Ваше Сиятельство #10

Глава 11 Тяжелая рука на плече

— Ты чего такой грустный? — мисс Стефанс провела ладошкой по его щеке. Синди любила так делать: щека барона Милтона была приятно-колючей. Легкая небритость шла Майклу, и Синди подумала, что если он отпустит бороду, то его лицо может стать еще интереснее. Она даже попыталась представить, как будет выглядеть ее возлюбленный; представить его новый облик через некоторое время, и то, как будут смотреться его большие серые глаза на обрамленном бородой лице. Глаза… ведь скрытая в них печаль так умиляли Синди с первого дня, как только она увидела Майкла в особняке господина Батлера.

Майкл долго не отвечал, он даже перестал жевать вчерашнюю картошку — ее разогрели на завтрак. Очень поздний завтрак, ведь время перевалило за одиннадцать часов. Поскольку Майкл не отвечал, Синди выразила догадку:

— Переживаешь, что у тебя не получилось это со мной первый раз? Майкл, ну какой ты смешной! Я знаю, знаю, с мужчинами иногда такое бывает. Но потом же у тебя все получилось. Не расстраивайся, — наклонившись над столом, она прошептала: — У нас впереди еще много прекрасных ночей, — и подмигнула ему. — Каждую ночь ты будешь показывать, как меня любишь.

В ответ Майкл моргнул левым глазом, все-таки проглотил картошку и попытался улыбнуться. Вспомнилось, когда-то Элизабет, которая в юности считала себя намного старше и умнее его, поучала, что во всем нужно видеть хоть что-то хорошее. По ее мнению, в любой ситуации можно найти это хорошее, мысленно схватиться за него, и если держаться достаточно крепко, то можно будет вылезти из дерьма, в которое тебя окунула жизнь. Только как найти что-то хорошее в ситуации, в которой он оказался? Как ни поверни, сплошное дерьмо — схватиться не за что. На ум даже приходят слова самые скверные, которые ему были известны. Вот, например, Синди сказала, что у них впереди еще много «прекрасных» ночей. Что хорошего в сказанном ей? Хотя… Милтон отодвинул тарелку с остывшей, невкусной картошкой и подумал: «Если у нас много ночей, то в ее планах пока нет сделать из меня чучело. Да, это условно можно считать хорошим».

— Синди, дорогая, — Майкл улыбнулся еще шире, — я вот что думаю… Может, мне стоит сходить в лавку к старьевщику? Ту, мимо которой мы проходили вчера.

Барон Милтон сам не понял, как дались ему эти слова и такая теплая улыбка при столь беспросветной ситуации. Он начинал становиться лжецом. Впрочем, почему начал? В детстве ему ни раз приходилось обманывать родителей по просьбе Элизабет, иногда по острой личной необходимости.

— Зачем? — удивилась мисс Стефанс.

— У меня есть часы, — он засучил рукав, показывая весьма недешевые наручные часы российской марки «Слава», которыми он обзавелся до знакомства с Еленой Викторовной. Эти часы с прекрасной механикой и туэрлиновой подсветкой стоили дорого — четыреста шестьдесят рублей. Их он купил за гонорар с одной из своих самых известных статей в «World History». Это случилось менее полугода назад, как раз перед памятной вечеринкой у барона Евстафьева. Странно, что эти часы ему все-таки вернули люди господина Батлера. — Их можно продать хотя бы за двести, пусть даже за сто фунтов! Продам их и куплю что-то из еды, — продолжил он. — От старьевщика сразу зайду в лавку господина Макбретни. Возьму для нас сыр, может быть, курицу или кусок ветчины и хороший чай, — Майкл сделал глоток из чашки и демонстративно поморщился, хотя чай у Синди не был таким уж скверным. — Куплю тебе что-нибудь сладкое, — добавил Майкл, всеми силами старясь заинтересовать своей идеей мисс Стефанс.

— Нет, Майкл. Я не хочу, чтобы ты продавал такие красивые часы. У меня есть для этого кое-что другое, — она снова наклонилась к нему и доверительно произнесла: — Золотишко… Очень хорошее золотишко с камешками. Или можно продать сервиз. Хотя, сервиз — нет. Не буду его продавать. Он красивый и будет украшать наши романтические ужины. Но насчет продуктов ты прав, нужно купить что-то вкусное. Вместе сходим.

— Синди, моя дорогая, — Майкл поманил ее пальцем и, когда она наклонилась, поцеловал в губы. — Позволь я схожу сам. Я очень хочу быть хоть чем-то полезен. И хочу быть самостоятельным, каким должен быть твой мужчина. Еще я пройдусь к доске объявлений возле «Rupert’s Chambers» и посмотрю, какую там работу предлагают — может найду что-то для себя. Это необходимо, чтобы у нас появились деньги.

— Ну, какой ты смешной! У тебя же нет паспорта! Хотя… Да, там бывают частные предложения по подработке, где можно без документов. Ладно, сходи в лавку Макбретни. Если не знаешь, она здесь рядом, сразу на углу перекрестка с Джулиан-стрит. Деньги я дам. Купишь, сыр, что-то из овощей и яйца. Ах, да, еще маленькую бутылку масла. Но не вздумай продавать свои часы! — Синди встала из-за стола и направилась к комоду, где у нее было припрятано около сотни фунтов. — Тем более не ходи к «Rupert’s Chambers»! Слышал⁈ Не вздумай ослушаться! — она резко повернулась и погрозила пальцем, ее взгляд стал строгим.

Майкл покорно кивнул, хотя в его мыслях уже не было прежней покорности. Вчерашний день, едва не убивший его, остался в прошлом, господин Милтон постепенно приходил в себя. Нельзя сказать, что он вовсе потерял робость перед Синди, но все же где-то глубоко, может даже очень глубоко, а ней начали шевелиться зачатки мужественности.

— «Rupert’s Chambers» далеко, а район у нас неспокойный. Здесь не любят чужаков, — пояснила мисс Стефанс. — Если кто-то к тебе пристанет, то скажи, что ты — парень Синди… Синди Шухер, — последнее слово она произнесла с неохотой. — Запомнил, мой котенок?

— Да, моя любовь, — Майкл отвел взгляд в сторону, чувствуя себя большим мерзавцем: увы, ему приходилось врать, притворяться для этой странной девушки тем, кого она хотела бы видеть. То, что Синди сказала ему последним, действительно могло оказаться полезным. Барон Мильтон мысленно повторил: «Синди Шухер», пока не совсем понимая, как связана мисс Стефанс с местной гопотой. Но раз у нее есть даже известное в Уайтчепеле прозвище, то это обо многом говорило. И очень возможно это поможет ему выбраться живым из самого гадкого района Лондона.

Примерно через полчаса Майкл вышел из квартирки мисс Стефанс, по прозвищу Шухер, держа в кулаке две купюры по десять фунтов. Слова Синди, о том, чтобы он купил еще пару бутылок пива к ужину и не смел брать ничего лишнего, барон даже не услышал. Сейчас его ум занимала только одна мысль, как ему побыстрее выбраться из Уайтчепеле и куда направиться потом. Но когда он спустился на первый этаж и вышел на улицу, барона Милтона все сильнее начала грызть совесть. Только мерзавец мог забрать двадцать фунтов у доверившейся ему девушки, девушки, которая, возможно, спасла его жизнь!

— Нет, это будет свинством! Я не могу так поступить! — вслух произнес он, подняв взгляд к серому небу Лондона, словно ожидая увидеть там хоть какой-то знак богов.

Майкл дошел до двери во второй подъезд и остановился, натужно размышляя как ему быть. Может, в самом деле пожить некоторое время у Синди? Ведь если он вернется сейчас, в точности выполнив ее поручение, то мисс Стефанс следующий раз без опасений отпустит его. Сбежать он сможет позже, не забирая у деньги и как следует продумав, куда ему податься потом, чтоб его не нашла ни полиция, ни вездесущие люди герцога Уэйна.

С опаской поглядывая по сторонам, барон Милтон направился к пересечению Чиксан и Джулиан стрит — туда, где располагалась лавка господина Макбретни. Он решил, что пока не стоит торопиться со столь серьезными решениями. Нужно осмотреться здесь. Пусть первая его вылазка будет очень короткой — быстро в лавку и бегом назад. Еще на ум пришла мысль, которую он вынашивал не один день: ему очень был нужен эйхос. В памяти Майкла хранилось много важных для него контактов. Если бы Элизабет не упрятали в тюрьму, то он связался бы в первую очередь с ней — Элиз обязательно что-то бы придумала. Просто приехала и забрала бы его у Синди. Но увы… При мыслях о сестре на глаза навернулись слезы. Еще Майкл подумал о графине Елецкой, но посылать сообщение ей, как и Александру Петровичу и вообще кому-либо в России, было опасно.

Когда Майкл прошел мимо ржавого мусорного бака, что стоял у фонарного столба, из проулка справа послышались чья-то громкая ругань. Тут же раздались пистолетные выстрелы. Милтон вздрогнул, хотел было повернуть назад, но, когда обернулся, увидел одного из тех парней, которых повстречал вчера вместе с Синди у ее дома. Встречаться с ним второй раз не хотелось. Майкл продолжил путь к лавке господина Макбретни. Прошел сотню шагов и вдруг услышал топот ног. Кто-то догонял его. А через минуту тяжелая рука легла на плечо барона Милтона.

— Ну, здравствуй, Майкл, — услышал он очень знакомый голос. — Не боязно гулять здесь одному?

Барон обернулся и увидел, ухмыляющуюся физиономию Джозефа Тайрона. Его широкий лоб лоснился от пота, в правой руке он держал пистолет, который еще дымился.

Не зря моя самая любимая женщина говорит, что я крайне нетерпелив и до опасного любопытен. Она ни раз потешалась над моей слабостью и устраивала всякого рода провокации. Вот и сегодня мне очень хотелось сразу после вылета с базы «Сириуса» ускорить стремительного красавца — «Эверест-8». Поскольку генератора вихревого поля у него три, то без устройства сквозного согласования это практически сделать невозможно. Однако, можно было поэкспериментировать, поиграть с дополнительным эрминговым потоком. Можно, но от этого соблазна я устоял, и летели мы до столицы в самом штатном, прописном в технической рекомендации: режиме с крейсерской скоростью 300 километров в час, чтобы не давать полную нагрузку энегоузлам. Такое решение: отчасти следствие моей несгибаемой воли (шутка, если кто не понял), отчасти в том, что на новой вимане тьма иных областей, куда меня влекло любопытство.

Большую часть полета я провел то открывая люки технического обслуживания на нижней палубе, то непосредственно в техотсеке. Старался сложить наиболее полную картину об особенностях устройства нового воздушного судне, которое я не без гордости мог назвать своим. В общем-то мне нравилось все — добротно сделан «Эверест», как и все виманы, что производят на заводе Юсупова. Оставшись без моего внимания, Оля тоже быстро нашла занятие по душе — пошла изучать интеллектуально-логическое устройство «Эвереста», пообщалась с автопилотом и сервисной системой. А наш пассажир — Бабский Алексей Давыдович, который оказался вдобавок дворянином, между прочим, виконтом, хвостом ходил за мной. Ходил, везде совал нос и все расспрашивал по технической части, задавая неумные вопросы, заглядывал в распахнутые люки техобслуживания. Это казалось странным. Ведь едва мы поднялись на борт «Эвереста», он сказал, что не выспался и просил выделить место в каюте для отдыха, а тут у него вдруг сон как рукой сняло и проснулась в поручике неуемная энергия познания малопонятной ему техники.

В общем, напряг он меня. Когда мы прилетели в столицу и опустились на посадочной площадке рядом с особняком Ковалевских, я ему сразу заявил:

— На этом все, ваша милость, дальше ножками или вызывайте какой-то иной транспорт. Наше судно устало и решило здесь отдохнуть. В общем, стали до утра на якорь.

На что он рассмеялся, как-то невпопад и ответил:

— Ваше сиятельство, вы восхищаете меня своим юмором и глубочайшим умом! В Лондоне точно сработаемся! Буду с нетерпением ждать начало операции, — и побежал наверх за вещмешком. Уже выходя их виманы, известил: — Кстати, с английским у меня очень хорошо. Лопочу на ихнем практически без акцента. Надеюсь, я вам буду очень полезен, — он снова рассмеялся, поправил левой рукой свои каштановые кудри и вышел. Вдруг, спохватился, вернулся, чтобы попрощаться с княгиней. Наговорил комплиментов, раза три поклонился и, наконец, его форменные ботинки застучали по стальным ступеням трапа.

— Надеюсь, он совсем ушел? — спросила Ольга, с опаской глянула в иллюминатор на фигурку Бабского, направившегося к лавочке, что была в тени берез.

— После таких как этот виконт надобно всю виману святой водой окроплять и то вряд ли поможет. Что же он здесь хотел, черт кудрявый? — задался я вопросом и нажал кнопку управления люком — загудел закрывающий механизм.

— Саш, я боюсь. В самом деле боюсь. Он маг, и мог здесь сделать, что-то этакое… а ты его еще с собой берешь в такую серьезную операцию! — поделилась страхами Ольга Борисовна. — Мне было бы спокойнее, если бы с тобой вместо него было две или даже пять Наташ Бондаревых!

— Вот! Золотые слова! — я рассмеялся и обнял княгиню. — Как приятно это слышать! Пять Наташ!

— Елецкий! Ты меня неправильно понял! Не за ту ты мысль пытаешься уцепиться! — вспыхнула Ковалевская.

— Очень даже за ту! — я прижал ее к стене рядом с иллюминатором и начал целовать. И все это кончилось тем, что нам пришлось подняться в каюту и испытать упругость матраса новой кровати.

Уже после этого, я обследовал все помещения «Эвереста» в поисках оставленной Бабским неприятности, магической или технической. Старательно искал, сканировал и обращался к интуиции — она подло молчала, и я не нашел ничего. Однако, ничего не нашел и точно ничего нет — это разные вещи.

Первый день после возвращения в Москву пролетел стремительно. Едва мы с Ольгой покинули нашу виману и начали прощаться, как рядом опустился «Орион» Бориса Егоровича. Князь меня просто так отпускать не пожелал — пришлось зайти в гости к Ковалевским. Кстати, скажу с небольшим хвастовством: «Эверест-8» выглядит даже солиднее, чем княжеский «Орион», и без сомнений «Эверест» более технически совершенный. От Ковалевских я побежал домой, по пути отвечая на сообщения Элизабет, мамы и Талии. Весточки от Ленской не было, она молчала как бы в ответ на мое полное недовольства молчание, и меня это цепляло, этак неприятно покалывало. В один миг я был близок к тому, чтобы отстегнуть эйхос и сказать в него, все что я думаю по ее флирту с цесаревичем. Конечно, это желание исходило именно от прежнего Елецкого, однако я живу им — тем самым Сашей. Ранимым, где-то капризным, обидчивым в некоторых вопросах. Я полон по макушку его эмоциями, его настроениями и вкусами жизни — я хочу все пережить. Эта жизнь бывает ему чрезвычайно горькой, но что поделаешь — так должно быть, и в этом есть своя прелесть. Ведь, как Астерий, я знаю, что и горькое, и сладкое, и холодное, и горячее, и всякое прочее разное — все это понятия, очень зависимые от нашего восприятия. Да, именно восприятия. А его хозяин по большому счету я.

Вернувшись домой и пообщавшись с мамой, снова одолевавшей меня вопросами о Майкле, я заверил ее, что в ближайшие дни мы займемся спасением ее любимого котенка. Не знаю, отчего мне на ум пришло именно такая метафора, но, по моему разумению, она вполне подходила барону Милтону.

Я понимал, что главным в нашей миссии на земли Коварного Альбиона является вовсе не Майкл, хотя нехорошо так думать о судьбе, тем более жизни другого человека. Главным является Ключ Кайрен Туам и таблички Святой Истории Панди, хотя без последних я вполне могу обойтись. Ведь я нашел способ как вытянуть информацию из Свидетельств Лагура Бархума, даже переплавленных Гефестом в кинжалы. Названые предметы, важнее судьбы Майкла потому, что от того, кто первый доберется до таинственной Комнаты Знаний зависят судьбы миллионов людей и нашего Отечества. Но, размышляя над тем, как будет проходить наша операция — а я уже строил для себя некоторый предварительный план — я понимал, что, скорее всего, мы сначала займемся спасением Майкла. На это имелось две важных причины. Первая — это Элизабет. Я не хотел, чтобы она чувствовала себя некомфортно, думая, что вопрос с ее братом второстепенный. Эмоциональное состояние Элиз очень важно для нашего успеха. И второе: как только герцог Уэйн поймет, что мы на его территории и собираемся решить вопрос силой, то он отдаст приказ убить Майкла. Я не утверждаю, что будет именно так, но слишком велика вероятность такого поворота.

Войдя в свою комнату, я сразу включил коммуникатор. После рассказанного мамой и Борисом Егоровичем: о возмущениях у закрытых храмов Артемиды и стычками со жрецами Громовержца, мне хотелось знать больше подробностей о происходящем. Теперь даже без моего горячего общения с Перуном было ясно, что замысел со статьями в прессе достиг цели. Однако меня кое-что беспокоило: почему не отвечала Небесная Охотница. За последние два дня я взывал к ней много раз. Обычно, я очень хорошо ее чувствую. Но теперь вопреки моим сосредоточенным стараниями в ответ была лишь тишина. Я спустился в наш зал богов и попробовал воззвать к ней там, сосредоточившись, положив руки на ее статую — она снова не ответила.

Спать я лег поздно: после выяснения ситуации с храмами Артемиды, я еще немного поискал информацию по «Эвересту МТ-8» — нашел немного полезного. Затем продолжил работу над переводом Свидетельств Лагура Бархума, достав из сейфа оба кинжала и логические таблицы. Лишь далеко за полночь добрался до постели. Перед сном подумал, что снова забыл про свой эйхос. Наверняка там были сообщения от Ольги, от Элизабет и, может быть, от Глории. Мои мысли обратились к императрице, предстоящей завтра встрече с ней.

Тогда я еще не мог предположить, какой будет эта встреча и что я переживу завтра в Багряном дворце.