Ваше Сиятельство #10

Глава 20 Как угомонить императора

Не знаю, проходил ли кто-либо из вас столь интересный опыт, но скажу: когда ты стоишь со спущенными наполовину штанами, твой член по-прежнему яростно дыбится, а позади тебя этак шагах в тридцати император, то испуг может случиться даже у Астерия. Этакий мимолетный испуг и обалдение. Я не знал, что на уме у Филофея и что его привело сюда в самое неподходящее время. Очень бы не хотелось, чтобы он явился сюда потому, что кто-то донес ему, будто в покои императрицы он сам как бы вошел, в то время как он туда пока еще не заходил.

— Да, дорогой! — сдавленно ответила Глория, указав мне на дверь спальни и пытаясь быстро спрятать свое тело в халате.

Я бросился в спальню. Бросился — не совсем подходящее слово, но все же я попытался оказаться там как можно скорее. В спешке едва не растянулся на пороге из-за сдерживавших ноги брюк. Судя по голосу, Филофей зашел в комнату ровно в тот момент, когда я нырнул в спальню. Быть может он даже успел увидеть мою спину.

— Глория, дошли до меня слухи… — продолжил Филофей, судя по шаркающим шагам он приближался к жене. — Очень интересные и тревожные слухи…

Император замолчал, и я застыл, стараясь беззвучно натянуть на себя брюки. Одновременно представляя Глорию, которая сейчас очень напряглась: все-таки ее муж-старичок умел держать интригу высокого градуса, явно неполезного для сердечно-сосудистой системы.

— Как какие слухи, дорогой? Ты говоришь загадками, — с придыханием произнесла императрица. Я же в этот момент обнаружил, что мое левое бедро мокро от ее интимных соков, и я с содроганием представлял, каково сейчас Глории перед Филофеем. Ведь он, как ни странно, последние дни был вовсе не похож на того немощного старика, который не вставал с постели и спешил передать престол сыну. Я слышал, что он резко пошел на поправку. Кто-то даже высказывал мысль, что его хворь была лишь надуманной и нужной лишь для того, чтобы скорее передать престол сыну.

— Ты сегодня так мила. Как-то непохоже на тебя, — раздался сухой кашель Филофея Алексеевича. — Какой же странный сегодня день, моя дорогая. Мне вот что только что сказал Бурмистров. Говорит, что только что видел меня в зале Киприды. Это в то время, как я туда еще не зашел! Представляешь какая глупость⁈

Я насторожился: разговор шел не в очень здоровое русло. Бросил взгляд на платяной шкаф, предчувствуя, что император может заглянуть сюда. Умудренный опытом прошлых жизней, я тут же подумал, насколько смазаны петли дверки этого шкафа, потому как даже у монархов, мебель не всегда в идеальном состоянии, и дверка может открыться с возмутительным скрипом. Тут же глянул на приоткрытое окно, как на возможный вариант отступления.

— Но это же невозможно! — наигранно рассмеялась Глория. — Бурмистров⁈ Как такое он мог сказать⁈

— В том-то и дело, что это глупость. Я не настолько стар и не настолько пьян, чтобы не помнить куда я заходил и где сегодня еще не бывал. И, чтоб ты не думала, выпили мы всего по половинке бокала «Амантус Славия», — сообщил император. — Доказывал этому дураку Варшавскому, что его крымские вина ни чета нашим.

Вот насчет количества выпитого соврал, старый прохвост: ведь он спаивал меня с Денисом и Варшавским всеми принесенными по его приказу образцами, при этом пил больше всех нас. Успокаивало то, что Филофей оправдывается сейчас перед Глорией, а значит ничего этакого, способного его рассердить, старику не донесли.

— Кстати, выпили вместе с твоим этим самым магом, как его, — было слышно, как он щелкнул пальцем. — Елецким. Молодой он, но такой ранний! Еще тот редкий прохвост, и с богами какими-то знается, и с Дениской едва ли не друзьях. Говорят, и к тебе он часто захаживает. В общем, надо приглядывать за ним. И за тобой, — после этих слов Филофей рассмеялся, потом его смех перешел в кашель. Снова послышались, его шаркающий, хромоватый шаг.

Я воспользовался моментом: тихо подошел к огромному платяному шкафу и приоткрыл ближнюю дверь. Скрипа не было, однако полки не позволили бы мне спрятаться здесь даже в случае острой необходимости.

— Ты чего еще удумал⁈ Это за тобой следует смотреть, чтобы ты выполнял назначения, не разгуливал без сопровождения по дворцу! Слышишь ты меня⁈ И не смей мне пить ни глотка! Я уже говорила тебе много раз! — сердито произнесла Глория. Вот это у не всегда получалось. Вряд ли она сейчас сердилась всерьез, но даже это не настоящее возмущение превращало ее в истинную львицу.

— Ты дальше слушай! — перебил ее Филофей. — С Бурмистровым это еще не все! То же самое мне сказал Шамсутдинов, который из твоих, как их там… И еще кто-то видел, как я сам общался и заигрывал с дамами в зале Киприды. Может себе представить? Я сам, хотя это был не я! И потом этот мнимый «я» направился прямиком к тебе. Понимаешь?

Ответа от Глории я не услышал. Филофей Алексеевич продолжил:

— Более того, у двери твои гренадеры сильно удивились, увидев меня. И когда я их, посмеиваясь, спросил не входил ли я в эти двери, ответили, что входил и теперь они в полном непонимании, как я мог незамеченным выйти. Вот я пришел, дорогая, спросить у тебя, где я?

— Филофей, ты вообще в своем уме? — после долгой паузы отозвалась императрица. — Что ты такое сейчас несешь? Где ты⁈ Стоишь передо мной? Если ты снова ублажал себя своими кипрскими винами, то имей в виду: я трезвая и у меня все в порядке с памятью и с головой! — сердито ответила Глория, хотя ее дрогнувший несколько раз голос выдавал волнение.

— Я не пьян, милая моя. Всего два, вернее половинка бокала не может мне настолько вскружить голову. И у меня тоже не так скверно с памятью. Может кто-то зашел сюда очень похожий на меня, а ты не заметила. Ты же с ванной вышла, — предположил император, — могла не заметить.

Послышались шаги Филофея, затем звук открывшейся двери в одну из комнат. Снова его шаги, приближающиеся к спальне. Я бросил взгляд на дверь в гардероб: он располагался в противоположном конце спальни — слишком далеко. Поспешил открыть вторую дверку платяного шкафа — она, сука, предательски скрипнула! Оставив ее приоткрытой, я метнулся к кровати, лег на пол, прячась за ней. Тихо, увы, не вышло!

— Дорогая, кто у тебя⁈ — раздался голос Филофея на пороге спальни.

Через миг я увидел его ноги. Попытался залезть глубже под кровать, однако ее боковина слишком близко располагалась к полу — я практически застрял. Положение было смешным и отчаянным. Елецкого во мне скручивало от ужаса, сейчас он больше всего на свете желал появление богов, наивно полагая, что при появлении, скажем, Геры или Громовержца император тут же ретировался из спальни. Мне же наблюдать все это было смешно. Лишь одного очень не хотелось: последствий для ее величества Глории. Ведь даже в преклонном возрасте Филофею Алексеевичу станет ясно по каким причинам за кроватью его супруги прячется мужчина. Тем более, если этот мужчина — граф Елецкий.

— Видишь, никого нет… — неуверенно произнесла Глория. И тут же пошла в наступление: — Мне сейчас вот что непонятно, Филофей, ты мне что, не доверяешь⁈

Повисла пауза, император оглядывал спальню.

— Отвечай! — призвала его Глория.

— Я думаю… Ты могла не заметить, что кто-то вошел сюда под моим видом. Пока ты была в ванной, кто-то сюда зашел. Тебе доверяю, но извини, глазам наших бравых гвардейцев я тоже вполне доверяю. Тем более их двое — им не могло померещиться, — император подошел к платяному шкафу и распахнул приоткрытую дверку.

— Филофей! Хватит рыться в моих одеждах! Я сказала, здесь никого нет! — прикрикнула на него Глория. Сделала еще три шага и увидела меня, лежащего на полу за кроватью. Лицо императрицы вздрогнула, она показала мне кулак.

Мне ничего не оставалось, как умиротворенно сложить руки на груди и притвориться мертвым. Было еще мысль снова активировать шаблон «Маска Лжеца» и надеть на себя образ Филофея. Да, это было бы смешно: в спальне императрицы одновременно как бы мертвый император, и вполне живой, очень озабоченный событиями сегодняшнего вечера.

— Меня все это беспокоит, дорогая. Здесь вполне может кто-то прятаться. Помнишь, мы вместе читали «Следы в твоей спальне» Эшли Готье? Тот мрачный детектив с убийствами, от которого холодок по коже. И весь этот ужас устроил маг, мстивший герцогу за своих близких. Тебе эта книга даже нравилась. Вот мне отчего-то вспомнилось… — он открыл еще одну дверку, зашуршал платьями. — Послушай, может это проделки того хитреца… как его, Елецкого? Он же какой-то особый маг — всякое от него можно ожидать, — Филофей Алексеевич повернулся к супруге — она старательно пыталась заслонить меня.

— Знаешь, что, если это был бы Елецкий, то мне бы доложили о его прибытии. Ему бы в голову не пришло врываться без позволения в покои императрицы. И уж тем более, что бы он делал в моей спальне⁈ — привела убойный довод Глория — довод, от которого трудно было сдержать смех.

Честное слово, я люблю жизнь! Я люблю ее вкусы! А такие, остренькие, люблю особо!

— Вот именно: в твоей спальне. Ну знаешь ли… Мужчин… — Филофей Алексеевич замялся, сделал пару шагов к окну и отодвинул штору.

— Мужчин всегда тянет в женскую спальню! Это ты хотел сказать⁈ За кого ты меня принимаешь, Филофей⁈ — голос императрицы был сердитым. Все-таки надо отдать ей должное, в такой ситуации Глория смогла не растеряться и даже почувствовала хозяйкой положения.

— А знаешь, что? Черт! — выругался Филофей Алексеевич. Раздался звон упавшей со столика вазы. Осколки прекрасной арабской керамики рассыпались у ног императрицы — их я видел особо хорошо.

— Я буду спать сегодня у тебя, — решил Филофей. — На всякий случай! Прикажу, чтобы принесли мой пистолет. Я буду охранять твой сон, моя дорогая!

Вот этого поворота мне бы хотелось меньше всего. Если Филофей не заметит меня раньше, то пролежать рядом с кроватью, на которой будет спать императрица и ее старенький супруг — так себе привилегия.

— Все, хватит! Хватит, Филофей! — раздался раздраженный голос Глории. Судя по положению ног императора, он стоял вплотную к ней и, наверное, обнимал ее, лез с поцелуями. — Ты сегодня будешь спать у себя. Сейчас позову Денисенко, пусть он тебя проводит.

— Нет! Я кто здесь! Я!.. — попытался возразить Филофей Алексеевич, но его слова прервал звук поцелуя.

— Дорогой, пожалей меня. У меня был трудный день. Ты же знаешь, я готовлюсь к поездке. И готовлю нашего Эдуарда к академии. И еще столько беспокойных новостей из Британии, с которыми нужно разбираться. Давай сделаем так… — Глория взяла его под руку и увлекла в другую часть спальни. — Мы вместе выпьем по половинке бокала твоего любимого «Амантус Славия» — у меня как раз осталось немного и потом ты к себе, а я немного поработаю за коммуникатором и тоже лягу спать. — Пожалуйста! — я услышал звук ее поцелуя.

Следом умиротворенный голос императора, легко сдавшегося ее чарам:

— Да, дорогая. Разве я могу тебе отказать? Даже если ты хочешь меня выпроводить, мне придется смириться. Я же всегда сдаюсь тебе.

— Не сдаешься, а идешь навстречу. Я тебя за это особо люблю и буду ждать тебя завтра — обещаю. А сегодня я устала. Пойдем по глотку вина, может это в самом деле меня расслабит, — императрица взяла его за руку, увлекая за собой. — Хочешь, будем пить из одно бокала? С того места, где будет след наших губ, — шаги Глории и Филофея удалялись.

Императорская чета вышла из спальни, а я лежал, борясь с огромным желанием рассмеяться. И думал: какая же все-таки сука, эта госпожа Ричмонд! Надо же так ловко водить за нос Филофея Алексеевича! Ведь он далеко не дурак, хотя возраст немного накладывает свое!

Я приподнялся, огляделся. Окно было приоткрыто, но первую пришедшую на ум мысль: тихонько уйти через него, я отверг, хотя прежний Елецкий умолял меня об этом. Отверг вовсе не потому, что здесь второй высокий этаж и внизу сад патрулируют гвардейцы третьего особого императорского полка, но потому… Потому, что негоже уходить от моей венценосной любовницы не попрощавшись. И еще потому, что я неудовлетворен как мужчина. С долгим ожиданием мне пришлось смириться. Глория выпроваживала супруга, наверное, с полчаса. Лишь когда я услышал звук открывшейся двери, отдаленный голос императрицы, потом еще какие-то мужские голоса, среди которых не звучала мягкого баритона императора, я понял, что Глория передала своего ненаглядного в надежные руки. Следом послышались ее быстрые шаги, приближавшиеся к спальне:

— Елецкий! Вот что с тобой сделать⁈ — воскликнула она, ворвавшись в спальню.

— Только не надо отправлять меня в ссылку в Северно-островную губернию, — шутливо попросил я, вспоминая ее прошлые угрозы: — Тебе будет очень неудобно летать туда ко мне на свидания.

— Как это остроумно, граф! Ты знаешь, что я пережила за этот вечер⁈ — ее глаза искрились, казалось, в них мечутся синие молнии. — Ты хоть понимаешь, чем это могло кончиться⁈ В первую очередь для тебя! Ведь я могла сказать, что понятия не имею, откуда он тут взялся! Я вообще была в ванной, в тот момент, когда граф Елецкий магией и обманом проник ко мне! И объяснял бы потом, какого черта ты сюда проник, да еще в облике императора!

— Накажи меня в ванной! Это будет справедливо, поскольку в ней все началось! Мне надо помыться! Нам надо помыться! — я подхватил ее на руки. — И там я тебя трахну! Сил нет, как хочется это сделать!

— Трахну? — не понял императрица, уже смирившись с моим вольным обращением с ней.

— Дрыгну, если так яснее! Видел у тебя огромная ванна, вернее небольшой бассейн! В нем меня накажешь! — в предвкушении водных процедур, я поспешил к знакомой двери.

Было около одиннадцати, а мы все еще наслаждались друг другом в постели. Приглушенный красноватый свет туэрлиновых светильников наполнял спальню императрицы приятным теплом.

— Елецкий, ты слишком много хочешь. Откуда в тебе такая наглость? — Глория приподнялась, поглядывая на меня.

— Ты не умеешь это делать? — погладил ее волосы.

— А как ты, мальчишка, думаешь? Не много ли тебе будет чести? — она пыталась быть сейчас строгой, даже возмущенной, но ее глаза были игривы.

— Ну, пожалуйста! — я нажал на ее затылок так, что мой усталый, но обретший новую силу воин, оказался возле ее губ. — Сделай это как императрица!

Не сводя с меня глаз, Глория наклонилась и провела кончиком языка по моей тверди.

— Волшебно, — я прикрыл глаза, подавшись ей навстречу. Через миг почувствовал, как губы императрицы ласкают головку моего члена. Делают это неспеша и очень умело. Ее ротик принял его еще глубже.

Мне пришлось немного изловчиться, чтобы дотянуться до ее живота, лаская его, добраться до треугольника коротко подстриженных волос. И когда мои пальцы погрузились в ее теплую пещерку, Глория зачмокала с нарастающей жадностью. Она кончила, как всегда, раньше, протяжно застонав, поджав ноги и сладко подрагивая. Потом вернулась к моему бойцу, втягивая его глубоко и сильно, так, что я очень быстро взорвался.

Мы лежали, обнявшись под простыней молча, чувствуя теплую негу, разлившуюся по нашим телам.

— Хочу, чтобы мы проснулись вместе. Останься, — шепнула она.

— Нет. Не могу. Мне край как нужно заняться подготовкой к операции, — о том, что я собираюсь в Лондон я не скрывал. Лишь намеренно исказил сроки. — У меня к тебе просьба… Серьезная такая просьба.

Она приподнялась на локте, внимательно глядя мне в глаза.

— Ты же знаешь о моей заинтересованности в некотором бароне Майкле Милтоне? — продолжил я.

— Как же не знать о любовнике твоей матери, — в глазах Глории появилась усмешка. — Трудно ему теперь. И, наверное, ей.

— Можешь попросить кое о чем своего Этвуда, — я не стал нажимать на то, что Луис Этвуд ее любовник, и эта мысль, кстати мне не особо приятна. — Попросить, чтобы он посодействовал его вызволению. Суть в том, что люди цесаревича ведут переговоры насчет обмена в Париже. Обмена перевода Свидетельств Лагура Бархума, самих пластин на Ключ Кайрен Туам и как бы попутно Майкла Милтона. Однако, я буду в Лондоне тайно двадцатого. Об этом никто из людей герцога Уэйна не должен знать. Вот если бы твой маркиз Этвуд каким-то образом посодействовал освобождению барона Милтона, то это было бы очень полезным делом. Ведь, по сути, Милтон им не нужен. Они должны были давно понять, что переводчик он никакой. От Майкла вообще нет им пользы. Ты же понимаешь, что Майкл Милтон или мелкая монетка в этой игре, Уэйн должен его уступить. Нужно лишь немного на него нажать. Думаю, хотя маркиз Этвуд, во вражде с Уэйном, но это тот случай, когда он смог бы сделать что-нибудь для освобождения Майкла. На каких-либо условиях получить его и через своих людей тайком передать его мне в Лондоне.

— Это не так просто, граф, — Глория откинула простынь и села на край кровати. — Зачем ты мне врешь, что отправишься туда двадцатого? Уверена, ты будешь там раньше.

— Ну, что ты… — я обнял ее сзади.

— Ладно, хитри дальше. Хорошо, свяжусь с Этвудом. Сегодня же. Только еще раз мне обо всем этом мне подробно, — она встала и взяла с кресла халат.

Я прощался с императрицей возле окна, разумеется, зашторенного. После долгого поцелуя она сказала:

— Спасибо. У меня никогда не было таких сильных впечатлений. Ты меня вернул в юность. Хотя и в ней я такого не переживала.

— Тебе спасибо! — я обнял ее. — Чудесный вечер и очень жаль, что не могу его продлить до завтрашнего дня.

Отодвинув край шторы, я оглядел обозримую часть сада. Хотя здесь, под окнами покоев императрицы не должно быть патрулей, я все же закрыл глаза, входя во второе внимание, просканировал близлежащий участок сада. Потом еще раз поцеловал Глорию и вылез в окно. Ползти по карнизу и лезть по водосточной трубе — не выбор мага. Я воспользовался «Лепестками Виолы», активируя магию сразу в две руки. При касании с землей едва не вывихнул правое плечо, но обошлось, и выглядело это перед моей любовницей лихо. Прячась за кустами, я отошел немного от дворца, поднял голову, сразу найдя окна Глории. Откинув штору, она стояла там, тускло освещенная светом красных туэрлиновых светильников. Потом послала мне воздушный поцелуй, помахала рукой и отошла от окна.

Прячась за клумбой, я кое-как обошел не слишком внимательный патруль, выбрался на аллею и направился к дворцовой стоянке. Когда уже подходил к вимане, запищал эйхос. Не было сомнений, что прилетело сообщение от Глории. Я торопливо отстегнул свой АУС и нажал боковую пластину. Еще не прослушанные посланий от Элизабет и Ленской я оставил на потом. Сразу включил самое свежее. Раздался негромкий голос Глории:

«Я тебя люблю!..» — затем пауза. И дальше: «Приходи почаще! Пожалуйста!»

Вот так! Я остановился, оглядываясь на дворец. Захотелось курить. Конечно, она сказала это на эмоциях. Безумный ветер страсти, захвативший нас в этот вечер, еще кружил ей голову, но это последнее слово «Пожалуйста!», сказанное с придыханием самой императрицей, стоило очень многого. Я прослушал ее сообщение еще раз. Мне хотелось ответить: «Я тебя тоже люблю». И в этом было бы достаточно много правды и примерно столько же лжи. Знаю, другим трудно понять меня. Трудно понять, как такое может быть. Я объясню, хотя это не будет объяснением: это сразу и правда и ложь, примерно так же, как во мне кроме Астерия есть еще и граф Елецкий, и след огромного числа людей, чьи жизни я прожил. Это примерно так же, как я люблю Ковалевскую, но при этом в моем сердце очень много Элизабет и виконтессы Ленской, которая скоро может не стать моей. Без всяких сомнений Ольга есть и будет для меня самой первой, самой важной женщиной в этой жизни, однако постепенно в мое сердце входила еще одна, имя которой Глория. Я не знаю, какое она займет там место, но точно знаю, что ее имя для меня уже кое-что значит.