрюли…

— Вот так подарок! — сказала Груша. — Уж я если придумаю, так хорошее что-нибудь!

— Романок, а ты что?

— А не видите — что?

Романок на широкой выбеленной печке рисовал углём танки.

Впереди огромный, с тяжёлыми гусеницами, с большой пушкой — это «КВ» («Клим Ворошилов»). А за ним ещё танки поменьше, лёгкие, подвижные.

К соседям вернулся с фронта раненый сын. Он танкист, и Романок хорошо знаком с ним. Он рассказывал Романку, как боятся немцы крепких и быстроходных советских танков. Романок потому и нарисовал их побольше. Все танки шли от печурок к окнам и палили из пушек. Снаряды рвались кругом и даже взлетали на дымоход, к самому потолку.

Валентинка глядела на Романка, на Таиску, на Грушу. Все они что-то подарят матери.

А разве Валентинке не хочется подарить ей что-нибудь?

«Она их мама, а не моя, — упрямо подумалось ей, — пусть они и дарят…»

Но всё-таки ей очень хотелось подарить что-нибудь маме — тёте Даше. Пусть она не настоящая мама, всё равно!

— А ты возьми и тоже нарисуй что-нибудь, — сказала ей Таиска. — Вон там, под лавкой, стоит баночка с краской, дед кровать красил. И знаешь что? Возьми эту краску и нарисуй цветы вот тут на столешнике, вроде каймы. Я бы сама нарисовала, если бы умела.

— А разве хорошо будет? — спросила Валентинка.

— А почему же нехорошо? Цветы! Если бы я умела! Да ты не будешь, я знаю. Что она тебе — родная разве!

Валентинка на минутку задумалась. Можно ли рисовать цветы на скатерти? Её мама, наверно, сказала бы, что нельзя. Но там было нельзя, а здесь, может быть, можно? Ведь разрисовал же Романок печку!

Валентинка полезла под лавку и достала баночку с краской. Потом встала на колени возле стола и на нижнем углу белого столешника робкой рукой намалевала большой красный цветок.

— Ой, до чего красиво! — сказала Таиска. — Как живой! У нас такие летом в палисаднике растут!.. Рисуй ещё!

Второй цветок вышел лучше. Лепестки у него росли шире и смелее. Третий вышел немножко кривой, но это было почти незаметно.

Романок оставил свои танки и рвущиеся снаряды и круглыми синими глазами с удивлением смотрел, как на белом столешнике расцветают алые цветы.

— И-и!.. — вдруг раздалось испуганное восклицание. — Что наделали!

Груша вышла из горницы с книгой в руках и остановилась на пороге:

— Что наделали! Весь столешник испортили! Ну уж и попадёт вам теперь!

У Валентинки дрогнула кисть, и последний лепесток у последнего цветка загнулся, будто опалённый зноем.

Таиска, Романок и Валентинка глядели на Грушу, глядели друг на друга. Смутное сознание, что получилось как-то неладно, охватило их. А что же плохого, если на белом столешнике будут красные цветы? Но вот Груша говорит: «Попадёт!»

Груша вздёрнула пухлую верхнюю губу и сказала:

— Только, чур, меня не припутывать. Сами заварили кашу, сами и расхлёбывайте.

— А я и не заваривал, — сказал Романок, — я только глядел.

— А что же, я заваривала, да? — закричала Таиска. — Я мою посуду и мою! И никаких цветов я на столешнике не делаю!

— Городская, а баловная! — строго сказала Груша. — Ишь что сбаловала!

И ушла в горницу.

У Валентинки сразу пропала вся радость. Она вытащила из своей жёлтой сумочки носовой платок и попробовала потихоньку стереть краску. Но краска была масляная, она не стиралась. Сердце Валентинки сжалось от страха и горя. Что она наделала! Зачем она послушалась Таиску? Что теперь скажет мать, что она скажет матери?

Валентинка спрятала баночку с краской и села в уголок. Скрип снега за окном, стук во дворе, чей-нибудь громкий голос на улице — всё заставляло её вздрагивать: мать идёт!

И потом — дед. Что скажет дед, когда это увидит?

«Может, у вас в городе можно портить скатерти, ну, а уж у нас этого нельзя! Таких барышень нам здесь не надо!» — вот что он скажет, наверно.

Может быть, полчаса прошло, может быть, час. Послышались шаги на крыльце, скрипнула дверь в сенях, и в избу вошла мать.

Необычная тишина показалась ей странной. Она внимательно поглядела кругом.

— Это что такое?! — сердито закричала она, увидев разрисованную печку. — Это что за озорство такое?!

Взглянув на Таиску, она всплеснула руками:

— Ах ты чучело-чумичело! Ну погляди, на кого же ты похожа? Вся в саже! А руки! А платье!

Увидев красные цветы на белом столешнике, мать даже покраснела от гнева:

— Батюшки мои! Да что же это, в самом деле? Из избы выйти нельзя! Кто это намалевал, а? Кто?

Все трое смущённо поглядывали друг на друга. Только одна Груша спокойно и весело стояла у дверей горницы:

— Что, натворили подарочков?

Мать выдернула из веника прут:

— А ну-ка, Таиска, иди сюда, я тебя берёзовой кашей угощу! Я тебя научу, как цветы малевать на столешниках!

— Это не я! — крикнула Таиска.

— Это я намалевала… — тихо сказала Валентинка.

— Ты? — удивилась мать. — Ты? А кто тебя научил?

Валентинка взглянула на Таиску, встретила её испуганные глаза и опустила ресницы:

— Никто не научил. Я сама хотела…

Мать, ещё рассерженная, стояла, похлопывая хворостинкой по скамейке. У неё не поднималась рука отстегать Валентинку. Ну как её тронуть, когда она и так вся дрожит? А с другой стороны, тем ребятам обидно: ведь Таиску-то она за то же самое отстегала бы.

— Это я хотела тебе подарок… — сказала Валентинка. — Мы все хотели тебе подарки подарить!

— Подарки! Какие подарки?

— Ну… Вот Романок для тебя танки нарисовал. А Таиска всю посуду вымыла. А я… я думала, с цветами красивее. Это мы такие подарки придумали: ведь ты же именинница сегодня!

У матери разошлись сведённые брови. Ей даже стало стыдно, что она так расходилась, не узнав, в чём дело. И она была рада, что не нужно никого ругать и наказывать. Она села на лавку, отбросила хворостину и засмеялась. В это время вошёл дед.

— Отец, ты взгляни-ка! — со смехом сказала она деду. — Ты взгляни, пожалуйста, каких подарков они мне надарили: и танков целую бригаду, и чистых кринок, и алых цветов… Ой, батюшки! Ну что за ребята у меня — одна радость!

Потом пригляделась к столешнику и добавила:

— А знаете, ребятишки, с этими цветами и вправду красивее!

Снова мир и веселье поселились в избе. Только одна Груша была не в духе. Она так и не успела придумать подарка для матери.