Ваше Сиятельство #10

Глава 23 Петров и Баширов в деле

Барон Милтон сразу не понял, что пуля вошла в его плечо, и боль он почувствовал намного позже. Звук выстрела был оглушительным: зазвенело в ушах и в сознании что-то словно перевернулось, сломалось.

Резко и сильно Майкл дернул ножом вверх. Лишь тогда пришла боль, пока еще притупленная яростным выбросом адреналина. За ней вспыхнула злость и понимание, что он ранен. Как ни странно, ожидаемого трепета при этом не было. Даже тот страх, что настойчиво цеплялся за него несколько минут назад, исчез без следа, будто явление сейчас совершенно неуместное.

— Сука, бядь! — процедил Майкл, ругаясь уже по инерции. Лезвие ножа уперлось во что-то твердое — наверное, ребро.

Сквозь звон в ушах пробился крик Пижона. Тот выстрелил еще раз — пуля ушла вверх, разбила плафон над головой барона, посыпались осколки стекла. Стало темно. К туалетным кабинам проникал лишь свет из коридора, в котором появилось две или три фигуры. В следующий миг Майкл успел оттолкнуть руку своего противника свободной левой. Затем отпустил нож и вцепился правой, понимая, что очередной грохот выстрела может стать последним в его жизни. Вцепился изо всех сил, отвел его напряженную конечность в сторону, кое-как разжал слабеющие пальцы Пижона и вырвал пистолет.

— Эй Кэрби! Кэрби! — крикнул кто-то из коридора. — Артюра режут!

— Эй! Ах, ты ублюдок! — вторил ему еще один, басовитый.

Раздался выстрел. И еще один. По разлетевшемуся кафелю над головой Майкл понял, что стреляют в него. Возможно, в этот раз Милтона спасла темнота перед туалетными кабинами. Барон упал на пол, отполз за рукомойник. Трясущейся от напряжения рукой поднял пистолет и, почти не целясь, нажал на спусковой крючок. Нажал еще, еще и еще. Тяжёлое оружие дергалось в его руке, с жутким грохотом выбрасывая в темноте снопы искр.

Те двое, что спешили на помощь Пижону, упали точно сбитые кегли. Один, корчился, дергался у самой двери. Сам Пижон уже не орал — лишь все тише рычал и скреб ногтями пол. На всякий случай Майк выстрелил еще дважды, теперь уже целясь в лежачих.

— Профессор! Эй, сука, Профессор! — раздался голос Чикуту. — Ты живой?

Прижимаясь всем телом к тумбе рукомойника, барон Милтон увидел ацтека, выглядывавшего из-за поворота к женскому туалету.

Только теперь Майкл почувствовал боль в плече в полной мере. Тупую и горячую, все сильнее разливавшуюся от плеча по руке. Захотелось завыть.

— Живой, — прохрипел Майкл, бросив взгляд на Пижона, потом на тех двоих, что на полу — один из них был точно живой, второй лежал неподвижно.

— Майкл! Не стреляй, это я! — снова подал голос Чику, с опаской выходя в коридор.

Барон Милтон встал, тихо замычав от боли, но не опуская пистолета. Сердце стучало бешено: от потрясения, от страха, который вроде исчез, но как-то не совсем — он все равно цеплял его своими липкими щупальцами. Одновременно его сердце стучало от радости: он выжил! Он выжил, против троих, хотя до смерти был один шаг! Все пули обошли его, кроме первой, и та вероятно ранила несерьезно. Причем в столь смертельной передряге Майкл не просто выжил, но проявил себя как настоящий мужчина. О, если бы Элиз могла узнать обо всем этом, она бы больше никогда не посмеивалась над ним!

— Эй, Чику! — хрипло сказал Майкл, отойдя на шаг от распростертого на полу Пижона. — Больше не называй меня Котенком! Понял!

— Ты чего, Профессор? Мы же договорились! Давай, выходи скорее! Надо бежать! — Чикуту с опаской вертел головой то поглядывал на тех двоих, лежавших в коридоре, то в сторону зала: с Пижоном было вроде всего двое, но мало ли кто мог быть еще в баре. — Скорее!

Скрипя зубами от боли, Майкл сделал несколько шагов в сторону коридора.

— Бежим, Профессор! Давай! — нервно поторопил ацтек, держа наготове нож и поглядывая на лежавшего в коридоре здоровяка — тот шевелился и мог быть опасен.

— Жди! — сказал Майкл и, пожалуй, вопреки здравому смыслу вернулся к Пижону. Барон Милтон вспомнил про нож. Этим ножом очень дорожила Синди и требовала его не потерять. Наклонившись, Майкл с трудом выдернул лезвие, хищно зазубренное со стороны обуха. Провозился с минуту, испачкав руку и одежду липкой, до омерзения густой кровью.

Под курткой стонущего Пижона, чуть выше его живота левая рука барона нащупала что-то… Наверное, бумажник, ключи, небольшой пакет. Майкл решил обчистить карманы своей неожиданной жертвы. Нет это была не жадность. Просто Милтону очень нужны были деньги. Деньги — это обязательное условие, чтобы вырваться из этой проклятой истории и затаиться в каком-нибудь тихом местечке Лондона, а лучше перебраться в Бирмингем.

— Бежим, Профессор! — раздался голос Чикуту. — Давай! Иначе нам пиздец! Все, я побежал, догоняй!

Каждое движение левой рукой отдавало тупой болью. Временно Майкл засунул пистолет за пояс, сложил нож и начал торопливо осматривать карманы Пижона. Тот завыл, приподнял голову и попытался задержать его руку, но тут же судорожно дернулся и затылок его со стуком ударился о кафель. Возможно, он умер.

«Боги, за что⁈ Эта грязь, боль и смерть вокруг! Столько смертей, причина которым я! Я не хочу этого! Боги!» — мысленно повторил Майкл, прекратив несколько секунд рыться в чужих карманах. И тут же подумал, что может было бы справедливее умереть ему самому, чтобы прекратить этот ужас. Как бы в успокоение себе, барон Милтон подумал, что все пострадавшие от его рук, были мерзавцами: и толстопузый Брайн Терри, и этот Пижон, который торговал оружием, если верить Чику, и верно приятели Пижона, лежавшие в коридоре.

Из карманов Пижона Майкл извлек коробочку сигарет, которую тут же отбросил в сторону. Затем вытянул бумажник, ключи, свернутый в четверо листок бумаги, перетянутый резинкой тугой рулончик, еще что-то и два магазина к пистолету. Все это барон Милтон неторопливо рассовал по своим карманам. Встал, чувствуя новый прилив боли.

Здравый смысл подсказывал ему, что нужно поскорее бежать отсюда: рядом полицейский участок и бармен или кто-то в зале мог набрать тревожный номер на эйхосе. Несмотря на это ясное понимание Майклу вдруг стало все равно что будет дальше. Исчезла та радость от собственной победы, которая трепала его сердце несколько минут назад. Отчаяние от происходящего с ним, резко сменившее радость тоже исчезло. Исчез даже страх, что был его неизменным спутником все эти дни или даже всю жизнь.

Сделав два шага к свету, Майкл бегло осмотрел «Каракурт», выщелкнул магазин и вставил новый. Держа оружие наготове, прошел мимо здоровяка, лежавшего на полу, выглянул в зал и пошел через него к входной двери. Краем глаза увидел Проказницу — ту шлюху, которой покупал виски. Она, испуганно поглядывая на него, вся сжалась, попыталась забиться в угол, говоря своим видом: умоляю, не подходи!

«Ну и дела!», — мелькнуло в сознании Майкла. — «Теперь люди до ужаса боятся меня! Кем ты стал, барон Милтон⁈».

Когда он поднимался по крутым ступеням, пришла еще одна мысль. Мысль на удивление глупая: пойти в полицейский участок и сдаться. Так на самом деле было проще: его бы просто посадили в тюрьму, как Элизабет. Навсегда решили бы его судьбу, и все эти проклятые мучения, страхи последних дней, сменились бы определенностью — определенностью серой стены и решетки на маленьком окне. Но барон тут же отверг эту мысль, потому что она была очередным проявлением трусости. А он не имел права быть малодушным. Быть может сами боги, к которым он взывал там, возле истекающего кровью Пижона, снова и снова ставят его в такие условия, чтобы он нащупал в себе тот мужской стержень. Тот самый стержень, о котором несколько раз говорил граф Елецкий. И эту твердость в себе самом, которая определяет его место в жизни, барон Милтон, кажется, нащупал сегодня.

Пока Майкл находился в «Three Old Barrels» туман загустел еще больше. Теперь даже не было видно Эссекс-роуд — только мутный свет фар проезжавших эрмимобилей. Поправив пистолет, который он сунул за пояс, Майкл пошел к пешеходному переходу. Справа замигали красные огни, раздался вой полицейской сирены. К нему добавились прерывистые звуки еще одной. Возможно полицейские эрмики спешили к бару, откуда только что вышел Милтон.

— Эй, Профессор! Эй! — из тумана словно призрак появился Чикуту с натянутым почти до самых глаз капюшоном. — Давай, бегом отсюда! Ты хоть понимаешь, куда мы влезли⁈

Майкл молча пожал плечами и поспешил за ним.

Когда они пересекли Эссекс-роуд перед носом визжащего тормозами «Моргана», ацтек пояснил:

— Эти уроды, которых ты пострелял, из людей Сладкого Хариса. Тот здоровый вроде как его доверенный. Видел я его морду на сходке под Dolly’s Tower. Сечешь, чем пахнет? Это дерьмо даже не пахнет, а воняет на весь Лондон!

— Не знаю о чем ты, — отозвался Милтон, чувствуя лишь боль в плече и нежелание ни о чем говорить.

— Как не знаешь? Харис! Сладкий Харис — он торгует наркотой. Он первый в Уайтчепеле и Майл-Энд! Он, вроде как собирается подмять Шордитч. Сечешь? Если я морду того не перепутал, то дела наши хуже, чем дерьмо в подъезде! И эта сука-Проказница!.. — Чику обернулся на «Three Old Barrels», красная вывеска которого едва виделась в тумане. — Она меня знает, и их знает! Она же шлюха — она нас точно предаст. Понимаешь? Ее даже уговаривать не надо — сама побежит к Харису, чтобы ему услужить. Надо было ее кончить там же! Всех надо было кончить!

— Итак много смертей, — угрюмо произнес Майкл. И что он должен был понять, из сказанного Чикуту? Сейчас барон Милтон понимал лишь боль в плече и желание, скорее добраться до дома Синди.

— Они убьют нас, Профессор! Тупо расстреляют прямо на Чиксан, как уже было с Дарсоном. Здесь Костлявый не поможет! Даже Бомбей здесь бы не помог! Нахуя ты начал стрелять⁈ — с горечью вопросил Чикуту, сворачивая в проулок и сам понимая глупость своего вопроса.

— Потому, что они начали стрелять в меня, — Майкл замедлил шаг и тяжко вздохнул.

— Ты Пижона обчистил? У тебя же не было ствола. Ствол его? — ацтек дерганым шагом обошел перевернутый мусорник.

— Да, — Майкл поправил «Karakurt», который норовил выползти из-за пояса.

— Покажи, что еще взял? — Чикуту остановился, затем сделал пару шагов к ящикам у стены какой-то лавки.

Барон Милтон хотел было сказать, что покажет потом, когда доберутся до дома Синди, но интерес, сколько денег было в бумажнике Пижона, и что там за пакет и рулончик с чем-то, оказался выше. Он тоже шагнул к ящикам, держа навису левую руку, правой начал выкладывать добычу из карманов.

Едва он выложил первый предмет — небольшой шелестящий пакет, Чикуту схватился за голову и возвопил молитву своим недобрым богам.

За время, которое мы провели за столиком в обособленной кабинке ресторана «Сент-Джеймс», я понял: Бабский не такой уж плохой менталист. У парня имелся талант, не выдающийся, но заметный. Стоянку и мой «Гепард» он нашел не без помощи Наташи Бондаревой — я чувствовал, как она настойчиво посылала ему ментальный сигнал. Не могу сказать, что этот факт усилил мои подозрения относительно милейшей Натали Петровны, ведь связь между членами группы в «Грифоне» — штука совершенно обыденная, даже обязательная во время боевых операций. Но, с другой стороны, наша миссия на землях Коварного Альбиона еще не началась, а значит по внутреннему уставу подразделения «Грифон», Бондарева не была обязана помогать Бабскому. Да, я ей это позволил, оставляя заботу о запоздавшем члене нашей команды на ее усмотрение. Однако от того, что она оказала ему помощь, не стоило делать вывод, будто штабс-капитан каким-то особым образом связана с поручиком Бабским.

Когда мы собрались в кабинке ресторана, и я начал знакомить их с задачами предстоящей операции. Наталья Петровна была совершенно собрана, достав блокнот, часто делала записи, даже рисовала какую-то схему, несколько раз переспрашивала меня о кое-каких моментах по ближайшему окружению герцога Уэйна и магам его охранения. Раз даже закрыла глаза и подняла руку, призывая помолчать. Затем, назвала какую-то английскую фамилию и тоже записала ее в блокнот.

Бабский в отличие от нее был расслаблен, часто шутил, смеялся, пытался заигрывать с Элизабет. Вел себя так, словно предстоящая операция — для него лишь беззаботная прогулка.

В этой беседе я несколько исказил основную цели нашей миссии: и Бабский, и Бондарева сделали вывод, что мы будем охотиться за табличками Святой Истории Панди, хотя эта цель была лишь второстепенной. Мне таблички нужны лишь для того, чтобы соотнести перевод Свидетельств Лагура Бархума, к финалу которого я был близок и тестами на этих табличках. Они могли быть полезны, лишь как необязательное дополнение на случай, если у меня возникнут сложности с переводом обратной стороны пятой пластины Свидетельств. Ах, да, еще я обещал Глории постараться раздобыть их для нее — но это уже как получится.

Главная наша цель была, конечно же, Ключ Кайрен Туам, и о нем я сказал лишь то, что некоторые люди работают над вопросами его обмена, и если у них не получится тогда, возможно, придется вступить в дело нам — особым специалистам по извлечению всякого важного, того, что враги нашей империи не желают отдавать по-хорошему.

Если Бабский в самом деле как-то связан с разведкой британцев, то пусть сольет им эту информацию. В таком виде слив даже будет полезен.

Часть материалов из папки, предоставленной графом Варшавским, я скрыл — ознакомил с ними чуть позже только Элизабет. Бондарева и Бабский довольствовались лишь тем, что я счел уместным показать до начала операции.

А потом мы обедали, наслаждаюсь простыми, но вкусными блюдами английской кухни. Рецепты этих блюд были древними — их до сих пор не пробовала даже баронесса Стрельцова, до последнего времени проживавшая в Англии. Когда нам подали йоркширский пудинг, виконт Бабский спросил:

— Вы, ваше сиятельство, перед нашей поездкой выбрали именно это ресторан со значением? Любите символизм?

— Ты сейчас о названии ресторана? А в чем собственно символизм «Сент-Джеймс»? — спросил я, не совсем понимая его вопроса.

— Ну как же в замке Сент-Джеймс наши агенты убили будущего наследника престола — принца Генриха Бофорта. В Сент-Джемсе была отравлена герцогиня Анна Вудвилл — и снова не без русского следа, — блеснул знанием новейшей истории Бабский и пригубил бокал с вином.

Мне так и хотелось сказать сейчас: «А еще наши агенты Петров и Баширов отравили негодяя Сережу Скрипаля». Однако это была история из другого мира, и виконт не оценил бы мою шутку. Вместо этого я спросил его:

— Ты, Алексей Давыдович, исторические сведения где черпаешь? В британской прессе? Так там и сейчас пытаются провести мысль, будто в резко пошатнувшемся здоровье наследника тоже виноваты агенты Российской Империи. Веришь больше прессе наших врагов или все же отечественные источники информации имеют значение? Что касается названия этого ресторана, то… — я отодвинул тарелку с недоеденным ростбифом. — Нет никакого символизма в том, что я привел вас в ресторан «Сент-Джеймс». Как нет правды в том, что принца Генриха убили наши люди. Он стал жертвой борьбы за престол высшей британской аристократии, которой выгодно валить все беды на Россию и тайком, иной раз открыто гадить нашему Отечеству. Я очень не люблю наглую ложь, тем более на государственном уровне. Ресторан «Сент-Джеймс» я выбрал лишь потому, что мне его рекомендовала моя невеста. Здесь качественная английская кухня, и нам полезно приобщиться к культуре той страны, где нам предстоит работать.

— Я прожил в Лондоне почти всю свою юность, — как бы оправдался Бабский. — Мой отец руководил представительством нашей торговой палаты. Приходилось читать их прессу.

— Вы, ваше сиятельство, большой патриот. Прямо глубоко прочувствовала это по вашим ярким эмоциям, — с улыбкой сказала Бондарева. — Важный вопрос: как мы будем добираться?

— Потерпи немного, Наташ, очень скоро узнаешь, — ответил я, сделав глоток из бокала с пивом.

— Не доверяете, Александр Петрович? — разочаровано сказала штабс-капитан, пристально глядя на меня.

— Просто сохраняю интригу. И мы давно на «ты», Наташ. Не забывай. И ты, Алексей Давыдович, в обращении ко мне постарайся быть проще, — порекомендовал я Бабскому. — На этом все. Сейчас я отвожу вас в гостиницу. После того как подъедем ко входу в «Крит», на сборы вам ровно два часа — все проблемы, включая сортирный вопрос вы обязаны успеть решить за это время. Через два часа я заеду, и мы отправимся к точке, с которой стартует наша миссия.

К месту посадки «Ориса» мы добирались на бронированном «Буцефале-111», выделенном по распоряжению цесаревича из спец гаража. Когда уже проехали Чапрыгино, справа над лесом появился корвет, идущий на малой высоте на безумной скорости. Я даже улыбнулся: оказывается, Тихон Семенович лихач. Не ожидал от него, с виду строго, уравновешенного в эмоциях и поступках капитана.

Когда наш эрмимобиль запрыгал на колдобинах проселочной дороги, а корвет завис над местом посадки, Бондарева оживилась:

— Так мы все-таки летим на «Орисе»! — лицо ее отчего-то просияло.

— Тебя это радует, дорогая? — я обернулся к штабс-капитану.

Слово «дорогая», Наталья Петровна восприняла нервно, тут же забыв о корвете, и выражая милое возмущение взглядом зеленых, невыносимо притягательных глаз.

— Я понимаю, ваше сиятельство, что вы за простоту в отношениях, но не следует со мной все слишком упрощать, — сказала она, отчего моя улыбка стала лишь шире.

Корвет выпустил посадочные опоры, сел на поляну в густую траву. Нам осталось проехать с полкилометра, когда Элиз оповестила:

— За нами хвост, — ее правая рука расстегнула куртку, тихо щелкнул предохранитель «Гаранта».

Теперь и я видел в зеркало заднего вида, что за нами на высокой скорости несется черный «Елисей-8».